Видишь, ли, я тогда многим нравился. Знатен, богат, красив, силен… Девушки летели ко мне, как бабочки на свет, а я не любил никого. А её… Я принимал её ласки как должное, слушал слова о том, как она меня сильно любит… Она была одной из многих, кого я приближал, а потом забывал. Она мне отомстила… Прокляла страшным заклятием посмертия. И сейчас я заперт в холоде, не могу выйти, а кто приближается ко мне, замерзает от стужи моего сердца.
- Бедный, - вырвалась жалость к этому одинокому и несчастному мужчине, который страдает двести лет. – Но ведь нельзя заставить любить…
А Алькор захохотал на мои слова:
- Не надо, девочка! Я воспринимаю своё наказание, как должное. Заставить любить нельзя, но я пользовался любовью к себе. Она заплатила жизнью за проклятие, вложила всю свою силу, а ведь могла любить с этой силой меня, если бы я сразу понял, что и она была дорога мне. Сам виноват.
- И нельзя снять проклятие?
- У меня пока не получается. За эти годы я научился только ментально уходить из своего леса, да ненадолго сдерживать силу проклятия, иначе бы у меня не получилось спасти вас от разбойников.
- Но у проклятия всегда есть условие, выполнив которое можно от него избавиться! – поделилась я своими знаниями, правда, услышанными в сказке деда Есея.
- Есть, вот только мне их не сказали, - горестно ответил маг. – Ладно, Малина, надеюсь праздных разговоров достаточно? Будем учиться?
- Будем. Только вы не ответили, почему меня взялись учить? – допытывалась я.
- Я, когда разумом научился покидать свою тюрьму, ментально интересовался мыслями ближайших соседей, так как далеко не получается. Только о чем могут думать крестьяне? О грядках, пашне, сене, коровах, дровах… Скучно… А тут ты с раскрывающимся даром магии древней крови. Молодая, не взлетевшая драконица-малолетка, у которой и мыслей нет учиться. Вот я и пришел тогда к тебе во сне первый раз.
- А почему ночью? Днем вы не можете со мной ментально говорить?
- Ночью все спят, и мысли людей спят, нет никаких помех, так легче общаться, - пояснил Алькор.
- А я как с вами говорю? Тоже ментально?
- Умная девочка! И ты можешь, даже на такое расстояние, как Проклятый лес, ведь я там сейчас. Все драконы в разной степени менталисты.
И меня учили правильно контролировать распределение сил при растягивании щита.
…
А потом был разговор с мамой. Она нашла мои тетради с записями. Прятать особо негде было. Все лежало под моим матрасом. Летом я хранила своё богатство у Есея. Там и записи вела, укрывшись в кустах малины, когда дед после обеда отдыхал. А осенью притащила домой.
Пришлось матушке все рассказать. Кроме того, что это мой ночной учитель и есть монстр из Ледяной чащобы. По мере моего повествования она становилась все бледнее, задрожали руки. Увидев, что мама от переживания сейчас потеряет сознание, я объявила:
- Ну, хочешь, я откажусь! Скажу, что бы не приходил во сне и не залезал в мою голову!
- Нет, что ты! Если он тебя учит магии и ни к чему не принуждает, не стоит отказываться, - поспешно сказала мама. – Не обращай внимания на мои вздохи, я просто испугалась за тебя, но если до сих пор от него только польза, пусть и дальше учит. Вот только не пойму, откуда он взялся.
После этой беседы у меня возникла мысль спросить у Алькора, сможет ли он помочь моей маме. Ведь он сильный маг, вдруг знает, как продлить ей жизнь. Он обещал выяснить и по возможности помочь.
С той поры я уже не пряталась, а при маме брала карандаш и тетрадь, садилась к окну, где посветлее, и записывала основное и главное, что подчерпнула из очередной ночной лекции Алькора. Даже иногда демонстрировала, чему научилась у мага.
…
Осень пролетела быстро за уборкой огорода, заготовкой и солением капусты, а еще мама сшила мне новое платье, а из старых двух «состряпала» одно. Она хотела и второй кусок ткани пустить мне на обновку, но я устроила скандал. Да, да! Скандал! Я топала ногами и кричала, что эта ткань для неё, и пусть шьет себе, а потом зарыдала. Мама успокаивала меня и согласилась шить платье для себя, но долго не начинала, пока я не пригрозила новой истерикой.
А сейчас мы в новых платьях и платках вертелись перед небольшим зеркалом, собираясь на именины к деду Есею. Зеркало было старым, потемневшим и с черными точками, но мы не замечали этого, так радовались тому, что нас пригласили. Это был первый раз, когда нас пригласили в гости! А так как идти до дома Есея прилично, он сам изъявил желание заехать за гостями. Но на именины принято дарить подарки. Я решила преподнести одну из своих новых заготовок, о которой не говорила старику. Когда ходила в лес, набрала калины, прихваченной первым морозцем, а потом залила её горячим медов в горшочках. Получилось интересное сочетание вкусов – когда на языке лопалась горьковатая ягодка, её обволакивал сладкий мед. Хотя мама и сказала, что дарить мед пасечнику смешно, но я настояла, тем более и дарить то у нас больше нечего было. А еще мама испекла пирог с грибами и картошкой.
- Ну, что готовы? – с вопросом зашел в избу старик. – Какие красавицы!
Это он уже добавил, когда я прошлась перед ним, демонстрируя наряд.
А потом мы уселись в телегу и поехали. И вот тут случилось неожиданное и неприятное. На пяточке у колодца, как назло, собрались бабы, и наше появление в компании деда Есея не осталось не замеченным. Женщины побросали ведра и застыли, а когда телега поравнялась с колодцем, их прорвало.
- Люди добрые, гляньте, кто это из своей хибары на белый свет выполз! – заблажила тетка Рудка, которая никогда не упускала возможности сказать какую-нибудь гадость в наш адрес. – Это же проклятая со своим отродьем! И куда ты их, Есей повез? Может в Ледяной лес? Давно пора.
- А нарядились-то! Платки-то новые! И где скрали? Или может гулящим платки подают?! – прокричала еще одна баба, вроде это даже мать Леськи.
От обиды я спрятала лицо за спину мамы, а та низко склонила голову, отворачиваясь от баб, но тут дед притормозил лошадку, останавливаясь.
- А где ты, Рудка, тут добрых людей увидела? Я вижу здесь одних злобных баб, которые над больной женщиной и ребенком изгаляются. А ты, Марька, - обратился он уже к матери Леськи. – Ко мне за медом не приходи больше, а в город за медом поезжай, там купишь или добрые люди подадут.
Сказал, стегнул лошадку, и мы поехали дальше, провожаемые затихшими женщинами. Но ругательства и проклятия вновь зазвучали, когда мы отъехали дальше.
- Вот ведь, сколько злобы в людях! – воскликнул пасечник. – Та же Марька. Живет бедно, мужик хворый, сами с детьми перебиваются едва-едва, а жалости к таким же, как она сама, нет. А вы не серчайте на них. Боги шельм метят.
- Да мы уже привыкли… - начала мама, но её перебил дед.
- Плохо, что привыкли. Сердце у тебя доброе, все прощаешь, а они это восприняли, как вседозволенность. Надо было с самого начала их на место поставить.
- Да как же их поставишь? И не умею я ругаться, – ответила мама. – Если бы не болела, уехала бы, а так кому мы нужны?
А дома у деда Есея был накрыт стол, стояли закуски, пахло жареной курицей, а в графин налита янтарная медовуха, которую варил сам пасечник. Плохое настроение сразу улетучилась. Я преподнесла Есею свой подарок и тут же попросила, чтобы он попробовал. Ему понравилось, и мамин пирог пришелся старику по вкусу. А после сытного обеда с поздравлениями и здравицами, где и мне налили медовухи, именинник взял в руки трехструнку и заиграл неприхотливую народную мелодию про малинку-калинку с повторяющимися незамысловатыми словами-припевами-нескладушками:
- Если прыгнуть выше крыши,
Будет видно далеко.
От работы кони дохнут.
А я к милочке пошёл.
А потом дед объявил танцы. Даже не объявил, просто сказал, продолжая наигрывать:
- Ну-ка, Малинка, порадуй старика, спляши нам.
То ли от хорошего настроения, то ли от выпитой медовухи, но я выскочила на середину горницы и затопала ногами, закружилась, а потом плавно прошлась перед дедом, поведя плечиком, вот так прямо, когда говорят, что «ступает будто пава». Откуда что взялось! Ведь я никогда не танцевала и не училась. Может во мне проснулась память народа? Я выстукивала ногами ритм, разводила и сводила руки, кружилась, а потом переступала ногами, выставляя поочередно то пятку, то носок туфельки. Кровь прилила к лицу, а мне было весело. Передо мной мелькали смеющиеся лица мамы и Есея, но в очередной раз, делая разворот, я «споткнулась» о недовольное лицо моего дяди Гната, стоящего в дверях. На полушаге я остановилась, чуть не упав, а дед, увидев гостя, прекратил играть и радостно воскликнул:
- Проходи Гнат, присаживайся, выпей медовухи за мои именины! Я любому гостю рад, - и Есей протянул дядьке стопку, которую Гнат, крякнув, опрокинул в себя, присаживаясь к столу. А я боком, боком протиснулась за спину мамы, схватив её за руку.
- Именины это хорошо, - проговорил гость, когда поздравил старика. – А то бабы к моей Ладке прибежали и давай кудахтать, что дед Есей этих, - Гнат кивнул на меня и маму. – Разодетых куда-то повез. Нехорошо поступаешь, дед! Против общества идешь. Зачем этих привечаешь? – еще один кивок в нашу сторону. – Ладно, Малинку староста попросил взять в работники, а ты вроде как удочерил. Обновы им покупаешь, деньги перед ними трясешь. А ли от старости мозги последние потерял?! – пока Гнат все это выговаривал, он вроде, как распалялся, и к последним словам перешел уже на крик.
- А ну остынь, парень, - дед Есей рыкнул в ответ. – Я тебе не твой отец, которым ты помыкаешь, и он делает все, что твоей душе угодно. Вон, даже по твоей выгоде решил сестру старику в невесты просватать, зато без приданного, и земля у тебя полностью осталась.
- Но-но, не выдумывай, - вскочил Гнат со скамьи, зашагал по горнице. – Сбежала и опозорила, в подоле ребенка притащила.
- А ты её спросил про мужа? Слушать не стали, а суждение своё сделали. Опять же с выгодой для себя, не надо о сестре и дочери её заботиться, а уж женушка как твоя постаралась очернить Рину, что только не плела, а я документы видел, что отучилась Ринка в школе на учительницу, работала в самой столице и замуж вышла. Так и написано в бумаге «Рина Тирок, что из села Весенки, расположенного между городами Иров и Мнар, и Ренир Огненный, что с Высоких гор, сочетались законным браком в храме Всех богов города Тирастоля в лето 4525 года от образования империи Тирасты». И документ на рождение их дочери Малины тоже есть, где мать и отец прописаны.
- Она опозорила нас своим побегом. Отец её тогда еще проклял, а то, что без мужа осталась, так это за её грех, - пробубнил дядька, не желая сдаваться. А мы с мамой жались друг к другу. – Пришла бы, поклонилась, покаялась, может, и простили бы её.
- Поклонов захотели, значит, - дед Есей все наседал на Гната. – Слез хотелось увидеть от женщины с младенцем, на глазах которой мужа разбойники убили?! Поглумиться над чужим горем вам в радость! Или боялись, что сестра попросит помощи, на которую раскошелиться надо?
- Это тебе деньги девать некуда, а у меня семья, работаем не покладая рук за каждый медяк, - стал жаловаться Гнат, но Есей его перебил:
- Хватит, поглумились над Риной и Малиной, больше не позволю. А услышу что плохое еще о них, костыль не пожалею, о хребтину поломаю. Передай бабам и старосте. Теперь они под моей опекой.
- Ты их еще под своей крышей пригрей, - ехидно оскалился Гнат. – И не грози. Видали мы таких. С обществом шутки плохи. Смотри, как бы сам проклятым не стал.
- И ты меня не пугай. Я старик одинокий, захотят Ринка и Малинка, пусть переезжают ко мне. У меня хата новее и теплее, опять же просторнее, не халупа, что в землю вросла. А общество это не только ты, да с пяток оголтелых баб под предводительством твоей жены. Я ведь могу и в город съездить, и в суд подать за оговор честной женщины. И тогда ваше общество всей деревней штраф платить будет в казну, да самой Ринке за обиду высужу с вас денег. Не расплатитесь всем обществом. Ты меня знаешь, Гнат.
- Я тебя услышал, дед, - зло и хрипло проговорил дядька, видимо, что-то обдумывая.
А затем, вышел их дома, хлопнул дверью. Мы боялись с мамой дышать. На мгновение установилась тишина, только позвякивали стекла в оконных рамах от удара дверью об косяк. Нарушил тишину Есей:
- Не расстраивайтесь, девоньки! Все будет хорошо. Я ведь тебя и брата твоего с пеленок знаю. Из одного гнезда, а такие разные. Вот скажи, как из добрых ребятишек, с открытыми ртами слушающих мои сказки, вырастают такие… такие… жлобы, как Гнат.
- Жизнь такая, - начала мама, но её перебил дед:
- Нет… Жизнь у всех тяжелая, но не все крысятся, не все от родной крови отказываются. Вот ты, Рина, не озлобилась, и Малинка не ведьмой растет, хотя, сколько ей в спину камней и обидных слов кидали. Так, что не защищай их по доброте своей.
Веселье закончилось, мы еще поковыряли ложками в угощеньях, чтобы не обидеть хозяина, но было тоскливо.
- Как бы не отыгрался на тебе Гнат, - с тревогой сказала матушка Есею. – Злоба из него так и выскакивает.
- И вы осторожнее, девоньки. Обходите их стороной, но если будут наглеть, мне скажите, не таитесь.
На том и стали собираться домой, старик опять отвез нас, тем более уже начало темнеть.
Вечер был не по-осеннему теплым, весь день светило солнце, прогревая воздух. Когда Есей уехал, мы вышли во двор и уселись на поленья, наблюдая закат.
- Мама, а зачем мне в деревне магия? – задала я мучивший вопрос. – Мне же её постоянно прятать придется.
- Глупышка! Да разве ты всю жизнь решила в этой глуши жить среди людей, которые тебя ненавидят и презирают? Вот встанешь на крыло и улетишь к Высоким горам, где живут драконы. Ренир обещал меня туда свозить, показать свою родину, познакомить с родней…
- Я от тебя никуда не улечу! – твердо сказала, как отрезала. – Только с тобой. Вот вместе и полетим к тем горам.
- Конечно, полетим, если я жива еще буду, - спокойно ответила мамочка, поглаживая мои волосы. – А магии настоящей в академии учиться надо. Так отец твой говорил.
- Я спрошу господина Алькора, ведь зачем-то он меня учит, книги дает…
- Спроси, спроси, - ответила мама, позёвывая. - Поздно, пойдем спать.
Последние лучи солнца скрылись за деревьями леса, небо высветили звезды, пришла ночь.
…
Алькор появился сразу, как только я закрыла глаза. Во сне, естественно, но все было опять, словно наяву, я сижу перед учителем в нашей горнице, а он стоит передо мной, окутанный снежинками. Я привычно распахнула глаза, так как была уверена, что читает он мои мысли именно по глазам. А маг улыбнулся и засмеялся:
- Здравствуй, Малина. Я только сейчас понял, почему ты так широко открываешь глаза при нашей встрече. Мне не надо в них заглядывать, чтобы узнать твои мысли. А давай сегодня поговорим о ментальной магии?!
Предложение мне понравилось, и я кивнула.
- Ментальная магия очень редкое явление, требующее больших навыков. Слабые менталисты могут только улавливать эмоции от мыслей, то есть определять радуется человек или грустит, злиться или тоскует. Но это можно увидеть и обычным магам, умеющим читать ауры. Ты ведь прочла про ауры? – отвлекся Алькор на вопрос, а я утвердительно покивала. – Так вот, более сильные менталисты уже способны более конкретно воспринимать мысли, если на человека не наложен ментальный щит, который не позволяет проникнуть в голову.
- Бедный, - вырвалась жалость к этому одинокому и несчастному мужчине, который страдает двести лет. – Но ведь нельзя заставить любить…
А Алькор захохотал на мои слова:
- Не надо, девочка! Я воспринимаю своё наказание, как должное. Заставить любить нельзя, но я пользовался любовью к себе. Она заплатила жизнью за проклятие, вложила всю свою силу, а ведь могла любить с этой силой меня, если бы я сразу понял, что и она была дорога мне. Сам виноват.
- И нельзя снять проклятие?
- У меня пока не получается. За эти годы я научился только ментально уходить из своего леса, да ненадолго сдерживать силу проклятия, иначе бы у меня не получилось спасти вас от разбойников.
- Но у проклятия всегда есть условие, выполнив которое можно от него избавиться! – поделилась я своими знаниями, правда, услышанными в сказке деда Есея.
- Есть, вот только мне их не сказали, - горестно ответил маг. – Ладно, Малина, надеюсь праздных разговоров достаточно? Будем учиться?
- Будем. Только вы не ответили, почему меня взялись учить? – допытывалась я.
- Я, когда разумом научился покидать свою тюрьму, ментально интересовался мыслями ближайших соседей, так как далеко не получается. Только о чем могут думать крестьяне? О грядках, пашне, сене, коровах, дровах… Скучно… А тут ты с раскрывающимся даром магии древней крови. Молодая, не взлетевшая драконица-малолетка, у которой и мыслей нет учиться. Вот я и пришел тогда к тебе во сне первый раз.
- А почему ночью? Днем вы не можете со мной ментально говорить?
- Ночью все спят, и мысли людей спят, нет никаких помех, так легче общаться, - пояснил Алькор.
- А я как с вами говорю? Тоже ментально?
- Умная девочка! И ты можешь, даже на такое расстояние, как Проклятый лес, ведь я там сейчас. Все драконы в разной степени менталисты.
И меня учили правильно контролировать распределение сил при растягивании щита.
…
А потом был разговор с мамой. Она нашла мои тетради с записями. Прятать особо негде было. Все лежало под моим матрасом. Летом я хранила своё богатство у Есея. Там и записи вела, укрывшись в кустах малины, когда дед после обеда отдыхал. А осенью притащила домой.
Пришлось матушке все рассказать. Кроме того, что это мой ночной учитель и есть монстр из Ледяной чащобы. По мере моего повествования она становилась все бледнее, задрожали руки. Увидев, что мама от переживания сейчас потеряет сознание, я объявила:
- Ну, хочешь, я откажусь! Скажу, что бы не приходил во сне и не залезал в мою голову!
- Нет, что ты! Если он тебя учит магии и ни к чему не принуждает, не стоит отказываться, - поспешно сказала мама. – Не обращай внимания на мои вздохи, я просто испугалась за тебя, но если до сих пор от него только польза, пусть и дальше учит. Вот только не пойму, откуда он взялся.
После этой беседы у меня возникла мысль спросить у Алькора, сможет ли он помочь моей маме. Ведь он сильный маг, вдруг знает, как продлить ей жизнь. Он обещал выяснить и по возможности помочь.
С той поры я уже не пряталась, а при маме брала карандаш и тетрадь, садилась к окну, где посветлее, и записывала основное и главное, что подчерпнула из очередной ночной лекции Алькора. Даже иногда демонстрировала, чему научилась у мага.
…
Осень пролетела быстро за уборкой огорода, заготовкой и солением капусты, а еще мама сшила мне новое платье, а из старых двух «состряпала» одно. Она хотела и второй кусок ткани пустить мне на обновку, но я устроила скандал. Да, да! Скандал! Я топала ногами и кричала, что эта ткань для неё, и пусть шьет себе, а потом зарыдала. Мама успокаивала меня и согласилась шить платье для себя, но долго не начинала, пока я не пригрозила новой истерикой.
А сейчас мы в новых платьях и платках вертелись перед небольшим зеркалом, собираясь на именины к деду Есею. Зеркало было старым, потемневшим и с черными точками, но мы не замечали этого, так радовались тому, что нас пригласили. Это был первый раз, когда нас пригласили в гости! А так как идти до дома Есея прилично, он сам изъявил желание заехать за гостями. Но на именины принято дарить подарки. Я решила преподнести одну из своих новых заготовок, о которой не говорила старику. Когда ходила в лес, набрала калины, прихваченной первым морозцем, а потом залила её горячим медов в горшочках. Получилось интересное сочетание вкусов – когда на языке лопалась горьковатая ягодка, её обволакивал сладкий мед. Хотя мама и сказала, что дарить мед пасечнику смешно, но я настояла, тем более и дарить то у нас больше нечего было. А еще мама испекла пирог с грибами и картошкой.
- Ну, что готовы? – с вопросом зашел в избу старик. – Какие красавицы!
Это он уже добавил, когда я прошлась перед ним, демонстрируя наряд.
А потом мы уселись в телегу и поехали. И вот тут случилось неожиданное и неприятное. На пяточке у колодца, как назло, собрались бабы, и наше появление в компании деда Есея не осталось не замеченным. Женщины побросали ведра и застыли, а когда телега поравнялась с колодцем, их прорвало.
- Люди добрые, гляньте, кто это из своей хибары на белый свет выполз! – заблажила тетка Рудка, которая никогда не упускала возможности сказать какую-нибудь гадость в наш адрес. – Это же проклятая со своим отродьем! И куда ты их, Есей повез? Может в Ледяной лес? Давно пора.
- А нарядились-то! Платки-то новые! И где скрали? Или может гулящим платки подают?! – прокричала еще одна баба, вроде это даже мать Леськи.
От обиды я спрятала лицо за спину мамы, а та низко склонила голову, отворачиваясь от баб, но тут дед притормозил лошадку, останавливаясь.
- А где ты, Рудка, тут добрых людей увидела? Я вижу здесь одних злобных баб, которые над больной женщиной и ребенком изгаляются. А ты, Марька, - обратился он уже к матери Леськи. – Ко мне за медом не приходи больше, а в город за медом поезжай, там купишь или добрые люди подадут.
Сказал, стегнул лошадку, и мы поехали дальше, провожаемые затихшими женщинами. Но ругательства и проклятия вновь зазвучали, когда мы отъехали дальше.
- Вот ведь, сколько злобы в людях! – воскликнул пасечник. – Та же Марька. Живет бедно, мужик хворый, сами с детьми перебиваются едва-едва, а жалости к таким же, как она сама, нет. А вы не серчайте на них. Боги шельм метят.
- Да мы уже привыкли… - начала мама, но её перебил дед.
- Плохо, что привыкли. Сердце у тебя доброе, все прощаешь, а они это восприняли, как вседозволенность. Надо было с самого начала их на место поставить.
- Да как же их поставишь? И не умею я ругаться, – ответила мама. – Если бы не болела, уехала бы, а так кому мы нужны?
А дома у деда Есея был накрыт стол, стояли закуски, пахло жареной курицей, а в графин налита янтарная медовуха, которую варил сам пасечник. Плохое настроение сразу улетучилась. Я преподнесла Есею свой подарок и тут же попросила, чтобы он попробовал. Ему понравилось, и мамин пирог пришелся старику по вкусу. А после сытного обеда с поздравлениями и здравицами, где и мне налили медовухи, именинник взял в руки трехструнку и заиграл неприхотливую народную мелодию про малинку-калинку с повторяющимися незамысловатыми словами-припевами-нескладушками:
- Если прыгнуть выше крыши,
Будет видно далеко.
От работы кони дохнут.
А я к милочке пошёл.
А потом дед объявил танцы. Даже не объявил, просто сказал, продолжая наигрывать:
- Ну-ка, Малинка, порадуй старика, спляши нам.
То ли от хорошего настроения, то ли от выпитой медовухи, но я выскочила на середину горницы и затопала ногами, закружилась, а потом плавно прошлась перед дедом, поведя плечиком, вот так прямо, когда говорят, что «ступает будто пава». Откуда что взялось! Ведь я никогда не танцевала и не училась. Может во мне проснулась память народа? Я выстукивала ногами ритм, разводила и сводила руки, кружилась, а потом переступала ногами, выставляя поочередно то пятку, то носок туфельки. Кровь прилила к лицу, а мне было весело. Передо мной мелькали смеющиеся лица мамы и Есея, но в очередной раз, делая разворот, я «споткнулась» о недовольное лицо моего дяди Гната, стоящего в дверях. На полушаге я остановилась, чуть не упав, а дед, увидев гостя, прекратил играть и радостно воскликнул:
- Проходи Гнат, присаживайся, выпей медовухи за мои именины! Я любому гостю рад, - и Есей протянул дядьке стопку, которую Гнат, крякнув, опрокинул в себя, присаживаясь к столу. А я боком, боком протиснулась за спину мамы, схватив её за руку.
- Именины это хорошо, - проговорил гость, когда поздравил старика. – А то бабы к моей Ладке прибежали и давай кудахтать, что дед Есей этих, - Гнат кивнул на меня и маму. – Разодетых куда-то повез. Нехорошо поступаешь, дед! Против общества идешь. Зачем этих привечаешь? – еще один кивок в нашу сторону. – Ладно, Малинку староста попросил взять в работники, а ты вроде как удочерил. Обновы им покупаешь, деньги перед ними трясешь. А ли от старости мозги последние потерял?! – пока Гнат все это выговаривал, он вроде, как распалялся, и к последним словам перешел уже на крик.
- А ну остынь, парень, - дед Есей рыкнул в ответ. – Я тебе не твой отец, которым ты помыкаешь, и он делает все, что твоей душе угодно. Вон, даже по твоей выгоде решил сестру старику в невесты просватать, зато без приданного, и земля у тебя полностью осталась.
- Но-но, не выдумывай, - вскочил Гнат со скамьи, зашагал по горнице. – Сбежала и опозорила, в подоле ребенка притащила.
- А ты её спросил про мужа? Слушать не стали, а суждение своё сделали. Опять же с выгодой для себя, не надо о сестре и дочери её заботиться, а уж женушка как твоя постаралась очернить Рину, что только не плела, а я документы видел, что отучилась Ринка в школе на учительницу, работала в самой столице и замуж вышла. Так и написано в бумаге «Рина Тирок, что из села Весенки, расположенного между городами Иров и Мнар, и Ренир Огненный, что с Высоких гор, сочетались законным браком в храме Всех богов города Тирастоля в лето 4525 года от образования империи Тирасты». И документ на рождение их дочери Малины тоже есть, где мать и отец прописаны.
- Она опозорила нас своим побегом. Отец её тогда еще проклял, а то, что без мужа осталась, так это за её грех, - пробубнил дядька, не желая сдаваться. А мы с мамой жались друг к другу. – Пришла бы, поклонилась, покаялась, может, и простили бы её.
- Поклонов захотели, значит, - дед Есей все наседал на Гната. – Слез хотелось увидеть от женщины с младенцем, на глазах которой мужа разбойники убили?! Поглумиться над чужим горем вам в радость! Или боялись, что сестра попросит помощи, на которую раскошелиться надо?
- Это тебе деньги девать некуда, а у меня семья, работаем не покладая рук за каждый медяк, - стал жаловаться Гнат, но Есей его перебил:
- Хватит, поглумились над Риной и Малиной, больше не позволю. А услышу что плохое еще о них, костыль не пожалею, о хребтину поломаю. Передай бабам и старосте. Теперь они под моей опекой.
- Ты их еще под своей крышей пригрей, - ехидно оскалился Гнат. – И не грози. Видали мы таких. С обществом шутки плохи. Смотри, как бы сам проклятым не стал.
- И ты меня не пугай. Я старик одинокий, захотят Ринка и Малинка, пусть переезжают ко мне. У меня хата новее и теплее, опять же просторнее, не халупа, что в землю вросла. А общество это не только ты, да с пяток оголтелых баб под предводительством твоей жены. Я ведь могу и в город съездить, и в суд подать за оговор честной женщины. И тогда ваше общество всей деревней штраф платить будет в казну, да самой Ринке за обиду высужу с вас денег. Не расплатитесь всем обществом. Ты меня знаешь, Гнат.
- Я тебя услышал, дед, - зло и хрипло проговорил дядька, видимо, что-то обдумывая.
А затем, вышел их дома, хлопнул дверью. Мы боялись с мамой дышать. На мгновение установилась тишина, только позвякивали стекла в оконных рамах от удара дверью об косяк. Нарушил тишину Есей:
- Не расстраивайтесь, девоньки! Все будет хорошо. Я ведь тебя и брата твоего с пеленок знаю. Из одного гнезда, а такие разные. Вот скажи, как из добрых ребятишек, с открытыми ртами слушающих мои сказки, вырастают такие… такие… жлобы, как Гнат.
- Жизнь такая, - начала мама, но её перебил дед:
- Нет… Жизнь у всех тяжелая, но не все крысятся, не все от родной крови отказываются. Вот ты, Рина, не озлобилась, и Малинка не ведьмой растет, хотя, сколько ей в спину камней и обидных слов кидали. Так, что не защищай их по доброте своей.
Веселье закончилось, мы еще поковыряли ложками в угощеньях, чтобы не обидеть хозяина, но было тоскливо.
- Как бы не отыгрался на тебе Гнат, - с тревогой сказала матушка Есею. – Злоба из него так и выскакивает.
- И вы осторожнее, девоньки. Обходите их стороной, но если будут наглеть, мне скажите, не таитесь.
На том и стали собираться домой, старик опять отвез нас, тем более уже начало темнеть.
Вечер был не по-осеннему теплым, весь день светило солнце, прогревая воздух. Когда Есей уехал, мы вышли во двор и уселись на поленья, наблюдая закат.
- Мама, а зачем мне в деревне магия? – задала я мучивший вопрос. – Мне же её постоянно прятать придется.
- Глупышка! Да разве ты всю жизнь решила в этой глуши жить среди людей, которые тебя ненавидят и презирают? Вот встанешь на крыло и улетишь к Высоким горам, где живут драконы. Ренир обещал меня туда свозить, показать свою родину, познакомить с родней…
- Я от тебя никуда не улечу! – твердо сказала, как отрезала. – Только с тобой. Вот вместе и полетим к тем горам.
- Конечно, полетим, если я жива еще буду, - спокойно ответила мамочка, поглаживая мои волосы. – А магии настоящей в академии учиться надо. Так отец твой говорил.
- Я спрошу господина Алькора, ведь зачем-то он меня учит, книги дает…
- Спроси, спроси, - ответила мама, позёвывая. - Поздно, пойдем спать.
Последние лучи солнца скрылись за деревьями леса, небо высветили звезды, пришла ночь.
…
Алькор появился сразу, как только я закрыла глаза. Во сне, естественно, но все было опять, словно наяву, я сижу перед учителем в нашей горнице, а он стоит передо мной, окутанный снежинками. Я привычно распахнула глаза, так как была уверена, что читает он мои мысли именно по глазам. А маг улыбнулся и засмеялся:
- Здравствуй, Малина. Я только сейчас понял, почему ты так широко открываешь глаза при нашей встрече. Мне не надо в них заглядывать, чтобы узнать твои мысли. А давай сегодня поговорим о ментальной магии?!
Предложение мне понравилось, и я кивнула.
- Ментальная магия очень редкое явление, требующее больших навыков. Слабые менталисты могут только улавливать эмоции от мыслей, то есть определять радуется человек или грустит, злиться или тоскует. Но это можно увидеть и обычным магам, умеющим читать ауры. Ты ведь прочла про ауры? – отвлекся Алькор на вопрос, а я утвердительно покивала. – Так вот, более сильные менталисты уже способны более конкретно воспринимать мысли, если на человека не наложен ментальный щит, который не позволяет проникнуть в голову.
