А сегодня вы вновь подошли к этому рубежу — приходится прилагать всё больше усилий, чтобы добыть всё менее качественное сырьё. То, что прежде считалось пустой породой, сейчас перерабатывается как полноценная руда. И с нефтью та же история — с каждым годом всё глубже, всё труднее, всё затратнее. Докатились до того, что уже и битумозные пески стали считать нефтью; дальше падать некуда! Раньше вам было проще — когда истощался основной ресурс цивилизации, удавалось перейти на другой. А если повезёт — совершить производительную революцию и перескочить сразу на новый уровень. Но сейчас на Земле кончается всё и сразу. Что теперь будет с вашей хвалёной пирамидой? Доведёт вас ссудный процент до Судного дня!
— Не поминай всуе! — одёрнула подругу Кузя.
— А что не так?! — завелась чертовка. — Посмотри, во что вы планету превратили! Скоро весь углерод переведёте на дерьмо и пластик, а потом и дерьмо в пластик переработаете. Если ничего не измените, не пройдёте ни в игольное ушко, ни в бутылочное горлышко. Причём менять вам придётся не мир, который вы и так уже вконец изгадили, а самих себя.
33
Макар вскочил и резко оттолкнул кресло.
— Хватит! Я и так с этой статистикой столько узнал о людях… Столько дерьма… И после этого ты будешь мне рассказывать, как у нас всё запущено!
— Поэтому ты и должен понимать… — начала чертовка, но Макар перебил её.
— Ничего я не должен! Человечество с самого начала постоянно проходит через кризисы — из одного в другой, без остановки. А этот что, какой-то особенный?
— Этот как раз особенный, — ответила чертовка, — прежние великие кризисы были переходами сквозь бутылочное горлышко, когда численность вашего вида падала до опасного предела. А сейчас наоборот — человечество уже превысило все разумные пределы. Высосало почти все невозобновляемые ресурсы и изгадило планету. Меняйтесь, или проиграете!
— Нам бы сначала с локальными войнами разобраться, а потом будем думать о ресурсах, — сказал Николай.
Чертовка театрально вздохнула, демонстрируя бесконечное терпение и снисходительность.
— Так ваши войны именно за ресурсы и ведутся. И пока вы с ними не разберётесь, войны будут продолжаться — то в одном, то в другом месте. Ты что, не видишь здесь никакой связи?
— Тебя не поймёшь, — сказал Николай, — сначала ты плачешься, что мало душ — плохо, экономика Инферно страдает. А теперь выясняется, что и много душ — тоже плохо. Чего же ты хочешь, тварь инфернальная?
Чертовка притворно нахмурилась.
— Придержи язык, кожаный мешок! Я хочу всего лишь, чтобы время не обошлось с вами как с козами, которых моряки оставляли на необитаемых островах в качестве живых консервов.
— А что было не так с теми козами? — спросил Макар.
— Всё с ними было в порядке, — ответила чертовка, — если моряки успевали вернуться вовремя. Но если они запаздывали, то вместо зелёного острова находили голые скалы. Козы быстро размножались, мгновенно пожирали всю растительность и умирали от голода. Ничего не напоминает?
— Напоминает?! — возмутился Макар. — Ты что, мохнатая, совсем берега попутала?! Рога и копыта у тебя, а козлы мы — так, что ли?!
— Оставь мои рожки в покое! — повысила голос чертовка. — Они совсем иной природы. Это вы, белковые, все одними аминокислотами мазаны.
34
Не оглядываясь, Макар вышел из комнаты. Эмили догнала его на лестничной площадке.
— Что на тебя нашло?
— Достало хернёй заниматься. У меня эти таблицы уже в печёнке сидят. Опущу веки — перед глазами цифры, цифры. Чувствую себя диванным статистом.
— Статистиком, — машинально поправила Эмили.
Макар мотнул головой.
— Нет, теперь уже статистом.
Эмили улыбнулась и взяла его под руку.
— Тогда не стой, как истукан. Пойдём, проветримся. Может, встретим где-нибудь этих новых людей, наших высших собратьев.
— Если и встретим, то скорее братьев меньших, — сказал Макар.
— Меньших я и так постоянно встречаю, — возразила Эмили, — но это точно не другой вид.
— Почему?
— Разные виды обычно не скрещиваются, а у этих в глазах читается желание спариваться. Прямо здесь и сейчас.
— Тоже критерий, не хуже других, — кивнул Макар, — будем искать тех, кто на тебя не отреагирует.
Они прошли по широкому тротуару, свернули в парк и расположились на скамейке перед театральной площадкой. На сцене техники устанавливали колонки, микрофоны и прочую аппаратуру. Первые зрители начали занимать места на скамейках перед сценой.
— Заметь, на тебя никто не оглядывается, — сказал Макар, — не иначе, здесь собираются новые люди.
— Это потому, что я в джинсах, — ответила Эмили, — на юбку обычно сразу реагируют.
— Ерунда! — возразил Макар. — Я же отреагировал…
— Когда увидел меня без юбки, — подхватила Эмили, — и без лифчика.
Макар смутился и пробурчал что-то неразборчивое. Волонтёры вытащили из микроавтобуса рекламный куб и стали устанавливать его возле сцены. С развёрнутого полотнища на зрителей смотрело мужеподобное женское лицо.
— Ба! — удивилась Эмили. — Да это же Лера-Валера! Вот проныра, и сюда пролезла!
— Ты ведь не думаешь, что новые люди — это избиратели Орловой? — спросил Макар с притворной серьёзностью. — Согласись, версии у нас — одна глупее другой.
35
Эмили пожала плечами.
— Я вообще не знаю, в какую сторону тут надо думать. Если Бестия права, и новые люди уже появились или вот-вот должны появиться, это может быть только результатом массовой мутации. Четыре сотни люденов у Стругацких — это ни о чём; это брызги, которые или тут же растворятся в общем генофонде, или деградируют в близкородственных скрещиваниях. А массовая мутация должна как-то отслеживаться. Мы увидели бы её признаки даже в новостных каналах — если бы новости были объективны.
— Объективных новостей не бывает, — сказал Макар, — это оксюморон. Ты же сама видела, как сильно новостная повестка расходится со статистикой. А у нас сегодня и в достоверности статистики есть большие сомнения. Надо признать, что или никаких признаков массовой мутации нет, или их невозможно отследить нашими методами.
— Именно, — согласилась Эмили, — это тупиковый путь. Нам надо хорошенько потрясти чертовку; наверняка ей известно больше, чем она говорит. Вы носитесь с ней, как с ребёнком, а её давно уже пора припереть к стенке и вытянуть из неё всю подноготную.
— Подкоготную, — автоматически поправил Макар, и тут же опомнился, — ты что?! Беся же действительно, в каком-то смысле, бесовская девочка, с ней нельзя так!
— А как можно? Добрым словом можно добиться большего, чем добрым словом и пистолетом?
— С ней — да. И потом — только тебя Беся ещё ни разу не спасала, но мы все обязаны ей жизнью. Она наш демон-хранитель; а тебе бы только припирать, трясти и выпытывать.
— Да?! — завелась Эмили. — Так может тебе лучше с ней замутить, а не бесить меня своей наглой рожей?!
Макар удивлённо посмотрел на подругу.
— Послушай… Ты же знаешь, что Кузя с Полканом уже станцевали на этих граблях. Всё обговорили и прояснили, теперь у них доверие и полное взаимопонимание. Может, нам не стоит повторять их путь и проходить по всем пунктам? Не лучше ли сразу прийти к результату, который нам уже известен?
— Можно, конечно, — сказала Эмили, успокаиваясь, — но, боюсь, тогда до тебя не дойдёт.
— Что не дойдёт?
— Что я, между прочим, тоже девочка. Хоть и не бесячья.
— Это ещё как посмотреть, — подумал Макар, но вслух ничего не сказал.
36
На площадке у метро две продавщицы разворачивали передвижную торговую точку. Одна из них ставила на раскладные столики манекены, вторая тут же облачала их в свитерки, футболки и кофточки. Манекены были очень функциональны, то есть усечены по максимуму — торсы без рук и без головы, зато с грудью третьего размера. Пластиковые соски, когда-то рельефно выпирающие, у всех манекенов были грубо вдавлены внутрь.
— Интересно, кто же этим бедняжкам так сиськи мацал? — спросил Макар, кивнув в сторону прилавка.
— Ничего-то ты не понимаешь, — ответила Эмили, — девушки с задорно торчащими сосками не покупают одежду на развале у метро. Здесь совсем иная целевая аудитория — пенсионерки и предпенсионерки. У них и запросы другие. Соски манекена должны показать, как сексуально будет выглядеть блузка на соблазнительной груди. Но если грудью уже не похвастаться, такая реклама может лишь раздражать. Так что правильно они соски убрали, теперь демонстрация товара соответствует целевой группе.
— Логично, — согласился Макар.
Он с восхищением посмотрел на губы подруги, потом его взгляд непроизвольно скользнул ниже.
— Если вякнешь что-то про мою грудь… — начала Эмили.
— Знаю, знаю! — торопливо перебил её Макар. — Получу по морде.
Они прошли мимо развёрнутого прилавка. Продавщицы не обратили на них ни малейшего внимания. Пройдя несколько шагов, Макар услышал резкий голос и обернулся — одна из продавщиц уже зазывала проходящую мимо женщину, расхваливая свой товар.
— Мы для них как будто не существуем, — сказал Макар. — Я-то понятно, я мужчина; а ты можешь принять это как комплимент.
— Подхалим! — улыбнулась Эмили.
Макар в очередной раз поразился, какой красивой делает её улыбка. Впрочем, улыбка украшает всех женщин. Настоящих красавиц, пленяющих любым выражением лица, очень мало; остальные поблёкли бы на их фоне, если б не это оружие массового поражения. Улыбка! Внезапный свет, озаряющий лицо изнутри. И ещё, конечно, соски, топорщащие тонкую ткань топика.
37
В квартиру Макар и Эмили вернулись лишь поздно вечером. Чертовка ждала их, растянувшись на любимом подоконнике. В полумраке она казалась огромным чёрным котом, задремавшим после сытного ужина.
— Что ты здесь делаешь? — резко спросила Эмили.
— Как что? — удивилась Бестия. — Вас жду.
— Не кидайся на девочку, — вступился за чертовку Макар, — Она же тебя не задевает. Не шалит, никого не трогает…
— Примус починяет, — подхватила Эмили, — и, кстати, способна сама за себя постоять.
— Да! — чертовка гордо вскинула голову. — Я такая. А вы как? Работать сегодня собираетесь?
— А смысл? — спросил Макар. — Я не понимаю, с чего ты решила, что сепарация уже происходит. «Здесь стало плохо» — вообще не аргумент; когда здесь было хорошо! Ты, Беся, явно что-то скрываешь. И, мне кажется, без твоей информации мы никогда ничего не найдём.
Чертовка насупилась, показывая, что обижена в лучших чувствах.
— Мне скрывать нечего! Спрашивайте, что вас интересует.
— С чего ты вдруг решила, что Элизиум собирается воевать? Тёрки у вас с начала времён; но почему именно сейчас они должны перерасти в войну?
— Неправильный вопрос, — ответила чертовка, — эта война не «почему», а «за что». Войны всегда ведут за ресурсы, что бы под этим не подразумевалось.
— А в чём сейчас проблема? — спросил Макар. — Людей на планете избыток, и с каждым днём их становится всё больше. Чего вам ещё не хватает?
— Пока всего хватает, — согласилась чертовка, — но надо смотреть вперёд. Скоро население начнёт уменьшаться, тут без вариантов. Но это было бы ещё полбеды; плохо, если оно начнёт сокращаться слишком стремительно.
Макар невольно поёжился.
— С чего бы?
— У этого процесса слишком много выгодополучателей. Они могут разжечь множество конфликтов во всех частях Земли, могут даже слить их в один — мировой. А могут выдумать страшную эпидемию и заставить всех «лишних» уколоться любой дрянью — благо, опыт есть. Недавний эксперимент показал, что с этим проблем не будет. По первому властному окрику люди готовы отдать хозяевам не только душу, но и тело.
38
Макар кивнул, соглашаясь. Эмили посмотрела на него и нахмурилась.
— Ты веришь в эту лабуду?
— А что не так? — не понял Макар. — Логично же.
Эмили покачала головой.
— Сомнительная угроза, отложенная на десятилетия… Войн из-за такого не начинают. Бестия, чего ты недоговариваешь?
Чертовка опустила голову и принялась старательно теребить кончик хвоста.
— Я вас не обманывала — снижение численности действительно неизбежно, и это несомненно ударит по нашей экономике. Но ты права, это лишь часть проблемы. Количество пока ещё растёт, но качество падает уже сейчас.
— Ты что, расистка? — спросила Эмили.
Чертовка фыркнула и в упор посмотрела на неё.
— Молчала бы, белая девочка! Не тебе говорить о расизме! Это я тут чёрная — от рожек до хвоста, это мне разрешено обсуждать что угодно. А для тебя эти темы табуированы настолько, что говорить о них ты можешь лишь пропагандистскими штампами.
— Беся, — укоризненно сказал Макар, — по-моему, ты пытаешься уйти от темы. Давай вернёмся к нашей проблеме — в чём ты видишь падение качества?
— В двух словах и не объяснишь, — ответила чертовка. — Вы знаете, что экономики Инферно и Элизиума снимают урожай с ваших сильных эмоций. А урожай этот выращивается на почве ваших самоидентификаций. Традиционно основной самоидентификации у людей была принадлежность к какой-то общности — семье, племени, нации, религии. Но пирамида вашей экономики потребовала глобализации, и для многих принадлежность к общности стала обесцениваться. Потребовалось срочно искать ей замену. Аналитики Инферно предложили сделать основой самоидентификации успехи человека — социальный статус, творческие достижения, имущественное положение. Но в Элизиуме решили, что это пошло; это мещанство, вещизм и деньги-деньги. А человек — звучит гордо, он должен считать себя не тем, кто он есть, но тем, кем мечтает стать. Не имеет значения, «чего достиг», важно лишь то, «чего хочет достичь». Планы Элизиума, как всегда, выглядят красивее. И, как всегда, они далеки от реальности. В результате часть человечества вновь вернулась к самоидентификации с общностью — но уже не с изначальной, а самостоятельно выбранной. Хуже всего, что при этом часто выбирали общность «пострадавшую», общность-жертву. Расу, сексуальную ориентацию, болезнь, ущербность любого рода. Дошло до того, что если подходящая общность не находилась, её тут же искусственно организовывали. Так появились триста гендеров — и двести девяносто восемь из них громогласно требуют защиты и привилегий.
— Я, кажется, понял, — сказал Макар, — в Элизиуме думали, что все люди мечтают стать творцами нового и оригинального?
— Точно! — ответила чертовка. — Но оказалось, что есть масса обиженных, которые считают себя обделёнными и мечтают отомстить тем, кто умнее, способнее и трудолюбивее их.
39
Эмили досадливо поморщилась.
— Ты опять говоришь не о том. Ресентимент существовал всегда, в нём нет ничего нового. Но при чём тут сепарация?
— Ресентименту всегда не хватало зубов и когтей, — ответила чертовка. А теперь хватает, и даже с избытком. Потому он и породил такое множество гендеров и прочих угнетённых групп, требующих извинений и репараций.
— Это понятно, — нетерпеливо перебила её Эмили. — Но ты опять съехала с темы. Сепарация-то тут при чём?
Чертовка всплеснула лапами.
— Да как вы не понимаете! Ресурсов мало, а вас много — и все вы хотите одного и того же! Или вы разделитесь и начнёте потреблять разное, или вашу популяцию сильно сократят. Вы боитесь, что придут сверхлюди со сверхпотребностями, найдут вас легковесными и обнулят, как лишних конкурентов. Но это совсем необязательно! Новые люди могут быть лучше вас, могут быть хуже, а могут быть не лучше и не хуже, просто иными. Главное здесь — разделение на группы, в которых дети будут иметь непересекающиеся потребности. Для вас это единственный возможный выход.
— Не поминай всуе! — одёрнула подругу Кузя.
— А что не так?! — завелась чертовка. — Посмотри, во что вы планету превратили! Скоро весь углерод переведёте на дерьмо и пластик, а потом и дерьмо в пластик переработаете. Если ничего не измените, не пройдёте ни в игольное ушко, ни в бутылочное горлышко. Причём менять вам придётся не мир, который вы и так уже вконец изгадили, а самих себя.
33
Макар вскочил и резко оттолкнул кресло.
— Хватит! Я и так с этой статистикой столько узнал о людях… Столько дерьма… И после этого ты будешь мне рассказывать, как у нас всё запущено!
— Поэтому ты и должен понимать… — начала чертовка, но Макар перебил её.
— Ничего я не должен! Человечество с самого начала постоянно проходит через кризисы — из одного в другой, без остановки. А этот что, какой-то особенный?
— Этот как раз особенный, — ответила чертовка, — прежние великие кризисы были переходами сквозь бутылочное горлышко, когда численность вашего вида падала до опасного предела. А сейчас наоборот — человечество уже превысило все разумные пределы. Высосало почти все невозобновляемые ресурсы и изгадило планету. Меняйтесь, или проиграете!
— Нам бы сначала с локальными войнами разобраться, а потом будем думать о ресурсах, — сказал Николай.
Чертовка театрально вздохнула, демонстрируя бесконечное терпение и снисходительность.
— Так ваши войны именно за ресурсы и ведутся. И пока вы с ними не разберётесь, войны будут продолжаться — то в одном, то в другом месте. Ты что, не видишь здесь никакой связи?
— Тебя не поймёшь, — сказал Николай, — сначала ты плачешься, что мало душ — плохо, экономика Инферно страдает. А теперь выясняется, что и много душ — тоже плохо. Чего же ты хочешь, тварь инфернальная?
Чертовка притворно нахмурилась.
— Придержи язык, кожаный мешок! Я хочу всего лишь, чтобы время не обошлось с вами как с козами, которых моряки оставляли на необитаемых островах в качестве живых консервов.
— А что было не так с теми козами? — спросил Макар.
— Всё с ними было в порядке, — ответила чертовка, — если моряки успевали вернуться вовремя. Но если они запаздывали, то вместо зелёного острова находили голые скалы. Козы быстро размножались, мгновенно пожирали всю растительность и умирали от голода. Ничего не напоминает?
— Напоминает?! — возмутился Макар. — Ты что, мохнатая, совсем берега попутала?! Рога и копыта у тебя, а козлы мы — так, что ли?!
— Оставь мои рожки в покое! — повысила голос чертовка. — Они совсем иной природы. Это вы, белковые, все одними аминокислотами мазаны.
34
Не оглядываясь, Макар вышел из комнаты. Эмили догнала его на лестничной площадке.
— Что на тебя нашло?
— Достало хернёй заниматься. У меня эти таблицы уже в печёнке сидят. Опущу веки — перед глазами цифры, цифры. Чувствую себя диванным статистом.
— Статистиком, — машинально поправила Эмили.
Макар мотнул головой.
— Нет, теперь уже статистом.
Эмили улыбнулась и взяла его под руку.
— Тогда не стой, как истукан. Пойдём, проветримся. Может, встретим где-нибудь этих новых людей, наших высших собратьев.
— Если и встретим, то скорее братьев меньших, — сказал Макар.
— Меньших я и так постоянно встречаю, — возразила Эмили, — но это точно не другой вид.
— Почему?
— Разные виды обычно не скрещиваются, а у этих в глазах читается желание спариваться. Прямо здесь и сейчас.
— Тоже критерий, не хуже других, — кивнул Макар, — будем искать тех, кто на тебя не отреагирует.
Они прошли по широкому тротуару, свернули в парк и расположились на скамейке перед театральной площадкой. На сцене техники устанавливали колонки, микрофоны и прочую аппаратуру. Первые зрители начали занимать места на скамейках перед сценой.
— Заметь, на тебя никто не оглядывается, — сказал Макар, — не иначе, здесь собираются новые люди.
— Это потому, что я в джинсах, — ответила Эмили, — на юбку обычно сразу реагируют.
— Ерунда! — возразил Макар. — Я же отреагировал…
— Когда увидел меня без юбки, — подхватила Эмили, — и без лифчика.
Макар смутился и пробурчал что-то неразборчивое. Волонтёры вытащили из микроавтобуса рекламный куб и стали устанавливать его возле сцены. С развёрнутого полотнища на зрителей смотрело мужеподобное женское лицо.
— Ба! — удивилась Эмили. — Да это же Лера-Валера! Вот проныра, и сюда пролезла!
— Ты ведь не думаешь, что новые люди — это избиратели Орловой? — спросил Макар с притворной серьёзностью. — Согласись, версии у нас — одна глупее другой.
35
Эмили пожала плечами.
— Я вообще не знаю, в какую сторону тут надо думать. Если Бестия права, и новые люди уже появились или вот-вот должны появиться, это может быть только результатом массовой мутации. Четыре сотни люденов у Стругацких — это ни о чём; это брызги, которые или тут же растворятся в общем генофонде, или деградируют в близкородственных скрещиваниях. А массовая мутация должна как-то отслеживаться. Мы увидели бы её признаки даже в новостных каналах — если бы новости были объективны.
— Объективных новостей не бывает, — сказал Макар, — это оксюморон. Ты же сама видела, как сильно новостная повестка расходится со статистикой. А у нас сегодня и в достоверности статистики есть большие сомнения. Надо признать, что или никаких признаков массовой мутации нет, или их невозможно отследить нашими методами.
— Именно, — согласилась Эмили, — это тупиковый путь. Нам надо хорошенько потрясти чертовку; наверняка ей известно больше, чем она говорит. Вы носитесь с ней, как с ребёнком, а её давно уже пора припереть к стенке и вытянуть из неё всю подноготную.
— Подкоготную, — автоматически поправил Макар, и тут же опомнился, — ты что?! Беся же действительно, в каком-то смысле, бесовская девочка, с ней нельзя так!
— А как можно? Добрым словом можно добиться большего, чем добрым словом и пистолетом?
— С ней — да. И потом — только тебя Беся ещё ни разу не спасала, но мы все обязаны ей жизнью. Она наш демон-хранитель; а тебе бы только припирать, трясти и выпытывать.
— Да?! — завелась Эмили. — Так может тебе лучше с ней замутить, а не бесить меня своей наглой рожей?!
Макар удивлённо посмотрел на подругу.
— Послушай… Ты же знаешь, что Кузя с Полканом уже станцевали на этих граблях. Всё обговорили и прояснили, теперь у них доверие и полное взаимопонимание. Может, нам не стоит повторять их путь и проходить по всем пунктам? Не лучше ли сразу прийти к результату, который нам уже известен?
— Можно, конечно, — сказала Эмили, успокаиваясь, — но, боюсь, тогда до тебя не дойдёт.
— Что не дойдёт?
— Что я, между прочим, тоже девочка. Хоть и не бесячья.
— Это ещё как посмотреть, — подумал Макар, но вслух ничего не сказал.
36
На площадке у метро две продавщицы разворачивали передвижную торговую точку. Одна из них ставила на раскладные столики манекены, вторая тут же облачала их в свитерки, футболки и кофточки. Манекены были очень функциональны, то есть усечены по максимуму — торсы без рук и без головы, зато с грудью третьего размера. Пластиковые соски, когда-то рельефно выпирающие, у всех манекенов были грубо вдавлены внутрь.
— Интересно, кто же этим бедняжкам так сиськи мацал? — спросил Макар, кивнув в сторону прилавка.
— Ничего-то ты не понимаешь, — ответила Эмили, — девушки с задорно торчащими сосками не покупают одежду на развале у метро. Здесь совсем иная целевая аудитория — пенсионерки и предпенсионерки. У них и запросы другие. Соски манекена должны показать, как сексуально будет выглядеть блузка на соблазнительной груди. Но если грудью уже не похвастаться, такая реклама может лишь раздражать. Так что правильно они соски убрали, теперь демонстрация товара соответствует целевой группе.
— Логично, — согласился Макар.
Он с восхищением посмотрел на губы подруги, потом его взгляд непроизвольно скользнул ниже.
— Если вякнешь что-то про мою грудь… — начала Эмили.
— Знаю, знаю! — торопливо перебил её Макар. — Получу по морде.
Они прошли мимо развёрнутого прилавка. Продавщицы не обратили на них ни малейшего внимания. Пройдя несколько шагов, Макар услышал резкий голос и обернулся — одна из продавщиц уже зазывала проходящую мимо женщину, расхваливая свой товар.
— Мы для них как будто не существуем, — сказал Макар. — Я-то понятно, я мужчина; а ты можешь принять это как комплимент.
— Подхалим! — улыбнулась Эмили.
Макар в очередной раз поразился, какой красивой делает её улыбка. Впрочем, улыбка украшает всех женщин. Настоящих красавиц, пленяющих любым выражением лица, очень мало; остальные поблёкли бы на их фоне, если б не это оружие массового поражения. Улыбка! Внезапный свет, озаряющий лицо изнутри. И ещё, конечно, соски, топорщащие тонкую ткань топика.
37
В квартиру Макар и Эмили вернулись лишь поздно вечером. Чертовка ждала их, растянувшись на любимом подоконнике. В полумраке она казалась огромным чёрным котом, задремавшим после сытного ужина.
— Что ты здесь делаешь? — резко спросила Эмили.
— Как что? — удивилась Бестия. — Вас жду.
— Не кидайся на девочку, — вступился за чертовку Макар, — Она же тебя не задевает. Не шалит, никого не трогает…
— Примус починяет, — подхватила Эмили, — и, кстати, способна сама за себя постоять.
— Да! — чертовка гордо вскинула голову. — Я такая. А вы как? Работать сегодня собираетесь?
— А смысл? — спросил Макар. — Я не понимаю, с чего ты решила, что сепарация уже происходит. «Здесь стало плохо» — вообще не аргумент; когда здесь было хорошо! Ты, Беся, явно что-то скрываешь. И, мне кажется, без твоей информации мы никогда ничего не найдём.
Чертовка насупилась, показывая, что обижена в лучших чувствах.
— Мне скрывать нечего! Спрашивайте, что вас интересует.
— С чего ты вдруг решила, что Элизиум собирается воевать? Тёрки у вас с начала времён; но почему именно сейчас они должны перерасти в войну?
— Неправильный вопрос, — ответила чертовка, — эта война не «почему», а «за что». Войны всегда ведут за ресурсы, что бы под этим не подразумевалось.
— А в чём сейчас проблема? — спросил Макар. — Людей на планете избыток, и с каждым днём их становится всё больше. Чего вам ещё не хватает?
— Пока всего хватает, — согласилась чертовка, — но надо смотреть вперёд. Скоро население начнёт уменьшаться, тут без вариантов. Но это было бы ещё полбеды; плохо, если оно начнёт сокращаться слишком стремительно.
Макар невольно поёжился.
— С чего бы?
— У этого процесса слишком много выгодополучателей. Они могут разжечь множество конфликтов во всех частях Земли, могут даже слить их в один — мировой. А могут выдумать страшную эпидемию и заставить всех «лишних» уколоться любой дрянью — благо, опыт есть. Недавний эксперимент показал, что с этим проблем не будет. По первому властному окрику люди готовы отдать хозяевам не только душу, но и тело.
38
Макар кивнул, соглашаясь. Эмили посмотрела на него и нахмурилась.
— Ты веришь в эту лабуду?
— А что не так? — не понял Макар. — Логично же.
Эмили покачала головой.
— Сомнительная угроза, отложенная на десятилетия… Войн из-за такого не начинают. Бестия, чего ты недоговариваешь?
Чертовка опустила голову и принялась старательно теребить кончик хвоста.
— Я вас не обманывала — снижение численности действительно неизбежно, и это несомненно ударит по нашей экономике. Но ты права, это лишь часть проблемы. Количество пока ещё растёт, но качество падает уже сейчас.
— Ты что, расистка? — спросила Эмили.
Чертовка фыркнула и в упор посмотрела на неё.
— Молчала бы, белая девочка! Не тебе говорить о расизме! Это я тут чёрная — от рожек до хвоста, это мне разрешено обсуждать что угодно. А для тебя эти темы табуированы настолько, что говорить о них ты можешь лишь пропагандистскими штампами.
— Беся, — укоризненно сказал Макар, — по-моему, ты пытаешься уйти от темы. Давай вернёмся к нашей проблеме — в чём ты видишь падение качества?
— В двух словах и не объяснишь, — ответила чертовка. — Вы знаете, что экономики Инферно и Элизиума снимают урожай с ваших сильных эмоций. А урожай этот выращивается на почве ваших самоидентификаций. Традиционно основной самоидентификации у людей была принадлежность к какой-то общности — семье, племени, нации, религии. Но пирамида вашей экономики потребовала глобализации, и для многих принадлежность к общности стала обесцениваться. Потребовалось срочно искать ей замену. Аналитики Инферно предложили сделать основой самоидентификации успехи человека — социальный статус, творческие достижения, имущественное положение. Но в Элизиуме решили, что это пошло; это мещанство, вещизм и деньги-деньги. А человек — звучит гордо, он должен считать себя не тем, кто он есть, но тем, кем мечтает стать. Не имеет значения, «чего достиг», важно лишь то, «чего хочет достичь». Планы Элизиума, как всегда, выглядят красивее. И, как всегда, они далеки от реальности. В результате часть человечества вновь вернулась к самоидентификации с общностью — но уже не с изначальной, а самостоятельно выбранной. Хуже всего, что при этом часто выбирали общность «пострадавшую», общность-жертву. Расу, сексуальную ориентацию, болезнь, ущербность любого рода. Дошло до того, что если подходящая общность не находилась, её тут же искусственно организовывали. Так появились триста гендеров — и двести девяносто восемь из них громогласно требуют защиты и привилегий.
— Я, кажется, понял, — сказал Макар, — в Элизиуме думали, что все люди мечтают стать творцами нового и оригинального?
— Точно! — ответила чертовка. — Но оказалось, что есть масса обиженных, которые считают себя обделёнными и мечтают отомстить тем, кто умнее, способнее и трудолюбивее их.
39
Эмили досадливо поморщилась.
— Ты опять говоришь не о том. Ресентимент существовал всегда, в нём нет ничего нового. Но при чём тут сепарация?
— Ресентименту всегда не хватало зубов и когтей, — ответила чертовка. А теперь хватает, и даже с избытком. Потому он и породил такое множество гендеров и прочих угнетённых групп, требующих извинений и репараций.
— Это понятно, — нетерпеливо перебила её Эмили. — Но ты опять съехала с темы. Сепарация-то тут при чём?
Чертовка всплеснула лапами.
— Да как вы не понимаете! Ресурсов мало, а вас много — и все вы хотите одного и того же! Или вы разделитесь и начнёте потреблять разное, или вашу популяцию сильно сократят. Вы боитесь, что придут сверхлюди со сверхпотребностями, найдут вас легковесными и обнулят, как лишних конкурентов. Но это совсем необязательно! Новые люди могут быть лучше вас, могут быть хуже, а могут быть не лучше и не хуже, просто иными. Главное здесь — разделение на группы, в которых дети будут иметь непересекающиеся потребности. Для вас это единственный возможный выход.
