- Нет! Этого не может быть! – воскликнул первый игрок, у которого победа ускользнула сквозь пальцы. Он схватил софтрит и швырнул его за спину, признав тем самым своё поражение. Блестящая хрупкая фигура угодила в грудь Эливена, отскочила и упала на камни. Он осторожно поднял фишку и посмотрел через неё на окно бойницы. Яркий прямоугольник, слегка размытый, был виден сквозь гладкую фигуру сквола, отчего рот Эливена растянулся в улыбке.
- Где вы их берёте? – поинтересовался он у караульных.
- Нигде, разве что, у каждого есть свой мешочек с фишками, если он игрок, - ответил растерявшийся воин. – Раньше их вытачивали на камне, потом полировали, но сейчас нет такой необходимости. Убежище почти опустело, а таких мешков не убавилось.
Эливен ушёл, забыв вернуть одну из самых ценных фигур на поле игры в сквол караульным. Те лишь пожали плечами и озабоченно переглянулись, после чего один из них запустил руку в мешок и достал пригоршню фигур, чуть менее отполированных, чем утраченная, но имеющих на поле непоколебимую мощь. Игра закипела вновь, а про случай, свидетелями которого они только что были, никто уже и не вспоминал.
Эливен думал, куда ему пойти, но решение пришло ему внезапно, когда он проходил мимо поворота к тронному залу. Порхо может знать многое, он наверняка сунул свой нос в каждую щель, во все норы, и заглянул на многие полки в потайных нишах бывшего советника Красса. Порхо сидел на полу и жадно поедал онисов, обильно запивая их водой. Перестав жевать, он пристально посмотрел на своего гостя, но, видимо, не увидев в нём ничего интересного и нового для себя, продолжил свою трапезу.
- Послушай, Порхо…, - начал было разговор Эливен, но проныра замотал головой, давая понять, что занят более важным делом.
- Порхо, у меня почти не осталось времени…
- Орхон, - буркнул худощавый человек, надвинув на лоб капюшон.
- Что? Я не понимаю тебя, ты не мог бы повторить? – удивлённо спросил Эливен, но Порхо больше не выдавил из себя ни одного слова.
Эливен вышел из зала и побрёл по коридору, натыкаясь на стены и не замечая этого. Так он дошел до той самой комнаты, в которой разыгралась сцена, едва не погубившая жизнь Лии и его. Старая комната Лии, ярко освещённая солнцем, пустая и всеми забытая. Будучи самым светлым местом во всём убежище, она не привлекала к себе никого, не способная согреть, отталкивающая и отпугивающая своим холодом, обосновавшимся тут. Огромная щель в потолке позволяла ветру проникать внутрь и уносить с собой то немногое, что теплилось в этом воздухе, разметая пыль и песок и укладывая их новым, ровным, никем не тронутым ковром. Свет, яркий и сильный, он не обжигает кожу, безмолвный и дружелюбный, но он не одинок. Выбрав себе в напарники ледяной ветер, этот свет стал пугающим, несущим гибель, и теперь те места, где он виден, обходят стороной.
- Эливен, я тебя везде ищу. Мне сказали, что видели, как ты пошёл в этом направлении. Что с тобой? Ты трясёшься, давай уйдём отсюда, это слишком холодное место.
- Стаум, я потеряю Лию навсегда, если ничего не придумаю. Кей погибнет, а она не переживёт его смерти.
- Послушай, Эливен, мне жаль, что это происходит, но мы не в силах что-то изменить. Пойдём отсюда, ночь уже скоро.
- Я побуду ещё немного тут, - тихо произнёс Эливен, глядя на коричневую пыль, искрящуюся в гаснувшем свете. Красноватая полоска скользнула по тумбе и направилась к стене, прощаясь с этим местом до утра. Эливен протянул фишку, которую так и не выпустил из рук, к этой полоске. Свет легко проник сквозь софтрит и занял своё место на стене, продолжая ползти вверх. Пытаясь снова завладеть убегающим лучом, Эливен протянул руку выше, потом залез на тумбу и подпрыгнул вверх, но светящаяся полоска уже была недосягаема. Приблизив софтрит к глазам, он смотрел сквозь него на краснеющую над его головой щель, которая становилась фиолетовой, а вскоре и совсем исчезла из виду.
- Он будет жить, обещаю тебе, Лия! – выкрикнул в потолок Эливен, получив в ответ обжигающий холодом порыв ветра, пощёчиной ударивший его. Кто ещё посмел разговаривать о жизни, когда наступает власть холода, тьмы и вечного забвения?
Эливен бежал по тоннелю к воротам, где Стаум отдавал распоряжения караульным и проверял засовы на створках. Когда запыхавшийся юноша подбежал к воину и схватил его обеими руками за одежду на груди, Стаум понял, что дело не шуточное, произошло нечто особенное. Он заставил его сесть и успокоиться, после чего перед лицом воина то и дело стала мелькать фигура из мешка со скволом, которая так и намеревалась угодить ему в глаз.
- Эливен, успокойся, охлади свой пыл. Я просто не понимаю, что ты мне хочешь сказать, - возмущённо произнёс Стаум, поспешив отстранить руку юноши от своего лица.
- А теперь говори, что у тебя на уме, только по порядку. Зачем тебе эта фигура?
- Именно она способна дать свет и тепло маленькому Кею. И не только ему, но и всем нам! – воскликнул Эливен, снова пытаясь сунуть в лицо Стаума софтрит, но тут же получил отпор.
- Но, друг мой, каким образом этот камень может оказать всем столь редкую услугу? – осторожно поинтересовался воин, уже всерьёз забеспокоившись здоровьем своего собеседника. Но Эливен не унимался, он схватил лампу и поднёс фишку к огню.
- Свет легко проникает через софтрит, тем более - через плагмана, а теперь посмотри на это! – произнёс с восторгом победителя Эливен, снова поднеся фишку к лицу Стаума, и принялся дуть на неё.
- Что ты чувствуешь? Скажи мне, что ты ощущаешь, а? – не унимался он.
- Хм, чувствую, как кто-то потихоньку сходит с ума, хотя… Это похоже на…
- Это победа, мой друг! То, чего нам так не хватало, у нас в руках!
Стаум заворочался на камне, который служил ему сиденьем.
- Странно, но этого добра у нас всегда хватвло с лихвой. Да Порхо подтвердит, у него таких фигур огромный мешок, стоило только спросить.
- Он слишком занят, хотя, возможно, мне показалось.
- Чем этот проныра может быть занят? Пойдём, я сам всё узнаю! – заявил воин и пошёл по коридору к тронному залу, увлекая за собой Эливена.
Узкая тропинка возле одинокого трона, окружённого грунтом с торчащими сухими стеблями семирды, привносили какую-то дикость в столь величественный ранее тронный зал.
- А мы не ошиблись, что пожертвовали этим местом ради семирды. Собрали много, но могли бы и больше, если бы «кое-кто» не позволил пожирать семена, - возмущённо высказался воин, то и дело показывая в сторону поворота, где обитал Порхо. Однако, он вдруг резко остановился, позволив Эливену врезаться в свою спину, и прислушался.
- Какие-то странные звуки, похожие на стон раненого. Поспешим!
В комнате было темно, Стаум уже подумал, что ошибся, приняв за звуки нуждающегося в помощи человека что-то другое, но стоны повторились, и они были совсем рядом, под его ногами. Пошарив в запоясной сумке, он достал лампу, чиркнул камнем по стенке сосуда, прижав к ней пальцем фитиль, и в разгорающемся свете огня открылась такая картина. Порхо лежал на полу, держась за ногу, и терял остатки сознания. Лестница, приставленная к стене, возле которой он трудился, оказалась сломанной, несколько её ступеней не выдержали тяжести и переломились.
- Порхо! Ты жив? – вскрикнул Стаум, тряся бедолагу за плечо, но тот не соизволил ответить, лишь промычал что-то в больном бреду.
- У него сломана нога. Видать, давно он тут лежит, никто не услышал его крик о помощи, лампа выгорела. Если бы мы не зашли к нему, окоченел бы на полу. Давай положим его на кровать.
На следующее утро Стаум пошёл навестить больного. Порхо был бледен, его взгляд блуждал, нога опухла и потемнела. Он больше не хотел слышать ни о какой схеме и художествах, несмотря на уверения воина в том, что всё будет хорошо. По крайней мере, Стаум решил подождать, пока бедняга поправится, а если и после этого хитрый проныра не встанет с кровати, то для него найдётся и другое чудодейственное средство. Стоит достать засушенную голову карлика, висевшую на самом почётном для неё месте – на створке ворот, и показать её Порхо, как всё наладится. Но это будет ещё не скоро, а пока что Стаум уточнил у Порхо, где он прячет мешки с фишками от сквола, которые тот так тщательно собирал по всему убежищу. Но даже в столь критическом состоянии хитрец состроил такую недовольную гримасу, что воин хотел было отправиться за головой немедленно, но дар убеждения помог ему избежать лишней беготни.
Вскоре Эливен уже ссыпал фишки посреди тренировочного зала. Их оказалось так много, что гора полированных каменных фигурок доходила ему до пояса. Стаум стоял в стороне и с недоверием смотрел на своего друга, с трепетом ожидая от того, что же ещё придёт ему в голову столь сумасшедшего и необъяснимого.
- Ну, я оставлю тебя, Эливен, - осторожно произнёс воин. – Ты получил то, что хотел, теперь ты вполне доволен, не так ли?
- Ещё кое-что. Ты сможешь найти мне четыре шкуры грумов? Ещё мне понадобится тонкая верёвка, острый нож, ненужные пики, несколько ламп, много жира…
Эливен ещё перечислял разные вещи, приводя Стаума к уверенности, что его друг окончательно сошёл с ума.
Через какое-то время, получив всё то, что просил, Эливен приступил к выполнению задуманного. Расстелив на полу шкуры, он сшил их краями, превратив в огромное полотно. Одну шкуру он нарезал полосами, которые отложил в сторону, после чего принялся раскладывать фишки на полотне, выискивая самые отполированные и прозрачные, смотря сквозь них на огонь. Менее прозрачные фигурки он раскладывал ближе к краям, после чего взял нож и принялся вырезать в шкуре отверстия под каждой из них.
Прикладывая софтриты и плагманы к отверстию, он брал приготовленную ранее полосу из кожи и пришивал её к полотну вокруг каждого отверстия таким образом, чтобы фишка надёжно держалась на своём месте. К утру Эливен уже не чувствовал пальцев, исколотых ножом и крючком, а изрезанные верёвкой ладони стали чёрными от засохшей крови.
Когда Стаум решил посмотреть, что происходит в тренировочном зале, где он оставил Эливена, то обомлел. Тот лежал без чувств на огромном кожаном покрывале, испускающем тысячи бликов на стены и потолок. Они, играя в догонялки на брошенных мишенях, камнях, сломанных арбалетах и стрелах, на горе из фишек, вынуждали прикрывать рукой глаза, чтобы не ослепнуть от этого чуда, сотворённого за одну ночь.
-45-
Лия склонилась в глубокой скорби над свёртком, лежащем в её руках. Слабое дитя больше не открывало глаз, его дыхание было редким и почти незаметным. Сама она давно перестала есть, что совсем ослабило её, придало лицу угловатые черты, обвело тёмными ободками вокруг глаз, спутало длинные волосы. Её молоко исчезло, как только отпала необходимость в нём. Кей больше не размыкал своих почти невидимых тонких губ, с них не слетало ни единого звука.
Она ждала, надеялась, что это случится как можно скорее, угнетая свой разум стыдом за такие жестокие желания. Но всё, что она могла сделать сейчас, это убедиться в том, что Кей больше не чувствует боли. Тогда и она сможет отправиться навсегда в вечную тьму. Но слабое дыхание ребёнка заставляло её ждать и надеяться, что это не затянется надолго.
Лёгкий шорох в коридоре, как будто на другом краю пустыни, не вызвал у неё ни малейшего внимания. Для неё больше нет ничего, кроме этой комнаты, этого маленького свёртка, такого невесомого, но способного сохранять ей жизнь, пока колени чувствуют это дыхание. Она больше никогда не окажется там, за этой занавеской. Туда больше нет пути для неё, он заканчивается здесь, на этом самом месте.
Эливен вошёл внутрь, он дрожал от страха, чувствуя какую-то слабость перед этой силой, заключённой в сгорбленной, облачённой в чёрный балахон спине. Он боялся произнести хотя бы звук, чтобы не обнаружить своего присутствия. Эливен уже знал от Соли и Косса, что попытки спасти Лию от смерти были бесполезными. В конце концов, она запретила кому-либо заходить к ней и что-то говорить. Всё, что хоть как-то мешало ей слушать дыхание Кея, становилось враждебным.
- Эливен, это ты, - произнесла Лия, не оборачиваясь. – Прости, но я не смогла. Уходи, уйди, забудь про меня. Мне иосталось недолго.
Эливен, не сдерживая слёз, подошёл к Лие и упал перед ней на колени.
- Я не смогу без тебя, мне незачем существовать в этих подземельях, где не будет тебя. С того самого мгновения, когда рассеялась болезненная дымка, застилавшая мне глаза, я понял, что ты – тот воздух, которым я дышал, тот свет, который пробивался сквозь мои ресницы. Лия, я люблю тебя и хочу, чтобы ты знала. Ты не только в этом бедном малыше, сохранившем в своём маленьком сердечке всю твою нежность. Моё сердце переполнено тобой, я отдаю его тебе полностью, безропотно, навсегда.
- Нет! Эливен, ты не должен так поступать, - вскрикнула в отчаянии Лия. – Этого уже не избежать, я так решила. Но почему же вместо того, чтобы дождаться того сладостного последнего мгновения, я обречена страдать? Моя вина лежит на всём, на Горе, на этом малыше, а теперь я виню себя в отражении твоих глаз. За что! За что!
Эливен трясся, он затаил дыхание, но не смог встать с колен. Его миссия ещё не была окончена. Он решил, что не сможет уйти, даже если его будут умолять сделать это.
- Лия, я не прошу, чтобы ты внимала моим словам, которые услышала от меня. Но я хочу, чтобы ты прислушалась ко мне, доверилась мне в другом, что не терпит отлагательства. Это касается спасения Кея.
Лия вздрогнула, подняла глаза, позволив себе на мгновение отвлечься от застывших маленьких губ малыша.
- Ты лжёшь, слышишь? – прошептала она, не скрывая ненависти к человеку, изволившему шутить с ней в такие минуты.
- Лия, в это трудно поверить, я и сам не знаю, сможет ли это помочь, но ты не можешь отказаться, ради этого ребёнка, - с дрожью в голосе произнём Эливен.
- Никто не в силах ему помочь, ни ему, ни мне. Оставь нас, я не хочу тратить последние мгновения на кого-то ещё, кроме Кея.
Эливен с трудом встал с колен и, шатаясь, побрёл к выходу. Для Лии он больше не существует, да и стоило ли надеяться, что он когда-то будет ей дорог. Ах, как поздно, чтобы что-то менять. Он понимал, что если сейчас выйдет в коридор, то больше не увидит её никогда. Пот катился по лбу и попадал в глаза, которые уже были переполнены слезами, ногти впились в израненные ладони, голова кружилась от неспособности держать разум на привязи. Нужно сказать что-то, последнее слово, которое она услышит от него, он и сам будет это помнить всегда, всю свою жизнь. Эливен искал это слово, оно хотело уже вырваться на свободу, его губы дрогнули в ожидании этого прощального, такого неуместного, непокорного слова, но в последний момент он произнёс то, что сам не ожидал услышать.
- Гор никогда бы не простил тебя за своего ребёнка, - произнёс он тихо, но ему даже не пришлось сомневаться, что его слова были услышаны. Он сделал шаг и оказался в коридоре, после чего побрёл, сам не зная куда. Но вдруг он услышал, как его кто-то позвал. Это была Лия, которая вышла за ним в коридор, чтобы окликнуть.
Грумы бежали, что есть сил, таща за собой повозку с ценным грузом. Ещё никогда им не удавалось преодолеть этот путь так быстро. Эливен сейчас думал только об одном. Что делать, если звери остановятся в пути? Он не выпускал из рук плеть, которую готов был применить на деле, если придётся.
- Где вы их берёте? – поинтересовался он у караульных.
- Нигде, разве что, у каждого есть свой мешочек с фишками, если он игрок, - ответил растерявшийся воин. – Раньше их вытачивали на камне, потом полировали, но сейчас нет такой необходимости. Убежище почти опустело, а таких мешков не убавилось.
Эливен ушёл, забыв вернуть одну из самых ценных фигур на поле игры в сквол караульным. Те лишь пожали плечами и озабоченно переглянулись, после чего один из них запустил руку в мешок и достал пригоршню фигур, чуть менее отполированных, чем утраченная, но имеющих на поле непоколебимую мощь. Игра закипела вновь, а про случай, свидетелями которого они только что были, никто уже и не вспоминал.
Эливен думал, куда ему пойти, но решение пришло ему внезапно, когда он проходил мимо поворота к тронному залу. Порхо может знать многое, он наверняка сунул свой нос в каждую щель, во все норы, и заглянул на многие полки в потайных нишах бывшего советника Красса. Порхо сидел на полу и жадно поедал онисов, обильно запивая их водой. Перестав жевать, он пристально посмотрел на своего гостя, но, видимо, не увидев в нём ничего интересного и нового для себя, продолжил свою трапезу.
- Послушай, Порхо…, - начал было разговор Эливен, но проныра замотал головой, давая понять, что занят более важным делом.
- Порхо, у меня почти не осталось времени…
- Орхон, - буркнул худощавый человек, надвинув на лоб капюшон.
- Что? Я не понимаю тебя, ты не мог бы повторить? – удивлённо спросил Эливен, но Порхо больше не выдавил из себя ни одного слова.
Эливен вышел из зала и побрёл по коридору, натыкаясь на стены и не замечая этого. Так он дошел до той самой комнаты, в которой разыгралась сцена, едва не погубившая жизнь Лии и его. Старая комната Лии, ярко освещённая солнцем, пустая и всеми забытая. Будучи самым светлым местом во всём убежище, она не привлекала к себе никого, не способная согреть, отталкивающая и отпугивающая своим холодом, обосновавшимся тут. Огромная щель в потолке позволяла ветру проникать внутрь и уносить с собой то немногое, что теплилось в этом воздухе, разметая пыль и песок и укладывая их новым, ровным, никем не тронутым ковром. Свет, яркий и сильный, он не обжигает кожу, безмолвный и дружелюбный, но он не одинок. Выбрав себе в напарники ледяной ветер, этот свет стал пугающим, несущим гибель, и теперь те места, где он виден, обходят стороной.
- Эливен, я тебя везде ищу. Мне сказали, что видели, как ты пошёл в этом направлении. Что с тобой? Ты трясёшься, давай уйдём отсюда, это слишком холодное место.
- Стаум, я потеряю Лию навсегда, если ничего не придумаю. Кей погибнет, а она не переживёт его смерти.
- Послушай, Эливен, мне жаль, что это происходит, но мы не в силах что-то изменить. Пойдём отсюда, ночь уже скоро.
- Я побуду ещё немного тут, - тихо произнёс Эливен, глядя на коричневую пыль, искрящуюся в гаснувшем свете. Красноватая полоска скользнула по тумбе и направилась к стене, прощаясь с этим местом до утра. Эливен протянул фишку, которую так и не выпустил из рук, к этой полоске. Свет легко проник сквозь софтрит и занял своё место на стене, продолжая ползти вверх. Пытаясь снова завладеть убегающим лучом, Эливен протянул руку выше, потом залез на тумбу и подпрыгнул вверх, но светящаяся полоска уже была недосягаема. Приблизив софтрит к глазам, он смотрел сквозь него на краснеющую над его головой щель, которая становилась фиолетовой, а вскоре и совсем исчезла из виду.
- Он будет жить, обещаю тебе, Лия! – выкрикнул в потолок Эливен, получив в ответ обжигающий холодом порыв ветра, пощёчиной ударивший его. Кто ещё посмел разговаривать о жизни, когда наступает власть холода, тьмы и вечного забвения?
Эливен бежал по тоннелю к воротам, где Стаум отдавал распоряжения караульным и проверял засовы на створках. Когда запыхавшийся юноша подбежал к воину и схватил его обеими руками за одежду на груди, Стаум понял, что дело не шуточное, произошло нечто особенное. Он заставил его сесть и успокоиться, после чего перед лицом воина то и дело стала мелькать фигура из мешка со скволом, которая так и намеревалась угодить ему в глаз.
- Эливен, успокойся, охлади свой пыл. Я просто не понимаю, что ты мне хочешь сказать, - возмущённо произнёс Стаум, поспешив отстранить руку юноши от своего лица.
- А теперь говори, что у тебя на уме, только по порядку. Зачем тебе эта фигура?
- Именно она способна дать свет и тепло маленькому Кею. И не только ему, но и всем нам! – воскликнул Эливен, снова пытаясь сунуть в лицо Стаума софтрит, но тут же получил отпор.
- Но, друг мой, каким образом этот камень может оказать всем столь редкую услугу? – осторожно поинтересовался воин, уже всерьёз забеспокоившись здоровьем своего собеседника. Но Эливен не унимался, он схватил лампу и поднёс фишку к огню.
- Свет легко проникает через софтрит, тем более - через плагмана, а теперь посмотри на это! – произнёс с восторгом победителя Эливен, снова поднеся фишку к лицу Стаума, и принялся дуть на неё.
- Что ты чувствуешь? Скажи мне, что ты ощущаешь, а? – не унимался он.
- Хм, чувствую, как кто-то потихоньку сходит с ума, хотя… Это похоже на…
- Это победа, мой друг! То, чего нам так не хватало, у нас в руках!
Стаум заворочался на камне, который служил ему сиденьем.
- Странно, но этого добра у нас всегда хватвло с лихвой. Да Порхо подтвердит, у него таких фигур огромный мешок, стоило только спросить.
- Он слишком занят, хотя, возможно, мне показалось.
- Чем этот проныра может быть занят? Пойдём, я сам всё узнаю! – заявил воин и пошёл по коридору к тронному залу, увлекая за собой Эливена.
Узкая тропинка возле одинокого трона, окружённого грунтом с торчащими сухими стеблями семирды, привносили какую-то дикость в столь величественный ранее тронный зал.
- А мы не ошиблись, что пожертвовали этим местом ради семирды. Собрали много, но могли бы и больше, если бы «кое-кто» не позволил пожирать семена, - возмущённо высказался воин, то и дело показывая в сторону поворота, где обитал Порхо. Однако, он вдруг резко остановился, позволив Эливену врезаться в свою спину, и прислушался.
- Какие-то странные звуки, похожие на стон раненого. Поспешим!
В комнате было темно, Стаум уже подумал, что ошибся, приняв за звуки нуждающегося в помощи человека что-то другое, но стоны повторились, и они были совсем рядом, под его ногами. Пошарив в запоясной сумке, он достал лампу, чиркнул камнем по стенке сосуда, прижав к ней пальцем фитиль, и в разгорающемся свете огня открылась такая картина. Порхо лежал на полу, держась за ногу, и терял остатки сознания. Лестница, приставленная к стене, возле которой он трудился, оказалась сломанной, несколько её ступеней не выдержали тяжести и переломились.
- Порхо! Ты жив? – вскрикнул Стаум, тряся бедолагу за плечо, но тот не соизволил ответить, лишь промычал что-то в больном бреду.
- У него сломана нога. Видать, давно он тут лежит, никто не услышал его крик о помощи, лампа выгорела. Если бы мы не зашли к нему, окоченел бы на полу. Давай положим его на кровать.
На следующее утро Стаум пошёл навестить больного. Порхо был бледен, его взгляд блуждал, нога опухла и потемнела. Он больше не хотел слышать ни о какой схеме и художествах, несмотря на уверения воина в том, что всё будет хорошо. По крайней мере, Стаум решил подождать, пока бедняга поправится, а если и после этого хитрый проныра не встанет с кровати, то для него найдётся и другое чудодейственное средство. Стоит достать засушенную голову карлика, висевшую на самом почётном для неё месте – на створке ворот, и показать её Порхо, как всё наладится. Но это будет ещё не скоро, а пока что Стаум уточнил у Порхо, где он прячет мешки с фишками от сквола, которые тот так тщательно собирал по всему убежищу. Но даже в столь критическом состоянии хитрец состроил такую недовольную гримасу, что воин хотел было отправиться за головой немедленно, но дар убеждения помог ему избежать лишней беготни.
Вскоре Эливен уже ссыпал фишки посреди тренировочного зала. Их оказалось так много, что гора полированных каменных фигурок доходила ему до пояса. Стаум стоял в стороне и с недоверием смотрел на своего друга, с трепетом ожидая от того, что же ещё придёт ему в голову столь сумасшедшего и необъяснимого.
- Ну, я оставлю тебя, Эливен, - осторожно произнёс воин. – Ты получил то, что хотел, теперь ты вполне доволен, не так ли?
- Ещё кое-что. Ты сможешь найти мне четыре шкуры грумов? Ещё мне понадобится тонкая верёвка, острый нож, ненужные пики, несколько ламп, много жира…
Эливен ещё перечислял разные вещи, приводя Стаума к уверенности, что его друг окончательно сошёл с ума.
Через какое-то время, получив всё то, что просил, Эливен приступил к выполнению задуманного. Расстелив на полу шкуры, он сшил их краями, превратив в огромное полотно. Одну шкуру он нарезал полосами, которые отложил в сторону, после чего принялся раскладывать фишки на полотне, выискивая самые отполированные и прозрачные, смотря сквозь них на огонь. Менее прозрачные фигурки он раскладывал ближе к краям, после чего взял нож и принялся вырезать в шкуре отверстия под каждой из них.
Прикладывая софтриты и плагманы к отверстию, он брал приготовленную ранее полосу из кожи и пришивал её к полотну вокруг каждого отверстия таким образом, чтобы фишка надёжно держалась на своём месте. К утру Эливен уже не чувствовал пальцев, исколотых ножом и крючком, а изрезанные верёвкой ладони стали чёрными от засохшей крови.
Когда Стаум решил посмотреть, что происходит в тренировочном зале, где он оставил Эливена, то обомлел. Тот лежал без чувств на огромном кожаном покрывале, испускающем тысячи бликов на стены и потолок. Они, играя в догонялки на брошенных мишенях, камнях, сломанных арбалетах и стрелах, на горе из фишек, вынуждали прикрывать рукой глаза, чтобы не ослепнуть от этого чуда, сотворённого за одну ночь.
-45-
Лия склонилась в глубокой скорби над свёртком, лежащем в её руках. Слабое дитя больше не открывало глаз, его дыхание было редким и почти незаметным. Сама она давно перестала есть, что совсем ослабило её, придало лицу угловатые черты, обвело тёмными ободками вокруг глаз, спутало длинные волосы. Её молоко исчезло, как только отпала необходимость в нём. Кей больше не размыкал своих почти невидимых тонких губ, с них не слетало ни единого звука.
Она ждала, надеялась, что это случится как можно скорее, угнетая свой разум стыдом за такие жестокие желания. Но всё, что она могла сделать сейчас, это убедиться в том, что Кей больше не чувствует боли. Тогда и она сможет отправиться навсегда в вечную тьму. Но слабое дыхание ребёнка заставляло её ждать и надеяться, что это не затянется надолго.
Лёгкий шорох в коридоре, как будто на другом краю пустыни, не вызвал у неё ни малейшего внимания. Для неё больше нет ничего, кроме этой комнаты, этого маленького свёртка, такого невесомого, но способного сохранять ей жизнь, пока колени чувствуют это дыхание. Она больше никогда не окажется там, за этой занавеской. Туда больше нет пути для неё, он заканчивается здесь, на этом самом месте.
Эливен вошёл внутрь, он дрожал от страха, чувствуя какую-то слабость перед этой силой, заключённой в сгорбленной, облачённой в чёрный балахон спине. Он боялся произнести хотя бы звук, чтобы не обнаружить своего присутствия. Эливен уже знал от Соли и Косса, что попытки спасти Лию от смерти были бесполезными. В конце концов, она запретила кому-либо заходить к ней и что-то говорить. Всё, что хоть как-то мешало ей слушать дыхание Кея, становилось враждебным.
- Эливен, это ты, - произнесла Лия, не оборачиваясь. – Прости, но я не смогла. Уходи, уйди, забудь про меня. Мне иосталось недолго.
Эливен, не сдерживая слёз, подошёл к Лие и упал перед ней на колени.
- Я не смогу без тебя, мне незачем существовать в этих подземельях, где не будет тебя. С того самого мгновения, когда рассеялась болезненная дымка, застилавшая мне глаза, я понял, что ты – тот воздух, которым я дышал, тот свет, который пробивался сквозь мои ресницы. Лия, я люблю тебя и хочу, чтобы ты знала. Ты не только в этом бедном малыше, сохранившем в своём маленьком сердечке всю твою нежность. Моё сердце переполнено тобой, я отдаю его тебе полностью, безропотно, навсегда.
- Нет! Эливен, ты не должен так поступать, - вскрикнула в отчаянии Лия. – Этого уже не избежать, я так решила. Но почему же вместо того, чтобы дождаться того сладостного последнего мгновения, я обречена страдать? Моя вина лежит на всём, на Горе, на этом малыше, а теперь я виню себя в отражении твоих глаз. За что! За что!
Эливен трясся, он затаил дыхание, но не смог встать с колен. Его миссия ещё не была окончена. Он решил, что не сможет уйти, даже если его будут умолять сделать это.
- Лия, я не прошу, чтобы ты внимала моим словам, которые услышала от меня. Но я хочу, чтобы ты прислушалась ко мне, доверилась мне в другом, что не терпит отлагательства. Это касается спасения Кея.
Лия вздрогнула, подняла глаза, позволив себе на мгновение отвлечься от застывших маленьких губ малыша.
- Ты лжёшь, слышишь? – прошептала она, не скрывая ненависти к человеку, изволившему шутить с ней в такие минуты.
- Лия, в это трудно поверить, я и сам не знаю, сможет ли это помочь, но ты не можешь отказаться, ради этого ребёнка, - с дрожью в голосе произнём Эливен.
- Никто не в силах ему помочь, ни ему, ни мне. Оставь нас, я не хочу тратить последние мгновения на кого-то ещё, кроме Кея.
Эливен с трудом встал с колен и, шатаясь, побрёл к выходу. Для Лии он больше не существует, да и стоило ли надеяться, что он когда-то будет ей дорог. Ах, как поздно, чтобы что-то менять. Он понимал, что если сейчас выйдет в коридор, то больше не увидит её никогда. Пот катился по лбу и попадал в глаза, которые уже были переполнены слезами, ногти впились в израненные ладони, голова кружилась от неспособности держать разум на привязи. Нужно сказать что-то, последнее слово, которое она услышит от него, он и сам будет это помнить всегда, всю свою жизнь. Эливен искал это слово, оно хотело уже вырваться на свободу, его губы дрогнули в ожидании этого прощального, такого неуместного, непокорного слова, но в последний момент он произнёс то, что сам не ожидал услышать.
- Гор никогда бы не простил тебя за своего ребёнка, - произнёс он тихо, но ему даже не пришлось сомневаться, что его слова были услышаны. Он сделал шаг и оказался в коридоре, после чего побрёл, сам не зная куда. Но вдруг он услышал, как его кто-то позвал. Это была Лия, которая вышла за ним в коридор, чтобы окликнуть.
Грумы бежали, что есть сил, таща за собой повозку с ценным грузом. Ещё никогда им не удавалось преодолеть этот путь так быстро. Эливен сейчас думал только об одном. Что делать, если звери остановятся в пути? Он не выпускал из рук плеть, которую готов был применить на деле, если придётся.
