Смеркалось. Тоскливый осенний день подходил к концу. В это время можно было наконец-то выйти из дома, и я пользовался этой возможностью ежедневно, потому что сидение взаперти доводило меня до бешенства.
«Двери моего дома всегда открыты для тебя, Эдвард. Я всегда буду тебя ждать».
Я притормозил, пропуская автомобиль, а затем перешел дорогу.
Голос Карлайла попрежнему сидел в моем мозгу как заноза. Когда прошла первая волна ярости, ненависти и злобы (примерно года через два после моего ухода), я смиренно признался себе, что был не прав. Ну, нет, не совсем не прав, конечно. Я не хотел этой жизни, не просил меня обращать, и то, что я стал таким помимо своей воли, было виной Карлайла. Самое ужасное, что я не мог покончить с собой, как бы этого ни хотел. Не то чтобы я стремился умереть прямо сейчас, но сама мысль о том, что у меня нет выбора, заставляла меня скрежетать зубами от ярости. Благо, что и зубы теперь не могли раскрошиться, и я мог предаваться этому занятию бесконечно.
Но хоть я и продолжал злиться, я осознал, что Карлайл не хотел для меня ничего кроме добра. Но, как говорится, благими помыслами вымощена дорога сами знаете куда… Я поклялся себе, что никогда, никогда не сделаю никому ничего хорошего, ибо совершенно не факт, что для другого чело… другого существа мое «хорошее» действительно будет являться благом.
«Я понимаю, что тебе нужно время, чтобы осознать свое новое существование, чтобы примириться с ним. Чтобы понять, чему ты хотел бы посвятить свою жизнь».
Жизнь! Я снова заскрипел своими идеально белыми премолярами. Какая жизнь, к чертовой матери, если я не живой?
Самое ужасное, что подобные мысли о смысле моего существования лезли мне в голову только на сытый желудок. Когда я был голоден, я не мог здраво рассуждать. Меня преследовала только одна мысль… да нет, ее и мыслью назвать было нельзя… примитивная животная жажда вцепиться клыками в чью-нибудь глотку и рвать кожу и плоть до тех пор, пока в мое иссохшее горло не хлынет живительный поток, на некоторое время возвращающий мне разум, а вместе с ним и истязающие меня мысли. Оба состояния казались невыносимыми, и как существовать в них обоих, как их выносить, я не знал. По сути, я постоянно жарился на медленном огне, то испытывая невыносимую жажду, сжигающую горло и отнимающую разум, то терзаясь осознанием мерзости своего существования. Все чаще и чаще на ум приходила мысль, что именно так и должен выглядеть ад, и именно в нем я и нахожусь. Не очень понятно только было, в чем я так успел нагрешить за свои семнадцать лет.
Вздохнув, я натянул кепи поглубже на лоб, потому что из туманных сумерек Чикаго мне навстречу вынырнула парочка. Они смеялись, не обращая на меня никакого внимания, да и вряд ли они разглядели бы в меркнущем свете мои красные глаза, но я предпочитал не рисковать. Несмотря на то, что по времени, прошедшему от момента моего рождения, я был тридцатилетним, я выглядел, да и чувствовал себя на свои вечные семнадцать. И, несмотря на свои ярость по отношению к окружающему миру и ненависть по отношению к себе, мне периодически так по-детски хотелось развлечься. Например, сходить в кино. К тому же разговоры на экране и захватывающий сюжет на время заглушали хаос мыслей в моей голове.
«Какой бред!» – подумал мужчина где-то на задних рядах. Я привык абстрагироваться от постоянного шума чужих мыслей в голове, но как иногда чье-то восклицание прорывается сквозь шум толпы и достигает ваших ушей, точно так же иногда чьи-то мысли влезали в мою голову особенно настойчиво, обращая на себя внимание помимо моей воли. Конечно, не громкость звука была тому причиной, а, как я полагал, особая интенсивность формируемой мысли.
Как бы там ни было, но я заинтересовался и направил свое внимание на этот мысленный голос.
«Какой же это бред! – продолжал голос. – Как можно смотреть всю эту мистическую чушь в наше просвещенное время? Двадцатый век. Век научных открытий. Век технического прогресса. Век автомобилей, самолетов, да век кино, наконец!»
Его мысли прервались, потому что, видимо, к нему обратилась его спутница, чей голос я эхом услышал в его голове.
«Дорогая, не бойся, я с тобой! – услышал я его мысли, произносимые вслух для девушки. – Ни один вампир ничего тебе не сделает, пока я рядом».
Я усмехнулся про себя и едва подавил порыв обернуться и посмотреть на этого смельчака. Было бы забавно увидеть, как он стал бы защищать от меня свою спутницу.
«Почему я должен смотреть эту муть только для того, чтобы понравиться ей? – продолжил мысленный монолог тот же мужчина. – Как будто я не знаю, что ей просто нравится этот парень, который играет главную роль, – как там его? – Николя де Гинцбург*, барон, который скромно скрывается под псевдонимом Джулиан Вест. Ну да, парень неплох, женщинам такие нравятся, да и фильм сам по себе снят отлично. Но неужели нельзя было выбрать тему поинтереснее? Нет, все-таки любовь делает мужчину тряпкой, и ради больших голубых глаз и пары длинных ног я должен терпеть эту ерунду».
Мысленный вздох донесся до меня, словно был сделан прямо мне в ухо.
Мысли неизвестного заинтриговали меня, но я не хотел привлекать к себе внимание, что непременно произошло бы, обернись я к нему.
Герой на экране продолжал читать книгу Поля Бонната об особенностях вампиров, а невидимый мне, но отлично слышимый зритель продолжал мысленно негодовать.
«Почему люди такие безголовые? Хоть бы один задумался о том, как можно объяснить с точки зрения физики, почему вампир не отражается в зеркале. Раз он может вонзать зубы, пить кровь, раз в него можно воткнуть кол, значит, он физическое существо, а не некий бестелесный призрак, воздействующий на наше сознание и заставляющий нас видеть то, чего нет. А на физическое существо действуют те же законы физики, что и на всех нас. А если вампир действительно обладает такой способностью не отражаться, так его нужно срочно ловить и изучать, как он достигает этого. Изменение угла преломления лучей света? Причем как в отношении собственного тела, так и в отношении одежды?»
Мужчина, видимо, был ученым, потому что он явно увлекся, и дальнейшие его мысли переполнились какими-то терминами и формулами, которые я не мог понять, но я уже и не пытался. Я сидел, застыв и почти не видя того, что происходит на экране. Сегодня я пошел в кино просто развлечься, а название картины «Вампир: Сон Алена Грея»** показалось тайной насмешкой над моей судьбой, что и заставило меня сделать выбор в пользу именно этого фильма.
Разумеется, я знал легенды о вампирах, я читал «Дракулу» Стокера, давно, еще будучи человеком, но когда стал вампиром, ни разу не сравнивал себя с теми мистическими существами, описываемыми в древних мифах и современной литературе. Сначала оправданием мне могла служить моя жажда, которая заполняла все мое существо и напрочь изгоняла из моей головы даже отдаленно разумные мысли. Затем, когда жажда чуть поутихла, на первое место вышел мой подростковый бунт, и я только и думал о том, какой я несчастный, и как не прав был Карлайл, сделав меня вампиром. Сколько раз я мечтал о том, чтобы умереть! Но я был лишен этой возможности, и в порывах бессильного гнева лишал жизни других. Наверное, это такой же бессмысленный акт неповиновения наподобие «назло маме отморожу уши», только в иной, агрессивной вампирской форме: «Ах, вы сделали меня вампиром? Ну, так получите то, что хотели! Пусть эти смерти будут и на вашей совести».
Непохожесть фольклорных вампиров на нас, настоящих, была объяснима. Реальность всегда искажается воображением людей, особенно когда они испытывают страх, да к тому же не обладают достоверной информацией. Но сейчас я впервые задумался о том, что мифы, как правило, создаются на основании каких-то реальных вещей, постепенно трансформируясь, обрастая массой деталей, далеких от истины. А, следовательно, если в мифах существует способ убить вампира, причем способ простой, с которым справится даже слабое человеческое существо, то значит, такой способ вполне может существовать и в реальности.
На экране вампиршу протыкали железным прутом в ее могиле, а я торопливо поднялся и поспешил (поспешил в человеческом смысле, конечно; на самом деле я медленно передвигал конечности) к выходу из зала. Мое бесцельное и никчемное существование вдруг стало обретать смысл.
*Николя де Гинцбург - (12 декабря 1904, Париж — 20 февраля 1981, Нью-Йорк) реальный человек, барон , франко-американский обозреватель мира моды из рода Гинцбургов, продюсер и исполнитель главной роли в классическом фильме «Вампир» (1932) под псевдонимом Джулиан Вест.
**«Вампир: Сон Алена Грея» - реально существующий черно-белый фильм 1932 года, в котором снялся Николя де Гинцбург. Описанные в книге фрагменты сюжета этого фильма взяты из самого фильма.
Кстати, Андрей Тарковский советовал студентам этот фильм для обязательного просмотра. Конечно, смотреть его сложно, и не только потому что оно старое и черно-белое. Смотреть его было сложно и в то время, так как это не массовое, не коммерческое кино. Оно было авторским кино даже в те далекие тридцатые годы, и высокую оценку ему давали только критики и искусствоведы, но не зрители.
Я посмотрела. :)
– Стой, где стоишь, – услышал я женский голос где-то вдали за своей спиной и автоматически повернул голову на звук. Попытался повернуть, но движение моей головы было остановлено резким окриком. – Я сказала, не двигайся!
Я очень сильно сомневался, что эта девушка, кем бы она ни была, смогла бы меня убить, но замер совершенно по другой причине. Я шел к клану Денали (о котором мне в свое время рассказывал Карлайл), желая найти ответы на свои вопросы, и для этого мне нужно было наладить с ними контакт. А значит, нельзя пугать и вообще вести себя невежливо.
– Ты кто? – спросила невидимая собеседница. – И не успел я ответить, как она добавила: – Я вижу, что вампир, поэтому давай опустим ненужные подробности. Просто назови имя и клан.
– Почему ты так уверена, что я принадлежу к клану? – удивился я, не поворачиваясь.
– Ты выглядишь цивилизованным. Чистым, аккуратным. Целеустремленным. Одинокие вампиры выглядят иначе.
Я задумался: можно ли считать, что девушка права? Сейчас я был сам по себе, хотя Карлайл продолжал считать меня своим сыном, пусть и блудным.
– Я Эдвард Каллен, – ответил я, так как под ногой девушки совсем близко ко мне хрустнула ветка, выдавая ее нетерпение, и добавил, уже прочитав ее имя в мыслях ее сестер, которые неслышно подкрадывались ко мне: – Таня.
– Откуда ты знаешь, как меня зовут? – девушка немного испугалась, и в то же время ей было приятно, что я знаю ее имя.
– Мне говорил о тебе Карлайл. Карлайл Каллен. Мой создатель и мой отец. И вам незачем меня бояться, Кейт и Ирина. Я не желаю вам зла. Я пришел поговорить.
Я почувствовал, как все трое удивленно замерли, затем Таня, как глава клана, все же собралась с мыслями:
– Ладно. Можешь повернуться.
Я выполнил ее приказ, и мы застыли, разглядывая друг друга.
Я постарался игнорировать их взметнувшиеся заревом мысли, посвященные моей внешности. Мы все, становясь вампирами, приобретаем притягательность для людей, но я почему-то вызывал восхищение и у женщин-вампиров, хотя до своего превращения популярностью у женского пола не пользовался. Сейчас это благоговение перед моей внешностью меня смущало и вызывало неловкость, я просто не понимал, как мне себя вести в этой ситуации.
Все три сестры были блондинками. Я знал со слов Карлайла, что они при жизни не были родственницами, и теперь мне было любопытно: создатели сознательно обращают похожих людей, чтобы потом легче было выдавать их за родственников, или срабатывает какой-то подсознательный личный вкус?
Все трое были красивыми (впрочем, чего бы мне еще ожидать от вампиров?) и похожими друг на друга. Но Таня выделялась среди них, наверное, даже не правильными чертами лица, а несмотря на явную властность лидера клана, своей непонятной ранимостью. Ее мысли хоть тоже были посвящены моей внешности, в то же время отдавали горечью. Я ей нравился и этим… делал больно.
– О чем ты хочешь поговорить? – Таня взяла в руки и себя, и управление разговором. Девушки успокоились, посчитав, что втроем-то уж они со мной точно справятся, так что опасности никакой нет.
– О вашем прошлом.
Конечно же, библиотеки ничего мне не дали, но это было ожидаемо. Я проверил их для проформы, чтобы исключить их из списка возможных источников информации и больше к ним не возвращаться. Впрочем, кое-что я в книгах почерпнул. Несмотря на то, что описания кровососущих существ у разных народов сильно отличались, можно было выделить характерные черты так называемых «традиционных» вампиров, описание которых оказалось наиболее распространенным (бессмертие, желание пить кровь, отсутствие отражения в зеркале, боязнь чеснока, солнечного света, ночной образ жизни, дневной сон в гробах). Зарождение преданий в этом виде произошло у восточных славян, первые упоминания о таких существах появились примерно в четырнадцатом веке. В их языке такие существа назывались упыри, и потом это название, трансформировавшись, через легенды передалось народам Западной Европы. В английском языке слово вампир появилось только в восемнадцатом веке.
Раз предания о вампирах так массово появились именно во времена средневековья, значит, в то время вампиры тем или иным способом «засветились» перед людьми. Конечно, люди из страха могли считать вампиром даже тех, кто вампирами не являлся, поэтому описание вампиров дополнялось чертами, которые совершенно не относились к настоящим кровососущим. Именно отделить зерна от плевел я и пытался, придя в клан Денали к сестрам-славянкам, ставшим вампирами (упырями?) в одиннадцатом веке.
Девушки легко рассказывали о своем прошлом, хотя и было видно, что их удивляет мой интерес. Я наврал им, что хочу написать историю вампиров, так как в официальной человеческой истории нам места не нашлось, впрочем, благодаря нашим же усилиям, но что делало неполным наши же представления о мире.
Объяснение это делало меня странным в их глазах, хотя они и проявляли вежливость. В конце концов, каждый находит себе развлечение, чтобы как-то скрасить свои бесконечно тянущиеся века.
– Да, ты прав в своих предположениях, – вздохнула Кейт, не переставая игриво стрелять в меня глазами. – В четырнадцатом веке наша мать и некоторые другие вампиры создали бессмертных детей. Дети были неуправляемы и вырезали несколько сел, и скрыть это было сложно, поэтому видимо, в это время и появились легенды о вампирах. Ну, об упырях, – поправилась она.
– Я так и не смогла понять, – задумчиво проговорила Ирина, ни к кому не обращаясь. – Почему мама решила создать бессмертного ребенка? Она не была первой в этом. Вольтури уже покарали несколько вампиров за такое. Мама знала, на что шла. Она понимала, что мы можем пострадать, поэтому скрыла это от нас. Зачем она вообще это сделала?
Кейт пожала плечами:
– Говорят, младенцы были настолько прекрасны, что от них невозможно было отказаться, и может быть, мать просто пошла на поводу у своих эмоций.
– Вольтури уничтожали детей, не испытывая особого благоговения перед их «прекрасностью», – саркастически заметила Таня.
«Двери моего дома всегда открыты для тебя, Эдвард. Я всегда буду тебя ждать».
Я притормозил, пропуская автомобиль, а затем перешел дорогу.
Голос Карлайла попрежнему сидел в моем мозгу как заноза. Когда прошла первая волна ярости, ненависти и злобы (примерно года через два после моего ухода), я смиренно признался себе, что был не прав. Ну, нет, не совсем не прав, конечно. Я не хотел этой жизни, не просил меня обращать, и то, что я стал таким помимо своей воли, было виной Карлайла. Самое ужасное, что я не мог покончить с собой, как бы этого ни хотел. Не то чтобы я стремился умереть прямо сейчас, но сама мысль о том, что у меня нет выбора, заставляла меня скрежетать зубами от ярости. Благо, что и зубы теперь не могли раскрошиться, и я мог предаваться этому занятию бесконечно.
Но хоть я и продолжал злиться, я осознал, что Карлайл не хотел для меня ничего кроме добра. Но, как говорится, благими помыслами вымощена дорога сами знаете куда… Я поклялся себе, что никогда, никогда не сделаю никому ничего хорошего, ибо совершенно не факт, что для другого чело… другого существа мое «хорошее» действительно будет являться благом.
«Я понимаю, что тебе нужно время, чтобы осознать свое новое существование, чтобы примириться с ним. Чтобы понять, чему ты хотел бы посвятить свою жизнь».
Жизнь! Я снова заскрипел своими идеально белыми премолярами. Какая жизнь, к чертовой матери, если я не живой?
Самое ужасное, что подобные мысли о смысле моего существования лезли мне в голову только на сытый желудок. Когда я был голоден, я не мог здраво рассуждать. Меня преследовала только одна мысль… да нет, ее и мыслью назвать было нельзя… примитивная животная жажда вцепиться клыками в чью-нибудь глотку и рвать кожу и плоть до тех пор, пока в мое иссохшее горло не хлынет живительный поток, на некоторое время возвращающий мне разум, а вместе с ним и истязающие меня мысли. Оба состояния казались невыносимыми, и как существовать в них обоих, как их выносить, я не знал. По сути, я постоянно жарился на медленном огне, то испытывая невыносимую жажду, сжигающую горло и отнимающую разум, то терзаясь осознанием мерзости своего существования. Все чаще и чаще на ум приходила мысль, что именно так и должен выглядеть ад, и именно в нем я и нахожусь. Не очень понятно только было, в чем я так успел нагрешить за свои семнадцать лет.
Вздохнув, я натянул кепи поглубже на лоб, потому что из туманных сумерек Чикаго мне навстречу вынырнула парочка. Они смеялись, не обращая на меня никакого внимания, да и вряд ли они разглядели бы в меркнущем свете мои красные глаза, но я предпочитал не рисковать. Несмотря на то, что по времени, прошедшему от момента моего рождения, я был тридцатилетним, я выглядел, да и чувствовал себя на свои вечные семнадцать. И, несмотря на свои ярость по отношению к окружающему миру и ненависть по отношению к себе, мне периодически так по-детски хотелось развлечься. Например, сходить в кино. К тому же разговоры на экране и захватывающий сюжет на время заглушали хаос мыслей в моей голове.
***
«Какой бред!» – подумал мужчина где-то на задних рядах. Я привык абстрагироваться от постоянного шума чужих мыслей в голове, но как иногда чье-то восклицание прорывается сквозь шум толпы и достигает ваших ушей, точно так же иногда чьи-то мысли влезали в мою голову особенно настойчиво, обращая на себя внимание помимо моей воли. Конечно, не громкость звука была тому причиной, а, как я полагал, особая интенсивность формируемой мысли.
Как бы там ни было, но я заинтересовался и направил свое внимание на этот мысленный голос.
«Какой же это бред! – продолжал голос. – Как можно смотреть всю эту мистическую чушь в наше просвещенное время? Двадцатый век. Век научных открытий. Век технического прогресса. Век автомобилей, самолетов, да век кино, наконец!»
Его мысли прервались, потому что, видимо, к нему обратилась его спутница, чей голос я эхом услышал в его голове.
«Дорогая, не бойся, я с тобой! – услышал я его мысли, произносимые вслух для девушки. – Ни один вампир ничего тебе не сделает, пока я рядом».
Я усмехнулся про себя и едва подавил порыв обернуться и посмотреть на этого смельчака. Было бы забавно увидеть, как он стал бы защищать от меня свою спутницу.
«Почему я должен смотреть эту муть только для того, чтобы понравиться ей? – продолжил мысленный монолог тот же мужчина. – Как будто я не знаю, что ей просто нравится этот парень, который играет главную роль, – как там его? – Николя де Гинцбург*, барон, который скромно скрывается под псевдонимом Джулиан Вест. Ну да, парень неплох, женщинам такие нравятся, да и фильм сам по себе снят отлично. Но неужели нельзя было выбрать тему поинтереснее? Нет, все-таки любовь делает мужчину тряпкой, и ради больших голубых глаз и пары длинных ног я должен терпеть эту ерунду».
Мысленный вздох донесся до меня, словно был сделан прямо мне в ухо.
Мысли неизвестного заинтриговали меня, но я не хотел привлекать к себе внимание, что непременно произошло бы, обернись я к нему.
Герой на экране продолжал читать книгу Поля Бонната об особенностях вампиров, а невидимый мне, но отлично слышимый зритель продолжал мысленно негодовать.
«Почему люди такие безголовые? Хоть бы один задумался о том, как можно объяснить с точки зрения физики, почему вампир не отражается в зеркале. Раз он может вонзать зубы, пить кровь, раз в него можно воткнуть кол, значит, он физическое существо, а не некий бестелесный призрак, воздействующий на наше сознание и заставляющий нас видеть то, чего нет. А на физическое существо действуют те же законы физики, что и на всех нас. А если вампир действительно обладает такой способностью не отражаться, так его нужно срочно ловить и изучать, как он достигает этого. Изменение угла преломления лучей света? Причем как в отношении собственного тела, так и в отношении одежды?»
Мужчина, видимо, был ученым, потому что он явно увлекся, и дальнейшие его мысли переполнились какими-то терминами и формулами, которые я не мог понять, но я уже и не пытался. Я сидел, застыв и почти не видя того, что происходит на экране. Сегодня я пошел в кино просто развлечься, а название картины «Вампир: Сон Алена Грея»** показалось тайной насмешкой над моей судьбой, что и заставило меня сделать выбор в пользу именно этого фильма.
Разумеется, я знал легенды о вампирах, я читал «Дракулу» Стокера, давно, еще будучи человеком, но когда стал вампиром, ни разу не сравнивал себя с теми мистическими существами, описываемыми в древних мифах и современной литературе. Сначала оправданием мне могла служить моя жажда, которая заполняла все мое существо и напрочь изгоняла из моей головы даже отдаленно разумные мысли. Затем, когда жажда чуть поутихла, на первое место вышел мой подростковый бунт, и я только и думал о том, какой я несчастный, и как не прав был Карлайл, сделав меня вампиром. Сколько раз я мечтал о том, чтобы умереть! Но я был лишен этой возможности, и в порывах бессильного гнева лишал жизни других. Наверное, это такой же бессмысленный акт неповиновения наподобие «назло маме отморожу уши», только в иной, агрессивной вампирской форме: «Ах, вы сделали меня вампиром? Ну, так получите то, что хотели! Пусть эти смерти будут и на вашей совести».
Непохожесть фольклорных вампиров на нас, настоящих, была объяснима. Реальность всегда искажается воображением людей, особенно когда они испытывают страх, да к тому же не обладают достоверной информацией. Но сейчас я впервые задумался о том, что мифы, как правило, создаются на основании каких-то реальных вещей, постепенно трансформируясь, обрастая массой деталей, далеких от истины. А, следовательно, если в мифах существует способ убить вампира, причем способ простой, с которым справится даже слабое человеческое существо, то значит, такой способ вполне может существовать и в реальности.
На экране вампиршу протыкали железным прутом в ее могиле, а я торопливо поднялся и поспешил (поспешил в человеческом смысле, конечно; на самом деле я медленно передвигал конечности) к выходу из зала. Мое бесцельное и никчемное существование вдруг стало обретать смысл.
*Николя де Гинцбург - (12 декабря 1904, Париж — 20 февраля 1981, Нью-Йорк) реальный человек, барон , франко-американский обозреватель мира моды из рода Гинцбургов, продюсер и исполнитель главной роли в классическом фильме «Вампир» (1932) под псевдонимом Джулиан Вест.
**«Вампир: Сон Алена Грея» - реально существующий черно-белый фильм 1932 года, в котором снялся Николя де Гинцбург. Описанные в книге фрагменты сюжета этого фильма взяты из самого фильма.
Кстати, Андрей Тарковский советовал студентам этот фильм для обязательного просмотра. Конечно, смотреть его сложно, и не только потому что оно старое и черно-белое. Смотреть его было сложно и в то время, так как это не массовое, не коммерческое кино. Оно было авторским кино даже в те далекие тридцатые годы, и высокую оценку ему давали только критики и искусствоведы, но не зрители.
Я посмотрела. :)
***
– Стой, где стоишь, – услышал я женский голос где-то вдали за своей спиной и автоматически повернул голову на звук. Попытался повернуть, но движение моей головы было остановлено резким окриком. – Я сказала, не двигайся!
Я очень сильно сомневался, что эта девушка, кем бы она ни была, смогла бы меня убить, но замер совершенно по другой причине. Я шел к клану Денали (о котором мне в свое время рассказывал Карлайл), желая найти ответы на свои вопросы, и для этого мне нужно было наладить с ними контакт. А значит, нельзя пугать и вообще вести себя невежливо.
– Ты кто? – спросила невидимая собеседница. – И не успел я ответить, как она добавила: – Я вижу, что вампир, поэтому давай опустим ненужные подробности. Просто назови имя и клан.
– Почему ты так уверена, что я принадлежу к клану? – удивился я, не поворачиваясь.
– Ты выглядишь цивилизованным. Чистым, аккуратным. Целеустремленным. Одинокие вампиры выглядят иначе.
Я задумался: можно ли считать, что девушка права? Сейчас я был сам по себе, хотя Карлайл продолжал считать меня своим сыном, пусть и блудным.
– Я Эдвард Каллен, – ответил я, так как под ногой девушки совсем близко ко мне хрустнула ветка, выдавая ее нетерпение, и добавил, уже прочитав ее имя в мыслях ее сестер, которые неслышно подкрадывались ко мне: – Таня.
– Откуда ты знаешь, как меня зовут? – девушка немного испугалась, и в то же время ей было приятно, что я знаю ее имя.
– Мне говорил о тебе Карлайл. Карлайл Каллен. Мой создатель и мой отец. И вам незачем меня бояться, Кейт и Ирина. Я не желаю вам зла. Я пришел поговорить.
Я почувствовал, как все трое удивленно замерли, затем Таня, как глава клана, все же собралась с мыслями:
– Ладно. Можешь повернуться.
Я выполнил ее приказ, и мы застыли, разглядывая друг друга.
Я постарался игнорировать их взметнувшиеся заревом мысли, посвященные моей внешности. Мы все, становясь вампирами, приобретаем притягательность для людей, но я почему-то вызывал восхищение и у женщин-вампиров, хотя до своего превращения популярностью у женского пола не пользовался. Сейчас это благоговение перед моей внешностью меня смущало и вызывало неловкость, я просто не понимал, как мне себя вести в этой ситуации.
Все три сестры были блондинками. Я знал со слов Карлайла, что они при жизни не были родственницами, и теперь мне было любопытно: создатели сознательно обращают похожих людей, чтобы потом легче было выдавать их за родственников, или срабатывает какой-то подсознательный личный вкус?
Все трое были красивыми (впрочем, чего бы мне еще ожидать от вампиров?) и похожими друг на друга. Но Таня выделялась среди них, наверное, даже не правильными чертами лица, а несмотря на явную властность лидера клана, своей непонятной ранимостью. Ее мысли хоть тоже были посвящены моей внешности, в то же время отдавали горечью. Я ей нравился и этим… делал больно.
– О чем ты хочешь поговорить? – Таня взяла в руки и себя, и управление разговором. Девушки успокоились, посчитав, что втроем-то уж они со мной точно справятся, так что опасности никакой нет.
– О вашем прошлом.
***
Конечно же, библиотеки ничего мне не дали, но это было ожидаемо. Я проверил их для проформы, чтобы исключить их из списка возможных источников информации и больше к ним не возвращаться. Впрочем, кое-что я в книгах почерпнул. Несмотря на то, что описания кровососущих существ у разных народов сильно отличались, можно было выделить характерные черты так называемых «традиционных» вампиров, описание которых оказалось наиболее распространенным (бессмертие, желание пить кровь, отсутствие отражения в зеркале, боязнь чеснока, солнечного света, ночной образ жизни, дневной сон в гробах). Зарождение преданий в этом виде произошло у восточных славян, первые упоминания о таких существах появились примерно в четырнадцатом веке. В их языке такие существа назывались упыри, и потом это название, трансформировавшись, через легенды передалось народам Западной Европы. В английском языке слово вампир появилось только в восемнадцатом веке.
Раз предания о вампирах так массово появились именно во времена средневековья, значит, в то время вампиры тем или иным способом «засветились» перед людьми. Конечно, люди из страха могли считать вампиром даже тех, кто вампирами не являлся, поэтому описание вампиров дополнялось чертами, которые совершенно не относились к настоящим кровососущим. Именно отделить зерна от плевел я и пытался, придя в клан Денали к сестрам-славянкам, ставшим вампирами (упырями?) в одиннадцатом веке.
Девушки легко рассказывали о своем прошлом, хотя и было видно, что их удивляет мой интерес. Я наврал им, что хочу написать историю вампиров, так как в официальной человеческой истории нам места не нашлось, впрочем, благодаря нашим же усилиям, но что делало неполным наши же представления о мире.
Объяснение это делало меня странным в их глазах, хотя они и проявляли вежливость. В конце концов, каждый находит себе развлечение, чтобы как-то скрасить свои бесконечно тянущиеся века.
– Да, ты прав в своих предположениях, – вздохнула Кейт, не переставая игриво стрелять в меня глазами. – В четырнадцатом веке наша мать и некоторые другие вампиры создали бессмертных детей. Дети были неуправляемы и вырезали несколько сел, и скрыть это было сложно, поэтому видимо, в это время и появились легенды о вампирах. Ну, об упырях, – поправилась она.
– Я так и не смогла понять, – задумчиво проговорила Ирина, ни к кому не обращаясь. – Почему мама решила создать бессмертного ребенка? Она не была первой в этом. Вольтури уже покарали несколько вампиров за такое. Мама знала, на что шла. Она понимала, что мы можем пострадать, поэтому скрыла это от нас. Зачем она вообще это сделала?
Кейт пожала плечами:
– Говорят, младенцы были настолько прекрасны, что от них невозможно было отказаться, и может быть, мать просто пошла на поводу у своих эмоций.
– Вольтури уничтожали детей, не испытывая особого благоговения перед их «прекрасностью», – саркастически заметила Таня.
