Сгребаю все, нужное и ненужное. В бешенстве нет необходимости думать рационально, раскладывать все по полочками, и устанавливать причинно-следственные связи. Нужно только действовать! Странно. Раньше я никогда не испытывала таких сильных эмоций! Эмоции – это не про Эо.
Если только...
...но в одном из языков он называется...
Что-то колет мне пальцы. Грань Яви. Ее тоже придется забрать с собой. Почти не соображая, что я делаю, ведь, скорее всего, за мной следом идет Мар, и он все увидит, поймет, что же я тогда сделала, и что прятала все эти годы, я достаю ее.
Мое отражение почти тут же заменяется другим.
Сегодня только строгий дресс-код, исключительно черное или белое, волосы любых других оттенков должны быть убраны. Сама Аддис по случаю открытия нового зала галереи свой же дресс-код соблюдать, конечно же, и не думала. Закатно-багряное сари в дополнение к традиционным апельсиновым волосам с плотной челкой на пол-лица. Должно быть с первого взгляда понятно, кто тут – творец, а кто относится к более низшей касте. Но особое внимание нужно уделить укладке – волосы не должны дать разглядеть черт, ни единого их нюанса. Шут бы побрал эту пресс-конференцию! Собирались же обойтись без нее! Но вот – люди, множество людей, толпа – и все на расстоянии едва ли не вытянутой руки! Хотя это и нельзя было понять по созданному облику Аддис, адреналин в ее венах бушевал. Она никак не могла взять себя в руки.
..Выдох. Продолжить. С губами справится помада настолько насыщенного цвета, что больно смотреть. Если не можешь что-то спрятать – выстави это напоказ! Прикасаться к себе она никому не позволяла, не подпускала ни на шаг. Поэтому, при всем своем снобизме, макияж Инга делала всегда сама, и на публике появлялась уже как Аддис. Надо ли упоминать, что публикой считалось любое количество людей больше нуля?
Фотографировать, конечно же, было запрещено. Гостей тщательно обыскивали при входе, и вынуждали оставлять всю аппаратуру даже самых пронырливых. Тот шаг, несколько дней назад, был ошибкой. Она не должна была идти на поводу у толпы, и позволять устроить ту фотосессию. Все стало только хуже. Публика не насытилась. Публика потребовала ее живьем. …А она? Она, что – только и повторяет свою ту глупость? Инга зло поморщилась. Даже сейчас они осаждали галерею со всех сторон. Разумеется, пригласительных было мало – еще не хватало всякий сброд в свой храм искусства тащить! – но особо ретивых это не останавливало. Что самое раздражающее, что царапало самым большим когтем – до картин, до сути, до высшего проявления разума в симбиозе с действиями рук, дела им никакого и не было. Все это было напускным, данью моде, подлогом. Пустыми возгласами. Не нужны были ее творения, хотя разговоры только о них и были. Публике была нужна она! Все жертвы напрасны. Хотя Мэрлин и уверял ее, что все идет не самым худшим образом, и, в ином случае, градус был бы намного выше.
– Напомни охране правила для пресс-конференции, – в который раз скомандовала она.
– Только что напоминал, – терпения и собранности Мэрлину было не занимать.
Но все же Аддис нервно поежилась.
– Глубокая медитация была моим проводником при подготовке работ для этого зала, – провозглашала позже Аддис, заставляя барабанные перепонки слушающих ее гостей вибрировать на неведомой гипнотической ноте. И те рады были поддаться гипнозу. Они видели своего кумира так близко! Были в ее святая святых, и находили уместным для такого момента только тихо перешептываться, повторяя слова хозяйки вечера. Бокалы так и оставались у них в руках, редко какой из них описывал дугу, и становился на глоток менее наполненным. Музыка, аккуратно настраивающая посетителей на нужную волну, с появлением Аддис была почти полностью приглушена. Кажется, все шло так, как и было задумано. – Мое сознание блуждало по мирам в поисках того, что должно быть отражено на полотне. Не художник пишет картину, а картина – художника. Это был очень большой духовный опыт для меня.
Аддис возвышалась на подиуме, сооруженном в зале специально для этого случая. Ее голос лился равномерно, но только Мэрлин, находившийся рядом и нависающий над ней больше, чем на голову, словно защитный купол, замечал, насколько сильно она нервничает. Ее ладони не дрожали, нет, такое было совсем не в характере Аддис, но пальцами она перебирала то и дело. Обычно ее не занятые рисованием руки были недалеки от того состояния, которое больше присуще статуе, чем живому человеку. Впрочем, как и чувство эмпатии. Что же происходит сегодня? Если бы он мог видеть ее глаза – а какие же на самом деле у нее глаза? – они бы, наверняка, в этот момент то и дело оббегали зал и находящихся в нем посетителей. Почему Аддис так не любит людей? Так отгораживается? Будто на самом деле считает себя намного выше любого, кого она когда-либо за всю свою жизнь встречала. Но власть над аудиторией у нее определенно была! Наверное, не просто же так, не только благодаря его усилиям и рекламе, ей заинтересованы даже те, кто на самом деле далек от искусства и живописи?
– В моем начинании ко мне присоединились несколько коллег, которые также стали практиковать душеисследующее изобразительное искусство. И их работы, которые как нельзя более гармонизируют основным экспонатам, также представлены в этом зале…
Вскоре последовали вопросы журналистов. Самая сложная часть. И дело даже не в их внезапности и непредсказуемости – а в этих людях, которые считают, что были приглашены не просто в зал галереи, а в душу. Немного утихшее беспокойство Аддис проявилось с новой силой.
– В цветах Ваших работ, в Вашем образе, нельзя не заметить сильное влияние восточного колорита, – поступил новый вопрос от совсем молоденькой блогерши. – Скажите, а история и культура какой страны оказывает на Вас большее влияние? Индия? Марокко? Османская империя? Тибет?
Аддис делает глубокий вдох. Девчонка смешала все в кучу, как же все-таки этот парик помогает не показать не только лица, но и лишних эмоций! Она ловит едва уловимый взгляд Мэрлина, и за него тот будет еще неделю расплачиваться, но Аддис все же находит в себе силы сдержаться, и ответить с прежним, почти гипнотическим, воздействием.
– Это страны с богатым наследием и неисчерпаемым источником вдохновения! Бывают моменты, когда, еще до начала работы, я не могу прислушаться к себе, и понять, что же именно, какие детали должны вырасти на полотне. Тогда я провожу астрологический прогноз, и он помогает мне настроиться на нужную волну.
– Вы всегда следуете гороскопу в своей работе? – уже другой репортер.
– Нет, не всегда. Но он очень упрощает мне жизнь. Можете считать, что гороскоп – это микроволновка Аддис.
По залу проносится легкий смех. Пресс-конференция уже почти подошла к концу, и осталось выдержать лишь только каких-то пятнадцать минут.
– А в своих передвижениях ты тоже следуешь гороскопу? – вне очереди, с совсем дальнего конца, зала раздается смешливый вопрос, перебив только разинувшего рот журналиста. Тон, с каким это было произнесено, казался совсем неуместным. И тут по коже Аддис пробегают мурашки. Дурное предчувствие? Она вглядывается в высокую субтильную фигуру. Пульсация в висках стала почти нестерпимой. Гость использует ее же оружие и скрывает лицо под полями шляпы, все согласно дресс-коду, будь он неладен, но все же… Все же в облике на миг чудится нечто знакомое. До жути знакомое! И это Аддис не понравилось, совсем не понравилось. Где-то глубоко начала зарождаться паника.
Художница дергается. Незаметно для окружающих, но весьма значимо и для себя, …и для того мужчины.
– Аддис – это же, практически, феномен! – уже с явным напором продолжал тот, несмотря на возмущенные возгласы приглашенной прессы. – Свалиться, как снег на голову, этому заскорузлому миру каляк-маляк! Ничего не было – и вдруг несколько лет назад появилась Аддис... Кстати, а откуда? Или для ответа тебе опять нужны гороскопы?
Мэрлин уже отдавал распоряжения охране аккуратно вывести этого наглого типа из галереи, а замершая Аддис все еще таращилась на него сквозь пелену волос, и ее постепенно начинала пробирать все более и более крупная дрожь, уже не укрывшаяся от глаз гостей, стоящих в самых первых рядах. Инга развернулась, и едва ли не выбежала из зала ровно через три секунды после того, как охрана вывела оттуда же возмутителя.
– Как видите, Аддис крайне чувствительна к эмоциональному фону, и подобное пренебрежительное отношение хоть к кому-либо из художников крайне разрушительно для ее кармы. Приносим свои извинения, – услышала она уже где-то за своей спиной.
Может ли лишь пара чьих-то, ничего не значащих вопросов, замечаний, вот так, в раз, взять – и изменить жизнь?
– Кто это был? – наорала она на некстати подвернувшегося под руку Тим-Тима.
– Тот чувак, которого охрана вывела? А что он сделал? – с энтузиазмом принялся расспрашивать ассистент обычно неразговорчивую с ним художницу, напрочь игнорируя ее настрой.
– Оставь парня в покое, – Мэрлин закрыл за собой дверь. Он и сам был на взводе после того, как ему пришлось улаживать ту сумятицу, которую своим внезапным уходом оставила Аддис. – Он и в зале-то не был, откуда он может знать, что произошло?!
– А, ну а ты мне расскажешь!? – Аддис опасно приблизилась к менеджеру, от обычного контральто не осталось и следа. Кулоны, которыми была увешана шея Мэрлина, раскачивались на уровне ее глаз. – Кто это был? Вы его что, не проверили?!
– Да ради Бога, если ты способна во что-то верить, Аддис! Мы что, ЦРУ?! – взорвался Мэрлин. – Что ты вообще устроила? Мы это открытие больше полугода готовили! Пригласительные не именные, раздавались всему контакт-листу, и дальше их, разумеется, никто не отслеживал! Это открытие нового зала уже действующей галереи, а не прием у королевы английской! Я понятия не имею, кто это был, юрист какой-то, и то – неточно. Что он у тебя, по сути, такого крамольного-то спросил?
Тонкая рука молниеносно взвилась, как хлыст, раздался звонкий хлопок, и на щеке Мэрлина тут же проступило ярко-розовое пятно. За пять лет это был первый раз, когда Аддис, Инга, коснулась другого человека.
А Мэрлин, несмотря на всю разницу в их росте, сквозь растрепавшиеся-таки апельсиновые волосы впервые смог увидеть ее глаза. Они были испуганы.
– Какое-то письмо странное пришло... – раздался голос Тим-Тима. Он потягивался в кресле, заодно поправляя рукава своего спортивного бомбера. Умеет же он абстрагироваться! Будто в коконе живет! – Глянь! – он протянул Мэрлину ноутбук. Но, ведомая странным предчувствием, из рук Тим-Тима его выхватила сама Аддис.
"Неужели, это на самом деле ты? Какой хитрый план! Ты думала, у тебя получится убежать?"
Инга взвыла.
Она старалась держать себя в руках, но сообщения так и продолжали сыпаться.
"Я знаю теперь, где ты!"
"Прятаться уже бессмысленно!"
"Ну же! Мы оба знаем, чем все это закончится!"
Как же глупо оказалось жить там же, где и работаешь!
Инга забаррикадировалась в своей квартире. Камеры проверяла каждые десять минут. Не отвечала на звонки все-таки простившего ей пощечину Мэрлина, и орала "Уходи", когда он все же приехал, и начал тарабанить в дверь – звонок Инга отключила.
На двадцатом письме она сдалась.
"Как ты меня нашел?"
"Ого! Ответила?! Думаешь, я так раскрою тебе все карты, чтобы ты смогла получше спрятаться?"
"Отвечай!"
"Нервничаешь? Это ты правильно! И так вон сколько спокойно прожила!"
"Это ты называешь – спокойно?!"
"У тебя всегда был выбор! Всегда приходится и платить."
"Оставь! Меня! В покое!"
"Жаль это слышать. А картины ты, как и всегда, рисуешь прекрасные! Развилась, выросла, конечно. Но все же видно, чьей руки работа."
Инга обрубила интернет. Вместе с холодными судорогами, с нехваткой кислорода, до ее сознания дошла чудовищная мысль. Он никогда ее не оставит. Он всегда найдет способ ее разыскать, будь она даже в облике ксеноморфа. Пока она рисует, пока она творит – он сможет ее найти. Крик разнесся по уголкам галереи. Погулял, проверил все закоулки, и вернулся к плачущей навзрыд женщине, узнать, не нужен ли он тут еще.
Нужен.
Мэрлин пришел еще раз. Обеспокоенный, он не стал церемониться, стучать, звонить. Он открыл дверь своим ключом, тихо пробрался к апартаментам Аддис. Там определенно происходила какая-то возня. Мэрлин аккуратно приоткрыл дверь, и секунды хватило, чтобы понять, что в комнате кто-то чужой. Можно, конечно же, вызвать охрану. Наделать шума, подождать, и понадеяться, что за это время ничего не случится.
Что все же маловероятно, учитывая, какой психованной в последнее время была Аддис. "Ладно, лучше действовать, а светить фонариком будем после", решил Мэрлин и ворвался в комнату. Он мгновенно повалил фигуру, стоявшую к нему спиной, что, даже при разнице в росте, для него было удивительным и даже новым. А вот реакция противника, тут же лягнувшего Мэрлина аккурат в район шагового шва, оказалась заурядной. Лягнувшего с визгом. К которому Мэрлин тут же и присоединился.
– А ну, отпусти! Я сейчас охрану вызову! – заистерил противник после минуты метаний гусеницей по полу. Точнее – заистерила. Такого хода Мэрлин никак не ожидал и ослабил хватку.
– Я сейчас сам вызову!
– ...Мэрлин? ...Какого хрена?!
Голос был совершенно не знаком. Мэрлин убрал с лица обнаруженной девушки тонкие пряди бесцветных волос. Лицо, обращенное вполоборота, тоже было незнакомо.
Но все же...
– Аддис??!
Та уже пришла в себя после такого внезапного нападения, и продолжила со знакомыми низкими вибрирующими нотами:
– Что ж, хотя бы в неподкупности сотрудников я все же могу быть уверена.
– Да что происходит то, Аддис? – выспрашивал менеджер, уже вставая, и помогая подняться ей. – Что за...?
Мэрлин осекся и только выразительно провел взглядом.
– Ты хотел спросить – что за вид?
– И причем тут вообще неподкупность? Ты всерьез думаешь, что кого-то, кто, по собственной воле, в трезвом уме и здравой памяти, оставался рядом с такой экзальтированной стервой, как ты, больше полугода – можно подкупить?
– У тебя между ног что, кнопка включения честности, и ее заело?
– Ну уж, либо честно, либо красиво!
Тут Мэрлин наконец обратил внимание на полный хаос в комнате.
– Ты... собираешь вещи?
Будто его слова послужили напоминанием, художница снова вернулась к сборам. Впрочем, уже не в таком яром темпе.
– Меня зовут Инга. И да, такой вид – мой собственный, – бросила она через плечо.
– Да уж... Без фотошопа и фильтров, – тихо прошептал Мэрлин.
– Раз уж ты здесь, мне понадобится машина. Тихо и срочно!
– …А характер видать, в фильтр не лезет!..
– На всякий случай напомню: я не вожу!
Мэрлин поднял бы вверх руки в знак полной своей недееспособности в данном вопросе, но обе они были заняты чемоданами Аддис.
Инги.
– И еще на всякий случай: про твою оплеуху я не забыл!
– Господи, какие вы все неженки!
– Черт тебя подери, Аддис... Или как там тебя?! Я после всех твоих выкрутасов тащу твои гребаные чемоданы, даже не спрашивая, что, твою мать, происходит. Хотя прекрасно понимаю, чем грозит мне твое бегство.
А это – именно что бегство!
– Тсс! – шикнула Инга на менеджера.
– А ты – подумала, чем грозит остальным людям твой побег? – уже на полтона тише продолжал буйствовать Мэрлин.
Если только...
...но в одном из языков он называется...
Что-то колет мне пальцы. Грань Яви. Ее тоже придется забрать с собой. Почти не соображая, что я делаю, ведь, скорее всего, за мной следом идет Мар, и он все увидит, поймет, что же я тогда сделала, и что прятала все эти годы, я достаю ее.
Мое отражение почти тут же заменяется другим.
Глава 7. …когда снята маскировка.
Сегодня только строгий дресс-код, исключительно черное или белое, волосы любых других оттенков должны быть убраны. Сама Аддис по случаю открытия нового зала галереи свой же дресс-код соблюдать, конечно же, и не думала. Закатно-багряное сари в дополнение к традиционным апельсиновым волосам с плотной челкой на пол-лица. Должно быть с первого взгляда понятно, кто тут – творец, а кто относится к более низшей касте. Но особое внимание нужно уделить укладке – волосы не должны дать разглядеть черт, ни единого их нюанса. Шут бы побрал эту пресс-конференцию! Собирались же обойтись без нее! Но вот – люди, множество людей, толпа – и все на расстоянии едва ли не вытянутой руки! Хотя это и нельзя было понять по созданному облику Аддис, адреналин в ее венах бушевал. Она никак не могла взять себя в руки.
..Выдох. Продолжить. С губами справится помада настолько насыщенного цвета, что больно смотреть. Если не можешь что-то спрятать – выстави это напоказ! Прикасаться к себе она никому не позволяла, не подпускала ни на шаг. Поэтому, при всем своем снобизме, макияж Инга делала всегда сама, и на публике появлялась уже как Аддис. Надо ли упоминать, что публикой считалось любое количество людей больше нуля?
Фотографировать, конечно же, было запрещено. Гостей тщательно обыскивали при входе, и вынуждали оставлять всю аппаратуру даже самых пронырливых. Тот шаг, несколько дней назад, был ошибкой. Она не должна была идти на поводу у толпы, и позволять устроить ту фотосессию. Все стало только хуже. Публика не насытилась. Публика потребовала ее живьем. …А она? Она, что – только и повторяет свою ту глупость? Инга зло поморщилась. Даже сейчас они осаждали галерею со всех сторон. Разумеется, пригласительных было мало – еще не хватало всякий сброд в свой храм искусства тащить! – но особо ретивых это не останавливало. Что самое раздражающее, что царапало самым большим когтем – до картин, до сути, до высшего проявления разума в симбиозе с действиями рук, дела им никакого и не было. Все это было напускным, данью моде, подлогом. Пустыми возгласами. Не нужны были ее творения, хотя разговоры только о них и были. Публике была нужна она! Все жертвы напрасны. Хотя Мэрлин и уверял ее, что все идет не самым худшим образом, и, в ином случае, градус был бы намного выше.
– Напомни охране правила для пресс-конференции, – в который раз скомандовала она.
– Только что напоминал, – терпения и собранности Мэрлину было не занимать.
Но все же Аддис нервно поежилась.
– Глубокая медитация была моим проводником при подготовке работ для этого зала, – провозглашала позже Аддис, заставляя барабанные перепонки слушающих ее гостей вибрировать на неведомой гипнотической ноте. И те рады были поддаться гипнозу. Они видели своего кумира так близко! Были в ее святая святых, и находили уместным для такого момента только тихо перешептываться, повторяя слова хозяйки вечера. Бокалы так и оставались у них в руках, редко какой из них описывал дугу, и становился на глоток менее наполненным. Музыка, аккуратно настраивающая посетителей на нужную волну, с появлением Аддис была почти полностью приглушена. Кажется, все шло так, как и было задумано. – Мое сознание блуждало по мирам в поисках того, что должно быть отражено на полотне. Не художник пишет картину, а картина – художника. Это был очень большой духовный опыт для меня.
Аддис возвышалась на подиуме, сооруженном в зале специально для этого случая. Ее голос лился равномерно, но только Мэрлин, находившийся рядом и нависающий над ней больше, чем на голову, словно защитный купол, замечал, насколько сильно она нервничает. Ее ладони не дрожали, нет, такое было совсем не в характере Аддис, но пальцами она перебирала то и дело. Обычно ее не занятые рисованием руки были недалеки от того состояния, которое больше присуще статуе, чем живому человеку. Впрочем, как и чувство эмпатии. Что же происходит сегодня? Если бы он мог видеть ее глаза – а какие же на самом деле у нее глаза? – они бы, наверняка, в этот момент то и дело оббегали зал и находящихся в нем посетителей. Почему Аддис так не любит людей? Так отгораживается? Будто на самом деле считает себя намного выше любого, кого она когда-либо за всю свою жизнь встречала. Но власть над аудиторией у нее определенно была! Наверное, не просто же так, не только благодаря его усилиям и рекламе, ей заинтересованы даже те, кто на самом деле далек от искусства и живописи?
– В моем начинании ко мне присоединились несколько коллег, которые также стали практиковать душеисследующее изобразительное искусство. И их работы, которые как нельзя более гармонизируют основным экспонатам, также представлены в этом зале…
Вскоре последовали вопросы журналистов. Самая сложная часть. И дело даже не в их внезапности и непредсказуемости – а в этих людях, которые считают, что были приглашены не просто в зал галереи, а в душу. Немного утихшее беспокойство Аддис проявилось с новой силой.
– В цветах Ваших работ, в Вашем образе, нельзя не заметить сильное влияние восточного колорита, – поступил новый вопрос от совсем молоденькой блогерши. – Скажите, а история и культура какой страны оказывает на Вас большее влияние? Индия? Марокко? Османская империя? Тибет?
Аддис делает глубокий вдох. Девчонка смешала все в кучу, как же все-таки этот парик помогает не показать не только лица, но и лишних эмоций! Она ловит едва уловимый взгляд Мэрлина, и за него тот будет еще неделю расплачиваться, но Аддис все же находит в себе силы сдержаться, и ответить с прежним, почти гипнотическим, воздействием.
– Это страны с богатым наследием и неисчерпаемым источником вдохновения! Бывают моменты, когда, еще до начала работы, я не могу прислушаться к себе, и понять, что же именно, какие детали должны вырасти на полотне. Тогда я провожу астрологический прогноз, и он помогает мне настроиться на нужную волну.
– Вы всегда следуете гороскопу в своей работе? – уже другой репортер.
– Нет, не всегда. Но он очень упрощает мне жизнь. Можете считать, что гороскоп – это микроволновка Аддис.
По залу проносится легкий смех. Пресс-конференция уже почти подошла к концу, и осталось выдержать лишь только каких-то пятнадцать минут.
– А в своих передвижениях ты тоже следуешь гороскопу? – вне очереди, с совсем дальнего конца, зала раздается смешливый вопрос, перебив только разинувшего рот журналиста. Тон, с каким это было произнесено, казался совсем неуместным. И тут по коже Аддис пробегают мурашки. Дурное предчувствие? Она вглядывается в высокую субтильную фигуру. Пульсация в висках стала почти нестерпимой. Гость использует ее же оружие и скрывает лицо под полями шляпы, все согласно дресс-коду, будь он неладен, но все же… Все же в облике на миг чудится нечто знакомое. До жути знакомое! И это Аддис не понравилось, совсем не понравилось. Где-то глубоко начала зарождаться паника.
Художница дергается. Незаметно для окружающих, но весьма значимо и для себя, …и для того мужчины.
– Аддис – это же, практически, феномен! – уже с явным напором продолжал тот, несмотря на возмущенные возгласы приглашенной прессы. – Свалиться, как снег на голову, этому заскорузлому миру каляк-маляк! Ничего не было – и вдруг несколько лет назад появилась Аддис... Кстати, а откуда? Или для ответа тебе опять нужны гороскопы?
Мэрлин уже отдавал распоряжения охране аккуратно вывести этого наглого типа из галереи, а замершая Аддис все еще таращилась на него сквозь пелену волос, и ее постепенно начинала пробирать все более и более крупная дрожь, уже не укрывшаяся от глаз гостей, стоящих в самых первых рядах. Инга развернулась, и едва ли не выбежала из зала ровно через три секунды после того, как охрана вывела оттуда же возмутителя.
– Как видите, Аддис крайне чувствительна к эмоциональному фону, и подобное пренебрежительное отношение хоть к кому-либо из художников крайне разрушительно для ее кармы. Приносим свои извинения, – услышала она уже где-то за своей спиной.
Может ли лишь пара чьих-то, ничего не значащих вопросов, замечаний, вот так, в раз, взять – и изменить жизнь?
– Кто это был? – наорала она на некстати подвернувшегося под руку Тим-Тима.
– Тот чувак, которого охрана вывела? А что он сделал? – с энтузиазмом принялся расспрашивать ассистент обычно неразговорчивую с ним художницу, напрочь игнорируя ее настрой.
– Оставь парня в покое, – Мэрлин закрыл за собой дверь. Он и сам был на взводе после того, как ему пришлось улаживать ту сумятицу, которую своим внезапным уходом оставила Аддис. – Он и в зале-то не был, откуда он может знать, что произошло?!
– А, ну а ты мне расскажешь!? – Аддис опасно приблизилась к менеджеру, от обычного контральто не осталось и следа. Кулоны, которыми была увешана шея Мэрлина, раскачивались на уровне ее глаз. – Кто это был? Вы его что, не проверили?!
– Да ради Бога, если ты способна во что-то верить, Аддис! Мы что, ЦРУ?! – взорвался Мэрлин. – Что ты вообще устроила? Мы это открытие больше полугода готовили! Пригласительные не именные, раздавались всему контакт-листу, и дальше их, разумеется, никто не отслеживал! Это открытие нового зала уже действующей галереи, а не прием у королевы английской! Я понятия не имею, кто это был, юрист какой-то, и то – неточно. Что он у тебя, по сути, такого крамольного-то спросил?
Тонкая рука молниеносно взвилась, как хлыст, раздался звонкий хлопок, и на щеке Мэрлина тут же проступило ярко-розовое пятно. За пять лет это был первый раз, когда Аддис, Инга, коснулась другого человека.
А Мэрлин, несмотря на всю разницу в их росте, сквозь растрепавшиеся-таки апельсиновые волосы впервые смог увидеть ее глаза. Они были испуганы.
– Какое-то письмо странное пришло... – раздался голос Тим-Тима. Он потягивался в кресле, заодно поправляя рукава своего спортивного бомбера. Умеет же он абстрагироваться! Будто в коконе живет! – Глянь! – он протянул Мэрлину ноутбук. Но, ведомая странным предчувствием, из рук Тим-Тима его выхватила сама Аддис.
"Неужели, это на самом деле ты? Какой хитрый план! Ты думала, у тебя получится убежать?"
Инга взвыла.
Она старалась держать себя в руках, но сообщения так и продолжали сыпаться.
"Я знаю теперь, где ты!"
"Прятаться уже бессмысленно!"
"Ну же! Мы оба знаем, чем все это закончится!"
Как же глупо оказалось жить там же, где и работаешь!
Инга забаррикадировалась в своей квартире. Камеры проверяла каждые десять минут. Не отвечала на звонки все-таки простившего ей пощечину Мэрлина, и орала "Уходи", когда он все же приехал, и начал тарабанить в дверь – звонок Инга отключила.
На двадцатом письме она сдалась.
"Как ты меня нашел?"
"Ого! Ответила?! Думаешь, я так раскрою тебе все карты, чтобы ты смогла получше спрятаться?"
"Отвечай!"
"Нервничаешь? Это ты правильно! И так вон сколько спокойно прожила!"
"Это ты называешь – спокойно?!"
"У тебя всегда был выбор! Всегда приходится и платить."
"Оставь! Меня! В покое!"
"Жаль это слышать. А картины ты, как и всегда, рисуешь прекрасные! Развилась, выросла, конечно. Но все же видно, чьей руки работа."
Инга обрубила интернет. Вместе с холодными судорогами, с нехваткой кислорода, до ее сознания дошла чудовищная мысль. Он никогда ее не оставит. Он всегда найдет способ ее разыскать, будь она даже в облике ксеноморфа. Пока она рисует, пока она творит – он сможет ее найти. Крик разнесся по уголкам галереи. Погулял, проверил все закоулки, и вернулся к плачущей навзрыд женщине, узнать, не нужен ли он тут еще.
Нужен.
Мэрлин пришел еще раз. Обеспокоенный, он не стал церемониться, стучать, звонить. Он открыл дверь своим ключом, тихо пробрался к апартаментам Аддис. Там определенно происходила какая-то возня. Мэрлин аккуратно приоткрыл дверь, и секунды хватило, чтобы понять, что в комнате кто-то чужой. Можно, конечно же, вызвать охрану. Наделать шума, подождать, и понадеяться, что за это время ничего не случится.
Что все же маловероятно, учитывая, какой психованной в последнее время была Аддис. "Ладно, лучше действовать, а светить фонариком будем после", решил Мэрлин и ворвался в комнату. Он мгновенно повалил фигуру, стоявшую к нему спиной, что, даже при разнице в росте, для него было удивительным и даже новым. А вот реакция противника, тут же лягнувшего Мэрлина аккурат в район шагового шва, оказалась заурядной. Лягнувшего с визгом. К которому Мэрлин тут же и присоединился.
– А ну, отпусти! Я сейчас охрану вызову! – заистерил противник после минуты метаний гусеницей по полу. Точнее – заистерила. Такого хода Мэрлин никак не ожидал и ослабил хватку.
– Я сейчас сам вызову!
– ...Мэрлин? ...Какого хрена?!
Голос был совершенно не знаком. Мэрлин убрал с лица обнаруженной девушки тонкие пряди бесцветных волос. Лицо, обращенное вполоборота, тоже было незнакомо.
Но все же...
– Аддис??!
Та уже пришла в себя после такого внезапного нападения, и продолжила со знакомыми низкими вибрирующими нотами:
– Что ж, хотя бы в неподкупности сотрудников я все же могу быть уверена.
– Да что происходит то, Аддис? – выспрашивал менеджер, уже вставая, и помогая подняться ей. – Что за...?
Мэрлин осекся и только выразительно провел взглядом.
– Ты хотел спросить – что за вид?
– И причем тут вообще неподкупность? Ты всерьез думаешь, что кого-то, кто, по собственной воле, в трезвом уме и здравой памяти, оставался рядом с такой экзальтированной стервой, как ты, больше полугода – можно подкупить?
– У тебя между ног что, кнопка включения честности, и ее заело?
– Ну уж, либо честно, либо красиво!
Тут Мэрлин наконец обратил внимание на полный хаос в комнате.
– Ты... собираешь вещи?
Будто его слова послужили напоминанием, художница снова вернулась к сборам. Впрочем, уже не в таком яром темпе.
– Меня зовут Инга. И да, такой вид – мой собственный, – бросила она через плечо.
– Да уж... Без фотошопа и фильтров, – тихо прошептал Мэрлин.
– Раз уж ты здесь, мне понадобится машина. Тихо и срочно!
– …А характер видать, в фильтр не лезет!..
– На всякий случай напомню: я не вожу!
Мэрлин поднял бы вверх руки в знак полной своей недееспособности в данном вопросе, но обе они были заняты чемоданами Аддис.
Инги.
– И еще на всякий случай: про твою оплеуху я не забыл!
– Господи, какие вы все неженки!
– Черт тебя подери, Аддис... Или как там тебя?! Я после всех твоих выкрутасов тащу твои гребаные чемоданы, даже не спрашивая, что, твою мать, происходит. Хотя прекрасно понимаю, чем грозит мне твое бегство.
А это – именно что бегство!
– Тсс! – шикнула Инга на менеджера.
– А ты – подумала, чем грозит остальным людям твой побег? – уже на полтона тише продолжал буйствовать Мэрлин.
