Свернув на тропинку к причалу, Лёха подумал, что если сейчас там не окажется лодки, то он пропал. Но тут они вышли к двум огромным ивам, между которыми замаячило белое пятно.
--А ты знаешь, как открыть замок?— почему-то шёпотом спросила Наталья, прижавшись к Лёхе.
Лёха, стараясь не дышать, неопределённо пожал плечами, и встряхнул замок пару раз. Опять что-то щёлкнуло, и цепь упала на землю.
--Ловко!— восхищённым шепотом протянула девушка.— Теперь понятно, как все тут катаются.
Лёха помог ей сесть на узенькую доску на корме, тихонько оттолкнул лодку от берега, зачерпнув при этом полные кроссовки, и утлый ялик отправился в ночь.
Вообще, тема плавания на различных плавсредствах двух половозрелых разнополых молодых людей впотёмках по водоёмам достаточно хорошо отображена в кинематографе и литературе, но теперь, по крайней мере, для Лёхи, эта тема заиграла совершенно по-новому. Во-первых, на корме сидела девушка, которая ему безумно нравилась. Во- вторых, он чувствовал себя ведущим (или гребущим), то есть доминировал, хотя и плескал вёслами немилосердно, а Наталья делала вид, что не замечает этого. И, в-третьих, не надо было ничего говорить, обстановка говорила сама за себя.
--Ну и воды в лодке.— Наталья поджала ноги в босоножках- Есть чем черпать?
« Вот идиот-то! Даже не догадался, что она обута не для плавания». Лёха уже хотел рассказать историю про ковшик, но Наталья уже нашарила под сиденьем банку, вроде из-под тушёнки.
«Значит, Митрич уже был днём здесь. Надо - же, и ничего не сказал нам, что ковшик пропал».
Лёха отказался от путешествия на тот берег, выбрав каботажное плавание. Так они и плыли - Лёха неумело греб, а Наталья, грациозно изогнув спину, черпала воду из лодки банкой, на которой должна была изображена коровья голова. По крайней мере, он так предполагал.
Где-то недалеко на берегу горел костёр и слышались голоса, потом кто-то взял баян. (Именно баян, потому что Лёха сам отходил в кружок баяна один год, когда учился в пятом классе). И неумело, начал вступление к «Огнёй так много золотых». Зато голос, который начал песню, был так чист и высок, что у Лёхи перехватило дыхание.
--Надька поёт, в Гнесинке учится.— Наталья отложила банку.
--Я знаю, Валерка говорил. А баянист так себе.
--Так Лёнька самоучка, не придирайся.
Когда песня стихла, послышались возгласы, смех, аплодисменты и тихий звон стеклотары.
Баянист, до этого просто тискавший инструмент, неожиданно выдал виртуозный пассаж, и другой девичий голос, чуть визгливый, невпопад заверещал:
Во саду-ли, в огороде.
Бегала милиция.
Подымайте, девки, юбки.
Будет репетиция.
Руки вместе – ноги врозь
Упражненье началось.
Я не знаю как у нас.
А у них в Японии.
Пять врачей в манду смотрели.
Ни хуя не поняли!
Лёха остолбенел и не заметил, как бросил вёсла. А голос, надсаживаясь, продолжал:
У нас в городе больница.
Там никто не лечится.
Там лежит один больной.
Яиц нет, а хер стальной!
Полюбила я пилота.
А он взял и улетел.
Свесил яйца с самолёта.
Разбомбить меня хотел!
-Это Зинка.— Спокойно сказала Наталья. - У неё таких частушек — на всю ночь.
Я вчера была в колхозе.
Имени Мичурина.
Так и знала - отъебут!
Будто сердцем чуяла!
Дальше следовала частушка про Терешкову и Фиделя Кастро, которую Лёха знал. Он почувствовал, что краснеет, хотя слышал многое, и, по идее, не должен был краснеть, тем более перед девушкой, этакой тургеневской барышней, которая абсолютно не реагировала на эту похабень. Наталья просто сидела, сложив руки на коленях, и слушала их, источая запах юности и средства от комаров. Лёха втайне понадеялся, что его румянец в сумерках был незаметен.
--Лёш, поплыли дальше. - Наталья снова взяла банку, и от этого «Лёш» у него снова замерло сердце. А вслед им неслось:
Манда инеем покрылась,
Хер стоял, как Дед мороз!
«Ненадолго же хватило Зинкиного обещания!»- Вспомнил Лёха сцену в магазине. Наконец визгливый голос смолк, и их окутали темнота, тишина и звёзды.
Если посмотреть вверх, подумал Лёха, и не видеть ни берег, ни озеро, и ничего не слышать, то можно почувствовать, как этот огромный купол вращается вокруг тебя всё быстрее, и каждое мгновение звёзды выстраиваются в уникальные комбинации, а потом разбегаются, и снова выстраиваются, и снова, и снова.. И никогда не будет в этой круговерти похожих сочетаний. И нет в этом огромном пространстве ни расстояния, ни времени. Эта Вселенная существовала всегда, до взрыва, после взрыва, и будет существовать вечно, сколько бы взрывов не было. А время придумали люди, чтобы как- то упорядочить свои мелкие делишки. И нет вопросов, на которые она не дала бы ответов. Впрочем, один вопрос есть- кто завёл эту карусель?
Лёха заметил, что лодка свободно дрейфует, Наталья сидит, сложив руки на коленях, а деревня Песчаное у них уже по левому борту. Лёха хотел сесть рядом с девушкой и обнять её, но почувствовал, что ещё рано. Даже не рано, а не к месту. Да и места на корме было мало. И как только Валерка с Зинкой умудряются?
--До берега не подбросите?— Нарушила бунинскую идиллию вынырнувшая из озера голова.
--Нет!— почти крикнул Лёха. — Плыви отсюда на…на хрен!
--Ясно. — Буркнула голова и скрылась в озере. Лёха почувствовал, что если «Че-Гевара» сейчас что-то прокричит им, как тогда, то он нырнёт следом и утопит его. Но озеро молчало.
--Зря ты так, Лёш, ну, подбросили бы его, чего там.— Он почувствовал на себе её взгляд, и у него опять перехватило дыхание.
--Не знаю, извини.— Выдавил он. Ему было обидно, что мальчишка, сам того не ведая, нарушил что-то незримое и мимолётное. И ещё стало стыдно за свою резкость, но Наталья не знала, чем закончилась их доброта вчерашней ночью.
На сей раз он безошибочно нашёл причал, ориентируясь в свете звезд и серпа луны на ивы, затащил лодку не берег и вроде даже приковал её обратно замком. Стараясь не хлюпать кроссовками, он проводил Наталью до дома, коснулся протянутой руки, и почувствовал, что сейчас уснёт.
Оставив на крыльце мокрые кроссовки, Лёха пробрался в терраску. Валерка, не раздевшись, сопел на диване, распространяя слабый запах чего-то плодово-ягодного.
Проснувшись в одиннадцать, Леха подпрыгнул с кровати и побежал умываться. Валерка уже вяло жевал бутерброд с салями, и Лёха уселся рядом.
Во взгляде тёти Веры не было укоризны, или, по крайней мере, она её хорошо замаскировала.
--Плавание на лодке (Валерка с Лёхой переглянулись), конечно, дело полезное, но дрова мне на осень нужны тоже.
Тётя Вера жила на даче до поздней осени, как и Митрич, а потом ехала на зимние квартиры во Владимир, а Митрич - в Москву.
Конечно, советская власть имела строгие законы насчёт общественной собственности и не позволяла напрямую иметь дачу в фактически колхозном доме, но у Митрича отец работал когда-то в лесничестве, а у тёти Веры мать была председателем колхоза, поэтому строгие советские законы в некоторых случаях можно было обойти. И за неработающими в колхозе Митричем и тётей Верой как-бы сохранялась возможность проживать в домах родителей летом, по старой памяти. Всё это было оформлено с помощью каких-то хитроумных документов, и псевдоколхозники безбедно жили летом в своих родных, но по закону колхозных домах, платя, как все остальные, за электричество, радио и прочее.
--Ладно, это мы мигом.— Валерка залпом допил чай. Лёха кивнул с набитым ртом, проглотил и сказал:
--Меня тут один на дискотеку в Федино звал, только не знаю, как туда добраться.
--Да что ты, христос с тобой!— Тётя Вера испуганно перекрестилась, а Валерка рассмеялся:
-- Неплохое развлечение, только опасное.
-- В смысле?— Не понял Лёха.
Дискотека в Доме культуры при трикотажной фабрике в Федино была главной достопримечательностью в округе. Никто и никогда не узнал бы об этом заштатном посёлке и такой же трикотажной фабрике, если бы не дискотека в фабричном клубе. Вернее, не сама дискотека, а то, что творилось после неё. Да и во время таковой.
Вообще, идея дискотек изначально преследовала цель совершенно легального физического сближения стеснительных молодых людей, пусть даже под эгидой комсомольской организации, ведь сближение обещало каждому своё. Кто-то продолжал его после танцев в сквере, а кому то хватало одного «медляка».
Но то, что творилось в клубе, гордо именуемой Домом культуры, не имело ничего общего с благородными целями комсомольско - молодёжного мероприятия.
Почти каждая дискотека заканчивалась (а иногда и начиналось) массовой дракой местных против солдат, которые приходили на танцы в самоволку, или все против всех. На дискотеке, конечно, дежурили фабричные дружинники, усиленные нарядом местной милиции (который иногда усиливался нарядом из Киржача). Но дружинники дружно исчезали при первых признаках драки, местные милиционеры не могли справиться, если пошла групповая рукопашная, а помощь из Киржача была не всегда. Милиционерам оставалось только гонять бузотеров по тёмным закоулкам посёлка, заросших боярышником, сиренью и черёмухой. Подобная растительность вкупе с частичным отсутствием уличного освещения не давала никаких шансов блюстителем социалистической законности. Покричав и посвистев для порядка в ночи, милиция отбывала восвояси до следующей дискотеки.
Но в прошлом году на одном из таких мероприятий кто-то ткнул ножом кого-то, и власть сделала то, что всегда делала с процессом, который не могла контролировать — она решила его запретить.
Свято место долго не пустует, и дискотеку было решено провести своими силами недалеко от посёлка, на берегу тихой речушки Никулинки.
Никто сначала не подозревал, что танцы под несколько кассетных магнитофонов, орущих каждый своё, окажутся в итоге более кровавыми, чем под раздолбанные колонки в клубе. Конечно, все остались живы, но несколько ножевых ранений (и один солдат, едва не утонувший, потому что его избили и бросили в реку), убедили власть в необходимости вернуть дискотеку в клуб, под плохой, но всё-таки контроль. И скоро всё вернулось на круги своя — драки под надзором милиции, погони по ночному посёлку, тайное и не очень распитие спиртного, и объятия на танцах, иногда плавно переходящие в секс после таковых, часто прямо тут-же, в сквере.
Весь этот ужас рассказал Лёхе Валерка, когда они кололи дрова.
--Слушай, а ты вчера что, на лодке катался? С кем? — осторожно поинтересовался он.
--С Натальей. Только как тётя Вера узнала?
--Везёт же тебе. А со мной не стала.— Разочарованно протянул Валерка.— А тётка не узнала, просто наобум сказала. Ведь кто-то из нас мог кататься?
Лёха подивился тёткиной проницательности и спросил:
--А как бы туда попасть?
--В смысле - на дискач? — Валерка сел на нерасколотый чурбак. — Опасно всё это.
--Да ладно, давай разок мотанёмся, только на чём?— Лёха вопросительно посмотрел на Валерку.
--Есть одна идейка.
Идейка заключалась в том, чтобы попросить у Митрича его «Москвич». Но сложность была том, что трезвый Митрич ни за что не дал бы машину Валерке, а пьяный - уже не дал бы, потому что мог просто тупо упереться. Необходимо было найти такую степень опьянения, чтобы он и соображал, и был добр, и отвечал за свои слова. Этакое идеальное состояние согласия.
--У него ещё в сарае где-то «Ковровец» зарыт, но он не на ходу. А то было бы проще.- Валерка швырнул колун на землю. — Надо как- нибудь пройтись к Митричу, прощупать почву.
Прощупать почву они решили после обеда и пляжа.
Уже подходя к его дому, они заметили знакомый велосипед «Че-Гевары», валяющийся у открытой калитки. Сам Серёга стоял перед крыльцом, хмуро уставившись в землю, а на ступеньках крыльца восседал пьяный Митрич и разглагольствовал, размахивая потухшей «Примой»:
--Вот я тебя и спрашиваю, бестолочь, как ты видишь своё будущее в свете недавних… решений?
«И этот туда - же» - мельком подумал Лёха.
«Че-Гевара» упорно молчал, заложив руки за спину, как молодогвардеец на допросе.
По всему было ясно, что высочайшего дозволения на поездку сегодня ждать не стоит.
--Ну, что ты тут мозги ебёшь подрастающему поколению? Больше некому?— Валерка встал рядом с пацаном. Серёга отстранился, отступив на шаг.
-- Я просто хочу, чтобы…--Митрич икнул и отшвырнул окурок - чтобы он.. как его..Мандела, сказал мне, каким он видит своё будущее?
--А ты сам-то, как своё будущее видишь?— неожиданно подал голос «Че-Гевара».
--Я-то?— Митрич безнадёжно махнул рукой — Что уж про меня говорить…Хотя, меня, в одно время, по молодости, звали работать в КБ «Сухого»!
--И полусладкого! - добавил Валерка. - Ну, ладно, пиздуй отсюда, здесь взрослые дяди за жизнь базарить будут.— Он развернул за плечи Серёгу и слегка пнул его в зад коленом. – Катись колбаской.
«Че-Гевара» что-то пробубнил. На какое- то мгновение Лёха увидел васильковые глаза мальчишки. Если они и видели какое-нибудь будущее, то места в нём не Лёхе, не Валерке, ни тем более Митричу не было.
Когда звук удаляющегося велосипеда стих, Валерка сел рядом с Митричем.
--Слушай, дело к тебе есть.
--Какое?- Митрич извлёк откуда- то свежую «Приму» и попытался раскурить, но спичка сломалась.— Никаких дел я с тобой иметь не хочу! Думаешь, я не знаю, кто утопил ковшик?
-- И кто - же?— вырвалось у Валерки.
--Ты и утопил. Мне сейчас этот.. Фидель Кастро сказал.— Митрич со второго раза закурил.
-- Вот же сволочь! — прошипел сквозь зубы Валерка.
--А ты чем занимаешься, Лех?— свернул с темы Митрич.
- - Ну, я… – от неожиданности Лёха растерялся.— Я на «Серпе» токарем.. в общем, станочник широкого профиля.— Приврал Лёха. Не такого уж широкого профиля он был специалист. По крайней мере, хотелось бы пошире.
--Во!— Митрич, как поп на проповеди, воздел желтый прокуренный палец вверх, и с превосходством посмотрел на Валерку, как будто станочником широкого профиля был он.— Слышал? Станочник широкого профиля! А ты кто?
-- Я-то?— Валерка откинулся назад и, опёршись локтями на ступеньки крыльца, вытянул ноги.— Я, Митрич, собираю сборочный узел на Владимирском тракторном заводе.
-- Эту хуйню я уже слышать не могу.— Митрич сильно затянулся и чуть не повалился на Валерку. Лёха схватил его за плечо и придал вертикальное положение.— Тебя, долбоёба, Верка в цех привела, и хули толку? Собираешь который год какой-то узел для трактора, как будто, бля, для ракеты. А вот …. он! — Митрич ткнул пальцем в Лёху, видимо, снова забыв его имя.— Станочник широкого профиля! Понял?
Валерка, сдерживая смех, молча кивал.
-- А ты вот возьми! — Не унимался Митрич, — и постарайся, приложи усилия, как твой друг! И тут же производственные показатели… — он сделал паузу, мотая головой, как лошадь. Было заметно, что Митрич попал в лингвистическую западню. — Показатели, они сразу-же покажутся!
--А ты знаешь, как открыть замок?— почему-то шёпотом спросила Наталья, прижавшись к Лёхе.
Лёха, стараясь не дышать, неопределённо пожал плечами, и встряхнул замок пару раз. Опять что-то щёлкнуло, и цепь упала на землю.
--Ловко!— восхищённым шепотом протянула девушка.— Теперь понятно, как все тут катаются.
Лёха помог ей сесть на узенькую доску на корме, тихонько оттолкнул лодку от берега, зачерпнув при этом полные кроссовки, и утлый ялик отправился в ночь.
Вообще, тема плавания на различных плавсредствах двух половозрелых разнополых молодых людей впотёмках по водоёмам достаточно хорошо отображена в кинематографе и литературе, но теперь, по крайней мере, для Лёхи, эта тема заиграла совершенно по-новому. Во-первых, на корме сидела девушка, которая ему безумно нравилась. Во- вторых, он чувствовал себя ведущим (или гребущим), то есть доминировал, хотя и плескал вёслами немилосердно, а Наталья делала вид, что не замечает этого. И, в-третьих, не надо было ничего говорить, обстановка говорила сама за себя.
--Ну и воды в лодке.— Наталья поджала ноги в босоножках- Есть чем черпать?
« Вот идиот-то! Даже не догадался, что она обута не для плавания». Лёха уже хотел рассказать историю про ковшик, но Наталья уже нашарила под сиденьем банку, вроде из-под тушёнки.
«Значит, Митрич уже был днём здесь. Надо - же, и ничего не сказал нам, что ковшик пропал».
Лёха отказался от путешествия на тот берег, выбрав каботажное плавание. Так они и плыли - Лёха неумело греб, а Наталья, грациозно изогнув спину, черпала воду из лодки банкой, на которой должна была изображена коровья голова. По крайней мере, он так предполагал.
Где-то недалеко на берегу горел костёр и слышались голоса, потом кто-то взял баян. (Именно баян, потому что Лёха сам отходил в кружок баяна один год, когда учился в пятом классе). И неумело, начал вступление к «Огнёй так много золотых». Зато голос, который начал песню, был так чист и высок, что у Лёхи перехватило дыхание.
--Надька поёт, в Гнесинке учится.— Наталья отложила банку.
--Я знаю, Валерка говорил. А баянист так себе.
--Так Лёнька самоучка, не придирайся.
Когда песня стихла, послышались возгласы, смех, аплодисменты и тихий звон стеклотары.
Баянист, до этого просто тискавший инструмент, неожиданно выдал виртуозный пассаж, и другой девичий голос, чуть визгливый, невпопад заверещал:
Во саду-ли, в огороде.
Бегала милиция.
Подымайте, девки, юбки.
Будет репетиция.
Руки вместе – ноги врозь
Упражненье началось.
Я не знаю как у нас.
А у них в Японии.
Пять врачей в манду смотрели.
Ни хуя не поняли!
Лёха остолбенел и не заметил, как бросил вёсла. А голос, надсаживаясь, продолжал:
У нас в городе больница.
Там никто не лечится.
Там лежит один больной.
Яиц нет, а хер стальной!
Полюбила я пилота.
А он взял и улетел.
Свесил яйца с самолёта.
Разбомбить меня хотел!
-Это Зинка.— Спокойно сказала Наталья. - У неё таких частушек — на всю ночь.
Я вчера была в колхозе.
Имени Мичурина.
Так и знала - отъебут!
Будто сердцем чуяла!
Дальше следовала частушка про Терешкову и Фиделя Кастро, которую Лёха знал. Он почувствовал, что краснеет, хотя слышал многое, и, по идее, не должен был краснеть, тем более перед девушкой, этакой тургеневской барышней, которая абсолютно не реагировала на эту похабень. Наталья просто сидела, сложив руки на коленях, и слушала их, источая запах юности и средства от комаров. Лёха втайне понадеялся, что его румянец в сумерках был незаметен.
--Лёш, поплыли дальше. - Наталья снова взяла банку, и от этого «Лёш» у него снова замерло сердце. А вслед им неслось:
Манда инеем покрылась,
Хер стоял, как Дед мороз!
«Ненадолго же хватило Зинкиного обещания!»- Вспомнил Лёха сцену в магазине. Наконец визгливый голос смолк, и их окутали темнота, тишина и звёзды.
Если посмотреть вверх, подумал Лёха, и не видеть ни берег, ни озеро, и ничего не слышать, то можно почувствовать, как этот огромный купол вращается вокруг тебя всё быстрее, и каждое мгновение звёзды выстраиваются в уникальные комбинации, а потом разбегаются, и снова выстраиваются, и снова, и снова.. И никогда не будет в этой круговерти похожих сочетаний. И нет в этом огромном пространстве ни расстояния, ни времени. Эта Вселенная существовала всегда, до взрыва, после взрыва, и будет существовать вечно, сколько бы взрывов не было. А время придумали люди, чтобы как- то упорядочить свои мелкие делишки. И нет вопросов, на которые она не дала бы ответов. Впрочем, один вопрос есть- кто завёл эту карусель?
Лёха заметил, что лодка свободно дрейфует, Наталья сидит, сложив руки на коленях, а деревня Песчаное у них уже по левому борту. Лёха хотел сесть рядом с девушкой и обнять её, но почувствовал, что ещё рано. Даже не рано, а не к месту. Да и места на корме было мало. И как только Валерка с Зинкой умудряются?
--До берега не подбросите?— Нарушила бунинскую идиллию вынырнувшая из озера голова.
--Нет!— почти крикнул Лёха. — Плыви отсюда на…на хрен!
--Ясно. — Буркнула голова и скрылась в озере. Лёха почувствовал, что если «Че-Гевара» сейчас что-то прокричит им, как тогда, то он нырнёт следом и утопит его. Но озеро молчало.
--Зря ты так, Лёш, ну, подбросили бы его, чего там.— Он почувствовал на себе её взгляд, и у него опять перехватило дыхание.
--Не знаю, извини.— Выдавил он. Ему было обидно, что мальчишка, сам того не ведая, нарушил что-то незримое и мимолётное. И ещё стало стыдно за свою резкость, но Наталья не знала, чем закончилась их доброта вчерашней ночью.
На сей раз он безошибочно нашёл причал, ориентируясь в свете звезд и серпа луны на ивы, затащил лодку не берег и вроде даже приковал её обратно замком. Стараясь не хлюпать кроссовками, он проводил Наталью до дома, коснулся протянутой руки, и почувствовал, что сейчас уснёт.
Оставив на крыльце мокрые кроссовки, Лёха пробрался в терраску. Валерка, не раздевшись, сопел на диване, распространяя слабый запах чего-то плодово-ягодного.
Проснувшись в одиннадцать, Леха подпрыгнул с кровати и побежал умываться. Валерка уже вяло жевал бутерброд с салями, и Лёха уселся рядом.
Во взгляде тёти Веры не было укоризны, или, по крайней мере, она её хорошо замаскировала.
--Плавание на лодке (Валерка с Лёхой переглянулись), конечно, дело полезное, но дрова мне на осень нужны тоже.
Тётя Вера жила на даче до поздней осени, как и Митрич, а потом ехала на зимние квартиры во Владимир, а Митрич - в Москву.
Конечно, советская власть имела строгие законы насчёт общественной собственности и не позволяла напрямую иметь дачу в фактически колхозном доме, но у Митрича отец работал когда-то в лесничестве, а у тёти Веры мать была председателем колхоза, поэтому строгие советские законы в некоторых случаях можно было обойти. И за неработающими в колхозе Митричем и тётей Верой как-бы сохранялась возможность проживать в домах родителей летом, по старой памяти. Всё это было оформлено с помощью каких-то хитроумных документов, и псевдоколхозники безбедно жили летом в своих родных, но по закону колхозных домах, платя, как все остальные, за электричество, радио и прочее.
--Ладно, это мы мигом.— Валерка залпом допил чай. Лёха кивнул с набитым ртом, проглотил и сказал:
--Меня тут один на дискотеку в Федино звал, только не знаю, как туда добраться.
--Да что ты, христос с тобой!— Тётя Вера испуганно перекрестилась, а Валерка рассмеялся:
-- Неплохое развлечение, только опасное.
-- В смысле?— Не понял Лёха.
Дискотека в Доме культуры при трикотажной фабрике в Федино была главной достопримечательностью в округе. Никто и никогда не узнал бы об этом заштатном посёлке и такой же трикотажной фабрике, если бы не дискотека в фабричном клубе. Вернее, не сама дискотека, а то, что творилось после неё. Да и во время таковой.
Вообще, идея дискотек изначально преследовала цель совершенно легального физического сближения стеснительных молодых людей, пусть даже под эгидой комсомольской организации, ведь сближение обещало каждому своё. Кто-то продолжал его после танцев в сквере, а кому то хватало одного «медляка».
Но то, что творилось в клубе, гордо именуемой Домом культуры, не имело ничего общего с благородными целями комсомольско - молодёжного мероприятия.
Почти каждая дискотека заканчивалась (а иногда и начиналось) массовой дракой местных против солдат, которые приходили на танцы в самоволку, или все против всех. На дискотеке, конечно, дежурили фабричные дружинники, усиленные нарядом местной милиции (который иногда усиливался нарядом из Киржача). Но дружинники дружно исчезали при первых признаках драки, местные милиционеры не могли справиться, если пошла групповая рукопашная, а помощь из Киржача была не всегда. Милиционерам оставалось только гонять бузотеров по тёмным закоулкам посёлка, заросших боярышником, сиренью и черёмухой. Подобная растительность вкупе с частичным отсутствием уличного освещения не давала никаких шансов блюстителем социалистической законности. Покричав и посвистев для порядка в ночи, милиция отбывала восвояси до следующей дискотеки.
Но в прошлом году на одном из таких мероприятий кто-то ткнул ножом кого-то, и власть сделала то, что всегда делала с процессом, который не могла контролировать — она решила его запретить.
Свято место долго не пустует, и дискотеку было решено провести своими силами недалеко от посёлка, на берегу тихой речушки Никулинки.
Никто сначала не подозревал, что танцы под несколько кассетных магнитофонов, орущих каждый своё, окажутся в итоге более кровавыми, чем под раздолбанные колонки в клубе. Конечно, все остались живы, но несколько ножевых ранений (и один солдат, едва не утонувший, потому что его избили и бросили в реку), убедили власть в необходимости вернуть дискотеку в клуб, под плохой, но всё-таки контроль. И скоро всё вернулось на круги своя — драки под надзором милиции, погони по ночному посёлку, тайное и не очень распитие спиртного, и объятия на танцах, иногда плавно переходящие в секс после таковых, часто прямо тут-же, в сквере.
Весь этот ужас рассказал Лёхе Валерка, когда они кололи дрова.
--Слушай, а ты вчера что, на лодке катался? С кем? — осторожно поинтересовался он.
--С Натальей. Только как тётя Вера узнала?
--Везёт же тебе. А со мной не стала.— Разочарованно протянул Валерка.— А тётка не узнала, просто наобум сказала. Ведь кто-то из нас мог кататься?
Лёха подивился тёткиной проницательности и спросил:
--А как бы туда попасть?
--В смысле - на дискач? — Валерка сел на нерасколотый чурбак. — Опасно всё это.
--Да ладно, давай разок мотанёмся, только на чём?— Лёха вопросительно посмотрел на Валерку.
--Есть одна идейка.
Идейка заключалась в том, чтобы попросить у Митрича его «Москвич». Но сложность была том, что трезвый Митрич ни за что не дал бы машину Валерке, а пьяный - уже не дал бы, потому что мог просто тупо упереться. Необходимо было найти такую степень опьянения, чтобы он и соображал, и был добр, и отвечал за свои слова. Этакое идеальное состояние согласия.
--У него ещё в сарае где-то «Ковровец» зарыт, но он не на ходу. А то было бы проще.- Валерка швырнул колун на землю. — Надо как- нибудь пройтись к Митричу, прощупать почву.
Прощупать почву они решили после обеда и пляжа.
Уже подходя к его дому, они заметили знакомый велосипед «Че-Гевары», валяющийся у открытой калитки. Сам Серёга стоял перед крыльцом, хмуро уставившись в землю, а на ступеньках крыльца восседал пьяный Митрич и разглагольствовал, размахивая потухшей «Примой»:
--Вот я тебя и спрашиваю, бестолочь, как ты видишь своё будущее в свете недавних… решений?
«И этот туда - же» - мельком подумал Лёха.
«Че-Гевара» упорно молчал, заложив руки за спину, как молодогвардеец на допросе.
По всему было ясно, что высочайшего дозволения на поездку сегодня ждать не стоит.
--Ну, что ты тут мозги ебёшь подрастающему поколению? Больше некому?— Валерка встал рядом с пацаном. Серёга отстранился, отступив на шаг.
-- Я просто хочу, чтобы…--Митрич икнул и отшвырнул окурок - чтобы он.. как его..Мандела, сказал мне, каким он видит своё будущее?
--А ты сам-то, как своё будущее видишь?— неожиданно подал голос «Че-Гевара».
--Я-то?— Митрич безнадёжно махнул рукой — Что уж про меня говорить…Хотя, меня, в одно время, по молодости, звали работать в КБ «Сухого»!
--И полусладкого! - добавил Валерка. - Ну, ладно, пиздуй отсюда, здесь взрослые дяди за жизнь базарить будут.— Он развернул за плечи Серёгу и слегка пнул его в зад коленом. – Катись колбаской.
«Че-Гевара» что-то пробубнил. На какое- то мгновение Лёха увидел васильковые глаза мальчишки. Если они и видели какое-нибудь будущее, то места в нём не Лёхе, не Валерке, ни тем более Митричу не было.
Когда звук удаляющегося велосипеда стих, Валерка сел рядом с Митричем.
--Слушай, дело к тебе есть.
--Какое?- Митрич извлёк откуда- то свежую «Приму» и попытался раскурить, но спичка сломалась.— Никаких дел я с тобой иметь не хочу! Думаешь, я не знаю, кто утопил ковшик?
-- И кто - же?— вырвалось у Валерки.
--Ты и утопил. Мне сейчас этот.. Фидель Кастро сказал.— Митрич со второго раза закурил.
-- Вот же сволочь! — прошипел сквозь зубы Валерка.
--А ты чем занимаешься, Лех?— свернул с темы Митрич.
- - Ну, я… – от неожиданности Лёха растерялся.— Я на «Серпе» токарем.. в общем, станочник широкого профиля.— Приврал Лёха. Не такого уж широкого профиля он был специалист. По крайней мере, хотелось бы пошире.
--Во!— Митрич, как поп на проповеди, воздел желтый прокуренный палец вверх, и с превосходством посмотрел на Валерку, как будто станочником широкого профиля был он.— Слышал? Станочник широкого профиля! А ты кто?
-- Я-то?— Валерка откинулся назад и, опёршись локтями на ступеньки крыльца, вытянул ноги.— Я, Митрич, собираю сборочный узел на Владимирском тракторном заводе.
-- Эту хуйню я уже слышать не могу.— Митрич сильно затянулся и чуть не повалился на Валерку. Лёха схватил его за плечо и придал вертикальное положение.— Тебя, долбоёба, Верка в цех привела, и хули толку? Собираешь который год какой-то узел для трактора, как будто, бля, для ракеты. А вот …. он! — Митрич ткнул пальцем в Лёху, видимо, снова забыв его имя.— Станочник широкого профиля! Понял?
Валерка, сдерживая смех, молча кивал.
-- А ты вот возьми! — Не унимался Митрич, — и постарайся, приложи усилия, как твой друг! И тут же производственные показатели… — он сделал паузу, мотая головой, как лошадь. Было заметно, что Митрич попал в лингвистическую западню. — Показатели, они сразу-же покажутся!
