- Убить короля Ричарда так важно? – поинтересовался рыцарь. – Или это стоит больших денег?
- И то, и другое, - не стал скрывать убийца. – И хотя он – не первый из больших людей, кого мне довелось убрать, для ассасина моего уровня провалить задание неприемлемо.
- А кого ещё ты… - Кай замялся, подбирая слова, и Сабир неожиданно рассмеялся, качая головой.
- Воистину, сэр Кай, ты располагаешь людей к себе! С твоим даром, подари тебе провидение хоть немного хитрости, ты бы мог втереться в доверие к любому земному владыке и без особых усилий вить из него верёвки!
- Ну и всё же? – упорствовал рыцарь, невольно заинтересовавшись.
Сабир усмехнулся, задумался.
- Из тех, кем особо горжусь – пожалуй, Барбаросса.
- Фридрих Барбаросса?! – не поверил Кай, едва не подпрыгивая в седле. Даже боль и усталость отступили на миг после ошеломляющего заявления. – Быть не может, Сабир! По английскому войску пронёсся слух, что он утонул при переправе через Каликадн…
Ассасин рассмеялся.
- Легенду выдумали его телохранители, чтобы замять собственный позор. Сам посуди, крестоносец: Фридрих ехал со свитой, неужели никто из них не сумел бы его спасти, случись неприятность? А кроме того, его величество прекрасно плавал. И это не единственное его достоинство: он превосходный тактик, стратег, полководец, умелый правитель и истовый христианин. Слишком хороший союзник для Ричарда! С ним английский король без проблем склонил бы чашу весов кровопролитной войны на свою сторону, вырвав победу у Салах ад-Дина. Мне поручили устранить его, и тем самым развернуть франкское войско прочь от палестинских земель, и я это сделал. Ночью, в его же шатре. Наутро телохранители пытались в панике скрыть произошедшее, и судя по пущенным слухам, им это отчасти удалось.
- Господи Иисусе, - в ужасе пробормотал Кай, отворачиваясь от ассасина.
- Ты сам попросил, - пожал плечами тот.
Кай помолчал, переваривая услышанное. То, что Сабир не скрывал от него тонкостей своей работы, его вовсе не радовало: убийца, с таким недоверием относившийся к нему в начале пути, теперь словно решил нечто важное, став куда откровеннее с ним, чем прежде. И если Кай всё понимал верно, для него это не означало ничего хорошего. Желания смертников выполняются особенно тщательно.
Хорошо всё же, что Гуго фон Штрауб, обожавший своего правителя, ничего не знал о роли нового знакомого в его судьбе.
- Но ведь ты умный, Сабир! – осторожно заметил рыцарь. – А выполняешь чужую волю, хотя мог бы…
- Мой отец говорил всё то же самое, - поморщился ассасин. – Довольно, крестоносец! Ты, я гляжу, тоже заметил?
Сабир кивнул на чёрный столб дыма. Они удалились достаточно от Иерусалимских окрестностей и оживлённых дорог, углубляясь в пустыню тем же путём, каким и пришли. И хотя желания очередной встречи с вождём сарацинов Джабалем ни у кого из них не возникло, оба предпочли уже известное зло неведомым тропам. Вот только чёрный, нехороший дым поднимался в горячее небо как раз со стороны лагеря кочевников.
…Каю приходилось видеть разорённые деревни и даже целые города. И хотя лорд Ллойд говорил ему, что это страшно лишь поначалу, рыцарь в этот единственный раз позволил себе усомниться в правоте отца.
Стойбище оказалось выжжено дотла. Ветра не было; лагерь разорили недавно, и сладковатый запах обгоревшей плоти ещё стоял над холмами. Тела убитых сарацин, тех, которые первыми приняли бой у склонов, остались там же – нашпигованные длинными стрелами, изрубленные мечами явно превосходящего по силе и численности противника. На почерневшей земле осталось множество отпечатков, которые даже Кай прочёл без ошибок: на сарацинов напал хорошо вооружённый конный отряд, и, судя по терявшейся в каменистой почве веренице следов, налётчики пришли с запада. Истоптанная копытами пыль тут и там покрывала остовы шатров, тел, изломанного оружия и разбросанной в беспорядке, разбитой вдребезги утвари.
Самое страшное ожидало их у главного шатра – или того, что когда-то им было. Коней вести в самое сердце жуткого кладбища они не стали – животные всхрапывали, вставали на дыбы, отказываясь ступать на раскалённую землю, воротили морды от вони горелого мяса. Их привязали к корявому деревцу у склона; теперь Кай жалел, что не остался там же.
Его вывернуло несколько раз, прежде чем он сумел успокоить разбушевавшееся нутро и выпрямиться, зажимая нос и рот краем чалмы. Сабир стоял по ту сторону гигантского кострища, в котором скорчились в предсмертной агонии тела нескольких десятков мужчин, женщин и детей. От младенцев не осталось почти ничего, так что о маленьких мучениках Кай догадался лишь по кругляшам в почерневших руках их матерей. Дольше смотреть он не мог – невнятно выкрикнул что-то, сам не разбирая своих слов, отошёл на ватных ногах подальше, обвёл безумным взглядом горизонт – только бы глотнуть немного живительных видов, стереть из памяти ужасающее зрелище. Отвлечься не получилось: глаз зацепился за насаженного на копьё человека, связанного по рукам и ногам, подвешенного над прогоревшим кострищем. С огромным трудом Кай признал мертвеца.
- Джабаль! – глухо выкрикнул крестоносец.
Сабир обернулся на его голос, и стремительно подошёл к рыцарю.
- Идём, - настойчиво потянул его за локоть ассасин. – Нечего здесь делать.
Общая догадка осталась невысказанной. Сарацинов перебили крестоносцы. Здесь произошло то, с чем так решительно боролся среди своих людей лорд Ллойд: обыкновенный разбойничий налёт, результат ненависти, страха, мести или жажды наживы. В такие «маленькие» приключения рыцари не посвящали порой даже предводителей, деля упоение от лёгкой схватки лишь друг с другом.
- Нелюди, - прошептал Кай, с силой проводя ладонью по виску. – Куда смотрели их командиры? Тут ведь… женщины, дети…
- Идём, - повторил Сабир.
И в этот миг в мёртвой тишине выгоревшего поселения что-то громко хрустнуло.
Ассасин сориентировался первым: змеёй скользнул к остову дальнего шатра, вгляделся в обгоревшие шкуры полога и ворох тряпья. Сделал Каю знак рукой.
Рыцарь подошёл, глядя, как Сабир ногой откидывает всё лишнее, открывая закопченную, но крепкую и широкую железную пластину, под которой на земле что-то явственно шевелилось. Ещё одним движением ассасин отбросил железку в сторону, и из кучи грязного тряпья высунулась зарёванная, осунувшаяся, с чёрными разводами копоти и сажи маленькая мордашка.
- Джана! – не сразу признал девочку Кай.
Сабир предостерегающе вскинул руку, призывая рыцаря оставаться на месте, и осторожно опустился перед ребёнком на корточки. Джана сжалась в комок, сворачиваясь на дне неглубокой ямы, и тоненько заскулила, залопотав что-то на незнакомом Каю наречии. На удивление, ассасин ей ответил, и голос его, изменившийся, обволакивающий и мягкий, как бархат, достиг ушей девчушки. Так Сабир разговаривал лишь однажды – в короткой беседе с Евой.
Девочка задрожала, закрыла лицо руками, но не сопротивлялась, когда Сабир медленно привлёк её к себе, потихоньку вытаскивая из ямы. В объятиях ассасина Джана странным образом успокоилась, даже тихонько откликалась на ненавязчивые вопросы. На последний ответила нерешительным взглядом через плечо Сабира – ассасин чуть провернулся, не давая девочке увидеть полную картину ужасающей казни – а затем взглянула в глаза неожиданному спасителю и медленно кивнула.
Сабир взял её на руки и сделал знак Каю. Рыцарь повиновался молча: ничего не понимая из того, о чём говорил с малышкой ассасин, он, тем не менее, полностью доверял своему поистине необычному спутнику.
- Похоже, леди Еве придётся позаботиться о двух женщинах сразу, - хмуро заговорил Сабир, когда они спустились к привязанным у склона холмов лошадям. – Я надеюсь, что в их ордене найдётся нечто вроде приюта. Как думаешь, сэр Кай?
Рыцарь только кивнул в ответ: всё ещё не доверял своему голосу. Как только он взобрался на коня, Сабир подсадил в седло Джану, шепнув девочке перед этим несколько быстрых, ласковых слов. По крайней мере, малышка пошла к Каю без раздумий или промедления – наоборот, прижалась к нему покрепче, пряча замурзанное лицо в рубашке, прикрыла глаза. К себе Сабир брать ребёнка отказался: дорога по-прежнему оставалась опасной, и он был единственным в их отряде, кто мог бы защитить всех троих в случае нужды. С Джаной на руках их шансы резко уменьшались.
И хотя предосторожности оказались излишни, и спустя несколько часов они благополучно добрались до Яффы, засветло это сделать им не удалось. Городские ворота заперли уже давно, и попасть внутрь не представлялось возможным.
Ночлег устроили под чистым небом; ни один из спутников не выдержал сейчас бы шума постоялого двора. Расположились у группы раскидистых земляничных деревьев, окружавших крупный старый лавр. Шум моря доносился сюда приглушённо, как из морской раковины, и под треск наскоро разведённого костра им удалось накормить Джану и поесть самим. Девчушка много вопросов не задавала: слушала настороженно, кутаясь в необъятную ткань женского платья, так вовремя пригодившегося для спасения от ночной прохлады, сонно и сыто моргала на огонь, постепенно проваливаясь в крепкий сон.
Несмотря на то, что лишь благодаря уговорам Сабира она доверилась новым спутникам, объектом привязанности юная Джана выбрала всё же Кая: не отходила от рыцаря ни на шаг, тайком разглядывала, скашивая на него большущие тёмные глаза. Даже уснула, положив голову ему на колени.
Кай неловко пошевелился – сам он устал не меньше, с трудом балансируя на грани сна и яви. Жуткие видения постепенно отступали: их стремительно поглощала ночная тьма и бесконечная усталость. Они не обсуждали произошедшее с Сабиром – и без того слишком хорошо понимали друг друга. Пожалуй, что и до самой Акры оба не проронят ни слова, думая каждый о своём. Даже собственные цели на какое-то время потерялись из виду – до тех пор, пока на их руках заглянувший в преисподнюю маленький ребёнок, судьба которого зависела теперь только от них.
Уснул Кай быстро, и сам не помнил, как.
…Сон пришёл тотчас.
Он летел над Святой землёй, с восхищением разглядывая мелькавшие внизу города. Прекрасные и далёкие, они сияли светом тысяч огней: величественный Иерусалим, морская Яффа, лесистый Арсуф, живописная Хефа, неприступная Акра…
Здесь его полёт резко утратил высоту, и он свернул на восток. Окрестности Хаттина он узнал скорее по описаниям и необыкновенной, сверхъестественной уверенности в том, что это и есть те самые земли, на которых пять лет назад была утеряна Иерусалимская часть Животворящего Креста. Теперь он летел на северо-восток, всё стремительнее теряя высоту – и наконец покатился по каменистой почве пустыни, выворачивая к жёлтым и равнодушным горам.
Извилистая тропа привела его к скрытой в глубине каменной норе; он скользнул внутрь, пролетая длинный пещерный ход со скоростью ястреба. С каждым мигом ему становилось всё волнительнее, всё нетерпеливее.
Оттуда, изнутри, лился Свет.
Небольшая округлая пещера заканчивалась озерцом с чистой, как слеза, водой, и ровной плитой за сталактитами, откуда и вырывались слепящие, божественные лучи.
Кай едва не вскрикнул от внезапного осознания: там, за плитой, лежал Животворящий Крест!
Голос раздался неожиданно, отражаясь от стен пещеры гулким, бесконечным эхом:
- ПЕРВЫЙ, КТО ЗАЙДЁТ В ГРОБНИЦУ – ВРАГ МНЕ!
Рука Кая, уже потянувшаяся к плите, дрогнула; сердце крестоносца наполнилось сомнениями, глаза слезами, и он зашептал горячую молитву, умоляя Господа впустить его. Даже веки во сне опустил, чтобы сосредоточиться на святых текстах – а когда поднял, то вместо бесконечного, доброго, любящего Света, вместо отделявшей Кая от него плиты молодой рыцарь увидел нахмуренное и заспанное лицо Сабира. К ассасину прижималась, испуганно глядя на крестоносца, маленькая Джана.
Кай не сразу понял, что уже не спит. Он слышал собственное рваное дыхание, видел сложенные на коленях дрожащие руки, чувствовал катящийся по лбу холодный пот, но всё ещё видел себя там, в дивной пещере, хранящей невероятное сокровище.
- У тебя глаза светятся, - ёмко сказал Сабир, успокаивающе гладя Джану по плечу.
Кай смахнул со лба пот, сморгнул и выпрямился, глядя в никуда восхищённым, завороженным взглядом.
- Я знаю, где искать Крест! – потрясённо выдохнул он.
Кто любит брата своего, тот пребывает во свете, и нет в нём соблазна. А кто ненавидит брата своего, тот находится во тьме, и во тьме ходит, и не знает, куда идёт, потому что тьма ослепила ему глаза. (1 Ин. 2:10-11).
Бахлюль в ужасе смотрел на посетителя, в панике продумывая дальнейшие шаги. Двое сыновей хозяина, Такбир и Талид, лежали на полу разорённой харчевни с разбитыми головами: гость не церемонился, швырнув в одного увесистый кувшин, и приложив второго кулаком в висок.
- Куда он ушёл?! – в бешенстве прорычал озверевший визитёр, приподнимая хозяина за отворот разорванной кандуры*. – Ну?!
(*кандура – длинное мужское платье).
- Н-на з-запад, п-почтенный г-господин, - бледнея, пробормотал Бахлюль. – К-клянусь Ал-лахом…
- Да отсохнет твой поганый язык! – посетитель встряхнул хозяина обеими руками, едва не отрывая старика от пола. – Я проверил все дороги и не встретил ни одного дервиша на том пути! Ни одного паломника! Ни одного верблюда!!! Говори правду, грязный…
Ругался нежданный гость мастерски и витиевато. Бахлюль, слыхавший и не такое от проезжих джигитов, под крышей своего дома, однако же, подобных выражений не допускал. За каждое из таких слов взбешённый незнакомец заслужил самую жуткую смерть, но заступиться за пожилого хозяина было уже некому: оба сына, постанывая, всё ещё лежали на полу.
- Клянусь жизнью своих детей, - воспылав праведным гневом, вскинул седую голову Бахлюль, - ты, должно быть, разминулся с ним, уважаемый господин! Я не сторож твоему другу и не настолько глуп, чтобы покрывать его! Я сказал правду, Аллах тому свидетель!
Взревев, молодой посетитель отшвырнул от себя старика и без сил рухнул на стоявшую у стены скамейку. На устроенный им погром в харчевне он взирал теперь почти равнодушно, на постанывавших хозяев – с вялым интересом.
- Куда он же провалился… - пробормотал он уже на английском, бездумно разглядывая грязный пол. – Проклятый предатель…
Бахлюль с трудом поднялся, опираясь о перевёрнутый стол, выпрямился, растирая ушибленную спину. Бочком, не глядя на позднего посетителя, проскользнул к сыновьям. Оба всё ещё не пришли в себя, и хозяин по-настоящему обеспокоился.
- Ты убил их! – в ужасе воскликнул он, вскидывая на гостя расширившиеся глаза.
- Вот ещё, - лениво и почти спокойно откликнулся тот. – Много чести для них – пасть от моей руки. К утру оклемаются.
Старик запричитал, хлопоча вокруг павших сыновей. Защитить отца никто из них не успел: ворвавшийся в харчевню, как песчаный смерч, незнакомец с порога врезал одному из них, и бросился на второго. Силой странного гостя Аллах не обидел: тяжёлый длинный стол он опрокинул одной рукой, добираясь до перепуганного харчевника.
Вытирая кровь с лица старшего сына, Бахлюль исподлобья разглядывал непрошеного гостя.
- И то, и другое, - не стал скрывать убийца. – И хотя он – не первый из больших людей, кого мне довелось убрать, для ассасина моего уровня провалить задание неприемлемо.
- А кого ещё ты… - Кай замялся, подбирая слова, и Сабир неожиданно рассмеялся, качая головой.
- Воистину, сэр Кай, ты располагаешь людей к себе! С твоим даром, подари тебе провидение хоть немного хитрости, ты бы мог втереться в доверие к любому земному владыке и без особых усилий вить из него верёвки!
- Ну и всё же? – упорствовал рыцарь, невольно заинтересовавшись.
Сабир усмехнулся, задумался.
- Из тех, кем особо горжусь – пожалуй, Барбаросса.
- Фридрих Барбаросса?! – не поверил Кай, едва не подпрыгивая в седле. Даже боль и усталость отступили на миг после ошеломляющего заявления. – Быть не может, Сабир! По английскому войску пронёсся слух, что он утонул при переправе через Каликадн…
Ассасин рассмеялся.
- Легенду выдумали его телохранители, чтобы замять собственный позор. Сам посуди, крестоносец: Фридрих ехал со свитой, неужели никто из них не сумел бы его спасти, случись неприятность? А кроме того, его величество прекрасно плавал. И это не единственное его достоинство: он превосходный тактик, стратег, полководец, умелый правитель и истовый христианин. Слишком хороший союзник для Ричарда! С ним английский король без проблем склонил бы чашу весов кровопролитной войны на свою сторону, вырвав победу у Салах ад-Дина. Мне поручили устранить его, и тем самым развернуть франкское войско прочь от палестинских земель, и я это сделал. Ночью, в его же шатре. Наутро телохранители пытались в панике скрыть произошедшее, и судя по пущенным слухам, им это отчасти удалось.
- Господи Иисусе, - в ужасе пробормотал Кай, отворачиваясь от ассасина.
- Ты сам попросил, - пожал плечами тот.
Кай помолчал, переваривая услышанное. То, что Сабир не скрывал от него тонкостей своей работы, его вовсе не радовало: убийца, с таким недоверием относившийся к нему в начале пути, теперь словно решил нечто важное, став куда откровеннее с ним, чем прежде. И если Кай всё понимал верно, для него это не означало ничего хорошего. Желания смертников выполняются особенно тщательно.
Хорошо всё же, что Гуго фон Штрауб, обожавший своего правителя, ничего не знал о роли нового знакомого в его судьбе.
- Но ведь ты умный, Сабир! – осторожно заметил рыцарь. – А выполняешь чужую волю, хотя мог бы…
- Мой отец говорил всё то же самое, - поморщился ассасин. – Довольно, крестоносец! Ты, я гляжу, тоже заметил?
Сабир кивнул на чёрный столб дыма. Они удалились достаточно от Иерусалимских окрестностей и оживлённых дорог, углубляясь в пустыню тем же путём, каким и пришли. И хотя желания очередной встречи с вождём сарацинов Джабалем ни у кого из них не возникло, оба предпочли уже известное зло неведомым тропам. Вот только чёрный, нехороший дым поднимался в горячее небо как раз со стороны лагеря кочевников.
…Каю приходилось видеть разорённые деревни и даже целые города. И хотя лорд Ллойд говорил ему, что это страшно лишь поначалу, рыцарь в этот единственный раз позволил себе усомниться в правоте отца.
Стойбище оказалось выжжено дотла. Ветра не было; лагерь разорили недавно, и сладковатый запах обгоревшей плоти ещё стоял над холмами. Тела убитых сарацин, тех, которые первыми приняли бой у склонов, остались там же – нашпигованные длинными стрелами, изрубленные мечами явно превосходящего по силе и численности противника. На почерневшей земле осталось множество отпечатков, которые даже Кай прочёл без ошибок: на сарацинов напал хорошо вооружённый конный отряд, и, судя по терявшейся в каменистой почве веренице следов, налётчики пришли с запада. Истоптанная копытами пыль тут и там покрывала остовы шатров, тел, изломанного оружия и разбросанной в беспорядке, разбитой вдребезги утвари.
Самое страшное ожидало их у главного шатра – или того, что когда-то им было. Коней вести в самое сердце жуткого кладбища они не стали – животные всхрапывали, вставали на дыбы, отказываясь ступать на раскалённую землю, воротили морды от вони горелого мяса. Их привязали к корявому деревцу у склона; теперь Кай жалел, что не остался там же.
Его вывернуло несколько раз, прежде чем он сумел успокоить разбушевавшееся нутро и выпрямиться, зажимая нос и рот краем чалмы. Сабир стоял по ту сторону гигантского кострища, в котором скорчились в предсмертной агонии тела нескольких десятков мужчин, женщин и детей. От младенцев не осталось почти ничего, так что о маленьких мучениках Кай догадался лишь по кругляшам в почерневших руках их матерей. Дольше смотреть он не мог – невнятно выкрикнул что-то, сам не разбирая своих слов, отошёл на ватных ногах подальше, обвёл безумным взглядом горизонт – только бы глотнуть немного живительных видов, стереть из памяти ужасающее зрелище. Отвлечься не получилось: глаз зацепился за насаженного на копьё человека, связанного по рукам и ногам, подвешенного над прогоревшим кострищем. С огромным трудом Кай признал мертвеца.
- Джабаль! – глухо выкрикнул крестоносец.
Сабир обернулся на его голос, и стремительно подошёл к рыцарю.
- Идём, - настойчиво потянул его за локоть ассасин. – Нечего здесь делать.
Общая догадка осталась невысказанной. Сарацинов перебили крестоносцы. Здесь произошло то, с чем так решительно боролся среди своих людей лорд Ллойд: обыкновенный разбойничий налёт, результат ненависти, страха, мести или жажды наживы. В такие «маленькие» приключения рыцари не посвящали порой даже предводителей, деля упоение от лёгкой схватки лишь друг с другом.
- Нелюди, - прошептал Кай, с силой проводя ладонью по виску. – Куда смотрели их командиры? Тут ведь… женщины, дети…
- Идём, - повторил Сабир.
И в этот миг в мёртвой тишине выгоревшего поселения что-то громко хрустнуло.
Ассасин сориентировался первым: змеёй скользнул к остову дальнего шатра, вгляделся в обгоревшие шкуры полога и ворох тряпья. Сделал Каю знак рукой.
Рыцарь подошёл, глядя, как Сабир ногой откидывает всё лишнее, открывая закопченную, но крепкую и широкую железную пластину, под которой на земле что-то явственно шевелилось. Ещё одним движением ассасин отбросил железку в сторону, и из кучи грязного тряпья высунулась зарёванная, осунувшаяся, с чёрными разводами копоти и сажи маленькая мордашка.
- Джана! – не сразу признал девочку Кай.
Сабир предостерегающе вскинул руку, призывая рыцаря оставаться на месте, и осторожно опустился перед ребёнком на корточки. Джана сжалась в комок, сворачиваясь на дне неглубокой ямы, и тоненько заскулила, залопотав что-то на незнакомом Каю наречии. На удивление, ассасин ей ответил, и голос его, изменившийся, обволакивающий и мягкий, как бархат, достиг ушей девчушки. Так Сабир разговаривал лишь однажды – в короткой беседе с Евой.
Девочка задрожала, закрыла лицо руками, но не сопротивлялась, когда Сабир медленно привлёк её к себе, потихоньку вытаскивая из ямы. В объятиях ассасина Джана странным образом успокоилась, даже тихонько откликалась на ненавязчивые вопросы. На последний ответила нерешительным взглядом через плечо Сабира – ассасин чуть провернулся, не давая девочке увидеть полную картину ужасающей казни – а затем взглянула в глаза неожиданному спасителю и медленно кивнула.
Сабир взял её на руки и сделал знак Каю. Рыцарь повиновался молча: ничего не понимая из того, о чём говорил с малышкой ассасин, он, тем не менее, полностью доверял своему поистине необычному спутнику.
- Похоже, леди Еве придётся позаботиться о двух женщинах сразу, - хмуро заговорил Сабир, когда они спустились к привязанным у склона холмов лошадям. – Я надеюсь, что в их ордене найдётся нечто вроде приюта. Как думаешь, сэр Кай?
Рыцарь только кивнул в ответ: всё ещё не доверял своему голосу. Как только он взобрался на коня, Сабир подсадил в седло Джану, шепнув девочке перед этим несколько быстрых, ласковых слов. По крайней мере, малышка пошла к Каю без раздумий или промедления – наоборот, прижалась к нему покрепче, пряча замурзанное лицо в рубашке, прикрыла глаза. К себе Сабир брать ребёнка отказался: дорога по-прежнему оставалась опасной, и он был единственным в их отряде, кто мог бы защитить всех троих в случае нужды. С Джаной на руках их шансы резко уменьшались.
И хотя предосторожности оказались излишни, и спустя несколько часов они благополучно добрались до Яффы, засветло это сделать им не удалось. Городские ворота заперли уже давно, и попасть внутрь не представлялось возможным.
Ночлег устроили под чистым небом; ни один из спутников не выдержал сейчас бы шума постоялого двора. Расположились у группы раскидистых земляничных деревьев, окружавших крупный старый лавр. Шум моря доносился сюда приглушённо, как из морской раковины, и под треск наскоро разведённого костра им удалось накормить Джану и поесть самим. Девчушка много вопросов не задавала: слушала настороженно, кутаясь в необъятную ткань женского платья, так вовремя пригодившегося для спасения от ночной прохлады, сонно и сыто моргала на огонь, постепенно проваливаясь в крепкий сон.
Несмотря на то, что лишь благодаря уговорам Сабира она доверилась новым спутникам, объектом привязанности юная Джана выбрала всё же Кая: не отходила от рыцаря ни на шаг, тайком разглядывала, скашивая на него большущие тёмные глаза. Даже уснула, положив голову ему на колени.
Кай неловко пошевелился – сам он устал не меньше, с трудом балансируя на грани сна и яви. Жуткие видения постепенно отступали: их стремительно поглощала ночная тьма и бесконечная усталость. Они не обсуждали произошедшее с Сабиром – и без того слишком хорошо понимали друг друга. Пожалуй, что и до самой Акры оба не проронят ни слова, думая каждый о своём. Даже собственные цели на какое-то время потерялись из виду – до тех пор, пока на их руках заглянувший в преисподнюю маленький ребёнок, судьба которого зависела теперь только от них.
Уснул Кай быстро, и сам не помнил, как.
…Сон пришёл тотчас.
Он летел над Святой землёй, с восхищением разглядывая мелькавшие внизу города. Прекрасные и далёкие, они сияли светом тысяч огней: величественный Иерусалим, морская Яффа, лесистый Арсуф, живописная Хефа, неприступная Акра…
Здесь его полёт резко утратил высоту, и он свернул на восток. Окрестности Хаттина он узнал скорее по описаниям и необыкновенной, сверхъестественной уверенности в том, что это и есть те самые земли, на которых пять лет назад была утеряна Иерусалимская часть Животворящего Креста. Теперь он летел на северо-восток, всё стремительнее теряя высоту – и наконец покатился по каменистой почве пустыни, выворачивая к жёлтым и равнодушным горам.
Извилистая тропа привела его к скрытой в глубине каменной норе; он скользнул внутрь, пролетая длинный пещерный ход со скоростью ястреба. С каждым мигом ему становилось всё волнительнее, всё нетерпеливее.
Оттуда, изнутри, лился Свет.
Небольшая округлая пещера заканчивалась озерцом с чистой, как слеза, водой, и ровной плитой за сталактитами, откуда и вырывались слепящие, божественные лучи.
Кай едва не вскрикнул от внезапного осознания: там, за плитой, лежал Животворящий Крест!
Голос раздался неожиданно, отражаясь от стен пещеры гулким, бесконечным эхом:
- ПЕРВЫЙ, КТО ЗАЙДЁТ В ГРОБНИЦУ – ВРАГ МНЕ!
Рука Кая, уже потянувшаяся к плите, дрогнула; сердце крестоносца наполнилось сомнениями, глаза слезами, и он зашептал горячую молитву, умоляя Господа впустить его. Даже веки во сне опустил, чтобы сосредоточиться на святых текстах – а когда поднял, то вместо бесконечного, доброго, любящего Света, вместо отделявшей Кая от него плиты молодой рыцарь увидел нахмуренное и заспанное лицо Сабира. К ассасину прижималась, испуганно глядя на крестоносца, маленькая Джана.
Кай не сразу понял, что уже не спит. Он слышал собственное рваное дыхание, видел сложенные на коленях дрожащие руки, чувствовал катящийся по лбу холодный пот, но всё ещё видел себя там, в дивной пещере, хранящей невероятное сокровище.
- У тебя глаза светятся, - ёмко сказал Сабир, успокаивающе гладя Джану по плечу.
Кай смахнул со лба пот, сморгнул и выпрямился, глядя в никуда восхищённым, завороженным взглядом.
- Я знаю, где искать Крест! – потрясённо выдохнул он.
ЧАСТЬ 2. Роланд. Заблудший
Кто любит брата своего, тот пребывает во свете, и нет в нём соблазна. А кто ненавидит брата своего, тот находится во тьме, и во тьме ходит, и не знает, куда идёт, потому что тьма ослепила ему глаза. (1 Ин. 2:10-11).
***
Бахлюль в ужасе смотрел на посетителя, в панике продумывая дальнейшие шаги. Двое сыновей хозяина, Такбир и Талид, лежали на полу разорённой харчевни с разбитыми головами: гость не церемонился, швырнув в одного увесистый кувшин, и приложив второго кулаком в висок.
- Куда он ушёл?! – в бешенстве прорычал озверевший визитёр, приподнимая хозяина за отворот разорванной кандуры*. – Ну?!
(*кандура – длинное мужское платье).
- Н-на з-запад, п-почтенный г-господин, - бледнея, пробормотал Бахлюль. – К-клянусь Ал-лахом…
- Да отсохнет твой поганый язык! – посетитель встряхнул хозяина обеими руками, едва не отрывая старика от пола. – Я проверил все дороги и не встретил ни одного дервиша на том пути! Ни одного паломника! Ни одного верблюда!!! Говори правду, грязный…
Ругался нежданный гость мастерски и витиевато. Бахлюль, слыхавший и не такое от проезжих джигитов, под крышей своего дома, однако же, подобных выражений не допускал. За каждое из таких слов взбешённый незнакомец заслужил самую жуткую смерть, но заступиться за пожилого хозяина было уже некому: оба сына, постанывая, всё ещё лежали на полу.
- Клянусь жизнью своих детей, - воспылав праведным гневом, вскинул седую голову Бахлюль, - ты, должно быть, разминулся с ним, уважаемый господин! Я не сторож твоему другу и не настолько глуп, чтобы покрывать его! Я сказал правду, Аллах тому свидетель!
Взревев, молодой посетитель отшвырнул от себя старика и без сил рухнул на стоявшую у стены скамейку. На устроенный им погром в харчевне он взирал теперь почти равнодушно, на постанывавших хозяев – с вялым интересом.
- Куда он же провалился… - пробормотал он уже на английском, бездумно разглядывая грязный пол. – Проклятый предатель…
Бахлюль с трудом поднялся, опираясь о перевёрнутый стол, выпрямился, растирая ушибленную спину. Бочком, не глядя на позднего посетителя, проскользнул к сыновьям. Оба всё ещё не пришли в себя, и хозяин по-настоящему обеспокоился.
- Ты убил их! – в ужасе воскликнул он, вскидывая на гостя расширившиеся глаза.
- Вот ещё, - лениво и почти спокойно откликнулся тот. – Много чести для них – пасть от моей руки. К утру оклемаются.
Старик запричитал, хлопоча вокруг павших сыновей. Защитить отца никто из них не успел: ворвавшийся в харчевню, как песчаный смерч, незнакомец с порога врезал одному из них, и бросился на второго. Силой странного гостя Аллах не обидел: тяжёлый длинный стол он опрокинул одной рукой, добираясь до перепуганного харчевника.
Вытирая кровь с лица старшего сына, Бахлюль исподлобья разглядывал непрошеного гостя.
