— Что, Макарушка, невесел, буйну голову повесил?
— Тяжела и неказиста жизнь обычного статиста, — в тон ей ответил Макар.
— Не статиста, а статистика, — поправила Эмили, — статист имеет такое же отношение к статистике, как морская свинка к морям и свиноводству.
— Да, в этом я не силён, — признался Макар, — для меня это совершенно новая область. Раньше я и не представлял, насколько статистика далека от новостной повестки. Буквально разные планеты. О квадроберах сегодня кричат из каждого утюга, как будто из меньшинства они вот-вот станут большинством. А для статистики их вообще не существует; какое-то невнятное шебуршание ниже статистической погрешности.
— Ну и отлично, — сказала Эмили, — значит, новые люди не будут ходить на четвереньках. А кто сейчас в топе твоей таблицы? Наркоманы? Хикки? Сильные независимые женщины?
— Если бы, — вздохнул Макар. — Мигранты. Вот где лавинообразный рост. В 1970-ом году их было около 85 миллионов, в 1990-ом — 153, а в 2020-ом уже 281. Это почти четыре процента от всего населения планеты — можешь себе представить?! Причём движется эта лавина всегда в одну сторону, и с каждым годом её давление только возрастает.
— М-да, — протянула Эмили, — я и не думала, что всё зашло так далеко…
— Может, ещё обойдётся, — попытался успокоить её Макар, — едут-то в основном в богатые страны, где сытно и сравнительно безопасно. Стремление к комфорту перевесит агрессивные установки, мигранты постепенно приспособятся и станут своими в новом доме. Ассимилируют. Растворятся в общем плавильном котле, как говорят американцы.
— Это в идеале, — возразила Эмили. — Принятие или растворение — лишь одна из трёх возможных форм аккультуризации.
— А по-русски? — спросил Макар.
— Один из трёх типов ответа культуры-реципиента на влияние доминантной культуры-донора. Кроме него возможны также адаптация или вливание, а также реакция — то есть тотальное неприятие. Принимающие страны, конечно, надеются на растворение — потому что культура-донор сама по себе чрезвычайно притягательна для мигрантов. Отторжение возникает, если культура-реципиент имеет достаточно развитую религию, а её представители считают местных существами гораздо ниже себя — недочеловеками или вообще не людьми. Тогда мигранты не вливаются в социум, но образуют обособленные анклавы, где живут по своим законам. Трайбализм — очень плохой вариант. Взрывоопасный. Хотя вероятность взрыва, скорее, вопрос количественный.
Макар взглянул на экран.
— Так, для справки. О количестве. На сегодняшний день в Эмиратах 88 процентов населения — мигранты.
28
Николай покинул гостиницу утром и вернулся только к обеду.
— Собирайтесь, — сказал он друзьям, — вечером переезжаем. Я снял квартиру в том же подъезде, что и Эмили, только на втором этаже.
— Зачем? — спросила Бестия. — Нам и тут неплохо.
— Ты только не обижайся, — попросил Николай, — ты хороший друг и безупречный демон-хранитель. Но передавать через тебя информацию всё равно что играть в испорченный телефон.
— Да, Беся, — поддержала друга Кузя, — ты привносишь в речь столько личного, что трудно отделить выводы Макара от твоих эмоций.
Чертовка обиженно надула губы.
— Тоже мне, нашли беспристрастного аналитика! Да ваш Макар сидит на гормонах плотнее, чем наркоман на герыче! Особенно сейчас, когда они с Эмили…
— Вот и не надо умножать искажения, их и без того хватает, — перебила её Кузя.
Вечером друзья переехали в трёхкомнатную квартиру, наспех распаковали скромный багаж и поднялись на пятый этаж. Эмили провела их в комнату, усадила на раскладной диван и опустилась в кресло напротив. Макар оторвался от экрана и тоже развернул кресло. Чертовка заняла своё любимое место на подоконнике.
— Что нового? — спросил Николай. — Кто сегодня в топе?
— Мигранты, — ответила Эмили. — Эта лавина растёт так быстро, что принимающие страны не успевают её переваривать. Озвучить цифры?
— Не надо, — ответил Николай, — и так понятно. Это и без статистики видно, на бытовом уровне. Но не думаю, что мигранты — те самые новые люди, о которых говорила Беся.
— А почему нет? — спросила чертовка. — Как раз ими сейчас и заменяют прежних людей, не оправдавших чьих-то ожиданий. Мигранты мобильны, активны, мотивированы. И репродуктивная стратегия у них иная, более агрессивная. R-стратегия, если это вам о чём-то говорит. Высокая рождаемость и раннее взросление позволяет им быстро занимать всё новые жизненные пространства.
— Это верно только в первом поколении, — возразила Кузя, — а уже во втором рождаемость выравнивается и приближается к средней по стране. Нет, мигранты, при всех своих отличиях, на роль новых людей не годятся.
— Боишься, что обвинят в расизме? — съехидничала чертовка.
Кузя погрозила ей пальцем.
— Не дури! Ты подколоть меня хочешь или что-то узнать?
— Молчу, молчу! — чертовка прикрыла лапами ухмыляющийся рот. — Где уж нам, бесенятам, понять белковых! Наше дело — лаптем хтонь хлебать да онучами хмарь разгонять!
29
Макар растянул рот до ушей и захлопал в ладоши.
— Узнаю нашу чертовку! Как же нам тебя не хватало!
Бестия опустила глаза, изображая скромного ангелочка.
— Не смущай барышню! Расскажи лучше о ваших планах.
— Пока ничего определённого, — ответил Макар, — для начала добавлю в программу фильтры на миграционные процессы. Может быть, тогда что-то отловим.
— Отлично, — сказал Николай, — работайте.
Макар застучал по клавишам. Вскоре программа была перезапущена и началось формирование новой таблицы.
— Что, что там? — чертовка спрыгнула с подоконника, подошла к столу и заглянула в экран.
— А ты на кого ставишь? — спросил Макар.
— На самокатчиков.
— Шутишь!
Макар вывел на большой экран таблицу с новыми результатами.
— В сегодняшнем забеге побеждают участники квир-сообщества. К сожалению, обычно они выступают единым фронтом, и провести разбивку по категориям не получится. Но общее количество впечатляет. В Сан-Франциско, например, их уже больше пятнадцати процентов. Это почти каждый шестой! То есть если в классе тридцать учеников, то пятеро из них выберут ненормативное сексуальное поведение. Такого роста ещё не было, во всяком случае, в период наблюдений. Статистики по человечеству нет, потому что во многих регионах ненормативный секс криминализирован; но там, где подсчёты ведутся, рост очевиден. Берём в разработку?
— Даже не знаю, — с сомнением ответил Николай, — с квирами всё как-то слишком мутно. В одних странах перверсии запрещены, в других разрешены, но не поощряются, а в третьих участникам сообщества даже положены какие-то привилегии. Но опросы везде ведутся так, как будто речь идёт о чём-то нейтральном. Я уж не говорю об отсутствии разбивки, которое окончательно всё запутывает.
— Так какой вывод? — спросил Макар. — Отбрасываем версию?
— Пока откладываем, — ответил Николай, — для окончательного решения у нас нет достаточных данных. Продолжим сканирование. Что сейчас с рождаемостью? Если человечество действительно разделяется на два вида, то, возможно, ответ именно здесь.
Макар ввёл новые критерии поиска и перезапустил программу.
30
Чертовка склонилась над столом, нетерпеливо постукивая по пластиковому покрытию наманикюренными коготками.
— Как там наша «новая нефть»? Качается?
— Да, пока население растёт, — подтвердил Макар, — но есть нюанс. Основной прирост идёт за счёт африканских стран, расположенных южнее Сахары. Небольшой прирост также дают Ближний Восток, Индокитай, Южная Америка. Но в остальных странах идёт заметный спад; даже Индия и Китай, традиционно перенаселённые, уже не обеспечивают воспроизводство населения.
— Даже Китай? — удивилась Эмили.
— Особенно Китай. Для сохранения численности на постоянном уровне суммарный коэффициент рождаемости должен быть не ниже 2,1 ребёнка на женщину, а в Китае он уже упал до 1,28. При том, что ещё в шестидесятых он доходил до 6,2. Не слабо, да? Но бывает и хуже — в Гонконге этот коэффициент равен 0,87, а в Южной Корее — 0,84. И это без учёта того, что показатель 2,1 рассчитывался для стран, сбалансированных по возрастному составу; для стран «стареющих» он должен быть гораздо больше. А сегодня «стареют» все развитые страны. При этом за последние шестьдесят лет их суммарный коэффициент рождаемости упал с 3,3 до 1,5. Тенденция, мне кажется, чётко просматривается. Недалеко то время, когда население Земли начнёт уменьшаться.
— Да, ребята, — сказала Кузя, — с вами не соскучишься. Я всегда верила в магическую силу слов; но вы постоянно доказываете, что числа убеждают сильнее. Причём я ведь знала про второй демографический переход. Прочитала и забыла, как очередную надуманную страшилку, не стоящую внимания. Просто не представляла, насколько у нас всё плохо.
— Полный песец! — прокомментировала чертовка.
— Для экономики Инферно — точно, — подтвердила Кузя, — да и для экономики Элизиума, подозреваю.
— Как и для нашей, — добавил Макар. — Мы ведь уже говорили — эта пирамида или растёт в прогрессии, или рушится. Сокращение притока производителей и покупателей — катастрофа для экономики, основанной на ссудном проценте.
— А я считаю, что это не катастрофа, — возразила Эмили. — Наоборот, произойдёт естественное выравнивание населения. Людей сейчас действительно слишком много, биосфера нас едва выдерживает. А если экономика при этом начнёт загибаться, то тем хуже для модели ссудного процента. Значит, надо менять модель, только и всего.
— На что менять? — спросил Макар. — У тебя уже есть идеи?
— Нет, я же не экономист. Возможно, вместо непрерывного задирания процента, придётся поступить с точностью до наоборот — ввести отрицательный процент. Чтобы приумножались только «работающие» деньги, а лежащие на вкладах мёртвым грузом постепенно сгорали. Тогда Форды будут процветать, а Гобсеки разоряться. Или ввести цифровые деньги с ограниченным сроком годности, когда неистраченный к определённому сроку остаток будет сгорать мгновенно. Но всё это, конечно, надо просчитывать — а не экспериментировать на людях, как мы привыкли.
31
Макар оторвался от экрана и повернулся к друзьям.
— Ещё идеи есть?
— Посмотри статистику по психическим расстройствам, — посоветовала Кузя, — судя по тому, как кошмарили людей во время пандемии, там должны быть заметные всплески.
— Обязаны, — согласился Макар, — только что это нам даст? Ты же не думаешь, что психбольные и есть новые люди?
— Я думаю, мы должны проверить все версии, — ответила Кузя. — А с психическими отклонениями не всё так просто. В прошлом веке, например, существовало направление в антипсихиатрии, адепты которого даже шизофрению считали здоровой реакцией на нездоровую жизнь в больном обществе.
— Серьёзно? — не поверил Макар.
— Нет, серьёзно их, конечно, не воспринимали. Это просто иллюстрация, наглядный пример. Я имею в виду, что если поведение новых людей будет отлично от нашего, оно может показаться нам психическим отклонением. И тогда оно проявится в статистике.
— Хорошо, — согласился Макар, — сейчас посмотрю. Но сомневаюсь, что новых людей стоит искать среди алкашей.
Эмили удивлённо посмотрела на него.
— Ты что, считаешь алкоголизм самым распространённым расстройством?
— А разве нет? — спросил Макар.
— Отнюдь. Депрессия — болезнь века. И тревожные расстройства. Впрочем, сейчас сам увидишь.
Макар вгляделся в экран, на который программа уже выводила новую таблицу.
— Ого! По данным ВОЗ, сегодня психические расстройства есть у каждого пятого.
Он прищурился и посмотрел на друзей.
— А нас как раз… Ахтунг! Он среди нас! Колитесь, чистосердечное признание облегчает лечение!
— На меня не смотри! — сказала Бестия. — Чертенят ваш ВОЗ нигде не учитывает.
— Так что там по цифрам? — спросила Кузя.
— Если на круг, какое-то расстройство сейчас есть у каждого пятого, — ответил Макар, — а после семидесяти пяти будет уже у каждого второго. И с пандемией ты угадала — с девятнадцатого по двадцать третий год количество психических заболеваний в США увеличилось на сорок процентов. Это по самым скромным подсчётам — потому что сексуальные девиации к психическим расстройствам у них не относят. На последнем проходе я снял квир-фильтры — и ничего не изменилось.
— Действительно на сорок? — спросила Эмили.
— На тридцать девять и восемь, если точнее, — ответил Макар, — Спасибо ВОЗу за наше психическое здоровье.
— Я думаю, эту версию можно отбросить, — подвёл итог Николай, — у кого-то есть возражения?
— Нет, — ответил за всех Макар.
А потом ухмыльнулся и добавил:
— Иначе нам придётся считать ВОЗовцев прогрессорами, штампующими новых людей в промышленных масштабах.
32
Чертовка подошла к Макару сзади и положила лапу ему на плечо.
— Какой у тебя план? Снова поставишь фильтр на Биврёст?
— На что?
— Уже забыл? — удивилась чертовка. — Биврёст — это радужный мост в Асгард. Красная часть его спектра — огонь, пожирающий незваных гостей, вступивших на этот путь. Да хватит уже тупить, проснись наконец! Это была метафора. Фильтр на квир, конечно.
— Даже не знаю, — ответил Макар, — есть ли смысл в этих поисках. Не ищем ли мы то, чего в нашем мире ещё нет. Мне кажется, если бы сегрегация произошла, мы бы это заметили уже на бытовом уровне. Да ты ведь и сама в этом не уверена, разве нет?
— Я в другом уверена, — ответила чертовка, — если сегрегация ещё не совершилась, значит, она совершится буквально завтра. Потому что ваша цивилизация упёрлась в неразрешимые проблемы, и по-другому вам их не решить. Ваша экономика требует постоянного расширения рынка — а он уже занял всё возможное пространство, дальше расти ему просто некуда. Население развитых стран, обладающее производственными навыками, неуклонно сокращается; при этом общее население Земли так же неуклонно растёт — за счёт масс, такими навыками не обладающих. Ресурсы планеты уже на грани истощения — а это неизбежно приведёт к попыткам глобального передела и множеству локальных войн. Ты ведь не о таком будущем мечтаешь? Тогда поднимай свою белковую задницу и правь свой грёбаный код!
— Не надо меня лечить! — огрызнулся Макар. — Говоришь ты красиво, но неубедительно. С чего ты решила, что ресурсы планеты истощены? На наш век хватит, ещё и внукам останется!
— Уверен?
Чертовка приблизилась к Макару вплотную и посмотрела в упор, сузив зелёные глаза.
— Вы, неразумные сапиенсы, пожираете всё вокруг себя, как саранча. Давай-ка я расскажу тебе кое-что из вашей славной истории. Помнишь любимый слоган апологетов зелёной энергетики: «Каменный век закончился не потому, что кончились камни»? Им это кажется ужасно смешным; но правда в том, что камни, пригодные для изготовления ножевидных пластин, действительно закончились довольно быстро. Булыжников вокруг немеряно, но вряд ли ты споткнёшься о кварц, обсидиан, жёлтый кремень или яшму. Ещё десять тысяч лет назад эти камни стали дефицитом и основной валютой меновой торговли. На Ближнем Востоке обсидиан добывался всего в трёх карьерах. Кремнёвые шахты постоянно углублялись, и к концу неолита глубина некоторых доходила до двадцати метров. Приходилось всё глубже зарываться в землю, чтобы найти то, что в начале каменного века лежало под ногами, в открытых выходах месторождений. Такова судьба всех невозобновляемых источников. Каменный век сменился бронзовым — и уже к третьему веку нашей эры истощились испанские оловянные рудники, олово пришлось возить из Англии.
— Тяжела и неказиста жизнь обычного статиста, — в тон ей ответил Макар.
— Не статиста, а статистика, — поправила Эмили, — статист имеет такое же отношение к статистике, как морская свинка к морям и свиноводству.
— Да, в этом я не силён, — признался Макар, — для меня это совершенно новая область. Раньше я и не представлял, насколько статистика далека от новостной повестки. Буквально разные планеты. О квадроберах сегодня кричат из каждого утюга, как будто из меньшинства они вот-вот станут большинством. А для статистики их вообще не существует; какое-то невнятное шебуршание ниже статистической погрешности.
— Ну и отлично, — сказала Эмили, — значит, новые люди не будут ходить на четвереньках. А кто сейчас в топе твоей таблицы? Наркоманы? Хикки? Сильные независимые женщины?
— Если бы, — вздохнул Макар. — Мигранты. Вот где лавинообразный рост. В 1970-ом году их было около 85 миллионов, в 1990-ом — 153, а в 2020-ом уже 281. Это почти четыре процента от всего населения планеты — можешь себе представить?! Причём движется эта лавина всегда в одну сторону, и с каждым годом её давление только возрастает.
— М-да, — протянула Эмили, — я и не думала, что всё зашло так далеко…
— Может, ещё обойдётся, — попытался успокоить её Макар, — едут-то в основном в богатые страны, где сытно и сравнительно безопасно. Стремление к комфорту перевесит агрессивные установки, мигранты постепенно приспособятся и станут своими в новом доме. Ассимилируют. Растворятся в общем плавильном котле, как говорят американцы.
— Это в идеале, — возразила Эмили. — Принятие или растворение — лишь одна из трёх возможных форм аккультуризации.
— А по-русски? — спросил Макар.
— Один из трёх типов ответа культуры-реципиента на влияние доминантной культуры-донора. Кроме него возможны также адаптация или вливание, а также реакция — то есть тотальное неприятие. Принимающие страны, конечно, надеются на растворение — потому что культура-донор сама по себе чрезвычайно притягательна для мигрантов. Отторжение возникает, если культура-реципиент имеет достаточно развитую религию, а её представители считают местных существами гораздо ниже себя — недочеловеками или вообще не людьми. Тогда мигранты не вливаются в социум, но образуют обособленные анклавы, где живут по своим законам. Трайбализм — очень плохой вариант. Взрывоопасный. Хотя вероятность взрыва, скорее, вопрос количественный.
Макар взглянул на экран.
— Так, для справки. О количестве. На сегодняшний день в Эмиратах 88 процентов населения — мигранты.
28
Николай покинул гостиницу утром и вернулся только к обеду.
— Собирайтесь, — сказал он друзьям, — вечером переезжаем. Я снял квартиру в том же подъезде, что и Эмили, только на втором этаже.
— Зачем? — спросила Бестия. — Нам и тут неплохо.
— Ты только не обижайся, — попросил Николай, — ты хороший друг и безупречный демон-хранитель. Но передавать через тебя информацию всё равно что играть в испорченный телефон.
— Да, Беся, — поддержала друга Кузя, — ты привносишь в речь столько личного, что трудно отделить выводы Макара от твоих эмоций.
Чертовка обиженно надула губы.
— Тоже мне, нашли беспристрастного аналитика! Да ваш Макар сидит на гормонах плотнее, чем наркоман на герыче! Особенно сейчас, когда они с Эмили…
— Вот и не надо умножать искажения, их и без того хватает, — перебила её Кузя.
Вечером друзья переехали в трёхкомнатную квартиру, наспех распаковали скромный багаж и поднялись на пятый этаж. Эмили провела их в комнату, усадила на раскладной диван и опустилась в кресло напротив. Макар оторвался от экрана и тоже развернул кресло. Чертовка заняла своё любимое место на подоконнике.
— Что нового? — спросил Николай. — Кто сегодня в топе?
— Мигранты, — ответила Эмили. — Эта лавина растёт так быстро, что принимающие страны не успевают её переваривать. Озвучить цифры?
— Не надо, — ответил Николай, — и так понятно. Это и без статистики видно, на бытовом уровне. Но не думаю, что мигранты — те самые новые люди, о которых говорила Беся.
— А почему нет? — спросила чертовка. — Как раз ими сейчас и заменяют прежних людей, не оправдавших чьих-то ожиданий. Мигранты мобильны, активны, мотивированы. И репродуктивная стратегия у них иная, более агрессивная. R-стратегия, если это вам о чём-то говорит. Высокая рождаемость и раннее взросление позволяет им быстро занимать всё новые жизненные пространства.
— Это верно только в первом поколении, — возразила Кузя, — а уже во втором рождаемость выравнивается и приближается к средней по стране. Нет, мигранты, при всех своих отличиях, на роль новых людей не годятся.
— Боишься, что обвинят в расизме? — съехидничала чертовка.
Кузя погрозила ей пальцем.
— Не дури! Ты подколоть меня хочешь или что-то узнать?
— Молчу, молчу! — чертовка прикрыла лапами ухмыляющийся рот. — Где уж нам, бесенятам, понять белковых! Наше дело — лаптем хтонь хлебать да онучами хмарь разгонять!
29
Макар растянул рот до ушей и захлопал в ладоши.
— Узнаю нашу чертовку! Как же нам тебя не хватало!
Бестия опустила глаза, изображая скромного ангелочка.
— Не смущай барышню! Расскажи лучше о ваших планах.
— Пока ничего определённого, — ответил Макар, — для начала добавлю в программу фильтры на миграционные процессы. Может быть, тогда что-то отловим.
— Отлично, — сказал Николай, — работайте.
Макар застучал по клавишам. Вскоре программа была перезапущена и началось формирование новой таблицы.
— Что, что там? — чертовка спрыгнула с подоконника, подошла к столу и заглянула в экран.
— А ты на кого ставишь? — спросил Макар.
— На самокатчиков.
— Шутишь!
Макар вывел на большой экран таблицу с новыми результатами.
— В сегодняшнем забеге побеждают участники квир-сообщества. К сожалению, обычно они выступают единым фронтом, и провести разбивку по категориям не получится. Но общее количество впечатляет. В Сан-Франциско, например, их уже больше пятнадцати процентов. Это почти каждый шестой! То есть если в классе тридцать учеников, то пятеро из них выберут ненормативное сексуальное поведение. Такого роста ещё не было, во всяком случае, в период наблюдений. Статистики по человечеству нет, потому что во многих регионах ненормативный секс криминализирован; но там, где подсчёты ведутся, рост очевиден. Берём в разработку?
— Даже не знаю, — с сомнением ответил Николай, — с квирами всё как-то слишком мутно. В одних странах перверсии запрещены, в других разрешены, но не поощряются, а в третьих участникам сообщества даже положены какие-то привилегии. Но опросы везде ведутся так, как будто речь идёт о чём-то нейтральном. Я уж не говорю об отсутствии разбивки, которое окончательно всё запутывает.
— Так какой вывод? — спросил Макар. — Отбрасываем версию?
— Пока откладываем, — ответил Николай, — для окончательного решения у нас нет достаточных данных. Продолжим сканирование. Что сейчас с рождаемостью? Если человечество действительно разделяется на два вида, то, возможно, ответ именно здесь.
Макар ввёл новые критерии поиска и перезапустил программу.
30
Чертовка склонилась над столом, нетерпеливо постукивая по пластиковому покрытию наманикюренными коготками.
— Как там наша «новая нефть»? Качается?
— Да, пока население растёт, — подтвердил Макар, — но есть нюанс. Основной прирост идёт за счёт африканских стран, расположенных южнее Сахары. Небольшой прирост также дают Ближний Восток, Индокитай, Южная Америка. Но в остальных странах идёт заметный спад; даже Индия и Китай, традиционно перенаселённые, уже не обеспечивают воспроизводство населения.
— Даже Китай? — удивилась Эмили.
— Особенно Китай. Для сохранения численности на постоянном уровне суммарный коэффициент рождаемости должен быть не ниже 2,1 ребёнка на женщину, а в Китае он уже упал до 1,28. При том, что ещё в шестидесятых он доходил до 6,2. Не слабо, да? Но бывает и хуже — в Гонконге этот коэффициент равен 0,87, а в Южной Корее — 0,84. И это без учёта того, что показатель 2,1 рассчитывался для стран, сбалансированных по возрастному составу; для стран «стареющих» он должен быть гораздо больше. А сегодня «стареют» все развитые страны. При этом за последние шестьдесят лет их суммарный коэффициент рождаемости упал с 3,3 до 1,5. Тенденция, мне кажется, чётко просматривается. Недалеко то время, когда население Земли начнёт уменьшаться.
— Да, ребята, — сказала Кузя, — с вами не соскучишься. Я всегда верила в магическую силу слов; но вы постоянно доказываете, что числа убеждают сильнее. Причём я ведь знала про второй демографический переход. Прочитала и забыла, как очередную надуманную страшилку, не стоящую внимания. Просто не представляла, насколько у нас всё плохо.
— Полный песец! — прокомментировала чертовка.
— Для экономики Инферно — точно, — подтвердила Кузя, — да и для экономики Элизиума, подозреваю.
— Как и для нашей, — добавил Макар. — Мы ведь уже говорили — эта пирамида или растёт в прогрессии, или рушится. Сокращение притока производителей и покупателей — катастрофа для экономики, основанной на ссудном проценте.
— А я считаю, что это не катастрофа, — возразила Эмили. — Наоборот, произойдёт естественное выравнивание населения. Людей сейчас действительно слишком много, биосфера нас едва выдерживает. А если экономика при этом начнёт загибаться, то тем хуже для модели ссудного процента. Значит, надо менять модель, только и всего.
— На что менять? — спросил Макар. — У тебя уже есть идеи?
— Нет, я же не экономист. Возможно, вместо непрерывного задирания процента, придётся поступить с точностью до наоборот — ввести отрицательный процент. Чтобы приумножались только «работающие» деньги, а лежащие на вкладах мёртвым грузом постепенно сгорали. Тогда Форды будут процветать, а Гобсеки разоряться. Или ввести цифровые деньги с ограниченным сроком годности, когда неистраченный к определённому сроку остаток будет сгорать мгновенно. Но всё это, конечно, надо просчитывать — а не экспериментировать на людях, как мы привыкли.
31
Макар оторвался от экрана и повернулся к друзьям.
— Ещё идеи есть?
— Посмотри статистику по психическим расстройствам, — посоветовала Кузя, — судя по тому, как кошмарили людей во время пандемии, там должны быть заметные всплески.
— Обязаны, — согласился Макар, — только что это нам даст? Ты же не думаешь, что психбольные и есть новые люди?
— Я думаю, мы должны проверить все версии, — ответила Кузя. — А с психическими отклонениями не всё так просто. В прошлом веке, например, существовало направление в антипсихиатрии, адепты которого даже шизофрению считали здоровой реакцией на нездоровую жизнь в больном обществе.
— Серьёзно? — не поверил Макар.
— Нет, серьёзно их, конечно, не воспринимали. Это просто иллюстрация, наглядный пример. Я имею в виду, что если поведение новых людей будет отлично от нашего, оно может показаться нам психическим отклонением. И тогда оно проявится в статистике.
— Хорошо, — согласился Макар, — сейчас посмотрю. Но сомневаюсь, что новых людей стоит искать среди алкашей.
Эмили удивлённо посмотрела на него.
— Ты что, считаешь алкоголизм самым распространённым расстройством?
— А разве нет? — спросил Макар.
— Отнюдь. Депрессия — болезнь века. И тревожные расстройства. Впрочем, сейчас сам увидишь.
Макар вгляделся в экран, на который программа уже выводила новую таблицу.
— Ого! По данным ВОЗ, сегодня психические расстройства есть у каждого пятого.
Он прищурился и посмотрел на друзей.
— А нас как раз… Ахтунг! Он среди нас! Колитесь, чистосердечное признание облегчает лечение!
— На меня не смотри! — сказала Бестия. — Чертенят ваш ВОЗ нигде не учитывает.
— Так что там по цифрам? — спросила Кузя.
— Если на круг, какое-то расстройство сейчас есть у каждого пятого, — ответил Макар, — а после семидесяти пяти будет уже у каждого второго. И с пандемией ты угадала — с девятнадцатого по двадцать третий год количество психических заболеваний в США увеличилось на сорок процентов. Это по самым скромным подсчётам — потому что сексуальные девиации к психическим расстройствам у них не относят. На последнем проходе я снял квир-фильтры — и ничего не изменилось.
— Действительно на сорок? — спросила Эмили.
— На тридцать девять и восемь, если точнее, — ответил Макар, — Спасибо ВОЗу за наше психическое здоровье.
— Я думаю, эту версию можно отбросить, — подвёл итог Николай, — у кого-то есть возражения?
— Нет, — ответил за всех Макар.
А потом ухмыльнулся и добавил:
— Иначе нам придётся считать ВОЗовцев прогрессорами, штампующими новых людей в промышленных масштабах.
32
Чертовка подошла к Макару сзади и положила лапу ему на плечо.
— Какой у тебя план? Снова поставишь фильтр на Биврёст?
— На что?
— Уже забыл? — удивилась чертовка. — Биврёст — это радужный мост в Асгард. Красная часть его спектра — огонь, пожирающий незваных гостей, вступивших на этот путь. Да хватит уже тупить, проснись наконец! Это была метафора. Фильтр на квир, конечно.
— Даже не знаю, — ответил Макар, — есть ли смысл в этих поисках. Не ищем ли мы то, чего в нашем мире ещё нет. Мне кажется, если бы сегрегация произошла, мы бы это заметили уже на бытовом уровне. Да ты ведь и сама в этом не уверена, разве нет?
— Я в другом уверена, — ответила чертовка, — если сегрегация ещё не совершилась, значит, она совершится буквально завтра. Потому что ваша цивилизация упёрлась в неразрешимые проблемы, и по-другому вам их не решить. Ваша экономика требует постоянного расширения рынка — а он уже занял всё возможное пространство, дальше расти ему просто некуда. Население развитых стран, обладающее производственными навыками, неуклонно сокращается; при этом общее население Земли так же неуклонно растёт — за счёт масс, такими навыками не обладающих. Ресурсы планеты уже на грани истощения — а это неизбежно приведёт к попыткам глобального передела и множеству локальных войн. Ты ведь не о таком будущем мечтаешь? Тогда поднимай свою белковую задницу и правь свой грёбаный код!
— Не надо меня лечить! — огрызнулся Макар. — Говоришь ты красиво, но неубедительно. С чего ты решила, что ресурсы планеты истощены? На наш век хватит, ещё и внукам останется!
— Уверен?
Чертовка приблизилась к Макару вплотную и посмотрела в упор, сузив зелёные глаза.
— Вы, неразумные сапиенсы, пожираете всё вокруг себя, как саранча. Давай-ка я расскажу тебе кое-что из вашей славной истории. Помнишь любимый слоган апологетов зелёной энергетики: «Каменный век закончился не потому, что кончились камни»? Им это кажется ужасно смешным; но правда в том, что камни, пригодные для изготовления ножевидных пластин, действительно закончились довольно быстро. Булыжников вокруг немеряно, но вряд ли ты споткнёшься о кварц, обсидиан, жёлтый кремень или яшму. Ещё десять тысяч лет назад эти камни стали дефицитом и основной валютой меновой торговли. На Ближнем Востоке обсидиан добывался всего в трёх карьерах. Кремнёвые шахты постоянно углублялись, и к концу неолита глубина некоторых доходила до двадцати метров. Приходилось всё глубже зарываться в землю, чтобы найти то, что в начале каменного века лежало под ногами, в открытых выходах месторождений. Такова судьба всех невозобновляемых источников. Каменный век сменился бронзовым — и уже к третьему веку нашей эры истощились испанские оловянные рудники, олово пришлось возить из Англии.
