Он припомнил изнурительные тренировки, сухие советы и приказы; даже почти услышал строгий голос отца: «Соберись!». Именно так лорд Джон одёргивал не вовремя замечтавшегося сына. Соберись, ты должен… можешь…
Превозмогая боль, Кай дёргал то одной, то другой рукой, выпутывая кисти из крепких бечёвок. Гуго фон Штрауб верно оценивал его воинские способности: Кай не был великим мастером, подобным отцу, но кое-что он умел. В монастыре его воспитывали как рыцаря, и скудное обучение продолжил уже лично лорд Ллойд, взяв младшего сына под свою опеку. Да; кое-что Кай умел. А вывёртываться из самых крепких пут его ещё в детстве Роланд учил…
Но, конечно, не таких, как эти. К тому времени, как полог шатра неожиданно распахнулся, Кай сумел высвободить всего одну руку. Даже воспользоваться ею не успел, чтобы вырвать изо рта надоевший кляп – ворвавшиеся внутрь сарацины подлетели с криками, скрутили, вновь связывая ретивые длани за спиной.
- Эбэн эль мэтакана***, - покачал головой главарь, подходя ближе. Двое кочевников за спиной у Кая вздёрнули его перед вожаком, удерживая на коленях. – Имя!
(***араб. – сукин сын).
Чиркнуло лезвие ножа у самого лица; главарь одним движением перерезал удерживающую кляп бечёвку, выдернул гадкую тряпку изо рта. Кай закашлялся, замотал головой.
- Имя! – напомнил вожак, хватая крестоносца за подбородок.
- Кай, - морщась, ответил молодой рыцарь. – Сэр Кай.
- Сэр Кай, - отпустив его, медленно повторил тот.
Глянув поверх плеча Кая, он что-то весело сказал своим людям; те дружно расхохотались, и крестоносец дёрнулся в их руках.
- Тихо, тихо, - усмехнулся главарь. – Я Джабаль, старейшина. До сих пор я берёг своих людей от убийц белого короля. Да и сами они не заходили так далеко в одиночку… Твой спутник, сэр Кай, ведь из местных? У меня хорошее зрение, но он оказался быстрее… или трусливее, чем ты. Я плохо рассмотрел его лицо.
- Он из местных, - с трудом подбирая слова, подтвердил Кай. Молчание ничем не могло ему помочь, но если только Джабаль ему поверит… - Мой проводник. И я остался не потому, что медленнее или храбрее.
Вождь сарацинов хмыкнул, разглядывая молодого рыцаря. Теперь, когда с него сдёрнули монашеский балахон, в прорехах разорванной в борьбе рубашки стала видна повязка на левом плече, а светлые волосы едва скрывали рану на виске. Измождённый вид и бледная кожа довершали картину. Едва ли у этого чужеземца были влиятельные друзья, которые могли бы заплатить выкуп, если он оказался посреди пустыни один.
- Куда вы шли?
- В святые места, - мучительно выдавил из себя крестоносец.
Джабаль рассмеялся.
- Я знаю только одно такое место, - сказал он наконец, - которое манит к себе нечестивцев с крестами на груди. Вы шли в Иерусалим.
Кай промолчал.
- Больше рассказать ничего не хочешь?
Юный лорд дёрнул плечом.
- Ты очень приветлив, господин Джабаль, а твои люди чрезвычайно заботливы, но я не доверяю незнакомцам. Пожалуй, больше ничего.
Джабаль опешил – Каю удалось выдать столь длинную фразу на чистейшем арабском почти без запинки – и расхохотался. Затем покачал головой.
- Подумай ещё, - добродушно предложил он. – Я дам тебе время. Солнце здесь убивает медленно, а ты, хотя и ранен, но молод и силён. Будешь долго умирать. Придумай причину, ради которой я сохраню тебе жизнь.
Кай растерялся: ничего такого сказать Джабалю он не мог. Ни сведений о бессметных богатствах, ни военных тайн, ни ценных указаний. Миссия по нахождению Святого Креста – вот и всё, чем он мог поделиться. Вот только он скорее откусил бы себе язык, чем сболтнул что-то о святыне – даже о тех жалких крупицах знаний, которыми он располагал.
Между тем главарь дожидаться его умозаключений не стал. Коротко кивнув своим людям, он первым вышел из шатра. Кая выволокли следом, потащив к толстому столбу в центре стойбища. Вокруг расположились бедные шатры и палатки; у самых дальних показались женские фигуры, раздались детские голоса.
Кая без особых церемоний бросили к подножию столба, стянули верёвками грудь, привязывая к толстой древесине. От впившихся в кожу бечёвок уже зудели и руки, и ноги; а вязавшие его сарацины не поцеремонились и с грудью тоже – притянули к столбу так, что Кай едва не задохнулся, не рискуя даже шевелиться.
О нём, казалось, тотчас забыли – кочевники занялись каждый своим делом. Джабаль со свитой направился к дальним шатрам, откуда к центру стойбища уже нерешительно, но с любопытством подтягивались старики и дети. Особого шума никто не поднимал – сказывались особенности кочевой жизни, когда следили за каждым шорохом. Кая просто обступили плотным кольцом, разглядывая, словно новую овцу в стаде.
Обсуждали тоже негромко, вполголоса; затем от общей толпы отделился мальчик лет десяти. Он подошёл к Каю почти вплотную, глядя в глаза, затем, не говоря ни слова, размахнулся и ударил – кулаком в лицо.
От неожиданности рыцарь охнул, удивлённо мотнул головой. По сравнению с взрослыми одноплеменниками удар юного кочевника показался не столько болезненным, сколько неприятным – Кая ещё никогда не били дети. Не забавы ради, нет; в тёмных глазах рыцарь видел бесконечную ненависть и отвращение.
- Зачем? – с трудом ворочая разбитыми губами, спросил Кай.
Он не ждал ответа – прекрасно его знал сам. За три года странствий юный лорд успел повидать столько взаимной ненависти, боли, потерь и жажды мести, что каждый акт милосердия, каждое доброе слово казались уже почти невозможными. Отец всегда говорил, что, придя на Святую Землю с оружием, они все совершили большой грех…
Мальчишку звук его голоса раздразнил неимоверно; зло выкрикнув несколько хлёстких, незнакомых слов, он набросился на Кая с тумаками, работая яростно, с отдачей. Крестоносец отворачивал от него и без того разбитое лицо, зажмуривался, когда мальчишка целил растопыренными пальцами в глаза, и не издавал ни звука: понял, что лишь провоцирует ребёнка.
Общую забаву подхватили и другие дети тоже; целая стая маленьких волчат набросилась на Кая с палками и камнями, не щадя пленника так же, как белые люди не щадили их народ. Когда кто-то из них попал ему по ране на голове, свет перед глазами мгновенно померк, и уже падая в небытие, он услышал резкий окрик главаря:
- Джан!
Старший мальчишка неохотно оторвался от избиения молодого рыцаря – едва вошёл во вкус.
- Отец, - расслышал Кай его высокий, звонкий голос.
Здесь силы окончательно оставили молодого рыцаря. В следующий раз он пришёл в себя на рассвете – ночь пролетела незаметно, наступив для него раньше, чем закатилось солнце. В лагере почти ничего не изменилось: доносились негромкие голоса, раздавались звуки шагов, затевалась неизбежная утренняя возня у кострищ. На него по-прежнему не обращали внимания.
Кай дёрнулся, раз и другой, пытаясь разогнать кровь по онемевшему телу, и был вознаграждён за усилия сполна: натянувшиеся верёвки впились в стёртую кожу, разогнали по жилам болезненную волну. Переждав первый всплеск мышечных судорог, Кай осторожно повернул голову. Проходивший мимо вооружённый сарацин заметил направленный на него взгляд и незамедлительно плюнул крестоносцу в лицо.
- Ну что, сэр Кай, - поздоровался с ним Джабаль, выйдя из шатра, - не вспомнил чего-нибудь интересного? Жаль, жаль… Впрочем, скоро выйдет солнце – может, оно тебя убедит.
Вскоре вышло не только солнце – высыпали после ночи дети, с увлечением втянувшиеся в новую игру с пленником – метание камней с расстояния. Швыряли прицельно, но когда появился Джан – расступились перед сыном вождя тотчас, уступая праву старшего. Мальчишка притащил с собой палку, и Кай с содроганием предвкушал очередную забаву, когда появившаяся у дальнего шатра женщина негромко позвала ребёнка по имени. Со злости двинув пленника ногой в живот, Джан с неохотой ушёл вслед за ней, а вскоре за ним потянулись и остальные дети, так что к полудню, кроме вооружённых мужчин-сарацинов, Кай не видел никого. А затем и вовсе закрыл глаза – когда слепящее солнце с жадностью набросилось на истерзанное тело, покрытое подсохшими корками крови.
Хотелось пить. Кай подумал, что желал бы умереть какой угодно смертью, но только не от обезвоживания. Джабаль всё рассчитал верно – если солнце его не убедит за один день, второй окажется в жизни раненого рыцаря последним.
К вечеру Кай впал в забытьё. Сквозь полуопущенные веки он видел, как время от времени проходили мимо него люди, как сам Джабаль то появлялся, то исчезал, даже, кажется, обращался к нему с каким-то вопросом; как с вечерними сумерками появились у столба дети и старики. Женщин он не видел; очевидно, тем не разрешалось покидать шатров либо же подходить так близко к мужской части лагеря.
В горле пересохло так, что даже ворочать языком было больно; и хотя Кай не двигался, нутро то и дело сводило болезненными спазмами. А затем губ неожиданно коснулась живительная, прохладная, пьянящая влага.
Он подался навстречу жадно, забыв о том, что накрепко привязан к столбу; сделал несколько ненасытных глотков, лишь теперь открывая глаза.
Руки, державшие чашу, оказались маленькими, детскими; и на него почти в упор смотрели большие тёмные глаза. Такие же, как у Джана, вот только в них не было ни ненависти, ни отвращения. Девочка глядела на пленника с любопытством и жалостью. Длинные тёмные волосы были сплетены в небрежную косу и растрёпаны; грубая рубаха едва прикрывала колени. Ей было около семи, и она ещё не достигла возраста зрелости, иначе не посмела бы покинуть шатра.
- Пей, пей, - сказала, будто упрашивая.
Кай послушался: в самом деле, нужно спешить, пока не увидели. Когда последняя капля скользнула в пересохший рот, девочка отняла чашу и задумчиво протянула руку, коснувшись его волос.
- Белые, - сказала удивлённо. – Как туман.
- Джана! – резко позвал девочку знакомый голос.
К ним подлетел Джан, схватил младшую сестру за руку, утащил прочь, на ходу что-то яростно выговаривая. Хлестнул заревевшую девчонку по щеке. За ними потянулись и остальные дети, недовольно оглядываясь на пленника: этим вечером они остались без игр. Когда на Кая упала тень, он понял, почему: к нему подошёл Джабаль.
- Тебе повезло, сын шакала, - хмуро сказал он. – Моя дочь подарила тебе ещё несколько часов жизни. Рад ли ты этому?
Ответить Кай не успел: со стороны холмов раздался шум, и вооружённые сарацины вытащили к главному кострищу человека со связанными за спиной руками. Главарь обменялся несколькими резкими словами со своими людьми, затем с ухмылкой обернулся к рыцарю.
- Проводник, говоришь? Впервые вижу человека, который рискует жизнью ради попутчика!
Когда Кай поднял глаза, то не вскрикнул от удивления лишь потому, что в горле вновь пересохло: несколько глотков воды лишь распалили жажду. Однако Сабир и впрямь был последним человеком, которого он ожидал увидеть в роли своего неудавшегося спасителя.
Ассасин ухмыльнулся, встретившись с ним взглядом, и Кай окончательно растерялся: Сабир, казалось, совершенно не утратил прекрасного расположения духа, несмотря на отсутствие вооружения, коня и свободы. Сабир оставался спокоен, даже когда его бросили на землю, привязав к столбу, в отличие от крестоносца, с поднятыми вверх руками – чтобы никто из пленников не развязал другого.
- Гляжу, ты явился сюда налегке, - заметил Джабаль, обращаясь к ассасину. – Надеялся незаметно прокрасться в лагерь? Ради кого – ради этого? – главарь презрительно кивнул на Кая.
Сабир улыбнулся так, будто не его сейчас прикручивали к столбу крепкими верёвками.
- Мне не заплатят, если я не доставлю его в Иерусалим, - откликнулся он со всей готовностью. – И если бы ты был умён, то постарался бы подружиться с тем, кто своей жизнью принесёт тебе больше пользы, чем смертью. Как, разве он тебе не сказал? Сэр Кай – лорд и сын лорда! Его отец мог бы заплатить тебе огромный выкуп – если бы знал о пленении наследника. Или ты неразумно рассудил о нём по одежде? Подумай сам, почтенный, далеко бы мы ушли, если бы я потащил его по пустыне в сияющих доспехах?
- Пытаешься выиграть время? – лениво поинтересовался Джабаль, разглядывая Сабира. – Или предлагаешь поверить тебе на слово?
- Дело твоё, - пожал связанными плечами Сабир. – Я предупредил. Терять монеты или нет – решай сам.
Определённо, арабы договаривались друг с другом быстрее, чем с чужаками. Джабаль слушал ассасина внимательно, но с лёгким презрением во взгляде – который, впрочем, вскоре стал цепким и подозрительным.
- Почему твоё лицо мне кажется знакомым? – задумчиво спросил Джабаль, разглядывая ассасина. – Где я мог тебя видеть?
- Я повсюду и везде, - издевательски ответил тот, но Кай различил заминку перед ответом.
- Богохульник! – сплюнул Джабаль. – Аллах покарает тебя за твой чёрный язык, предатель! Прислужник белых!..
Сабир рассмеялся.
- Побереги свои проклятья, почтенный! Я не верю в Аллаха.
- Ты… ты принял… веру нечестивых?! – задохнулся Джабаль, и по толпе окруживших их сарацин прошёл гулкий ропот.
- Любая вера нечестива, - фыркнул ассасин. – Я не собираюсь принимать ни одну из них.
От праведного гнева Сабира спасла лишь внезапная догадка главаря. Джабаль вдруг переменился в лице и наклонился ниже, вглядываясь в ассасина так, словно не верил своим глазам.
- Быть не может! – воскликнул он. – Ты ли это, Сабир?! Сын почтеннейшего Заххара ибн иса аль Самира!
Кай многое бы отдал, лишь бы увидеть в этот момент лицо Сабира. Впрочем, даже голос тот подал не сразу.
- Я узнал тебя раньше, чем ты меня, господин Джабаль, - равнодушно, мигом растеряв наигранное веселье, проронил ассасин. – Но ты прекрасно знаешь, что отец отрёкся от меня, и не заплатит тебе ни монеты.
- Возможно, - оскалился главарь, качнув головой. – Но я хорошо помню, как он любил тебя, и уверен, такая любовь не умирает быстро. Он называл тебя надеждой своей старости и светом жизни... должно быть, этот свет ослепил почтенного Заххара! Нет, пожалуй, я не стану тревожить его сердечные раны видом твоего ничтожества, Сабир! Ты недостоин называться не только лишь сыном своего отца – ты недостоин называться мужчиной!
- И это говорит тот, кто сбежал с товаром, не уплатив моему отцу денег! – усмехнулся ассасин. – Где же твоё слово мужчины, Джабаль?
Вождь сарацинов резко выпрямился, буравя Сабира взглядом.
- Завтра я убью вас обоих, - презрительно бросил он, отворачиваясь от пленных.
Кай проследил, как тот скрылся в шатре, и чуть провернул голову, пытаясь увидеть ассасина. В лагере уже зажигали кострища – ночь давно сменила вечер, и кромешную тьму, кроме звёзд на небе, осветил рукотворный огонь на земле.
- Откуда ты его знаешь? – с трудом ворочая языком, спросил Кай. Пить хотелось уже не так сильно, но пересохшее горло требовало больше влаги.
- Отец когда-то вёл с ним торговые дела, потом оба рассорились, - едва слышно ответил Сабир. – С тех пор Джабаль уже десять лет не подходит к крупным городам. О моём отце не спрашивай, всё равно не отвечу, - предупредил ассасин.
- Хорошо, - прошептал Кай. Говорить приходилось очень тихо, чтобы не услышали сновавшие вокруг сарацины. – Но зачем…
Превозмогая боль, Кай дёргал то одной, то другой рукой, выпутывая кисти из крепких бечёвок. Гуго фон Штрауб верно оценивал его воинские способности: Кай не был великим мастером, подобным отцу, но кое-что он умел. В монастыре его воспитывали как рыцаря, и скудное обучение продолжил уже лично лорд Ллойд, взяв младшего сына под свою опеку. Да; кое-что Кай умел. А вывёртываться из самых крепких пут его ещё в детстве Роланд учил…
Но, конечно, не таких, как эти. К тому времени, как полог шатра неожиданно распахнулся, Кай сумел высвободить всего одну руку. Даже воспользоваться ею не успел, чтобы вырвать изо рта надоевший кляп – ворвавшиеся внутрь сарацины подлетели с криками, скрутили, вновь связывая ретивые длани за спиной.
- Эбэн эль мэтакана***, - покачал головой главарь, подходя ближе. Двое кочевников за спиной у Кая вздёрнули его перед вожаком, удерживая на коленях. – Имя!
(***араб. – сукин сын).
Чиркнуло лезвие ножа у самого лица; главарь одним движением перерезал удерживающую кляп бечёвку, выдернул гадкую тряпку изо рта. Кай закашлялся, замотал головой.
- Имя! – напомнил вожак, хватая крестоносца за подбородок.
- Кай, - морщась, ответил молодой рыцарь. – Сэр Кай.
- Сэр Кай, - отпустив его, медленно повторил тот.
Глянув поверх плеча Кая, он что-то весело сказал своим людям; те дружно расхохотались, и крестоносец дёрнулся в их руках.
- Тихо, тихо, - усмехнулся главарь. – Я Джабаль, старейшина. До сих пор я берёг своих людей от убийц белого короля. Да и сами они не заходили так далеко в одиночку… Твой спутник, сэр Кай, ведь из местных? У меня хорошее зрение, но он оказался быстрее… или трусливее, чем ты. Я плохо рассмотрел его лицо.
- Он из местных, - с трудом подбирая слова, подтвердил Кай. Молчание ничем не могло ему помочь, но если только Джабаль ему поверит… - Мой проводник. И я остался не потому, что медленнее или храбрее.
Вождь сарацинов хмыкнул, разглядывая молодого рыцаря. Теперь, когда с него сдёрнули монашеский балахон, в прорехах разорванной в борьбе рубашки стала видна повязка на левом плече, а светлые волосы едва скрывали рану на виске. Измождённый вид и бледная кожа довершали картину. Едва ли у этого чужеземца были влиятельные друзья, которые могли бы заплатить выкуп, если он оказался посреди пустыни один.
- Куда вы шли?
- В святые места, - мучительно выдавил из себя крестоносец.
Джабаль рассмеялся.
- Я знаю только одно такое место, - сказал он наконец, - которое манит к себе нечестивцев с крестами на груди. Вы шли в Иерусалим.
Кай промолчал.
- Больше рассказать ничего не хочешь?
Юный лорд дёрнул плечом.
- Ты очень приветлив, господин Джабаль, а твои люди чрезвычайно заботливы, но я не доверяю незнакомцам. Пожалуй, больше ничего.
Джабаль опешил – Каю удалось выдать столь длинную фразу на чистейшем арабском почти без запинки – и расхохотался. Затем покачал головой.
- Подумай ещё, - добродушно предложил он. – Я дам тебе время. Солнце здесь убивает медленно, а ты, хотя и ранен, но молод и силён. Будешь долго умирать. Придумай причину, ради которой я сохраню тебе жизнь.
Кай растерялся: ничего такого сказать Джабалю он не мог. Ни сведений о бессметных богатствах, ни военных тайн, ни ценных указаний. Миссия по нахождению Святого Креста – вот и всё, чем он мог поделиться. Вот только он скорее откусил бы себе язык, чем сболтнул что-то о святыне – даже о тех жалких крупицах знаний, которыми он располагал.
Между тем главарь дожидаться его умозаключений не стал. Коротко кивнув своим людям, он первым вышел из шатра. Кая выволокли следом, потащив к толстому столбу в центре стойбища. Вокруг расположились бедные шатры и палатки; у самых дальних показались женские фигуры, раздались детские голоса.
Кая без особых церемоний бросили к подножию столба, стянули верёвками грудь, привязывая к толстой древесине. От впившихся в кожу бечёвок уже зудели и руки, и ноги; а вязавшие его сарацины не поцеремонились и с грудью тоже – притянули к столбу так, что Кай едва не задохнулся, не рискуя даже шевелиться.
О нём, казалось, тотчас забыли – кочевники занялись каждый своим делом. Джабаль со свитой направился к дальним шатрам, откуда к центру стойбища уже нерешительно, но с любопытством подтягивались старики и дети. Особого шума никто не поднимал – сказывались особенности кочевой жизни, когда следили за каждым шорохом. Кая просто обступили плотным кольцом, разглядывая, словно новую овцу в стаде.
Обсуждали тоже негромко, вполголоса; затем от общей толпы отделился мальчик лет десяти. Он подошёл к Каю почти вплотную, глядя в глаза, затем, не говоря ни слова, размахнулся и ударил – кулаком в лицо.
От неожиданности рыцарь охнул, удивлённо мотнул головой. По сравнению с взрослыми одноплеменниками удар юного кочевника показался не столько болезненным, сколько неприятным – Кая ещё никогда не били дети. Не забавы ради, нет; в тёмных глазах рыцарь видел бесконечную ненависть и отвращение.
- Зачем? – с трудом ворочая разбитыми губами, спросил Кай.
Он не ждал ответа – прекрасно его знал сам. За три года странствий юный лорд успел повидать столько взаимной ненависти, боли, потерь и жажды мести, что каждый акт милосердия, каждое доброе слово казались уже почти невозможными. Отец всегда говорил, что, придя на Святую Землю с оружием, они все совершили большой грех…
Мальчишку звук его голоса раздразнил неимоверно; зло выкрикнув несколько хлёстких, незнакомых слов, он набросился на Кая с тумаками, работая яростно, с отдачей. Крестоносец отворачивал от него и без того разбитое лицо, зажмуривался, когда мальчишка целил растопыренными пальцами в глаза, и не издавал ни звука: понял, что лишь провоцирует ребёнка.
Общую забаву подхватили и другие дети тоже; целая стая маленьких волчат набросилась на Кая с палками и камнями, не щадя пленника так же, как белые люди не щадили их народ. Когда кто-то из них попал ему по ране на голове, свет перед глазами мгновенно померк, и уже падая в небытие, он услышал резкий окрик главаря:
- Джан!
Старший мальчишка неохотно оторвался от избиения молодого рыцаря – едва вошёл во вкус.
- Отец, - расслышал Кай его высокий, звонкий голос.
Здесь силы окончательно оставили молодого рыцаря. В следующий раз он пришёл в себя на рассвете – ночь пролетела незаметно, наступив для него раньше, чем закатилось солнце. В лагере почти ничего не изменилось: доносились негромкие голоса, раздавались звуки шагов, затевалась неизбежная утренняя возня у кострищ. На него по-прежнему не обращали внимания.
Кай дёрнулся, раз и другой, пытаясь разогнать кровь по онемевшему телу, и был вознаграждён за усилия сполна: натянувшиеся верёвки впились в стёртую кожу, разогнали по жилам болезненную волну. Переждав первый всплеск мышечных судорог, Кай осторожно повернул голову. Проходивший мимо вооружённый сарацин заметил направленный на него взгляд и незамедлительно плюнул крестоносцу в лицо.
- Ну что, сэр Кай, - поздоровался с ним Джабаль, выйдя из шатра, - не вспомнил чего-нибудь интересного? Жаль, жаль… Впрочем, скоро выйдет солнце – может, оно тебя убедит.
Вскоре вышло не только солнце – высыпали после ночи дети, с увлечением втянувшиеся в новую игру с пленником – метание камней с расстояния. Швыряли прицельно, но когда появился Джан – расступились перед сыном вождя тотчас, уступая праву старшего. Мальчишка притащил с собой палку, и Кай с содроганием предвкушал очередную забаву, когда появившаяся у дальнего шатра женщина негромко позвала ребёнка по имени. Со злости двинув пленника ногой в живот, Джан с неохотой ушёл вслед за ней, а вскоре за ним потянулись и остальные дети, так что к полудню, кроме вооружённых мужчин-сарацинов, Кай не видел никого. А затем и вовсе закрыл глаза – когда слепящее солнце с жадностью набросилось на истерзанное тело, покрытое подсохшими корками крови.
Хотелось пить. Кай подумал, что желал бы умереть какой угодно смертью, но только не от обезвоживания. Джабаль всё рассчитал верно – если солнце его не убедит за один день, второй окажется в жизни раненого рыцаря последним.
К вечеру Кай впал в забытьё. Сквозь полуопущенные веки он видел, как время от времени проходили мимо него люди, как сам Джабаль то появлялся, то исчезал, даже, кажется, обращался к нему с каким-то вопросом; как с вечерними сумерками появились у столба дети и старики. Женщин он не видел; очевидно, тем не разрешалось покидать шатров либо же подходить так близко к мужской части лагеря.
В горле пересохло так, что даже ворочать языком было больно; и хотя Кай не двигался, нутро то и дело сводило болезненными спазмами. А затем губ неожиданно коснулась живительная, прохладная, пьянящая влага.
Он подался навстречу жадно, забыв о том, что накрепко привязан к столбу; сделал несколько ненасытных глотков, лишь теперь открывая глаза.
Руки, державшие чашу, оказались маленькими, детскими; и на него почти в упор смотрели большие тёмные глаза. Такие же, как у Джана, вот только в них не было ни ненависти, ни отвращения. Девочка глядела на пленника с любопытством и жалостью. Длинные тёмные волосы были сплетены в небрежную косу и растрёпаны; грубая рубаха едва прикрывала колени. Ей было около семи, и она ещё не достигла возраста зрелости, иначе не посмела бы покинуть шатра.
- Пей, пей, - сказала, будто упрашивая.
Кай послушался: в самом деле, нужно спешить, пока не увидели. Когда последняя капля скользнула в пересохший рот, девочка отняла чашу и задумчиво протянула руку, коснувшись его волос.
- Белые, - сказала удивлённо. – Как туман.
- Джана! – резко позвал девочку знакомый голос.
К ним подлетел Джан, схватил младшую сестру за руку, утащил прочь, на ходу что-то яростно выговаривая. Хлестнул заревевшую девчонку по щеке. За ними потянулись и остальные дети, недовольно оглядываясь на пленника: этим вечером они остались без игр. Когда на Кая упала тень, он понял, почему: к нему подошёл Джабаль.
- Тебе повезло, сын шакала, - хмуро сказал он. – Моя дочь подарила тебе ещё несколько часов жизни. Рад ли ты этому?
Ответить Кай не успел: со стороны холмов раздался шум, и вооружённые сарацины вытащили к главному кострищу человека со связанными за спиной руками. Главарь обменялся несколькими резкими словами со своими людьми, затем с ухмылкой обернулся к рыцарю.
- Проводник, говоришь? Впервые вижу человека, который рискует жизнью ради попутчика!
Когда Кай поднял глаза, то не вскрикнул от удивления лишь потому, что в горле вновь пересохло: несколько глотков воды лишь распалили жажду. Однако Сабир и впрямь был последним человеком, которого он ожидал увидеть в роли своего неудавшегося спасителя.
Ассасин ухмыльнулся, встретившись с ним взглядом, и Кай окончательно растерялся: Сабир, казалось, совершенно не утратил прекрасного расположения духа, несмотря на отсутствие вооружения, коня и свободы. Сабир оставался спокоен, даже когда его бросили на землю, привязав к столбу, в отличие от крестоносца, с поднятыми вверх руками – чтобы никто из пленников не развязал другого.
- Гляжу, ты явился сюда налегке, - заметил Джабаль, обращаясь к ассасину. – Надеялся незаметно прокрасться в лагерь? Ради кого – ради этого? – главарь презрительно кивнул на Кая.
Сабир улыбнулся так, будто не его сейчас прикручивали к столбу крепкими верёвками.
- Мне не заплатят, если я не доставлю его в Иерусалим, - откликнулся он со всей готовностью. – И если бы ты был умён, то постарался бы подружиться с тем, кто своей жизнью принесёт тебе больше пользы, чем смертью. Как, разве он тебе не сказал? Сэр Кай – лорд и сын лорда! Его отец мог бы заплатить тебе огромный выкуп – если бы знал о пленении наследника. Или ты неразумно рассудил о нём по одежде? Подумай сам, почтенный, далеко бы мы ушли, если бы я потащил его по пустыне в сияющих доспехах?
- Пытаешься выиграть время? – лениво поинтересовался Джабаль, разглядывая Сабира. – Или предлагаешь поверить тебе на слово?
- Дело твоё, - пожал связанными плечами Сабир. – Я предупредил. Терять монеты или нет – решай сам.
Определённо, арабы договаривались друг с другом быстрее, чем с чужаками. Джабаль слушал ассасина внимательно, но с лёгким презрением во взгляде – который, впрочем, вскоре стал цепким и подозрительным.
- Почему твоё лицо мне кажется знакомым? – задумчиво спросил Джабаль, разглядывая ассасина. – Где я мог тебя видеть?
- Я повсюду и везде, - издевательски ответил тот, но Кай различил заминку перед ответом.
- Богохульник! – сплюнул Джабаль. – Аллах покарает тебя за твой чёрный язык, предатель! Прислужник белых!..
Сабир рассмеялся.
- Побереги свои проклятья, почтенный! Я не верю в Аллаха.
- Ты… ты принял… веру нечестивых?! – задохнулся Джабаль, и по толпе окруживших их сарацин прошёл гулкий ропот.
- Любая вера нечестива, - фыркнул ассасин. – Я не собираюсь принимать ни одну из них.
От праведного гнева Сабира спасла лишь внезапная догадка главаря. Джабаль вдруг переменился в лице и наклонился ниже, вглядываясь в ассасина так, словно не верил своим глазам.
- Быть не может! – воскликнул он. – Ты ли это, Сабир?! Сын почтеннейшего Заххара ибн иса аль Самира!
Кай многое бы отдал, лишь бы увидеть в этот момент лицо Сабира. Впрочем, даже голос тот подал не сразу.
- Я узнал тебя раньше, чем ты меня, господин Джабаль, - равнодушно, мигом растеряв наигранное веселье, проронил ассасин. – Но ты прекрасно знаешь, что отец отрёкся от меня, и не заплатит тебе ни монеты.
- Возможно, - оскалился главарь, качнув головой. – Но я хорошо помню, как он любил тебя, и уверен, такая любовь не умирает быстро. Он называл тебя надеждой своей старости и светом жизни... должно быть, этот свет ослепил почтенного Заххара! Нет, пожалуй, я не стану тревожить его сердечные раны видом твоего ничтожества, Сабир! Ты недостоин называться не только лишь сыном своего отца – ты недостоин называться мужчиной!
- И это говорит тот, кто сбежал с товаром, не уплатив моему отцу денег! – усмехнулся ассасин. – Где же твоё слово мужчины, Джабаль?
Вождь сарацинов резко выпрямился, буравя Сабира взглядом.
- Завтра я убью вас обоих, - презрительно бросил он, отворачиваясь от пленных.
Кай проследил, как тот скрылся в шатре, и чуть провернул голову, пытаясь увидеть ассасина. В лагере уже зажигали кострища – ночь давно сменила вечер, и кромешную тьму, кроме звёзд на небе, осветил рукотворный огонь на земле.
- Откуда ты его знаешь? – с трудом ворочая языком, спросил Кай. Пить хотелось уже не так сильно, но пересохшее горло требовало больше влаги.
- Отец когда-то вёл с ним торговые дела, потом оба рассорились, - едва слышно ответил Сабир. – С тех пор Джабаль уже десять лет не подходит к крупным городам. О моём отце не спрашивай, всё равно не отвечу, - предупредил ассасин.
- Хорошо, - прошептал Кай. Говорить приходилось очень тихо, чтобы не услышали сновавшие вокруг сарацины. – Но зачем…
