ПРОЛОГ
Петербург, май 1812 года
Ночь выдалась чудесная: тихая, лунная, безветренная. Именно такой и должна быть ночь любовных утех. Однако кому утехи, а кому терзания да муки ревности. И ладно бы, одной ревности. Хуже, когда вместе с сердцем страдает самолюбие. Ведь как получилось? Вытащил женщину из нищеты, из самого натурального ничтожества, а она взяла да и предпочла тебе другого. Да еще кого? Мальчишку, щенка, нахального лоботряса, с которым и соперничать унизительно! До чего же несправедливо устроен наш грешный мир…
Так размышлял сорокапятилетний дворянин Степан Иванович Остолопов, крадясь в третьем часу ночи к покоям пасынка.
Тем временем не чаявшая грозы влюбленная парочка нежилась в постели. А попутно вела разговор, весьма любопытный для притаившегося за дверью ревнивца. Начала его молодая актриса Мари Абрикосова, или, как звали ее до поступления на сцену, Марья Трифоновна Бузыгина.
– Макс, золотко мое, – проговорила Мари, – ты не находишь, что твои покои обставлены старомодно? Эту громоздкую мебель пора выбросить. И обои… Сейчас в моде бледные цвета. Тебе, знатному дворянину, неприлично жить в таком убожестве.
– Да как будто я не знаю сам, – невесело усмехнулся семнадцатилетний князь Максим Шаховской. – Все я знаю, да поделать ничего не могу. Проклятый Остолоп решительно не желает давать мне денег. И без толку взывать к его совести, напоминая, что денежки-то эти – мои.
– Какая несправедливость! – возмущенно воскликнула Мари. – И почему у нас такие дурные законы? Родители оставляют человеку приличное состояние, а он не может им пользоваться до совершеннолетия. Ужасно несправедливо! И досадно. Нет, в самом деле, как это досадно, – продолжала Мари, все более горячась. – Я, такая молодая, красивая, должна терпеть подле себя несносного борова. А как бы мы славно устроились, если бы ты мог распоряжаться наследством! Я бы перестала скрывать нашу связь, и все мои товарки лопнули бы от зависти. Ведь одно дело – быть любовницей обычного дворянина, и совсем другое – родовитого князя. Вот тогда бы мне точно дали главную роль в спектакле!
– Не печалься, любовь моя, главную роль я тебе добуду, – успокоил ее Максим. – Ведь мой родственник – известный драматург.
– Ты попросишь его?
– Клянусь мужским достоинством моего отчима!
Молодые люди рассмеялись, а затем Мари, попросив Максима наполнить бокалы вином, вернулась к разговору.
– Нет, все-таки Остолопов – ужасная свинья, – с чувством продолжала она. – Держать пасынка в черном теле! Хоть бы людей постыдился, если у самого совести нет. Но о чем я толкую? Он ведь и со мной скуп. Наобещает с три короба, а получишь всего да ничего. Водит меня за нос, словно провинциальную дурочку!
– Утешайся тем, что не остаешься у него в долгу, – лукаво заметил Максим. – Вспомни: сколько раз ты ему рога наставляла?
– Да уж точно, немало! – со смехом подхватила Мари. – И с каждым днем они становятся все ветвистей. Так что скоро наш Остолоп станет цепляться ими за потолок…
Такого надругательства Степан Иванович уже стерпеть не мог. Яростно зарычав, он отступил от дверей, а затем вышиб ударом плеча непрочную задвижку и вломился в комнату.
– Мерзавцы! – зашипел он, потрясая в воздухе кулаками. – Так-то вы благодарите меня за заботы? Погодите, я вам сейчас задам…
– Спаси меня, золотко! – испуганно вскрикнула Мари, спрыгивая с кровати и отбегая в дальний угол комнаты. – О, мадонна, он сейчас прибьет нас!
– Не бойся, все будет хорошо, – пробормотал Максим, торопливо натягивая рубашку и лосины. – Ну-ну, папенька, не надо так горячиться! – бросил он Остолопову. – А то от волнения удар может хватить. Так и помрете, не успев попользоваться доходами с моих имений.
– Щенок неблагодарный! – яростно шипел Остолопов, наступая на пасынка. – В наследство захотел вступить? Что ж, будет тебе наследство! Ни гроша от меня не получишь до совершеннолетия! Копеечки медной не дам, с голоду будешь подыхать, не пожалею!
<img alt="" src='
' title="" />– Вот, черт возьми, влип, – прошептал Максим, отступая. – Эх, недаром ведь говорят, что связи с актрисами не доводит молодых людей до добра! Ну да теперь поздно сожалеть. А ежели так, то…
Обернувшись, он сорвал с настенного ковра две шпаги и бросил одну из них отчиму. Затем встал в фехтовальную позицию и азартно воскликнул:
– А ну, папенька, защищайтесь, коли вам дорога жизнь!
– Это еще что? – пробормотал Остолопов, недоуменно рассматривая оружие. И тут же отчаянно выругался, получив укол шпагой в филейную часть.
– Есть! – воскликнул Максим. – Следующий выпад за вами.
– Щенок! – в бешенстве вскричал Остолопов. – Да ты на кого руку поднял? На человека, столько лет заменявшего тебе отца?!
– Давайте, давайте, – подзадоривал его Максим. – Покажите, как вы умеете сражаться за даму своего сердца.
– Ну держись, стервец!
Издав воинственный рык, Остолопов бросился на пасынка. Однако Максим успел вовремя отскочить, и шпага Степана Ивановича врезалась в дверь шкафа, да так глубоко, что застряла там. И Максим немедля воспользовался затруднением противника. Пока Остолопов возился со шпагой, он подскочил к нему сзади и нанес несколько легких ударов в его многострадальную филейную часть.
– Убью стервеца! – завопил Остолопов, выдергивая шпагу и бросаясь в новую атаку.
– Да он, похоже, настроен весьма решительно, – пробормотал Максим, поспешно отступая назад. – Пора положить этому конец.
Увернувшись от выпада противника, он забежал Остолопову за спину. А затем выбил из его руки шпагу и приставил к пояснице клинок.
– Не двигайтесь, сударь! – предостерег он, когда Остолопов попытался нагнуться за шпагой. – Иначе я насажу вас на свой клинок, как перепела на вертел. И учтите, дорогой папенька, я вовсе не шучу!
На какое-то время в комнате повисло молчание, нарушаемое лишь громкими оханьями мадемуазель Абрикосовой.
– Эй, Максимка, ты что? – робко осведомился Степан Иванович, пытаясь повернуть голову и заглянуть пасынку в глаза. – Господь с тобой, дитятко, опомнись! Подурили маленько и хватит. Не ссориться же нам, ей-богу, из-за продажной девки.
– Но-но! – Мари смерила Остолопова надменным взглядом. – Выбирайте выражения, сударь!
– Да что ж это такое творится? – взмолился Степан Иванович. – Ну полно, Максим, не дури! Убери от меня это проклятое острие, а то ведь, не ровен час, и вправду беда случится.
– Не дергайтесь, так и не случится, – невозмутимо отвечал Максим. – Уразумели? Прекрасно. А теперь медленно поворачивайтесь и идите в коридор. Да не вздумайте поднять шум, а то, клянусь честью, продырявлю!
– Господи, да что ж это… – запричитал Остолопов, но, почувствовав легкий укол в поясницу, благоразумно замолк и послушно двинулся к дверям.
– Мари, – бросил Максим, – быстро одевайся, хватай мою одежду и найди веревку в шкафу. А потом – за нами, в кабинет Остолопа.
– В кабинет? – насторожился Степан Иванович. – Зачем это, сынок?
– За своим добром, папенька, – ласково пояснил Максим. – Ключ от сейфа, я надеюсь, у вас при себе?
– От сей… – от сильнейшего волнения Остолопов не мог говорить.
– Открывайте, – приказал Максим, войдя в кабинет. – Ну же, быстрей, что вы возитесь! Хорошо. А теперь мы отойдем в сторону и пропустим вперед Мари.
В сейфе обнаружился увесистый мешочек с монетами. Не мешкая, Мари схватила его и опустила в карман плаща Максима.
– Грабят! – протянул Остолопов. – Средь бела дня грабят, лиходеи!
– Во-первых, сейчас вовсе не день, а ночь. А во-вторых, милый папенька, грабят – это когда чужое берут, – пояснил Максим. – А когда берут лишь свое, это не ограбление, а справедливое и законное действие.
– Законное?! – возмущенно вскинулся Остолопов. – Ну, постой, стервец. Натравлю на тебя полицию, тогда поглядим…
Он приглушенно ойкнул, почувствовав очередной укол шпаги.
– Ах ты, старый мерзавец, – ласково упрекнул его Максим. – И как тебе только не совестно угрожать мне полицией? Ладно, хватит болтать. Мари, где веревка? Нужно хорошенько связать его, чтоб не поднял тревогу.
– Неблагодарный сын! – проблеял Остолопов.
– Да умолкни ты, наконец! – прикрикнул Максим. – Садись в кресло. В это, возле стола. Мари, привязывай его крепко! Так. А теперь поищи какую-нибудь тряпицу и заткни Остолопову рот.
– Злодеи! – в последний раз проблеял Степан Иванович.
– Все, – выдохнул Максим, убедившись, что отчим надежно привязан. – Теперь осталось одеться и заложить карету. Ну, папенька, прощайте! Счастливо оставаться. И смотрите, – он покачал перед носом Остолопова шпагой. – Не вздумайте бросаться в полицию, когда вас развяжут. Я еду в свой полк. Командир меня может защитить. А вот я вам тогда не спущу, – чмокнув отчима в лоб, он ушел.
Вскоре удобная дорожная карета, запряженная четверкой лошадей, отъехала от особняка и покатила по набережной Фонтанки.
– Ну-с, и куда мы теперь? – растерянно поинтересовалась Мари. – Мне придется бросить театр: когда хочешь, Остолопов упрячет меня в тюрьму!
Максим ободряюще потрепал ее по макушке.
– Забудь о театре, моя радость. Все равно, большого таланта у тебя нет, а получать роли через любовников можно не всегда. Лучше поезжай со мною в Москву и займись каким-нибудь выгодным дельцем. Скажем… – он задумался, – открой модную лавку! Вкус к нарядам у тебя имеется, а денег на обустройство я дам.
– В любом случае, выбирать мне теперь не приходится, – со смехом отозвалась Мари. И устроившись на обитом бархатом сиденье, прислонилась к плечу Максима и задремала.
ГЛАВА 1
Смоленская губерния, февраль 1817 года
Свернувшись калачиком в кресле, Ольга Чижевская хмуро смотрела в окно. Сразу за домом начиналась просторная лужайка, обсаженная с двух сторон липовыми аллеями. За лужайкой виднелся замерзший пруд с покосившимся от времени розовым деревянным павильоном, а дальше тянулся парк – привычная, опостылевшая картина.
Правда, летом парк выглядел чудесно. А также ранней осенью, поздней весной и в морозную зимнюю погоду. Но сейчас, как назло, стояла оттепель. Солнце уже неделю не показывалось из-за серых туч. Несносный ветер согнал с деревьев весь снег, обнажив темные стволы. Словом, день выдался унылым и мрачным.
– Вот и моя жизнь такая, – грустно промолвила Ольга. – Безнадежно-тоскливый зимний день…
– Что ты говоришь, милочка? – встрепенулась ее тетушка Анна Егоровна, задремавшая над рукодельем. – Тоскливый день? И, правда твоя, эта проклятая оттепель надоела! Все раскисло, боишься со двора выехать, чтобы где-нибудь не увязнуть. Сидим восьмой день взаперти: ни в картишки с соседями перекинуться, ни посплетничать.
– Кушать подано, – объявил заглянувший в гостиную дворецкий.
– Наконец-то! – обрадовалась Анна Егоровна. – А то я боялась, что наш гусь до вечера не стушится. Идем, Оленька, пока обед не простыл.
– Да какая мне разница, – проворчала Ольга, неохотно поднимаясь с кресла. – И вообще, больно нужен мне ваш противный гусь!
– Отчего же противный? – возразила Анна Егоровна. – Вовсе не противный, а вкусный. Между прочим, его прислал твой давний ухажер, Терентий Наумыч Бобров!
Пропустив мимо ушей последнюю реплику, Ольга пошла в столовую. Там уже находился ее дядюшка Тихон Васильевич Киселев. Первая половина трапезы прошла в тишине, нарушаемой лишь звяканьем вилок о тарелки да похвалами Анны Егоровны в адрес замечательного гуся. И лишь за десертом тетушка решилась возобновить прерванный разговор.
– Нет, что ни говори, а приятный человек наш Терентий Наумыч, – она выразительно глянула на племянницу. – Не жадный, но хозяйственный, домовитый. За таким, милочка моя, не пропадешь. И имение хорошее – четыреста душ.
Ольга раздраженно вздохнула.
– Вы опять начинаете, тетушка? Да сколько же можно повторять! Не пойду я за вашего Терентия. Не пой-ду!
– А за Антона Кирилыча Мухина?
– И за Мухина не пойду.
– Но почему? Ладно, я согласна, Терентий Наумыч и впрямь не совсем подходящая для тебя партия: необразован, грубоват, да и возраст… А вот Антон Кирилыч Мухин – самое то! Молод, собой недурен и такой смирный, почтительный, – Анна Егоровна издала мечтательный вздох. – Вот уж про кого сказано: мухи не обидит.
– Да ведь на то он и Мухин, чтоб мух не обижать, – усмехнулась Ольга. И еще решительней повторила: – Нет, тетушка, как хотите, а за Мухина я не пойду. Ну, сами посудите: зачем мне супруг, которого я даже уважать не смогу?
– Да, помилуй, отчего ж его нельзя уважать?
– Оттого что он – подкаблучник!
Анна Егоровна недоуменно пожала плечами.
– Но ведь это славно! Будешь им помыкать, как захочется.
– Да на что он мне сдался, чтоб им помыкать? Вот велика радость!
– А то будто нет! – сердито воскликнула тетушка. – Ладно, Бог с тобой. Не хочешь Мухина, выходи за Валобуева.
– Еще лучше! Такой же подкаблучник да вдобавок и любитель выпить.
– Зато образован больше других. А, Тихон Василич? – Анна Егоровна посмотрела на мужа, ища поддержки. – Ну скажи, ведь правда, что Валобуев – умный человек?
Тихон Васильевич откашлялся.
– Да уж, – пробормотал он. – Валобуев – малый не дурак. Но и дурак не малый…
– Да сам ты дурак! – рассердилась Анна Егоровна. – Племяннице двадцать второй год, а он сидит и не чешется. Что смеешься? – обернулась она к Ольге. – Вот останешься в девках, тогда не до смеха будет. Я ночей не сплю, все думаю, как тебя пристроить, а ты… Неблагодарная!
– Не сердитесь, тетушка, – примирительно сказала Ольга. – Я очень признательна вам за заботу, поверьте. Да только, что ж я могу поделать, если во всей округе нет ни одного приличного жениха?
– Да как же ни одного, когда целых три! А раньше было еще больше. Вот только, пока ты привередничала, твои подружки всех их расхватали. И этих подхватят, поверь! А ты, милочка моя, опять останешься с носом.
Бросив на племянницу красноречивый взгляд, Анна Егоровна вышла.
– Ничего, Оленька, не печалься, – утешительно промолвил Тихон Васильевич. – Встретишь ты еще своего принца.
– Принца? – усмехнулась девушка. – Где? В этой глуши? Нет, в нашем захолустье принцы не водятся. Здесь обитают лишь Мухины, Бобровы да Валобуевы. А принца… принца нужно искать в других краях.
Вскочив со стула, Ольга в волнении заходила по комнате.
– Боже мой, дядюшка, – проговорила она с нервным смешком. – Да разве… разве о такой жизни я когда-то мечтала? Разве думала я, что проведу свои лучшие годы в глуши? И что мне придется выбирать мужа среди трех деревенских олухов!
– Да уж, – протянул Тихон Васильевич. – Перспектива малоприятная.
– А кто, кто во всем виноват? – продолжала Ольга, все более распаляясь. – Он – этот ненавистный Бонапарт! Это он спалил мое именье и сделал меня бесприданницей. И вот, вместо того чтобы блистать на столичных балах, я провожу вечера в обществе наших скучных соседей. Ужасно! Чудовищно! Нес…
Она не договорила, потому что в комнату влетела Анна Егоровна.
– Ну, Оленька, хватит бездельничать, принимай гостей, – торжественно объявила она. – Подружка твоя к нам пожаловала, Зинка Лопухина!
– Боже! – заметалась Ольга. – Вот уж не ждала! Где она сейчас?
– Пошла в гостевую спальню, чтобы привести себя в порядок с дороги, – иронично изрекла Анна Егоровна. – Не иначе, задумала поразить нас, провинциалов, какой-нибудь новомодной причудой.
