Он был похож на скрежет валунов в горной осыпи. Низкий, вибрирующий. Он говорил на моем языке, но звучало это… дико. И чертовски притягательно.
«Ты что?» — спросил он.
— Я? — я сделала наивное лицо. — Я — призрак прошлого, которого не пригласили на ужин. А ты? Местный критик, оценивающий качество моего заплыва? Надеюсь, ставки высоки.
Он издал короткий, похожий на покашливание звук. То ли насмешка, то ли удивление.
— Ты много говоришь, — заметил он. Его ледяной взгляд скользнул по моим плечам, по шее, и задержался на запястьях. На этих проклятых браслетах.
Я инстинктивно опустила руки под воду. Ирония ситуации не ускользнула от меня: я стою почти голая перед незнакомым дикарем, а смущаюсь из-за украшений.
— Это чтобы не скучать, — парировала я. — Когда тебя собираются съесть, этикет требует поддержать беседу. Или у вас в обычаях сразу накидываться на дам, не спросив имени? Очень невежливо.
Торд
Она пыталась спрятать браслеты. Интересно. Значит, в них и был ключ. В них была ее тайна.
Ее слова были как танец с клинками — опасные и красивые. Она фехтовала языком, как воин мечом. Это было… восхитительно.
— Имена для друзей, — ответил я. — Врагам они не нужны. Мы враги?
Она замерла на секунду, и я увидел, как в глубине ее глаз снова мелькнула та самая золотая искра. Сила. Она была там, глубоко внутри, и она реагировала на меня.
— О, я еще не решила, — она откинула голову, и вода снова плеснулась. — Пока что вы ведете себя как крeпкий середнячок в рейтинге «Надоедливые твари, встреченные мной в лесу». Обогнали летучую мышь, которая запуталась в моих волосах, но до семейства скунсов вам еще пилить и пилить.
Я не знал, кто такие «скунсы» и почему их нужно пилить, но по тону было ясно, что это не комплимент. И что она абсолютно бесстрашна. Или абсолютно безрассудна.
Я не сдержал короткого, хриплого смеха. Он вырвался против моей воли.
— Ты странная, — констатировал я. Это была высшая форма одобрения в моем лексиконе.
— О, это еще цветочки, — она фыркнула. — Ягодки вы еще не пробовали. Советую не торопиться.
Мы замолчали. Тишина повисла между нами, напряженная, густая. Она все еще была в воде. Я все еще на берегу. И ни один из нас не собирался уступать.
Анна
Тишина затягивалась. Вода, еще недавно такая теплая, начала казаться прохладной. Мурашки побежали по коже. Этот молчаливый гигант не собирался уходить! Он просто стоял и смотрел, словно ожидая, что я сделаю следующий ход.
— Что, — наконец не выдержала я, — устраиваете конкурс на самую стойкую статую? Поздравляю, вы в финале. Приз — разочарованная женщина, которая замерзает.
Он не ответил. Только брови чуть приподнялись. Черт возьми, он наслаждался этим!
Серьезно? Мне теперь тут плавать до рассвета? Ждать, пока он не свалится от скуки? Или пока я не превращусь в сосульку?
Ярость снова закипела во мне, на этот раз от безысходности. Ладно. Хочешь зрелищ? Получишь.
— Ну, смотрите, не обляпайтесь, — бросила я с вызовом и, гордо вскинув подбородок, пошла к берегу.
Вода сопротивлялась, цеплялась за меня, но я шла, не снижая темпа, пытаясь сохранить остатки достоинства. Выходя на сушу, я почувствовала, как моя мокрая рубашка прилипла к телу, подчеркивая каждую линию, а на коже выступают мурашки — и от холода, и от его пристального взгляда. Он смотрел, не отрываясь. Его ледяные глаза скользили по мне, изучая каждую деталь, каждый нерв, вздрагивающий от холода и ярости.
Я прошла мимо него, стараясь не смотреть в его сторону, и наклонилась, чтобы подобрать платье. Руки дрожали. От холода. Только от холода.
— Доволен? — бросила я через плечо, сжимая в пальцах мокрую ткань. — Полюбовались местной диковинкой? Можете бежать рассказывать друзьям.
Я повернулась к нему, готовая к насмешке, к грубости, к чему угодно.
Но он не смеялся. Он смотрел на меня все с тем же невыносимо серьезным, изучающим выражением лица. И в его взгляде читалось не вожделение и не насмешка. А… понимание. Как будто он видел не просто полураздетую девушку, а ту клетку, в которой она томилась. Как будто он видел *меня*. И это было в тысячу раз страшнее.
— Нет, — наконец проговорил он своим низким, вибрирующим голосом. — Не могу.
Я застыла, не в силах вымолвить слово.
— Не могу рассказать, — пояснил он. Потом его взгляд упал на браслеты, которые я уже не могла скрыть. — Твои оковы… они кричат так громко, что заглушают все остальное.
Он развернулся и отошел к краю поляны. Присев на корточки, он стал методично, с неожиданной ловкостью, собирать хворост для костра. Через мгновение между его ладонями уже трещал и разгорался аккуратный огонек.
— Замерзнешь, — кивнул он на пламя, не глядя на меня. Сказал это просто, как констатацию факта. Без насмешки, без приглашения. Просто… констатация.
И продолжил молча разводить огонь, словно я была всего лишь частью пейзажа. Девушка в мокрой рубашке с оковами на руках. Ни больше, ни меньше.
Я стояла, сжимая в руках свое платье, и чувствовала, как жар от разгорающихся поленьев начинает согревать мою ледяную кожу. И как его последние слова — «твои оковы кричат» — жгут меня изнутри сильнее любого огня.
Анна
Я стояла как вкопанная, с комом платья в руках, и чувствовала, как по моей спине бегут мурашки — не только от ночной прохлады, но и от его слов. *Твои оковы кричат.* Казалось, само воздух вибрирует от этой фразы, и каждый нерв в моем теле отзывается на низкий тембр его голоса.
Он сидел у своего костра, повернувшись ко мне спиной — мощные плечи напряжены под тонкой льняной рубахой. У его ног, сливаясь с тенями, лежал тот самый огромный лохматый зверь — варг. Его желтые глаза, узкие и умные, были прикованы ко мне. В них читалось не просто любопытство, а какое-то древнее знание.
— Что, — выдавила я, и мой голос прозвучал хрипло, — теперь вы еще и по совместительству костровой? Универсальный солдат. Ищете потерявшихся принцесс, разводите огоньки, держите при себе зубастого друга… Что дальше? Будете суп варить из шишек?
Я сняла мокрую рубашку и натянула платье.
Он не обернулся. Только мышцы на его спине играли под тканью. Варг насторожил уши, и его нос вздрогнул, словно он учуял мой страх, смешанный с чем-то еще… чем-то опасным и сладким.
— Шишки невкусные, — прорычал он в ответ. Голос его был как глухой удар по барабану — он отзывался где-то глубоко внутри меня. — Серый не одобрит. — Это он про зверя.
Я сделала несколько шагов к костру, осторожно обходя зверя. Тепло было соблазнительным, но еще соблазнительнее была близость к нему. К этому дикому, необузданному орку, от которого исходила такая сила, что воздух вокруг него казался гуще.
— Ну, раз уж вы тут взяли на себя роль моего спасителя от переохлаждения, — я скрестила руки на груди, чувствуя, как соски затвердели от холода и… чего-то еще под его тяжелым взглядом, — может, на этом ваша благотворительность не закончится? Может, знаете, как снять эти… кричащие аксессуары? А то они немного портят ансамбль.
Наконец он повернул голову. Огонь играл на его жестких чертах, делая шрамы глубже, а глаза — еще более пронзительными. Варг лениво зевнул, обнажив ряды устрашающих зубов, но в его взгляде читалось скорее любопытство, чем угроза.
— Не знаю, — честно сказал он. Его взгляд упал на мои запястья, и мне показалось, что я чувствую призрачное прикосновение к коже. — Но кричат они не от боли. От гнева.
Я фыркнула, пытаясь скрыть дрожь, пробежавшую по телу.
— О, отлично! Теперь вы еще и переводчик с языка магических украшений. Много работы у вас тут, в лесу.
Я подошла еще ближе и села на корточки напротив него, по другую сторону костра. Пламя было между нами, но я чувствовала его жар на своей коже — или это был жар от его взгляда? Я смотрела на него сквозь дрожащий воздух, и сердце бешено колотилось в груди.
— Послушайте, — начала я, и голос мой звучал хрипло. — Меня выдают замуж за принца-садиста. Он… коллекционер. Коллекционер невинностей и чистых игрушек. — Я сделала паузу, видя, как его глаза сузились. В них мелькнуло что-то темное, опасное. Что-то, от чего по спине побежали мурашки. — Представьте его лицо. Его ярость. Его унижение, когда он узнает, что его драгоценная вещь уже… испорчена. Что ее уже кто-то опробовал. И не какой-нибудь придворный хлыщ, а… — я обвела его взглядом с ног до головы, чувствуя, как между нами натягивается невидимая нить напряжения, — дикарь. Существо, в тысячу раз более опасное и сильное, чем он.
Я подняла подбородок, вкладывая в свои слова всю свою горькую, ядовитую надежду, всю отчаянную смелость.
— Так вот. Я предлагаю вам сделку. Вы получаете меня. А я получаю зрелище — как этот ублюдок корчится от ярости. Оно того стоит, поверьте.
Торд
Ее слова обрушились на меня, как удар тарана. Кровь ударила в голову, горячая и густая. Серый, почуяв мое напряжение, тихо заворчал, но остался на месте.
Она сидела напротив, вся напружинившаяся, как загнанная лань, готовая либо бежать, либо броситься на врага. Огонь играл в ее мокрых волосах, делая их темным золотом. Ее глаза горели — не слезами, а тем самым внутренним огнем, что я чувствовал в ней с первого взгляда. В них была ярость. Боль. И такая сила, что перехватывало дыхание.
И было в ней что-то еще… что-то, что заставляло мою кровь петь древнюю, дикую песню. Что-то, что будило во мне не только желание защитить, но и желание обладать. Взять. Сделать своей.
— Нет, — вырвалось у меня. Слово прозвучало жестко, как приказ самому себе. Серый прижал уши, уловив мой тон.
Ее глаза расширились от изумления. Она явно ожидала другого ответа.
— Что значит «нет»? — ее голос дрогнул. — Это же идеально!
— Ты хочешь мести, — поправил я, чувствуя, как мышцы на спине напрягаются. — А я не стану твоим орудием.
— Почему? — она вскочила на ноги. Серый приподнял голову, следя за ее резкими движениями. — Одна ночь! Всего одна ночь!
— Он не избавится от тебя, — я поднялся ей навстречу, чувствуя, как между нами пробегают искры. Серый встал рядом со мной, молчаливой грозной тенью. — Он сделает тебе больно. Сильнее.
— Меня уже ничто не спасет! — ее голос сорвался. Серый оскалился, но по моей команде замер. — Так пусть я хоть получу от этого удовольствие! Я заслужила это!
Она замолчала, тяжело дыша. Слезы блестели на ее ресницах, и мое сердце сжалось от странной боли. Я видел не только ее гнев. Я видел ту боль, что пряталась за ним. Ту хрупкость, что она так яростно пыталась скрыть.
Мы смотрели друг на друга через костер — она, вся в гневе и дрожи, я — чувствуя, как во мне борются два зверя. Один хотел притянуть ее к себе, ощутить вкус ее кожи на своих губах, заставить ее забыть обо всем на свете. Другой — более мудрый, более древний — знал, что это будет не правильно.
— Нет, — повторил я, и в моем голосе прозвучала вся моя воля. — Я не позволю тебе использовать себя так. Ты заслуживаешь большего.
Она отступила на шаг, словно я ударил ее. Вся ее бравада испарилась, оставив лишь уязвимость. Даже Серый, почуяв ее отчаяние, перестал скалить зубы и лишь наклонил голову набок.
Она долго смотрела на меня, и в ее глазах читалась такая боль, такая неуверенность, что я почувствовал желание просто взять ее в охапку и унести отсюда. Унести в свое логово и спрятать ото всех.
И тогда ее губы дрогнули, и она прошептала вопрос, который прозвучал как последний, отчаянный крик ее угасающей самооценки:
— Я что… не красивая?
Воздух застыл. Даже костер будто перестал трещать. Только ее вопрос висел между нами, полный такой наивной, такой ранящей неуверенности, что у меня сжалось сердце.
Торд
Ее вопрос повис в воздухе, хрупкий и ранимый, как она сама. «Я что… не красивая?» В этих словах было столько боли, что все мои доводы рухнули.
Я закрыл расстояние между нами одним шагом. Мои пальцы грубо, но нежно смахнули слезы с ее щек.
— Ты ослепительна, — прорычал я, голос хриплый от сдерживаемой страсти. — Как молния в ночи. Яркая, жгучая.
Я притянул ее к себе и захватил ее рот своим в поцелуе, который был не вопросом, а утверждением. Ответом на все ее вопросы.
Она ответила с такой же яростью, с такой же жадностью. Ее руки вцепились в мои волосы, тело прижалось ко мне, и я почувствовал, как она дрожит каждым мускулом.
Это была битва. Битва двух одиноких душ.
Я сорвал с нее платье. Она была прекрасна в лунном свете — хрупкая и сильная одновременно.
Я опустил ее на мягкий мох у костра, накрывая своим телом. Серый, фыркнув, отошел в тень.
— Не бойся, — прошептал я, чувствуя, как трепещет ее тело подо мной.
Анна
Его поцелуй был ураганом. Он сметал все — страхи, ярость, боль. Оставалась только всепоглощающая потребность в нем.
Когда его губы коснулись моей кожи, я перестала думать. Чувствовала грубые руки на моей талии, тепло его тела, дикий запах его кожи — кожи воина, зверя.
Он был таким сильным. И таким бережным. Каждое прикосновение было властным и восхищенным. Он смотрел на мое тело как на сокровище.
— Ты так идеальна, — прошептал он, и слова были ласковым ожогом.
И тогда он опустился между моих ног. Его взгляд был таким интенсивным, что у меня перехватило дыхание.
— Что ты... — я начала, но слова застряли в горле.
Он не ответил. Только приник губами к самому сокровенному месту, и мир перевернулся.
Торд
Ее вкус сводил с ума. Сладкий, как дикий мед, с горьковатым привкусом соли и страсти. Я пил ее, как жаждущий источник, чувствуя, как трепещет ее тело под моими губами.
Ее пальцы вцепились в мои волосы, то притягивая, то пытаясь оттолкнуть. Ее стоны были музыкой, дикой и нестройной. Я чувствовал, как нарастает буря внутри нее, и хотел быть той силой, что выпустит ее на свободу.
— Отпусти, — прошептал я против ее кожи, чувствуя, как она сжимается. — Отпусти для меня.
Анна
Ощущения были ошеломляющими. Грубый язык и нежные губы находили такие места, о которых я не подозревала. Волны удовольствия накатывали одна за другой, смывая все мысли, оставляя только чувства.
Я чувствовала, как что-то нарастает во мне — горячее, неконтролируемое. Браслеты на запястьях загорелись теплым золотым светом, и ветер заиграл в моих волосах.
— Я не могу... — застонала я, чувствуя, как теряю контроль.
— Можешь, — его голос был низким и властным. — Ты сильная. Отпусти.
И я отпустила. Крик вырвался из моих губ, когда волна наслаждения накрыла меня с головой. Мир распался на миллиарды искр, и каждая из них пела.
Торд
Когда ее тело перестало содрогаться, я поднялся над ней. Ее глаза были полны благодарности и доверия, которое я не заслуживал.
— Теперь, — прошептал я, проводя рукой по ее бедру, — я войду в тебя.
Я видел легкую тень страха в ее глазах, но также и решимость. Она кивнула, обнимая меня за шею.
Я вошел медленно, давая ей время привыкнуть. Она была невероятно тесной. Ее тело сопротивлялось вторжению, и я видел, как она закусывает губу от боли.
— Дыши, — приказал я мягко, останавливаясь. — Расслабься.
Она сделала глубокий вдох, и ее мышцы постепенно расслабились. Я двинулся глубже, чувствуя, как она принимает меня. Ее глаза были широко раскрыты, в них читалась смесь боли и изумления.
Когда я вошел полностью, мы замерли на мгновение, глядя друг другу в глаза.
«Ты что?» — спросил он.
— Я? — я сделала наивное лицо. — Я — призрак прошлого, которого не пригласили на ужин. А ты? Местный критик, оценивающий качество моего заплыва? Надеюсь, ставки высоки.
Он издал короткий, похожий на покашливание звук. То ли насмешка, то ли удивление.
— Ты много говоришь, — заметил он. Его ледяной взгляд скользнул по моим плечам, по шее, и задержался на запястьях. На этих проклятых браслетах.
Я инстинктивно опустила руки под воду. Ирония ситуации не ускользнула от меня: я стою почти голая перед незнакомым дикарем, а смущаюсь из-за украшений.
— Это чтобы не скучать, — парировала я. — Когда тебя собираются съесть, этикет требует поддержать беседу. Или у вас в обычаях сразу накидываться на дам, не спросив имени? Очень невежливо.
Торд
Она пыталась спрятать браслеты. Интересно. Значит, в них и был ключ. В них была ее тайна.
Ее слова были как танец с клинками — опасные и красивые. Она фехтовала языком, как воин мечом. Это было… восхитительно.
— Имена для друзей, — ответил я. — Врагам они не нужны. Мы враги?
Она замерла на секунду, и я увидел, как в глубине ее глаз снова мелькнула та самая золотая искра. Сила. Она была там, глубоко внутри, и она реагировала на меня.
— О, я еще не решила, — она откинула голову, и вода снова плеснулась. — Пока что вы ведете себя как крeпкий середнячок в рейтинге «Надоедливые твари, встреченные мной в лесу». Обогнали летучую мышь, которая запуталась в моих волосах, но до семейства скунсов вам еще пилить и пилить.
Я не знал, кто такие «скунсы» и почему их нужно пилить, но по тону было ясно, что это не комплимент. И что она абсолютно бесстрашна. Или абсолютно безрассудна.
Я не сдержал короткого, хриплого смеха. Он вырвался против моей воли.
— Ты странная, — констатировал я. Это была высшая форма одобрения в моем лексиконе.
— О, это еще цветочки, — она фыркнула. — Ягодки вы еще не пробовали. Советую не торопиться.
Мы замолчали. Тишина повисла между нами, напряженная, густая. Она все еще была в воде. Я все еще на берегу. И ни один из нас не собирался уступать.
Анна
Тишина затягивалась. Вода, еще недавно такая теплая, начала казаться прохладной. Мурашки побежали по коже. Этот молчаливый гигант не собирался уходить! Он просто стоял и смотрел, словно ожидая, что я сделаю следующий ход.
— Что, — наконец не выдержала я, — устраиваете конкурс на самую стойкую статую? Поздравляю, вы в финале. Приз — разочарованная женщина, которая замерзает.
Он не ответил. Только брови чуть приподнялись. Черт возьми, он наслаждался этим!
Серьезно? Мне теперь тут плавать до рассвета? Ждать, пока он не свалится от скуки? Или пока я не превращусь в сосульку?
Ярость снова закипела во мне, на этот раз от безысходности. Ладно. Хочешь зрелищ? Получишь.
— Ну, смотрите, не обляпайтесь, — бросила я с вызовом и, гордо вскинув подбородок, пошла к берегу.
Вода сопротивлялась, цеплялась за меня, но я шла, не снижая темпа, пытаясь сохранить остатки достоинства. Выходя на сушу, я почувствовала, как моя мокрая рубашка прилипла к телу, подчеркивая каждую линию, а на коже выступают мурашки — и от холода, и от его пристального взгляда. Он смотрел, не отрываясь. Его ледяные глаза скользили по мне, изучая каждую деталь, каждый нерв, вздрагивающий от холода и ярости.
Я прошла мимо него, стараясь не смотреть в его сторону, и наклонилась, чтобы подобрать платье. Руки дрожали. От холода. Только от холода.
— Доволен? — бросила я через плечо, сжимая в пальцах мокрую ткань. — Полюбовались местной диковинкой? Можете бежать рассказывать друзьям.
Я повернулась к нему, готовая к насмешке, к грубости, к чему угодно.
Но он не смеялся. Он смотрел на меня все с тем же невыносимо серьезным, изучающим выражением лица. И в его взгляде читалось не вожделение и не насмешка. А… понимание. Как будто он видел не просто полураздетую девушку, а ту клетку, в которой она томилась. Как будто он видел *меня*. И это было в тысячу раз страшнее.
— Нет, — наконец проговорил он своим низким, вибрирующим голосом. — Не могу.
Я застыла, не в силах вымолвить слово.
— Не могу рассказать, — пояснил он. Потом его взгляд упал на браслеты, которые я уже не могла скрыть. — Твои оковы… они кричат так громко, что заглушают все остальное.
Он развернулся и отошел к краю поляны. Присев на корточки, он стал методично, с неожиданной ловкостью, собирать хворост для костра. Через мгновение между его ладонями уже трещал и разгорался аккуратный огонек.
— Замерзнешь, — кивнул он на пламя, не глядя на меня. Сказал это просто, как констатацию факта. Без насмешки, без приглашения. Просто… констатация.
И продолжил молча разводить огонь, словно я была всего лишь частью пейзажа. Девушка в мокрой рубашке с оковами на руках. Ни больше, ни меньше.
Я стояла, сжимая в руках свое платье, и чувствовала, как жар от разгорающихся поленьев начинает согревать мою ледяную кожу. И как его последние слова — «твои оковы кричат» — жгут меня изнутри сильнее любого огня.
Глава 8. Предложение, от которого нельзя отказаться.
Анна
Я стояла как вкопанная, с комом платья в руках, и чувствовала, как по моей спине бегут мурашки — не только от ночной прохлады, но и от его слов. *Твои оковы кричат.* Казалось, само воздух вибрирует от этой фразы, и каждый нерв в моем теле отзывается на низкий тембр его голоса.
Он сидел у своего костра, повернувшись ко мне спиной — мощные плечи напряжены под тонкой льняной рубахой. У его ног, сливаясь с тенями, лежал тот самый огромный лохматый зверь — варг. Его желтые глаза, узкие и умные, были прикованы ко мне. В них читалось не просто любопытство, а какое-то древнее знание.
— Что, — выдавила я, и мой голос прозвучал хрипло, — теперь вы еще и по совместительству костровой? Универсальный солдат. Ищете потерявшихся принцесс, разводите огоньки, держите при себе зубастого друга… Что дальше? Будете суп варить из шишек?
Я сняла мокрую рубашку и натянула платье.
Он не обернулся. Только мышцы на его спине играли под тканью. Варг насторожил уши, и его нос вздрогнул, словно он учуял мой страх, смешанный с чем-то еще… чем-то опасным и сладким.
— Шишки невкусные, — прорычал он в ответ. Голос его был как глухой удар по барабану — он отзывался где-то глубоко внутри меня. — Серый не одобрит. — Это он про зверя.
Я сделала несколько шагов к костру, осторожно обходя зверя. Тепло было соблазнительным, но еще соблазнительнее была близость к нему. К этому дикому, необузданному орку, от которого исходила такая сила, что воздух вокруг него казался гуще.
— Ну, раз уж вы тут взяли на себя роль моего спасителя от переохлаждения, — я скрестила руки на груди, чувствуя, как соски затвердели от холода и… чего-то еще под его тяжелым взглядом, — может, на этом ваша благотворительность не закончится? Может, знаете, как снять эти… кричащие аксессуары? А то они немного портят ансамбль.
Наконец он повернул голову. Огонь играл на его жестких чертах, делая шрамы глубже, а глаза — еще более пронзительными. Варг лениво зевнул, обнажив ряды устрашающих зубов, но в его взгляде читалось скорее любопытство, чем угроза.
— Не знаю, — честно сказал он. Его взгляд упал на мои запястья, и мне показалось, что я чувствую призрачное прикосновение к коже. — Но кричат они не от боли. От гнева.
Я фыркнула, пытаясь скрыть дрожь, пробежавшую по телу.
— О, отлично! Теперь вы еще и переводчик с языка магических украшений. Много работы у вас тут, в лесу.
Я подошла еще ближе и села на корточки напротив него, по другую сторону костра. Пламя было между нами, но я чувствовала его жар на своей коже — или это был жар от его взгляда? Я смотрела на него сквозь дрожащий воздух, и сердце бешено колотилось в груди.
— Послушайте, — начала я, и голос мой звучал хрипло. — Меня выдают замуж за принца-садиста. Он… коллекционер. Коллекционер невинностей и чистых игрушек. — Я сделала паузу, видя, как его глаза сузились. В них мелькнуло что-то темное, опасное. Что-то, от чего по спине побежали мурашки. — Представьте его лицо. Его ярость. Его унижение, когда он узнает, что его драгоценная вещь уже… испорчена. Что ее уже кто-то опробовал. И не какой-нибудь придворный хлыщ, а… — я обвела его взглядом с ног до головы, чувствуя, как между нами натягивается невидимая нить напряжения, — дикарь. Существо, в тысячу раз более опасное и сильное, чем он.
Я подняла подбородок, вкладывая в свои слова всю свою горькую, ядовитую надежду, всю отчаянную смелость.
— Так вот. Я предлагаю вам сделку. Вы получаете меня. А я получаю зрелище — как этот ублюдок корчится от ярости. Оно того стоит, поверьте.
Торд
Ее слова обрушились на меня, как удар тарана. Кровь ударила в голову, горячая и густая. Серый, почуяв мое напряжение, тихо заворчал, но остался на месте.
Она сидела напротив, вся напружинившаяся, как загнанная лань, готовая либо бежать, либо броситься на врага. Огонь играл в ее мокрых волосах, делая их темным золотом. Ее глаза горели — не слезами, а тем самым внутренним огнем, что я чувствовал в ней с первого взгляда. В них была ярость. Боль. И такая сила, что перехватывало дыхание.
И было в ней что-то еще… что-то, что заставляло мою кровь петь древнюю, дикую песню. Что-то, что будило во мне не только желание защитить, но и желание обладать. Взять. Сделать своей.
— Нет, — вырвалось у меня. Слово прозвучало жестко, как приказ самому себе. Серый прижал уши, уловив мой тон.
Ее глаза расширились от изумления. Она явно ожидала другого ответа.
— Что значит «нет»? — ее голос дрогнул. — Это же идеально!
— Ты хочешь мести, — поправил я, чувствуя, как мышцы на спине напрягаются. — А я не стану твоим орудием.
— Почему? — она вскочила на ноги. Серый приподнял голову, следя за ее резкими движениями. — Одна ночь! Всего одна ночь!
— Он не избавится от тебя, — я поднялся ей навстречу, чувствуя, как между нами пробегают искры. Серый встал рядом со мной, молчаливой грозной тенью. — Он сделает тебе больно. Сильнее.
— Меня уже ничто не спасет! — ее голос сорвался. Серый оскалился, но по моей команде замер. — Так пусть я хоть получу от этого удовольствие! Я заслужила это!
Она замолчала, тяжело дыша. Слезы блестели на ее ресницах, и мое сердце сжалось от странной боли. Я видел не только ее гнев. Я видел ту боль, что пряталась за ним. Ту хрупкость, что она так яростно пыталась скрыть.
Мы смотрели друг на друга через костер — она, вся в гневе и дрожи, я — чувствуя, как во мне борются два зверя. Один хотел притянуть ее к себе, ощутить вкус ее кожи на своих губах, заставить ее забыть обо всем на свете. Другой — более мудрый, более древний — знал, что это будет не правильно.
— Нет, — повторил я, и в моем голосе прозвучала вся моя воля. — Я не позволю тебе использовать себя так. Ты заслуживаешь большего.
Она отступила на шаг, словно я ударил ее. Вся ее бравада испарилась, оставив лишь уязвимость. Даже Серый, почуяв ее отчаяние, перестал скалить зубы и лишь наклонил голову набок.
Она долго смотрела на меня, и в ее глазах читалась такая боль, такая неуверенность, что я почувствовал желание просто взять ее в охапку и унести отсюда. Унести в свое логово и спрятать ото всех.
И тогда ее губы дрогнули, и она прошептала вопрос, который прозвучал как последний, отчаянный крик ее угасающей самооценки:
— Я что… не красивая?
Воздух застыл. Даже костер будто перестал трещать. Только ее вопрос висел между нами, полный такой наивной, такой ранящей неуверенности, что у меня сжалось сердце.
Глава 9. Ночь страсти и магии.
Торд
Ее вопрос повис в воздухе, хрупкий и ранимый, как она сама. «Я что… не красивая?» В этих словах было столько боли, что все мои доводы рухнули.
Я закрыл расстояние между нами одним шагом. Мои пальцы грубо, но нежно смахнули слезы с ее щек.
— Ты ослепительна, — прорычал я, голос хриплый от сдерживаемой страсти. — Как молния в ночи. Яркая, жгучая.
Я притянул ее к себе и захватил ее рот своим в поцелуе, который был не вопросом, а утверждением. Ответом на все ее вопросы.
Она ответила с такой же яростью, с такой же жадностью. Ее руки вцепились в мои волосы, тело прижалось ко мне, и я почувствовал, как она дрожит каждым мускулом.
Это была битва. Битва двух одиноких душ.
Я сорвал с нее платье. Она была прекрасна в лунном свете — хрупкая и сильная одновременно.
Я опустил ее на мягкий мох у костра, накрывая своим телом. Серый, фыркнув, отошел в тень.
— Не бойся, — прошептал я, чувствуя, как трепещет ее тело подо мной.
Анна
Его поцелуй был ураганом. Он сметал все — страхи, ярость, боль. Оставалась только всепоглощающая потребность в нем.
Когда его губы коснулись моей кожи, я перестала думать. Чувствовала грубые руки на моей талии, тепло его тела, дикий запах его кожи — кожи воина, зверя.
Он был таким сильным. И таким бережным. Каждое прикосновение было властным и восхищенным. Он смотрел на мое тело как на сокровище.
— Ты так идеальна, — прошептал он, и слова были ласковым ожогом.
И тогда он опустился между моих ног. Его взгляд был таким интенсивным, что у меня перехватило дыхание.
— Что ты... — я начала, но слова застряли в горле.
Он не ответил. Только приник губами к самому сокровенному месту, и мир перевернулся.
Торд
Ее вкус сводил с ума. Сладкий, как дикий мед, с горьковатым привкусом соли и страсти. Я пил ее, как жаждущий источник, чувствуя, как трепещет ее тело под моими губами.
Ее пальцы вцепились в мои волосы, то притягивая, то пытаясь оттолкнуть. Ее стоны были музыкой, дикой и нестройной. Я чувствовал, как нарастает буря внутри нее, и хотел быть той силой, что выпустит ее на свободу.
— Отпусти, — прошептал я против ее кожи, чувствуя, как она сжимается. — Отпусти для меня.
Анна
Ощущения были ошеломляющими. Грубый язык и нежные губы находили такие места, о которых я не подозревала. Волны удовольствия накатывали одна за другой, смывая все мысли, оставляя только чувства.
Я чувствовала, как что-то нарастает во мне — горячее, неконтролируемое. Браслеты на запястьях загорелись теплым золотым светом, и ветер заиграл в моих волосах.
— Я не могу... — застонала я, чувствуя, как теряю контроль.
— Можешь, — его голос был низким и властным. — Ты сильная. Отпусти.
И я отпустила. Крик вырвался из моих губ, когда волна наслаждения накрыла меня с головой. Мир распался на миллиарды искр, и каждая из них пела.
Торд
Когда ее тело перестало содрогаться, я поднялся над ней. Ее глаза были полны благодарности и доверия, которое я не заслуживал.
— Теперь, — прошептал я, проводя рукой по ее бедру, — я войду в тебя.
Я видел легкую тень страха в ее глазах, но также и решимость. Она кивнула, обнимая меня за шею.
Я вошел медленно, давая ей время привыкнуть. Она была невероятно тесной. Ее тело сопротивлялось вторжению, и я видел, как она закусывает губу от боли.
— Дыши, — приказал я мягко, останавливаясь. — Расслабься.
Она сделала глубокий вдох, и ее мышцы постепенно расслабились. Я двинулся глубже, чувствуя, как она принимает меня. Ее глаза были широко раскрыты, в них читалась смесь боли и изумления.
Когда я вошел полностью, мы замерли на мгновение, глядя друг другу в глаза.
