Тот в ответ буркнул и, доставая ключ, бросил на меня оценивающий взгляд.
— Не делай глупостей, человечиха, — предупредил он на ломаном, но понятном языке. — Поешь. Сиди смирно.
Сердце заколотилось чаще. Решетка со скрежетом отъехала. Они вошли внутрь. Пространство комнаты мгновенно стало крошечным, заполненным их мускулистыми телами, запахом пота, кожи и… еды. Мой желудок предательски заурчал.
Орк с миской сделал шаг ко мне. Его товарищ остался у входа, загораживая проход, руки свободно лежали вдоль тела, но я чувствовала — он готов к любому моему движению.
«Весельчак» что-то коротко сказал. Тот, с едой, медленно, демонстративно неторопливо, чтобы не спровоцировать, присел на корточки передо мной, развязал меня и протянул миску.
— Ешь, — сказал он просто.
В этот момент что-то во мне надломилось. Вся эта ситуация — их снисходительная осторожность, как с диким зверем, этот вкусный запах еды, который они мне «разрешали» съесть, вся моя беспомощность и тоска — нахлынула единой, удушающей волной.
Я не хотела есть. Я не хотела их видеть. Я хотела, чтобы все они исчезли. Чтобы эти стены рухнули. Чтобы меня оставили в покое.
Я потянулась к миске. Руки мои дрожали. И в тот миг, когда мои пальцы должны были коснуться грубой деревянной поверхности, отчаяние вырвалось наружу.
Я не кричала. Не рыдала. Это было тише и страшнее.
Воздух в каменной клетке вдруг зазвенел, как натянутая струна. От моих запястьев, от этих проклятых, вечно холодных браслетов, рванулась волна… чего-то. Невидимого, но ощутимого. Густого, как мед, и острого, как лезвие.
Раздался оглушительный ХЛОПОК, как от разорвавшейся тетивы огромного лука. Миска с тушеным мясом вырвалась из рук орка и с грохотом шлепнулась о стену, разбрызгивая горячее варево. Сам он отлетел назад, как щепка, и грузно рухнул на пол, тяжело дыша от неожиданности.
Но это было еще не все.
Тусклые серебристые руны на моих браслетах, которые до этого лишь изредка и слабо теплились, ВСПЫХНУЛИ. Не привычным холодным синим светом, а ослепительным, яростно-золотым сиянием. Он бил в глаза, заливая все вокруг, отбрасывая на стены безумные тени.
И поднялся ветер. В запертой каменной комнате! Он завыл, закрутил пыль и солому с пола в миниатюрный вихрь. Он гудел низко, на самой грани слуха, и в этом гуде слышалось что-то древнее и безумно одинокое.
Длилось это всего несколько секунд. Не больше.
Потом свет на браслетах погас, будто его и не было. Ветер стих, и пыль медленно осела обратно на пол. В комнате воцарилась оглушительная тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием орка на полу и бешеным стуком моего собственного сердца.
Я сидела, не в силах пошевелиться, смотря на свои руки. Браслеты снова были просто холодными, черными, немыми обручьями. Но на коже под ними чувствовалось легкое, пульсирующее жжение.
Орк у входа замер в той позе, в которой его застала вспышка. Его глаза, широко распахнутые, были устремлены на меня. Но это был уже не взгляд охранника на пленницу. Это был взгляд… почти что суеверного ужаса. В нем читалось недоумение, страх и что-то еще, чего я не могла понять. Он смотрел на меня, как на внезапно ожившую статую или на призрака.
Его напарник на полу медленно поднялся, потирая ушибленный бок. Он тоже смотрел на меня. На разбитую миску. На стены, забрызганные мясом. И на мои руки.
Они переглянулись. Между ними прошел какой-то безмолвный диалог, полный понимания чего-то очень важного, чего я была не в силах уловить.
«Весельчак» первым нарушил тишину. Он сказал всего одно слово на своем языке, обращаясь к товарищу. Тот кивнул, все еще не сводя с меня широких глаз.
Потом он повернулся ко мне. Его выражение лица изменилось. Исчезла настороженность, снисходительность, даже остатки злости от произошедшего в лесу. Его лицо стало… серьезным. Почти что почтительным.
— Встань, — сказал он тихо, но твердо. Его голос звучал иначе. — Иди с нами.
Сердце у меня упало. Ну все. Теперь точно принесут в жертву или сбросят с утеса. Моя маленькая вспышка только все испортила.
— Куда? — выдавила я, не в силах скрыть дрожь в голосе.
Орк, поднявшийся с пола, молча подошел ко мне. Я зажмурилась, ожидая удара или грубого захвата. Но его прикосновение оказалось на удивление… аккуратным. Он просто взял меня за локоть и помог подняться на ноги. Его пальцы были шершавыми, но не причиняли боли.
— К шаманке Магде, — ответил второй орк, тот, что был у входа. И в его голосе, когда он произносил это имя, прозвучало неподдельное почтение. — Она должна на тебя посмотреть.
Шаманка?
Меня не поволокли и не понесли. Мне просто указали жестом идти вперед. Один орк шел впереди, второй следом за мной. Мои руки были свободны, но бежать было бессмысленно. Да я и не могла пошевелить ногами от страха и изумления.
Мы вышли из камеры и двинулись по коридору.
Куда меня ведут? Что эта Магда со мной сделает? Разрежет ли эти браслеты? Или наложит новые?
Я не знала. Но один страх сменился другим, новым и неизведанным. Страхом перед тем, что было во мне. Тем, что вырвалось наружу. И перед тем, что об этом знали здесь, в этой каменной крепости, среди этих людей, не похожих ни на кого, кого я встречала раньше.
Моя тихая, отчаянная вспышка отчаяния стала ключом, отпирающим новую, еще более пугающую дверь. И мне оставалось только сделать шаг в неизвестность.
Анна
Меня вели по узким, слабо освещенным туннелям, уходившим вглубь горы. Воздух здесь стал другим — сухим, прохладным и густым от запаха дымных трав, сушеных корений и чего-то древнего, каменного. Шум города остался где-то далеко наверху, сменившись звенящей, давящей тишиной.
Орки шли молча, их лица были напряжены и серьезны. Я чувствовала, как дрожу, но теперь это была не только дрожь страха, но и странное, щемящее ожидание. Что они все видели? Что это было?
Наконец мы остановились у завесы из длинных кожаных ремней, украшенных костяными бусинами и перьями. Один из орков, мой «весельчак», кашлянул и негромко произнес:
— Магда. Мы привели ту, что вызвала бурю в камне.
Из-за завесы донесся тихий, скрипучий голос, словно два камня терлись друг о друга:
— Введите. И оставьте нас.
Орк отдернул завесу и жестом велел мне войти. Я переступила порог, и он тут же опустился за моей спиной, оставив меня одну с… с ней.
Пещера была небольшой, освещенной лишь светом небольшого костерка, тлевшего в каменном круге в центре. Воздух струился от жаровни, на которой что-то тихо кипело в глиняном горшке. Повсюду висели связки трав, сушеные грибы, мешочки с корешками. А в дальнем углу, на груде шкур, сидела она.
Шаманка. Магда.
Она была древней, сморщенной, как печеное яблоко. Ее лицо испещрили не шрамы воинов, а морщины, глубокие, как ущелья. Один глаз был затянут молочно-белым бельмом, а второй… второй был ясным, пронзительно-острым, цвета темного янтаря. И смотрел он на меня с такой интенсивностью, что мне захотелось отступить. Казалось, он видит не меня, а что-то сквозь меня.
— Подойди ближе, дитя ветра, — проскрипела она. — Покажи мне оковы, что ты носишь.
«Дитя ветра. Ну хоть не дитя сардельки , уже прогресс», — промелькнула в голове саркастичная мысль, но я послушно сделала несколько шагов вперед и молча протянула руки.
Магда медленно, костлявыми пальцами, коснулась браслетов. Ее прикосновение было удивительно легким и теплым. Она провела по холодному металлу, шепча что-то на своем языке.
— Да, — прошептала она наконец. — Они… чужие. Как и ты.
Сердце мое пропустило удар.
— Что? — выдохнула я.
— Ты не отсюда, — ее ясный глаз уперся в меня. — Твоя душа… она пахнет иными ветрами. Видела иные солнца.
В голове у меня все перевернулось. Воспоминания-призраки… железные птицы… Они были реальными?
— Я… я не понимаю, — прошептала я.
— Эти оковы, — она кивнула на браслеты, — не для твоего блага. Они — тюрьма. Для силы, что живет в тебе. Они гасят твой дух. Дух ветра.
«Дух ветра. Звучит куда поэтичнее, чем истеричка с неуправляемыми магическими выбросами ,» — я едва сдержала язвительный комментарий, но внутри что-то сжалось от точности ее слов.
— Как их снять? — голос мой дрожал. — Я пыталась… я не могу!
Магда покачала головой.
— Силой — нет. Их нельзя сломать. Можно только… разомкнуть.
— «Как? Золотым ключиком? Волшебным словом?» — мысленно ехидничала я, но вслух произнесла: — Как?
— Истинной связью. С тем, чья воля сильнее воли того, кто их надел. С истинным вождем.
«Ага, конечно. Сейчас выйдет прекрасный принц в сияющих доспехах и поцелуем расколет мои кандалы. Ой, нет, я же у орков. Значит, прекрасный орк. С клыками.»
— С тем, кто не боится твоего ветра, — продолжала она. — Кто примет не только твое тело, но и твою бурю.
Несмотря на весь свой внутренний сарказм, я чувствовала, как ее слова находят во мне отклик. Эта старая, полуслепая женщина, пахнущая дымом и кореньями, видела меня насквозь. Говорила то, о чем я сама лишь смутно догадывалась. И за это, черт возьми, я невольно проникалась к ней уважением. Не доверием — нет, я уже разучилась доверять. Но уважением — да.
Я сделала вид, что обдумываю ее слова, позволив на своем лице отразиться смеси надежды и неуверенности.
— Истинный вождь… — повторила я с наигранным благоговением. — И он… он здесь?
— Возможно, — в ее скрипучем голосе прозвучала едва уловимая усмешка. Ее ясный глаз, казалось, видел все мои притворства насквозь, но он не осуждал. Он... понимал. — Сильные духом часто не носят свои титулы на груди. Их узнают по делам. Ветер всегда находит ту скалу, о которую ему суждено разбиться.
«Ветер и скала. Боже, какая романтичная чушь. Хотя...»
— Я… я не знаю, смогу ли я его найти, — проговорила я, нарочито тихо. — Как узнать его?
Магда изучающе смотрела на меня.
— Когда время придет — узнаешь. Ветер всегда находит свой путь.
Она замолчала, уставившись в тлеющие угли костра. Казалось, наш разговор окончен, но она не отпускала меня. Было чувство, что она ждет чего-то. Или кого-то.
Я стояла, не решаясь пошевелиться, чувствуя, как холод камня проникает сквозь тонкую подошву моих ботинок. Воздух в пещере сгустился, наполнившись невысказанными вопросами.
«Отличная история. Прямо сказка для затравленной дикарки. Найди себе сильного мужчину-орка и живи счастливо.» Я мысленно хмыкнула. Но несмотря на весь скепсис, семя было брошено. Семя сомнения не только в Барагосе, но и в моем собственном, привычном отчаянии.
Эта женщина, эта Магда, с ее слепым глазом и всевидящим взглядом, дала мне не ответы, а нечто более ценное — новую загадку. И за это, хоть я и не собиралась в это признаваться даже самой себе, я была ей... почти благодарна.
Я молчала. Я делала то, что у меня получалось лучше всего — притворялась сломленной, задумавшейся, готовой поверить в спасителя.
А сама внутри затаилась, как зверь в засаде, готовая в любой момент к прыжку. Но теперь у этого зверя было новое знание. И новая, странная союзница, которая, возможно, даже не понимала, что стала ею.
Анна
Тишина в пещере становилась все гуще, тяжелее, словно сам воздух ждал чего-то. Магда не сводила с меня своего единственного ясного глаза, и мне казалось, что она читает каждый мой саркастичный, испуганный, отчаявшийся внутренний комментарий. И, кажется, понимала.
— Твоя душа разорвана, — наконец проскрипела она, нарушая молчание. — Одна часть здесь, в оковах. Другая… там. В мире, что ты забыла. Память — это якорь. Ты оторвана от него, и тебя носит по волнам, как щепку.
«Вот это поворот. Сначала «дитя ветра», теперь «щепка». Похоже, у шаманки целый арсенал поэтических сравнений для моей персоны,» — промелькнуло в голове. Но сердце почему-то застучало чаще.
— Что ты предлагаешь? — спросила я осторожно, уже не притворяясь.
— Вернуть тебе то, что твое. Вернуть тебе память. Все. И хорошее, и плохое. И радость, и боль. Ты готова посмотреть в лицо тому, кем была? Или предпочитаешь и дальше быть никем? Вещью с пустой головой?
Удар был точен и безжалостен. Она не предлагала сказку о спасении. Она предлагала правду. Горькую, болезненную, но правду. И в этом было какое-то дикое, пугающее уважение ко мне. Она видела во мне не объект для манипуляций, а личность, способную сделать выбор. Пусть даже выбор между ужасом и пустотой.
«Ну что ж, Анна. Всегда хотела приключений на свою задницу. Вот тебе и приключение.»
— Делай, — выдохнула я, и голос мой не дрогнул.
Магда кивнула, словно и не ожидала другого ответа. Она медленно поднялась с шкур и подошла к жаровне. Ее костлявые пальцы порылись в подвешенных связках, отсыпала чего-то в горшок. Воздух запах горьковато-сладким дымком.
— Сядь. Закрой глаза. Не сопротивляйся. Что бы ты ни увидела — не беги. Прими. Это тоже ты.
Я опустилась на пол, скрестив ноги, и закрыла глаза. Сердце колотилось где-то в горле. Я слышала, как она бормочет что-то на своем языке, слышала треск углей и шипение жидкости, капающей на раскаленные камни.
Потом она прикоснулась ко лбу. Сначала холодной, шершавой рукой. Потом — чем-то влажным и пахучим. На лбу заныла старая, забытая ранка, та самая, что осталась от падения.
— Иди назад, — прошептала она. — По кровавой тропе памяти. Найди себя.
И мир рухнул.
Не пещера. Мир внутри меня.
Не воспоминания. Это было слишком слабым словом. Это было падением в водоворот ощущений, звуков, запахов и образов. Они накатывали волнами, смывая все на своем пути, рвя душу на части.
Резкий, химический запах больницы. Скучный голос диктора по телевизору. Холодный ветер в лицо на вершине горы. Сладкий вкус персика, купленного на рынке. Звон рапиры в спортзале. Глухой удар тела о выступ скалы. ПРОБУЖДЕНИЕ В ВОЗДУХЕ. НЕ ПАДЕНИЕ, А ПАРЕНИЕ. ВИХРЬ ИЗ ЛЬДИНОК И ЛИСТЬЕВ. НЕЧТО ДРЕВНЕЕ, СИЛЬНОЕ, ЛЮБОПЫТНОЕ. ОНО СМОТРИТ НА МЕНЯ. И ПОНИМАЕТ. ПОНИМАЕТ МОЮ БОЛЬ, МОЕ ОТЧАЯНИЕ, МОЮ ТОСКУ. И РЕШАЕТ ДАТЬ ШАНС. ПОДАРИТЬ НОВЫЙ МИР. ОНО ВДЫХАЕТ В МЕНЯ ЧАСТИЦУ СЕБЯ. И... ОТПУСКАЕТ. УДАР О МОХ. ЗАПАХ ЦВЕТОВ И ЧЕГО-ТО НЕЗЕМНОГО. ПУСТОТА В ГОЛОВЕ. ТОЛЬКО ИМЯ. АННА.
Я закричала. Или это кричало во мне? Я падала в бездну, и меня рвало на части. Я видела свое лицо в зеркале — другое, более молодое, с короткими волосами и глазами, полными амбиций и тоски. Я слышала голоса друзей, которых никогда не знала здесь. Я чувствовала холод руля машины в руках и жар солнца на пляже, которого не было в этом мире. И я видела ЭТО. Момент между жизнью и смертью. Момент дарения.
Это был не поток. Это был ураган. Хаос из обрывков жизни, которую я потеряла, и чуда, которое меня спасло.
Я лежала на холодном камне пещеры, всхлипывая, из глаз текли ручьи, но я даже не пыталась их смахнуть. Я смотрела в потолок, не видя его, все еще находясь там, в своем мире, в своей смерти, в своем чудесном спасении.
Шок. Абсолютный, всепоглощающий шок.
Я помнила. ВСЕ.
Я была Аней. Анной Сергеевой. Фехтовальщицей. Альпинисткой. Сиротой. Неудачницей в любви. Программистом. Я была собой. Настоящей.
И я не просто умерла. Меня спасли. Мне подарили второй шанс. И его же у меня украли.
Магда сидела рядом, молча. Она не пыталась меня утешить или что-то объяснить. Она просто давала мне время. Ее ясный глаз был полон не жалости, а того самого понимания, которого мне так не хватало.
— Добро пожаловать домой, дитя двух миров, — тихо сказала она наконец.
Я медленно села.
— Не делай глупостей, человечиха, — предупредил он на ломаном, но понятном языке. — Поешь. Сиди смирно.
Сердце заколотилось чаще. Решетка со скрежетом отъехала. Они вошли внутрь. Пространство комнаты мгновенно стало крошечным, заполненным их мускулистыми телами, запахом пота, кожи и… еды. Мой желудок предательски заурчал.
Орк с миской сделал шаг ко мне. Его товарищ остался у входа, загораживая проход, руки свободно лежали вдоль тела, но я чувствовала — он готов к любому моему движению.
«Весельчак» что-то коротко сказал. Тот, с едой, медленно, демонстративно неторопливо, чтобы не спровоцировать, присел на корточки передо мной, развязал меня и протянул миску.
— Ешь, — сказал он просто.
В этот момент что-то во мне надломилось. Вся эта ситуация — их снисходительная осторожность, как с диким зверем, этот вкусный запах еды, который они мне «разрешали» съесть, вся моя беспомощность и тоска — нахлынула единой, удушающей волной.
Я не хотела есть. Я не хотела их видеть. Я хотела, чтобы все они исчезли. Чтобы эти стены рухнули. Чтобы меня оставили в покое.
Я потянулась к миске. Руки мои дрожали. И в тот миг, когда мои пальцы должны были коснуться грубой деревянной поверхности, отчаяние вырвалось наружу.
Я не кричала. Не рыдала. Это было тише и страшнее.
Воздух в каменной клетке вдруг зазвенел, как натянутая струна. От моих запястьев, от этих проклятых, вечно холодных браслетов, рванулась волна… чего-то. Невидимого, но ощутимого. Густого, как мед, и острого, как лезвие.
Раздался оглушительный ХЛОПОК, как от разорвавшейся тетивы огромного лука. Миска с тушеным мясом вырвалась из рук орка и с грохотом шлепнулась о стену, разбрызгивая горячее варево. Сам он отлетел назад, как щепка, и грузно рухнул на пол, тяжело дыша от неожиданности.
Но это было еще не все.
Тусклые серебристые руны на моих браслетах, которые до этого лишь изредка и слабо теплились, ВСПЫХНУЛИ. Не привычным холодным синим светом, а ослепительным, яростно-золотым сиянием. Он бил в глаза, заливая все вокруг, отбрасывая на стены безумные тени.
И поднялся ветер. В запертой каменной комнате! Он завыл, закрутил пыль и солому с пола в миниатюрный вихрь. Он гудел низко, на самой грани слуха, и в этом гуде слышалось что-то древнее и безумно одинокое.
Длилось это всего несколько секунд. Не больше.
Потом свет на браслетах погас, будто его и не было. Ветер стих, и пыль медленно осела обратно на пол. В комнате воцарилась оглушительная тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием орка на полу и бешеным стуком моего собственного сердца.
Я сидела, не в силах пошевелиться, смотря на свои руки. Браслеты снова были просто холодными, черными, немыми обручьями. Но на коже под ними чувствовалось легкое, пульсирующее жжение.
Орк у входа замер в той позе, в которой его застала вспышка. Его глаза, широко распахнутые, были устремлены на меня. Но это был уже не взгляд охранника на пленницу. Это был взгляд… почти что суеверного ужаса. В нем читалось недоумение, страх и что-то еще, чего я не могла понять. Он смотрел на меня, как на внезапно ожившую статую или на призрака.
Его напарник на полу медленно поднялся, потирая ушибленный бок. Он тоже смотрел на меня. На разбитую миску. На стены, забрызганные мясом. И на мои руки.
Они переглянулись. Между ними прошел какой-то безмолвный диалог, полный понимания чего-то очень важного, чего я была не в силах уловить.
«Весельчак» первым нарушил тишину. Он сказал всего одно слово на своем языке, обращаясь к товарищу. Тот кивнул, все еще не сводя с меня широких глаз.
Потом он повернулся ко мне. Его выражение лица изменилось. Исчезла настороженность, снисходительность, даже остатки злости от произошедшего в лесу. Его лицо стало… серьезным. Почти что почтительным.
— Встань, — сказал он тихо, но твердо. Его голос звучал иначе. — Иди с нами.
Сердце у меня упало. Ну все. Теперь точно принесут в жертву или сбросят с утеса. Моя маленькая вспышка только все испортила.
— Куда? — выдавила я, не в силах скрыть дрожь в голосе.
Орк, поднявшийся с пола, молча подошел ко мне. Я зажмурилась, ожидая удара или грубого захвата. Но его прикосновение оказалось на удивление… аккуратным. Он просто взял меня за локоть и помог подняться на ноги. Его пальцы были шершавыми, но не причиняли боли.
— К шаманке Магде, — ответил второй орк, тот, что был у входа. И в его голосе, когда он произносил это имя, прозвучало неподдельное почтение. — Она должна на тебя посмотреть.
Шаманка?
Меня не поволокли и не понесли. Мне просто указали жестом идти вперед. Один орк шел впереди, второй следом за мной. Мои руки были свободны, но бежать было бессмысленно. Да я и не могла пошевелить ногами от страха и изумления.
Мы вышли из камеры и двинулись по коридору.
Куда меня ведут? Что эта Магда со мной сделает? Разрежет ли эти браслеты? Или наложит новые?
Я не знала. Но один страх сменился другим, новым и неизведанным. Страхом перед тем, что было во мне. Тем, что вырвалось наружу. И перед тем, что об этом знали здесь, в этой каменной крепости, среди этих людей, не похожих ни на кого, кого я встречала раньше.
Моя тихая, отчаянная вспышка отчаяния стала ключом, отпирающим новую, еще более пугающую дверь. И мне оставалось только сделать шаг в неизвестность.
Глава 23. Нити судьбы и железные обручи.
Анна
Меня вели по узким, слабо освещенным туннелям, уходившим вглубь горы. Воздух здесь стал другим — сухим, прохладным и густым от запаха дымных трав, сушеных корений и чего-то древнего, каменного. Шум города остался где-то далеко наверху, сменившись звенящей, давящей тишиной.
Орки шли молча, их лица были напряжены и серьезны. Я чувствовала, как дрожу, но теперь это была не только дрожь страха, но и странное, щемящее ожидание. Что они все видели? Что это было?
Наконец мы остановились у завесы из длинных кожаных ремней, украшенных костяными бусинами и перьями. Один из орков, мой «весельчак», кашлянул и негромко произнес:
— Магда. Мы привели ту, что вызвала бурю в камне.
Из-за завесы донесся тихий, скрипучий голос, словно два камня терлись друг о друга:
— Введите. И оставьте нас.
Орк отдернул завесу и жестом велел мне войти. Я переступила порог, и он тут же опустился за моей спиной, оставив меня одну с… с ней.
Пещера была небольшой, освещенной лишь светом небольшого костерка, тлевшего в каменном круге в центре. Воздух струился от жаровни, на которой что-то тихо кипело в глиняном горшке. Повсюду висели связки трав, сушеные грибы, мешочки с корешками. А в дальнем углу, на груде шкур, сидела она.
Шаманка. Магда.
Она была древней, сморщенной, как печеное яблоко. Ее лицо испещрили не шрамы воинов, а морщины, глубокие, как ущелья. Один глаз был затянут молочно-белым бельмом, а второй… второй был ясным, пронзительно-острым, цвета темного янтаря. И смотрел он на меня с такой интенсивностью, что мне захотелось отступить. Казалось, он видит не меня, а что-то сквозь меня.
— Подойди ближе, дитя ветра, — проскрипела она. — Покажи мне оковы, что ты носишь.
«Дитя ветра. Ну хоть не дитя сардельки , уже прогресс», — промелькнула в голове саркастичная мысль, но я послушно сделала несколько шагов вперед и молча протянула руки.
Магда медленно, костлявыми пальцами, коснулась браслетов. Ее прикосновение было удивительно легким и теплым. Она провела по холодному металлу, шепча что-то на своем языке.
— Да, — прошептала она наконец. — Они… чужие. Как и ты.
Сердце мое пропустило удар.
— Что? — выдохнула я.
— Ты не отсюда, — ее ясный глаз уперся в меня. — Твоя душа… она пахнет иными ветрами. Видела иные солнца.
В голове у меня все перевернулось. Воспоминания-призраки… железные птицы… Они были реальными?
— Я… я не понимаю, — прошептала я.
— Эти оковы, — она кивнула на браслеты, — не для твоего блага. Они — тюрьма. Для силы, что живет в тебе. Они гасят твой дух. Дух ветра.
«Дух ветра. Звучит куда поэтичнее, чем истеричка с неуправляемыми магическими выбросами ,» — я едва сдержала язвительный комментарий, но внутри что-то сжалось от точности ее слов.
— Как их снять? — голос мой дрожал. — Я пыталась… я не могу!
Магда покачала головой.
— Силой — нет. Их нельзя сломать. Можно только… разомкнуть.
— «Как? Золотым ключиком? Волшебным словом?» — мысленно ехидничала я, но вслух произнесла: — Как?
— Истинной связью. С тем, чья воля сильнее воли того, кто их надел. С истинным вождем.
«Ага, конечно. Сейчас выйдет прекрасный принц в сияющих доспехах и поцелуем расколет мои кандалы. Ой, нет, я же у орков. Значит, прекрасный орк. С клыками.»
— С тем, кто не боится твоего ветра, — продолжала она. — Кто примет не только твое тело, но и твою бурю.
Несмотря на весь свой внутренний сарказм, я чувствовала, как ее слова находят во мне отклик. Эта старая, полуслепая женщина, пахнущая дымом и кореньями, видела меня насквозь. Говорила то, о чем я сама лишь смутно догадывалась. И за это, черт возьми, я невольно проникалась к ней уважением. Не доверием — нет, я уже разучилась доверять. Но уважением — да.
Я сделала вид, что обдумываю ее слова, позволив на своем лице отразиться смеси надежды и неуверенности.
— Истинный вождь… — повторила я с наигранным благоговением. — И он… он здесь?
— Возможно, — в ее скрипучем голосе прозвучала едва уловимая усмешка. Ее ясный глаз, казалось, видел все мои притворства насквозь, но он не осуждал. Он... понимал. — Сильные духом часто не носят свои титулы на груди. Их узнают по делам. Ветер всегда находит ту скалу, о которую ему суждено разбиться.
«Ветер и скала. Боже, какая романтичная чушь. Хотя...»
— Я… я не знаю, смогу ли я его найти, — проговорила я, нарочито тихо. — Как узнать его?
Магда изучающе смотрела на меня.
— Когда время придет — узнаешь. Ветер всегда находит свой путь.
Она замолчала, уставившись в тлеющие угли костра. Казалось, наш разговор окончен, но она не отпускала меня. Было чувство, что она ждет чего-то. Или кого-то.
Я стояла, не решаясь пошевелиться, чувствуя, как холод камня проникает сквозь тонкую подошву моих ботинок. Воздух в пещере сгустился, наполнившись невысказанными вопросами.
«Отличная история. Прямо сказка для затравленной дикарки. Найди себе сильного мужчину-орка и живи счастливо.» Я мысленно хмыкнула. Но несмотря на весь скепсис, семя было брошено. Семя сомнения не только в Барагосе, но и в моем собственном, привычном отчаянии.
Эта женщина, эта Магда, с ее слепым глазом и всевидящим взглядом, дала мне не ответы, а нечто более ценное — новую загадку. И за это, хоть я и не собиралась в это признаваться даже самой себе, я была ей... почти благодарна.
Я молчала. Я делала то, что у меня получалось лучше всего — притворялась сломленной, задумавшейся, готовой поверить в спасителя.
А сама внутри затаилась, как зверь в засаде, готовая в любой момент к прыжку. Но теперь у этого зверя было новое знание. И новая, странная союзница, которая, возможно, даже не понимала, что стала ею.
Глава 24. Осколки зеркала.
Анна
Тишина в пещере становилась все гуще, тяжелее, словно сам воздух ждал чего-то. Магда не сводила с меня своего единственного ясного глаза, и мне казалось, что она читает каждый мой саркастичный, испуганный, отчаявшийся внутренний комментарий. И, кажется, понимала.
— Твоя душа разорвана, — наконец проскрипела она, нарушая молчание. — Одна часть здесь, в оковах. Другая… там. В мире, что ты забыла. Память — это якорь. Ты оторвана от него, и тебя носит по волнам, как щепку.
«Вот это поворот. Сначала «дитя ветра», теперь «щепка». Похоже, у шаманки целый арсенал поэтических сравнений для моей персоны,» — промелькнуло в голове. Но сердце почему-то застучало чаще.
— Что ты предлагаешь? — спросила я осторожно, уже не притворяясь.
— Вернуть тебе то, что твое. Вернуть тебе память. Все. И хорошее, и плохое. И радость, и боль. Ты готова посмотреть в лицо тому, кем была? Или предпочитаешь и дальше быть никем? Вещью с пустой головой?
Удар был точен и безжалостен. Она не предлагала сказку о спасении. Она предлагала правду. Горькую, болезненную, но правду. И в этом было какое-то дикое, пугающее уважение ко мне. Она видела во мне не объект для манипуляций, а личность, способную сделать выбор. Пусть даже выбор между ужасом и пустотой.
«Ну что ж, Анна. Всегда хотела приключений на свою задницу. Вот тебе и приключение.»
— Делай, — выдохнула я, и голос мой не дрогнул.
Магда кивнула, словно и не ожидала другого ответа. Она медленно поднялась с шкур и подошла к жаровне. Ее костлявые пальцы порылись в подвешенных связках, отсыпала чего-то в горшок. Воздух запах горьковато-сладким дымком.
— Сядь. Закрой глаза. Не сопротивляйся. Что бы ты ни увидела — не беги. Прими. Это тоже ты.
Я опустилась на пол, скрестив ноги, и закрыла глаза. Сердце колотилось где-то в горле. Я слышала, как она бормочет что-то на своем языке, слышала треск углей и шипение жидкости, капающей на раскаленные камни.
Потом она прикоснулась ко лбу. Сначала холодной, шершавой рукой. Потом — чем-то влажным и пахучим. На лбу заныла старая, забытая ранка, та самая, что осталась от падения.
— Иди назад, — прошептала она. — По кровавой тропе памяти. Найди себя.
И мир рухнул.
Не пещера. Мир внутри меня.
Не воспоминания. Это было слишком слабым словом. Это было падением в водоворот ощущений, звуков, запахов и образов. Они накатывали волнами, смывая все на своем пути, рвя душу на части.
Резкий, химический запах больницы. Скучный голос диктора по телевизору. Холодный ветер в лицо на вершине горы. Сладкий вкус персика, купленного на рынке. Звон рапиры в спортзале. Глухой удар тела о выступ скалы. ПРОБУЖДЕНИЕ В ВОЗДУХЕ. НЕ ПАДЕНИЕ, А ПАРЕНИЕ. ВИХРЬ ИЗ ЛЬДИНОК И ЛИСТЬЕВ. НЕЧТО ДРЕВНЕЕ, СИЛЬНОЕ, ЛЮБОПЫТНОЕ. ОНО СМОТРИТ НА МЕНЯ. И ПОНИМАЕТ. ПОНИМАЕТ МОЮ БОЛЬ, МОЕ ОТЧАЯНИЕ, МОЮ ТОСКУ. И РЕШАЕТ ДАТЬ ШАНС. ПОДАРИТЬ НОВЫЙ МИР. ОНО ВДЫХАЕТ В МЕНЯ ЧАСТИЦУ СЕБЯ. И... ОТПУСКАЕТ. УДАР О МОХ. ЗАПАХ ЦВЕТОВ И ЧЕГО-ТО НЕЗЕМНОГО. ПУСТОТА В ГОЛОВЕ. ТОЛЬКО ИМЯ. АННА.
Я закричала. Или это кричало во мне? Я падала в бездну, и меня рвало на части. Я видела свое лицо в зеркале — другое, более молодое, с короткими волосами и глазами, полными амбиций и тоски. Я слышала голоса друзей, которых никогда не знала здесь. Я чувствовала холод руля машины в руках и жар солнца на пляже, которого не было в этом мире. И я видела ЭТО. Момент между жизнью и смертью. Момент дарения.
Это был не поток. Это был ураган. Хаос из обрывков жизни, которую я потеряла, и чуда, которое меня спасло.
Я лежала на холодном камне пещеры, всхлипывая, из глаз текли ручьи, но я даже не пыталась их смахнуть. Я смотрела в потолок, не видя его, все еще находясь там, в своем мире, в своей смерти, в своем чудесном спасении.
Шок. Абсолютный, всепоглощающий шок.
Я помнила. ВСЕ.
Я была Аней. Анной Сергеевой. Фехтовальщицей. Альпинисткой. Сиротой. Неудачницей в любви. Программистом. Я была собой. Настоящей.
И я не просто умерла. Меня спасли. Мне подарили второй шанс. И его же у меня украли.
Магда сидела рядом, молча. Она не пыталась меня утешить или что-то объяснить. Она просто давала мне время. Ее ясный глаз был полон не жалости, а того самого понимания, которого мне так не хватало.
— Добро пожаловать домой, дитя двух миров, — тихо сказала она наконец.
Я медленно села.
