Все время ждать тебя

Это остров, но не совсем остров, потому что немножечко земли к нему все же ведет. А озеро называется Луковое, но по мне, так это никакой не лук, а раскрытый в крике рот, а полуостров – язык в этом рту, как его на картинках рисуют. Но, чтобы землю спрятать, и было все же похоже на остров, наложили досок, деревянных, и перила поставили. Так что все же похоже на мост. И, когда идешь по нему, все на острове уже знают, что ты идешь. Потому что вокруг вода, а шаги по доскам очень громко отдаются, и тебя слышно, и незаметно пройти нельзя. И о том, что наши автобусы идут, они уже тоже знают, и поэтому все вместе собрались, и ждут нас на здоровенной площадке в конце. На самом острове уже. И флаг над ними красный-красный, и солнце сквозь него просвечивает, и он еще более красный делается. И Дима — почему-то тоже, прямо сливается с галстуком! Хотя он часто краснеет, хорошо хоть я не рыжий! А так пришлось бы окраску по сто раз на дню менять — пробежался, разозлился, девчонку увидел — и все, меняй опять. Я только летом меняю. Если загорю. Или зимой. Если совсем замерзну. Но и то не сильно заметно.
       А та девчонка, которую сейчас Дима увидел, его тоже увидела, и так прямо глазами в него и вцепилась. И тоже цвет поменяла. Только не на красный, а на какой-то серый. Даже глаза. Были как крепкий чай, а стали как это озеро зимой. Хотя я, конечно, не знаю, какое это озеро зимой, потому что зимой я тут никогда не был. И вообще не был раньше. Такой вот серый — это хорошо, прятаться очень удобно. Только ей он совсем не идет. А идет Дима. В смысле — подходит. Ногами, в смысле. А мне так и видится, что между ними как нитка какая-то. И, чем ближе Дима подходит, чем меньше между ними расстояние, тем сильнее становится натянутой эта нить. Того и гляди зазвенит и порвется.
       
       

***

       Это просто насмешка. Я проверила списки несколько раз! ...И я проверяла не те списки. Я искала его среди ребят, а он оказался среди вожатых. В этой смене легенда о кикиморе оживет много раньше обычного. Руки дернулись, рефлекторно пытаясь дотянуться до места чуть ниже основания черепа, на границе роста волос. Сдерживаюсь. Растираю запястья. Обычно это помогало. Обычно это помогало.
       

       Глава 6. Лесной олень

       
       — Войдите! — ответили мне из-за двери, когда я постучал. Вчера вечером, когда я постучал к Марго, мне никто не ответил. И в домике тоже, по-видимому, никого не было. Что с ней случилось?
       Я нажал на дверную ручку. Кабинет директрисы тоже был в главном корпусе, там же, где и комнаты младших вожатых, только с другого крыла. И пройти мимо можно, только если пригибаться и прятаться за кустами. А дальше уже всё, вода, Луковое озеро. Но мне оно всегда больше напоминало персик, разрезанный напополам плод воды, с косточкой— островом посередине.
       Директриса сказала мне пару общих слов, как новичку: некоторые напутствия перед линейкой и что-то о местных обычаях, что я не очень-то понял, хотя и не дурак вовсе. Вроде бы простой и короткий разговор. Но было что-то, то ли в ее взгляде, то ли... Вот это все в целом, разом. И этот ком мелочей меня будто в грязную лужу окунул. Лицо у меня, видать, тоже сделалось соответствующее, потому что завхоз, едва увидев меня, выходящего на внезапно такой свежий воздух, усмехнулся мне в это самое лицо.
       — Ха! — сказал он. — Свеженькое мяско, да?
       — Какое еще мяско? Почем я знаю, что там в столовой будет?
       — Ха, — еще раз говорит он, — если ты еще ничего не понял — посмотрись в зеркало на досуге.
       — А что со мной не так?
       — Да все так, все так... А лишнего болтать не будешь — и дальше будет с тобой все хорошо.
       Тут я окончательно ничего не понял. Но в зеркало перед линейкой все же забежал, посмотрел: мало ли, запачкал что, и перед всеми в таком виде стоять буду.
       Но в зеркале было все как обычно. Лоб — высокий. Глаза — не красные, обычные мои голубые. Нос — целый, ровный, обычный мой нос. Волосы даже причесаны, хоть и короткие – что я, хиппи какой-то там что ли? Рубашка тоже чистая. Ну, может в плечах маловата уже становится. Настоящий комсомолец, хоть на плакат. Что не так? Все же отлично, красавец просто!
       С этими мыслями я отправился на линейку. Отряд шел нога в ногу, пришли мы одними из первых, но все же со мной, похоже, и правда было что-то не так, потому что Марго, я тут же нашел ее глазами на противоположной стороне площади, совсем на меня не смотрела. Будто меня и вовсе не было.
       
       

***

       — Рита! Рита! Я хочу спеть сегодня вечером! — Женька буквально вцепилась мне в руку. — Только я не знаю, какую лучше…
       На сегодня был объявлен Вечер Знакомств и концерт, где каждый отряд должен был показать свой номер.
       — Наверное, для открытия нужно что-то радостное. Ты же с сестрой приехала? Может, вместе споете "Все, что в жизни есть у меня"?
       — Да нуу, — протянула она, — Ленка не станет.
       — А кто-то еще хочет выступить?
       — Мальчишки хотели сценку показать. Про повара. А петь они не хотят.
       И тут, над самым ухом, раздается третий голос:
       — Ну, раз вечер встреч, можно "Люди встречаются, люди влюбляются..." спеть. Там и припев хором здорово орать!
       Меня всегда до дрожи пугало, когда он так тихо подкрадывался. Но пугать еще и Женьку я не хочу и сглаживаю свою реакцию. Оборачиваюсь.
       — Здравствуй, Маргаритка!
       — Как повезло, что ты меня выследил! — Я стараюсь держать свой голос ровнее. — А как тебе "Прощай"? — Спрашиваю я уже девочку. Вроде как.
       — Так вечер встреч же... Не подходит..., — канючит она.
       — Ну да... Тогда вот "Ни минуты покоя"?
       Намек настолько толстый, что и намеком называть неприлично.
       — "Я не могу иначе"? — встревает Демон. Он все еще продолжал идти рядом с нами. Никакой он не Дима. Не ДимОн. Он – ДЕмон. – Я и на гитаре подыграть могу!
       — "Лесной олень"? – уже сквозь зубы цежу я, проклиная советскую цензуру, не одобряющую песен с более подходящими оскорблениями.
       — А вот эту наш худрук не знает! И он вряд ли бы хотел ее разучить! – парирует Демон. Почти что обиженно. Да, я даже поверила. — Он вот "Для меня нет тебя прекрасней" знает. Хорошая песня!
       — "Ты мне не снишься" мне больше нравится. Как тебе?
       — "Где же ты была"?
       Женька, несмотря на наши… Ладно, только мое искаженное лицо, загибается от смеха. Только сейчас понимаю, что, со стороны, злобным демоном сейчас выгляжу я.
       — Может быть, "Алешкина любовь"? — вступает Женька в уже явную игру.
       — Какого еще Алешкина?
       Вот правда же олень… картонный! Я давлю улыбку, пытающуюся пробиться с противоположного уголка рта.
       — Ну или "Обручальное кольцо" — хохочет она. Тили-тесто. Ага. Приехали, выходите, конечная.
       — Спой "Мы желаем счастья вам"! — Уже на полном серьезе предлагаю я. — Только все же кого-то еще найди. Можем попозже вместе ребят поспрашивать. А то там же по тексту " "мы", а не "я", надо хотя бы вдвоем петь.
       Девочка кивает.
       — Не, не выйдет, — опять вмешивается Демон. — Ее уже младший отряд забрал. Споют в самом конце вечера.
       Мысленно я посылаю и его, и младший отряд, к такой-то бабушке, но, вспомнив, что в теории, мы именно там то можем и встретиться, останавливаюсь.
       — Тогда спой "Мой адрес не дом и не улица" ^[1] , — мы уже почти дошли до столовой. — И можешь даже никого себе в пару не искать.
       — Мы тебе даже карту найдем, будешь на ее фоне петь, — подсказывает Демон.
       — Спасибо, я сама поищу, — за весь путь только тут я взглянула прямо на него. Чтобы встретиться с ним взглядом, мне пришлось даже задирать голову. Стал выше. И, наверное, сильнее…
       Девчонка удрала. В столовой уже вовсю звенели ложками. И да, пахло луком.
       — Пойдем, — сказал он. — А то нам вкусной и полезной пищи не достанется.
       — Чувство юмора у тебя осталось прежним.
       — Оно и так совершено, и в развитии не нуждается.
       Скажи это другой человек, и другим тоном – и я бы захотела его убить. Но это говорил Демон. Так, как он умел. А убить Демона мне хотелось вне зависимости от того, что именно он произнес.
       И мы пошли. Вдвоем. Почему-то.
       

       Глава 7. Тянется нитка

       
       Оказывается, мы должны будем чистить чужие тарелки. Какая же гадость! Это называется "дежурить в столовой". И "мы" — это даже не весь отряд, не целиком, а только те трое, кого в самом маленьком детстве прокляли. Сегодня дежурит второй отряд. А мы — не второй. Мы только послезавтра будем. Думаю, что проклянут как раз-таки меня. Ну, и еще, может, Круглого. Он, кстати, совсем не обижается, когда его Круглым зовут. Говорит:
       — Ну вот ты длинный, я — круглый. Это же правда!
       А еще — примитивизм.
       Примитивизм — это искусство такое. Когда что-то сложное делают совсем простым. Чтобы вот ребенку понять это искусство тоже можно было, вроде кубиков его, ребёнкиных, деревянных. Только вот совсем не понятно все равно.
       — А на правду, — продолжает Круглый, — обижаться нельзя, даже если эта правда обидная.
       Это я тоже не совсем понимаю, как это можно не обижаться, когда обидно тебе — и все тут. Это же что-то вроде правила, как если бы удары левой ногой были больными, а боль от ударов правой ногой чувствовать было нельзя, даже если тебе одинаково и правой, и левой больно. Но это, наверное, тоже примитивизм. Что-то совсем простое, что совсем непонятно.
       Доскребаю ложкой кашу. Не самая моя любимая, но дома она еще нелюбимей, но меня ей почему-то постоянно кормят. Кажется, польза от каши — это тоже примитивизм. Через два стола стоит стол для вожатых, и там доскребает кашу Димка. Напротив него та девчонка сидит. Димка хотел, чтобы она с ним совсем рядом села, подвинулся чуть даже, но она зыркнула на него так — будто Миледи из "Трех мушкетеров", хотя она и не похожа совсем, и села напротив. Даже подальше немного — потому что совсем напротив Димы уже занято было. И Дима немного даже грустный стал, как кот под дождем, но не сильно — потому что кашу он все равно хорошо ел. Будто эта девчонка — и не девчонка вовсе, а леденец на палочке, и с ней любую кашу съесть можно, и не заметишь даже. И мне снова почудилась между ними эта нитка. Так и тянется через весь стол, и всякие тарелки и кружки ей не помеха вовсе — знай себе звенит.
       И мне почему-то в этот миг тоже захотелось такую нитку себе. Чтобы так же тянулась к другому человеку и не отпускала. И, может быть, даже не такую — а ту же. И тянулась чтобы туда же.
       А Димкина — не тянулась.
       
       

***

       Я стоял под самым окном, когда Марго отчитывала директриса. Подслушивал.
       — Маргарита, — директриса весьма многозначительно вперилась в пространство между оправой очков и буйством нависших бровей. — Маргарита, пионер, конечно, всем пример, но этот пример подавать должен вожатый. Или вожатая.
       Тут она помолчала. Марго тоже. Директрисе пришлось продолжить.
       — Неуставные отношения, Маргарита, портят моральный облик комсомольца, а значит — и всего отряда, а значит — и всего лагеря, и нами всеми строго порицаются. Ты же про это знаешь, да?
       Под "нами всеми" директриса могла иметь в виду себя – с, максимум, завхозом в паре.
       — Так и есть Валентина Прокофьевна, так и есть, — раздался голос самой Марго. — Вот только, чтобы подавать пример, его нужно где-то брать. И я беру его — с Вас.
       Марго в течении всего разговора старалась опускать глаза, чтобы у директрисы, даже сидя, была возможность смотреть на нее свысока. Это я ее научил. Но все же Марго не сдержалась. При последних словах, наслаждение от созерцания лица Валентины Прокофьевны не смогло укрыться, и все же проскользнуло — где-то прямо между белых зубок Марго. Директриса же вмиг стала вся красная, будто Марго ей физически пощечину влепила, а та, сделав даже реверанс, развернулась и тут же вышла.
       Я беззвучно хохотал. У меня есть еще пара минут, пока Марго не отойдет подальше, и пока еще можно посмеяться. За последствия ее выходки отдуваться придется мне. Свеженькое мяско. Только, пожалуй, не стоит никому повторять за мной, и, вот так же, подглядывать. Правда, не стоит.
       А еще я услышал в этом разговоре что-то очень важное. И приятное. Марго не стала отрицать. Ведь это же что-то значит, да? Значит?
       Значит!! Эйфория захлестывает меня.
       Вид директрисы меняется тут же, едва я открываю дверь. Я успеваю это заметить, потому что я нарочно сначала открываю дверь, а потом уже только стучусь, и спрашиваю, можно ли войти. Ее руки тут же тянутся, и будто сами по себе приглаживают волосы и оправляют быстрыми движениями одежду. Интересно, сколько ей лет? Сорок? Пятьдесят? Краем глаза успеваю заметить ухмыляющегося завхоза. Он, что, все время тут крутится? Да уж, у кого что на уме! Старый извращенец!
       

       Глава 8. Книжка про Марго

       
       Если я и проклят, то проклятье с меня уже сняли, это точно. В столовой сегодня дежурят Круглый и Вася. Меня, конечно, хотели поставить чистить тарелки, но тут Дима пришел и сказал, что забирает меня и с дежурства, и вообще на целый день. Дима ведет меня на костер. Это не так, как раньше, давно-давно, ведьм на костер водили, чтобы их там сжигать, и они чтобы они больше не были ведьмами. Это чтобы сидеть у огня, греться, и пытаться петь песни. Правда, я не совсем уверен, что летним днем так уж сильно хочется греться, но чистить тарелки мне хочется еще намного меньше, и я соглашаюсь, чтобы Дима меня спас.
       На костер, как оказалось, совсем не все идут. Точнее — все совсем и не идут, и даже не надо никому про этот костер рассказывать, чтобы они случайно не взяли, и все же не пришли. А идут Димка, та вожатая на ниточке, и я. Ее Марго зовут. И ей, кстати, тоже говорить про других ничего не надо. И вот выходит так, что это костер специально для Димки и Марго. Будто директриса взяла, да и поверила! Будто она сама ту нитку не видит, и не держит за спиной здоровенные такие ножницы, чтобы разрезать ее — потому что эта нитка вроде как душит ее почему-то. Но ее все нитки душат. Особенно, если они тянутся от привлекательных мальчишек из старших отрядов, и куда-то всё в сторону от нее.
       В библиотеке я книгу взял. Там никого, кроме меня, ну, и библиотекарши еще, не было, и я сразу эту книгу увидел. "Королева Марго". ^[2] Откуда Дюма, за столько лет, мог знать про нее? Или это не про нее? Хотя как это может быть не про нее, когда вот же, написано? Но я еще не читал. И поэтому взял книгу с собой — потому что это все же костер для Марго и Димки. Не так как в средневековье для ведьм, хотя Марго и похожа на ведьму, хотя и красивая, но я про это уже говорил.
       
       

***

       Что заставляет людей делать то, что они не хотят? Улыбаться и быть вежливыми, когда хочется уже наорать? Орать и терзаться в муках самобичевания, тогда как хочется быть ближе и любить? Оставаться в доме, где тебе все чуждо, кроме... А, нет, совсем всё. Каждый вечер возвращаться под его развязанные руки? Ходить на свидание с тем, с кем не хочешь быть и минуты? Вот что? Какая-то неоднозначность того черного, которое не совсем-то и черное? Надежда, что, сидя на муравейнике, уж в этот-то раз тебя не укусят? Договаривались же! Доверие, мать его. Честность. Открытость.