- Держи, - протянул ее мне.
Я выудила из недр сумки маленькую деревянную коробочку и протянула Роберту:
- Можешь мне намазать спину?
- Что это?
- Мазь, заживляющая раны.
- А говорила, лечить не умеешь, - фыркнул Роберт, принимая у меня из рук коробочку. – Твоя котомка как рог Амалфеи, можно найти всё, что угодно.
- Всё не всё, а собираясь в путешествие, надо быть практичным и предусмотрительным, - ответила я, одновременно отмечая его образованность. Вряд ли обычный йомен мог знать античные мифы. Для англичанина тринадцатого века типичнее было бы привести сравнение со Святым Граалем, да и то маловероятно, чтобы необразованный человек начал делать такие поэтические аналогии. Кто же мой странный возница?
- Да уж, ты на удивление и практична, и предусмотрительна, - хмыкнул он и уже хотел было открыть коробку, как вдруг словно услышал что-то, огляделся, а потом спросил у меня:
- Потерпишь? Мы стоим на дороге, и это не очень хорошо. Нужно отъехать в более укромное место.
- Уже столько терпела, так что небольшая отсрочка погоды не сделает.
- Что не сделает?
- Ничего не изменит.
- Странное выражение, - он искоса кинул на меня взгляд, поднимаясь и задергивая полог на повозке.
- Подожди! - вскрикнула я, потому что только сейчас до меня дошел ужасный смысл ситуации.
Роберт снова отдернул край полога, и на его лице появилось встревоженное выражение:
- Что случилось?
- Куда мы едем? Почему мы уезжаем из города?
- Потому что до заката солнца тебе приказали покинуть Линкольн. Останешься – казнят. Я тебя везу… в одно место, где ты будешь в безопасности. Ну… по крайней мере, в меньшей опасности, чем в городе.
- Мне нужно найти Эвана!
- Кого?
- Мужа. Ты обещал помочь мне его найти.
Роберт подхватил соломинку, засунул ее в уголок рта и состроил безразличное выражение лица:
- Я обыскал весь город. Твоего… мужа нет в Линкольне. Он приметный, мне бы передали, если бы увидели чужака.
- Но он может вернуться, а если меня не будет…
- Может, он тебя бросил? Какому мужчине захочется жить с женщиной, которой предъявляли обвинение в колдовстве?
Я покачала головой:
- Ему на это наплевать.
- Какой верный муж! – хмыкнул Роберт, перекладывая языком соломинку из одного уголка губ в другой.
- Роберт, пожалуйста! Мне нужно вернуться.
Он выхватил соломинку изо рта и откинул ее, мгновенно из расслабленного разгильдяя превращаясь в опасного хищника:
- Откуда ты знаешь мое имя? – Его руки вцепились в мои плечи и встряхнули: - Говори!
Я вскрикнула от боли, потому что он задел свежие раны. Плащ съехал, обнажив одну грудь.
- Извини, - буркнул он, подтягивая край ткани снова мне на плечо.
Его пальцы буквально в паре сантиметре от моей обнаженной груди… Сдвинь он их совсем чуть-чуть… Я зависла на этом факте. Раньше я никогда не думала о мужчинах в таком ключе. Ну, в смысле я не фантазировала о том, чтобы… я никогда не хотела, чтобы мужчина прикоснулся ко мне… так. Чтобы провел пальцами по моей обнаженной коже… Ой, кажется, я покраснела. Я почувствовала, как жар прилил к лицу, и ответ Роберта это подтвердил:
- Не смущайся, я… ничего не видел. И не беспокойся, я не заберу тебя себе. Верну мужу в целости и сохранности. Я не любитель маленьких девочек.
Он считает меня маленькой девочкой? Он же ненамного меня старше! Мне восемнадцать, а ему вряд ли больше двадцати пяти. Ну, ладно, может, я и выгляжу моложе, но для тринадцатого века, когда девочек выдавали замуж даже в двенадцать, я вполне зрелая женщина!
Непонятно, почему, но мне стало обидно.
- Так откуда ты знаешь мое имя? – вернулся он к прежней теме.
- Слышала, как тебя называла Пэнси, - пролепетала я. – Я не знала, что это секрет.
- Пэнси! Вот же дура баба! Сказал ей, чтобы даже близко к тебе не подходила, так она, мало того, что на тебя донесла, так еще и про меня стала рассказывать!
Я решила не пояснять, что я всего лишь подслушала их разговор, не желая нарваться на грубость еще и в свой адрес.
- Я никому не скажу, - снова пролепетала я. – Скажи мне, как тебя называть, и я буду звать тебя только так.
- Ладно, чего уж теперь, - махнул он рукой, словно смиряясь. – Только зови меня Роб.
- Роб, - повторила я, пробуя его имя на вкус.
- Ты так произносишь мое имя, - усмехнулся он, - что оно мне даже кажется… достойным.
- А что не так с твоим именем? – удивилась я.
- Уже темнеет! Нам надо скорее ехать, - ушел от ответа Роб, снова поднимаясь.
- Мне нужно назад в город!
- Не глупи.
- Мне нужно! – упрямо сказала я, пытаясь подняться. – Если ты не повернешь, я пойду сама.
Он выругался вполголоса весьма грубо и витиевато, потом, вздохнув, сказал:
- Я отвезу тебя, вернусь в город и найду твоего мужа. Обещаю. И приведу его к тебе. Ты все равно не сможешь его найти, если будешь мертва.
- Он… иностранец. Он плохо говорит по-английски и может тебя не понять, и он… ну, не знает всех обычаев, может вести себя странно.
- Тогда я его молча приволоку, - уже злясь, рыкнул Роб. – А если ты сейчас спокойно не ляжешь, я тебя отшлепаю!
- Можно я буду сидеть?
- Нет! Ложись, чтобы тебя было как можно меньше видно.
- Хорошо, хорошо, - пробормотала я, пытаясь улечься на живот, не сдвинув при этом плаща с груди.
- Потерпи, - более мягким голосом произнес он, неожиданно легонько проведя пальцем мне по кончику носа. – Немного осталось.
Он задернул полог, оставив меня в растерянности.
Когда он уж залез на облучок и тронул лошадь, я расстелила его плащ на соломе, расправила складки, а потом уже улеглась на него животом. Повозка тряслась по неровной грунтовой дороге, а я предавалась печальным размышлениям.
Видимо, действительно, Роб воспринимает меня как ребенка. Он так же ласков со мной как с маленьким Джоном, так же не желает обидеть, но и готов отшлепать, если я плохо, по его мнению, себя веду. Мысль эта повергла меня в уныние.
Пока стражи вели меня по улице, я сохраняла спокойствие, по крайней мере, внешнее. Человек всегда так – стремится верить до последнего, что все как-то образуется. Может быть, меня спасет Эван, может быть, меня спасет Роберт, может быть, мне скажут, что это недоразумение, и отпустят. Последний вариант был, конечно же, самым неправдоподобным.
Некоторые люди смотрели на меня с жалостью, другие, наоборот, стремились плюнуть в меня или кинуть чем-нибудь. Как ни странно, вторые чаще оказывались женщинами. Я и раньше замечала, что мужчины более снисходительны к ведьмам, особенно если те красивы.
Я делала вид, что равнодушно смотрю перед собой, а сама краем глаза оценивала обстановку, пытаясь разглядеть пути побега. Пути никак не разглядывались. Трудновато сбежать, если вокруг четверо здоровых мужчин, которые ведут тебя со связанными руками и на веревке, надетой на шею.
Говорил мне Эван не отходить от него. Впрочем, это Роберт виноват в том, что я потеряла всякую надежду на возвращение в свое время. А теперь мне, скорей всего, грозит смерть. Просто вишенка на тортике.
Средневековая тюрьма производила грандиозное впечатление. Если бы мне не было так страшно, исследователь во мне, наверное, верещал бы от восторга. Крепкие стены, сложенные из грубо обтесанного камня, взывали к чему-то первобытному во мне. От них шла такая мощная аура, что я чувствовала, как под ее влиянием теряю налет своей цивилизованности, превращаясь в нечто дикое, примитивное, словно обретая при этом свою истинную сущность.
Мы долго спускались по скользкой крутой лестнице в подземелье, потом стражи передали меня тюремному охраннику. Он ощупал меня липкими глазами, заставив напрячься. Я вспомнила, каким издевательствам подвергались женщины в тюрьмах, особенно такие, как я – подозревавшиеся в колдовстве.
Охранник схватил меня за основание шеи, и в таком полусогнутом положении завел в камеру, представляющую собой маленькую низкую каморку с решеткой вместо одной из стен. То, что меня посадили в одиночку, пугало еще больше: значит, для того, что они хотят сделать, не нужны свидетели.
Охранник заставил меня опуститься на пол, засунуть руки между ног, и так приковал меня. Ладно, хоть поза и мучительно неудобная, но по крайней мере в данную секунду на меня никто не претендует. И на том спасибо.
Не знаю, сколько времени я просидела в одиночестве, мне показалось, много часов, но давно известно, что в таких ситуациях время тянется особенно долго. Тело затекло и ужасно болело, конечностей же я, наоборот, не чувствовала. Добавьте сюда же гнетущий мрак, благоухание помойки и шныряющих вокруг крыс, и получите все тридцать три удовольствия моего положения.
Когда раздались шаги по лестнице, раскатывающиеся эхом по узким коридорам, я восприняла их чуть ли не с облегчением. Что бы там ни было, но любые перемены к лучшему. По крайней мере, тогда я так думала.
Охранник вернулся за мной не один. Вместе с ним пришел священник. Серая сутана, может быть, и была призвана демонстрировать его благочестие и скромность, но я наметанным глазом сразу определила и качество шерсти, и дороговизну ткани. Священник был явно не простой, но я не слишком разбиралась в званиях духовенства того времени.
- Дочь моя, - елейным голосом начал он, обращаясь ко мне через решетку камеры. – Признаешь ли ты, что действовала против воли господа нашего Иисуса Христа?
- Святой отец, как могу я, послушная христианка, сотворить что-то, что было бы противно господу нашему? Но я слабая женщина, мой разум узок, господин мой. Поэтому я со всем смирением ввергаю свою судьбу вашему решению: вам, как человеку просвещенному, лучше знать, правильно ли я поступаю, - пролепетала я тихим раболепным голоском, опустив глаза долу.
Священник слегка растерялся. Ему нужно было мое признание в неугодных богу действиях. Обычно обвиняемые либо отрицали свою вину, либо сразу признавали. В первом случае ведьме заявляли, что она упорствует в своем заблуждении, и подвергали пыткам, дабы заставить признаться. Во втором – сразу казнили. А что делать со мной, коли я не признаю, но и не отказываюсь? Конечно, я понимала, что мои словоблудия мало мне помогут, но потянуть время никогда не помешает.
- Хм, - промычал священник. – Так ты признаешь, что поступала не так, как велит нам господь наш?
- Не мне, недалекой женщине, судить об этом, господин.
- Значит, ты считаешь, что я должен испытать тебя?
Быстро же он сообразил, как ему выкрутиться, видать, мозги в его черепной коробке присутствуют, что является еще одним доказательством, что он не простой священник, а довольно высокопоставленное духовное лицо.
- На все воля господа нашего и ваша, святой отец.
- Что ж. Сначала нам нужно осмотреть тебя на предмет дьявольских печатей и знаков. Есть ли на твоем теле такие метки, появившиеся от общения с нечистым?
- Не знаю, господин мой, - проговорила я едва слышным дрожащим голосом. – Я никогда не раздевалась полностью и не осматривала себя, ведь это грешно.
- Но сейчас, дочь моя, тебе придется раздеться, дабы мы могли убедиться, что твое тело чистое.
- Но как же, святой отец… Как я могу обнажаться перед мужчиной? – запричитала я. – Вы – другое дело, вы святой человек. Но господин охранник…
- Не бойся, дочь моя, я отпущу тебе все грехи. Впрочем, если ты так боишься… - и он махнул охраннику, - открой камеру, освободи ее и ступай. Я тебя позову, когда все сделаю.
Неожиданный энтузиазм в его голосе подсказал мне, что ему понравилась идея остаться со мной наедине и насладиться не только созерцанием моего тела, а моя выказываемая скромность убеждала его, что ему ничего не грозит. Этого я и пыталась добиться. Все-таки священник казался довольно щупленьким, и у меня был шанс справиться с ним. Правда, как бы я стала выбираться из подземелья, я еще не решила. Впрочем, проблемы нужно решать по мере их поступления.
Охранник нахмурился, но подчинился воле священника и открыл решетку. В этот момент мы все услышали звук поспешных шагов со стороны лестницы. В подземелье спустился страж, которого я еще не видела. Он быстрым шагом подошел к священнику и начал взволнованно говорить ему что-то вполголоса.
Святой отец нахмурился, приказал охраннику снова меня запереть и быстро удалился вместе со стражем.
Охранник тоже заметно встревожился. Запер камеру и тоже исчез в мгновение ока…
- Мариан… Мариан, ты спишь?
Я открыла глаза. Уже стемнело, и я различала лишь силуэт Роба на фоне звездного неба. И еще его запах, будоражащий и одновременно кажущийся родным.
- Почему ты меня так называешь? – сонным голосом поинтересовалась я, пытаясь сесть.
- А как мне тебя называть? – фыркнул он. – Леди Фицуотер? Слишком много чести.
И тут до меня дошло. Он рылся в моей сумке и видел мои бумаги. И теперь он знает, что я официально не замужем. И да, он умеет читать.
- Не только ты предпочитаешь, чтобы твое настоящее имя не знали, - придав себе немного достоинства (насколько это было возможно, сидя в соломе с голой изодранной спиной и с мужским плащом на груди), заявила я.
- То есть это не твое имя? – полувопросительно произнес Роб.
- Нет, меня зовут иначе.
- И как же?
- Неважно, - отмахнулась я, сообразив, что выдавать свое настоящее имя мне совсем не с руки.
- Значит, называть тебя Мариан?
- Ну… - Мне почему-то этого не хотелось, но ничего другого в голову не пришло, и я кивнула: - Да.
- Маленькая врушка, - хмыкнул он. – Ладно, вставай. Мы приехали.
- Холодно, - я поежилась. Майский вечер был довольно теплым, но не для полуголой меня.
- Сейчас разожгу костер, потерпи, - отозвался Роб и растворился в темноте.
Я сначала кое-как слезла с повозки, а потом уже начала драпироваться в его плащ. Если кое-кто пялился на меня из темноты, так это его проблемы. Не то, чтобы я не стеснялась, но сейчас у меня появилось желание спровоцировать одного наглого парня. Я еще не очень понимала, в какую игру играю, но пусть он мне не заявляет, что я маленькая девочка!
Вскоре недалеко от повозки весело заплясало пламя, сделав тьму вокруг еще непрогляднее. Мы находились в чаще леса. Деревья, многовековые дубы и высоченные сосны, обступали со всех сторон.
Я подошла и протянула руки к огню, пытаясь согреться.
- Ложись рядом с костром, - сзади, почти в самое ухо, произнес голос, заставив меня дернуться. - Намажу тебе спину, потом лошадью займусь.
- Вода есть? – поинтересовалась я.
- Ты пить хочешь? Есть немного.
Вообще-то я хотела, чтобы он помыл руки, но решила махнуть на это рукой. Оставалось надеяться, что мазь попутно уничтожит и те микробы, которые он нанесет на меня.
Чувствуя неловкость под его взглядом, я кое-как растянулась на земле. Было жестко и неудобно. Все-таки Средневековье не самое комфортное время для проживания. Роб присел рядом со мной, какая-то часть его тела прижалась ко мне, скорей всего, нога.
- Будет больно, - и его пальцы коснулись моей истерзанной спины.
Я зашипела, втягивая в себя воздух.
– Потерпи, девочка, - его голос изменился, стал на тон выше и ласковее, как будто он уговаривал ребенка не бояться. – Совсем немного. Сейчас должно стать легче.
Он говорил еще что-то, совсем невразумительное, и я понимала, что это делалось для того, чтобы меня отвлечь. Не слова были призваны меня успокоить, а звук его голоса.
Я выудила из недр сумки маленькую деревянную коробочку и протянула Роберту:
- Можешь мне намазать спину?
- Что это?
- Мазь, заживляющая раны.
- А говорила, лечить не умеешь, - фыркнул Роберт, принимая у меня из рук коробочку. – Твоя котомка как рог Амалфеи, можно найти всё, что угодно.
- Всё не всё, а собираясь в путешествие, надо быть практичным и предусмотрительным, - ответила я, одновременно отмечая его образованность. Вряд ли обычный йомен мог знать античные мифы. Для англичанина тринадцатого века типичнее было бы привести сравнение со Святым Граалем, да и то маловероятно, чтобы необразованный человек начал делать такие поэтические аналогии. Кто же мой странный возница?
- Да уж, ты на удивление и практична, и предусмотрительна, - хмыкнул он и уже хотел было открыть коробку, как вдруг словно услышал что-то, огляделся, а потом спросил у меня:
- Потерпишь? Мы стоим на дороге, и это не очень хорошо. Нужно отъехать в более укромное место.
- Уже столько терпела, так что небольшая отсрочка погоды не сделает.
- Что не сделает?
- Ничего не изменит.
- Странное выражение, - он искоса кинул на меня взгляд, поднимаясь и задергивая полог на повозке.
- Подожди! - вскрикнула я, потому что только сейчас до меня дошел ужасный смысл ситуации.
Роберт снова отдернул край полога, и на его лице появилось встревоженное выражение:
- Что случилось?
- Куда мы едем? Почему мы уезжаем из города?
- Потому что до заката солнца тебе приказали покинуть Линкольн. Останешься – казнят. Я тебя везу… в одно место, где ты будешь в безопасности. Ну… по крайней мере, в меньшей опасности, чем в городе.
- Мне нужно найти Эвана!
- Кого?
- Мужа. Ты обещал помочь мне его найти.
Роберт подхватил соломинку, засунул ее в уголок рта и состроил безразличное выражение лица:
- Я обыскал весь город. Твоего… мужа нет в Линкольне. Он приметный, мне бы передали, если бы увидели чужака.
- Но он может вернуться, а если меня не будет…
- Может, он тебя бросил? Какому мужчине захочется жить с женщиной, которой предъявляли обвинение в колдовстве?
Я покачала головой:
- Ему на это наплевать.
- Какой верный муж! – хмыкнул Роберт, перекладывая языком соломинку из одного уголка губ в другой.
- Роберт, пожалуйста! Мне нужно вернуться.
Он выхватил соломинку изо рта и откинул ее, мгновенно из расслабленного разгильдяя превращаясь в опасного хищника:
- Откуда ты знаешь мое имя? – Его руки вцепились в мои плечи и встряхнули: - Говори!
Я вскрикнула от боли, потому что он задел свежие раны. Плащ съехал, обнажив одну грудь.
- Извини, - буркнул он, подтягивая край ткани снова мне на плечо.
Его пальцы буквально в паре сантиметре от моей обнаженной груди… Сдвинь он их совсем чуть-чуть… Я зависла на этом факте. Раньше я никогда не думала о мужчинах в таком ключе. Ну, в смысле я не фантазировала о том, чтобы… я никогда не хотела, чтобы мужчина прикоснулся ко мне… так. Чтобы провел пальцами по моей обнаженной коже… Ой, кажется, я покраснела. Я почувствовала, как жар прилил к лицу, и ответ Роберта это подтвердил:
- Не смущайся, я… ничего не видел. И не беспокойся, я не заберу тебя себе. Верну мужу в целости и сохранности. Я не любитель маленьких девочек.
Он считает меня маленькой девочкой? Он же ненамного меня старше! Мне восемнадцать, а ему вряд ли больше двадцати пяти. Ну, ладно, может, я и выгляжу моложе, но для тринадцатого века, когда девочек выдавали замуж даже в двенадцать, я вполне зрелая женщина!
Непонятно, почему, но мне стало обидно.
- Так откуда ты знаешь мое имя? – вернулся он к прежней теме.
- Слышала, как тебя называла Пэнси, - пролепетала я. – Я не знала, что это секрет.
- Пэнси! Вот же дура баба! Сказал ей, чтобы даже близко к тебе не подходила, так она, мало того, что на тебя донесла, так еще и про меня стала рассказывать!
Я решила не пояснять, что я всего лишь подслушала их разговор, не желая нарваться на грубость еще и в свой адрес.
- Я никому не скажу, - снова пролепетала я. – Скажи мне, как тебя называть, и я буду звать тебя только так.
- Ладно, чего уж теперь, - махнул он рукой, словно смиряясь. – Только зови меня Роб.
- Роб, - повторила я, пробуя его имя на вкус.
- Ты так произносишь мое имя, - усмехнулся он, - что оно мне даже кажется… достойным.
- А что не так с твоим именем? – удивилась я.
- Уже темнеет! Нам надо скорее ехать, - ушел от ответа Роб, снова поднимаясь.
- Мне нужно назад в город!
- Не глупи.
- Мне нужно! – упрямо сказала я, пытаясь подняться. – Если ты не повернешь, я пойду сама.
Он выругался вполголоса весьма грубо и витиевато, потом, вздохнув, сказал:
- Я отвезу тебя, вернусь в город и найду твоего мужа. Обещаю. И приведу его к тебе. Ты все равно не сможешь его найти, если будешь мертва.
- Он… иностранец. Он плохо говорит по-английски и может тебя не понять, и он… ну, не знает всех обычаев, может вести себя странно.
- Тогда я его молча приволоку, - уже злясь, рыкнул Роб. – А если ты сейчас спокойно не ляжешь, я тебя отшлепаю!
- Можно я буду сидеть?
- Нет! Ложись, чтобы тебя было как можно меньше видно.
- Хорошо, хорошо, - пробормотала я, пытаясь улечься на живот, не сдвинув при этом плаща с груди.
- Потерпи, - более мягким голосом произнес он, неожиданно легонько проведя пальцем мне по кончику носа. – Немного осталось.
Он задернул полог, оставив меня в растерянности.
Когда он уж залез на облучок и тронул лошадь, я расстелила его плащ на соломе, расправила складки, а потом уже улеглась на него животом. Повозка тряслась по неровной грунтовой дороге, а я предавалась печальным размышлениям.
Видимо, действительно, Роб воспринимает меня как ребенка. Он так же ласков со мной как с маленьким Джоном, так же не желает обидеть, но и готов отшлепать, если я плохо, по его мнению, себя веду. Мысль эта повергла меня в уныние.
Глава 6
Пока стражи вели меня по улице, я сохраняла спокойствие, по крайней мере, внешнее. Человек всегда так – стремится верить до последнего, что все как-то образуется. Может быть, меня спасет Эван, может быть, меня спасет Роберт, может быть, мне скажут, что это недоразумение, и отпустят. Последний вариант был, конечно же, самым неправдоподобным.
Некоторые люди смотрели на меня с жалостью, другие, наоборот, стремились плюнуть в меня или кинуть чем-нибудь. Как ни странно, вторые чаще оказывались женщинами. Я и раньше замечала, что мужчины более снисходительны к ведьмам, особенно если те красивы.
Я делала вид, что равнодушно смотрю перед собой, а сама краем глаза оценивала обстановку, пытаясь разглядеть пути побега. Пути никак не разглядывались. Трудновато сбежать, если вокруг четверо здоровых мужчин, которые ведут тебя со связанными руками и на веревке, надетой на шею.
Говорил мне Эван не отходить от него. Впрочем, это Роберт виноват в том, что я потеряла всякую надежду на возвращение в свое время. А теперь мне, скорей всего, грозит смерть. Просто вишенка на тортике.
Средневековая тюрьма производила грандиозное впечатление. Если бы мне не было так страшно, исследователь во мне, наверное, верещал бы от восторга. Крепкие стены, сложенные из грубо обтесанного камня, взывали к чему-то первобытному во мне. От них шла такая мощная аура, что я чувствовала, как под ее влиянием теряю налет своей цивилизованности, превращаясь в нечто дикое, примитивное, словно обретая при этом свою истинную сущность.
Мы долго спускались по скользкой крутой лестнице в подземелье, потом стражи передали меня тюремному охраннику. Он ощупал меня липкими глазами, заставив напрячься. Я вспомнила, каким издевательствам подвергались женщины в тюрьмах, особенно такие, как я – подозревавшиеся в колдовстве.
Охранник схватил меня за основание шеи, и в таком полусогнутом положении завел в камеру, представляющую собой маленькую низкую каморку с решеткой вместо одной из стен. То, что меня посадили в одиночку, пугало еще больше: значит, для того, что они хотят сделать, не нужны свидетели.
Охранник заставил меня опуститься на пол, засунуть руки между ног, и так приковал меня. Ладно, хоть поза и мучительно неудобная, но по крайней мере в данную секунду на меня никто не претендует. И на том спасибо.
Не знаю, сколько времени я просидела в одиночестве, мне показалось, много часов, но давно известно, что в таких ситуациях время тянется особенно долго. Тело затекло и ужасно болело, конечностей же я, наоборот, не чувствовала. Добавьте сюда же гнетущий мрак, благоухание помойки и шныряющих вокруг крыс, и получите все тридцать три удовольствия моего положения.
Когда раздались шаги по лестнице, раскатывающиеся эхом по узким коридорам, я восприняла их чуть ли не с облегчением. Что бы там ни было, но любые перемены к лучшему. По крайней мере, тогда я так думала.
Охранник вернулся за мной не один. Вместе с ним пришел священник. Серая сутана, может быть, и была призвана демонстрировать его благочестие и скромность, но я наметанным глазом сразу определила и качество шерсти, и дороговизну ткани. Священник был явно не простой, но я не слишком разбиралась в званиях духовенства того времени.
- Дочь моя, - елейным голосом начал он, обращаясь ко мне через решетку камеры. – Признаешь ли ты, что действовала против воли господа нашего Иисуса Христа?
- Святой отец, как могу я, послушная христианка, сотворить что-то, что было бы противно господу нашему? Но я слабая женщина, мой разум узок, господин мой. Поэтому я со всем смирением ввергаю свою судьбу вашему решению: вам, как человеку просвещенному, лучше знать, правильно ли я поступаю, - пролепетала я тихим раболепным голоском, опустив глаза долу.
Священник слегка растерялся. Ему нужно было мое признание в неугодных богу действиях. Обычно обвиняемые либо отрицали свою вину, либо сразу признавали. В первом случае ведьме заявляли, что она упорствует в своем заблуждении, и подвергали пыткам, дабы заставить признаться. Во втором – сразу казнили. А что делать со мной, коли я не признаю, но и не отказываюсь? Конечно, я понимала, что мои словоблудия мало мне помогут, но потянуть время никогда не помешает.
- Хм, - промычал священник. – Так ты признаешь, что поступала не так, как велит нам господь наш?
- Не мне, недалекой женщине, судить об этом, господин.
- Значит, ты считаешь, что я должен испытать тебя?
Быстро же он сообразил, как ему выкрутиться, видать, мозги в его черепной коробке присутствуют, что является еще одним доказательством, что он не простой священник, а довольно высокопоставленное духовное лицо.
- На все воля господа нашего и ваша, святой отец.
- Что ж. Сначала нам нужно осмотреть тебя на предмет дьявольских печатей и знаков. Есть ли на твоем теле такие метки, появившиеся от общения с нечистым?
- Не знаю, господин мой, - проговорила я едва слышным дрожащим голосом. – Я никогда не раздевалась полностью и не осматривала себя, ведь это грешно.
- Но сейчас, дочь моя, тебе придется раздеться, дабы мы могли убедиться, что твое тело чистое.
- Но как же, святой отец… Как я могу обнажаться перед мужчиной? – запричитала я. – Вы – другое дело, вы святой человек. Но господин охранник…
- Не бойся, дочь моя, я отпущу тебе все грехи. Впрочем, если ты так боишься… - и он махнул охраннику, - открой камеру, освободи ее и ступай. Я тебя позову, когда все сделаю.
Неожиданный энтузиазм в его голосе подсказал мне, что ему понравилась идея остаться со мной наедине и насладиться не только созерцанием моего тела, а моя выказываемая скромность убеждала его, что ему ничего не грозит. Этого я и пыталась добиться. Все-таки священник казался довольно щупленьким, и у меня был шанс справиться с ним. Правда, как бы я стала выбираться из подземелья, я еще не решила. Впрочем, проблемы нужно решать по мере их поступления.
Охранник нахмурился, но подчинился воле священника и открыл решетку. В этот момент мы все услышали звук поспешных шагов со стороны лестницы. В подземелье спустился страж, которого я еще не видела. Он быстрым шагом подошел к священнику и начал взволнованно говорить ему что-то вполголоса.
Святой отец нахмурился, приказал охраннику снова меня запереть и быстро удалился вместе со стражем.
Охранник тоже заметно встревожился. Запер камеру и тоже исчез в мгновение ока…
- Мариан… Мариан, ты спишь?
Я открыла глаза. Уже стемнело, и я различала лишь силуэт Роба на фоне звездного неба. И еще его запах, будоражащий и одновременно кажущийся родным.
- Почему ты меня так называешь? – сонным голосом поинтересовалась я, пытаясь сесть.
- А как мне тебя называть? – фыркнул он. – Леди Фицуотер? Слишком много чести.
И тут до меня дошло. Он рылся в моей сумке и видел мои бумаги. И теперь он знает, что я официально не замужем. И да, он умеет читать.
- Не только ты предпочитаешь, чтобы твое настоящее имя не знали, - придав себе немного достоинства (насколько это было возможно, сидя в соломе с голой изодранной спиной и с мужским плащом на груди), заявила я.
- То есть это не твое имя? – полувопросительно произнес Роб.
- Нет, меня зовут иначе.
- И как же?
- Неважно, - отмахнулась я, сообразив, что выдавать свое настоящее имя мне совсем не с руки.
- Значит, называть тебя Мариан?
- Ну… - Мне почему-то этого не хотелось, но ничего другого в голову не пришло, и я кивнула: - Да.
- Маленькая врушка, - хмыкнул он. – Ладно, вставай. Мы приехали.
- Холодно, - я поежилась. Майский вечер был довольно теплым, но не для полуголой меня.
- Сейчас разожгу костер, потерпи, - отозвался Роб и растворился в темноте.
Я сначала кое-как слезла с повозки, а потом уже начала драпироваться в его плащ. Если кое-кто пялился на меня из темноты, так это его проблемы. Не то, чтобы я не стеснялась, но сейчас у меня появилось желание спровоцировать одного наглого парня. Я еще не очень понимала, в какую игру играю, но пусть он мне не заявляет, что я маленькая девочка!
Вскоре недалеко от повозки весело заплясало пламя, сделав тьму вокруг еще непрогляднее. Мы находились в чаще леса. Деревья, многовековые дубы и высоченные сосны, обступали со всех сторон.
Я подошла и протянула руки к огню, пытаясь согреться.
- Ложись рядом с костром, - сзади, почти в самое ухо, произнес голос, заставив меня дернуться. - Намажу тебе спину, потом лошадью займусь.
- Вода есть? – поинтересовалась я.
- Ты пить хочешь? Есть немного.
Вообще-то я хотела, чтобы он помыл руки, но решила махнуть на это рукой. Оставалось надеяться, что мазь попутно уничтожит и те микробы, которые он нанесет на меня.
Чувствуя неловкость под его взглядом, я кое-как растянулась на земле. Было жестко и неудобно. Все-таки Средневековье не самое комфортное время для проживания. Роб присел рядом со мной, какая-то часть его тела прижалась ко мне, скорей всего, нога.
- Будет больно, - и его пальцы коснулись моей истерзанной спины.
Я зашипела, втягивая в себя воздух.
– Потерпи, девочка, - его голос изменился, стал на тон выше и ласковее, как будто он уговаривал ребенка не бояться. – Совсем немного. Сейчас должно стать легче.
Он говорил еще что-то, совсем невразумительное, и я понимала, что это делалось для того, чтобы меня отвлечь. Не слова были призваны меня успокоить, а звук его голоса.
