Первой опомнилась юная Великая княжна.
--А вас, случайно, не учили вежливому и почтительному обращению с высокопоставленными особами?—собравшись, наконец, с мыслями, с искренним неудовольствием в приятном мелодичном голосе, спросила она грубиянов, с высокомерием смотря на них. Только они даже и не думали стушёвываться и проявить глубокое почтение к начальству «Титаника». Вместо этого они загадочно между собой переглянулись и всё с той же язвительностью заметили:
--А кобылка-то с норовом! Сразу видно, что её плохо объезжали! Нам пора самим ею заняться!
Бугаи снова злобно рассмеялись, из чего юная Великая княжна поняла, что для неё с Эдвардом это ничего хорошего не сулит и, к его глубокому душевному потрясению, достав из тайника великолепного вечернего платья, остро-наточенный кинжал с золотой рукояткой, которая была украшена россыпью драгоценных камней, с царственной грациозностью плавно обернулась и гневно пригрозила:
--Только попробуйте подойти к нам, и вы станете покойниками! Оставайтесь на месте и не забывайте о том, что я и капитан Смит являемся Государством на этом корабле, а вы, всего лишь, преданные шавки барона Джона Браэртона, вот и знайте своё место!
При этом её большие пронзительные бирюзовые глаза горели такой беспощадной ненавистью, что, до сих пор находящемуся в глубоком оцепенении, почтенному капитану было даже страшно. Только мучители и не думали уступать своим влиятельным жертвам. Вместо этого, один из них изловчился, и, выбив из рук прекрасной Великой княжны кинжал, влепил ей такую мощную звонкую пощёчину, что юная девушка, подобно, скошенной серпом, жниве, рухнула на пол, до сих пор ощущая сильный жар от удара по бархатистой щеке, и всё ещё слышала в ушах звонкий шлепок. В ясных бирюзовых глазах темнело. Её златокудрая голова шла кругом. Казалось, ещё немного, и девушка лишится чувств, хотя никогда и не была неженкой.
Это помогло капитану Смиту опомниться. Он мгновенно вступился за юную возлюбленную и уже направился к ней, намереваясь узнать то, нужна ли ей помощь, но мучители скрутили его, решив убить немедленно, так что теперь жизнь почтенного морского офицера висела на очень тонком волоске, готовом, вот-вот оборваться.
В эту самую минуту, юная Великая княжна немного пришла в себя, и, слегка приподнявшись с пола, медленно обернулась к возлюбленному и, к своему ужасу, увидела то, как один из весьма массивных мучителей крепко прижал его к своей мускулистой груди так, что он не смел, вздохнуть, не говоря уже о том, чтобы попытаться вырваться, и подставил к горлу бедняги острый нож для того, чтобы перерезать. Девушка даже замерла в ожидании неизбежного конца её жаркой запретной любви, чувствуя то, как твёрдая почва постепенно уходит у неё из-под ног. Ей хотелось в исступлении закричать, и, забыв о царственном достоинстве с гордостью, взмолиться о пощаде для возлюбленного, но крик, словно ком, застрял в горле, лишая голоса, а вместо него она едва слышно и со слезами невыносимого отчаяния прошептала:
--Нет! Пожалуйста, не надо! Пощадите!
Затем, несчастная и пылко влюблённая юная девушка лишилась чувств, упав на лакированный деревянный пол. Дальнейшие события пронеслись, как быстрый поток горной реки по склону, и уже не имели для неё никакого значения, но не для главного офицера шикарного «Титаника». Он, терпеливо дождавшись момента, когда, крепко удерживающий его палач потерял бдительность и ослабил руку с ножом, стремительно отвёл её от себя. Затем почтенный капитан, сильно ударив того локтем в живот, быстро высвободился, и, пользуясь растерянностью мучителей, подошёл к, лежащей на полу без чувств, юной возлюбленной, крайне бережно взял её себе на руки и вместе с ней покинул шлюпочную палубу. Он решил немедленно пойти в императорские апартаменты к Российскому Государю и, в слабой надежде на то, что Его Императорское Величество ещё не спит, рассказать Ему о нападении людей Браэртона, которому они с Ольгой подверглись.
К счастью, Император Николай ещё не спал. Он только что уложил детей, и, терпеливо дождавшись момента, когда они уснули, вернулся в свою просторную каюту, и, удобно устроившись в мягком, обитом светлым бархатом, кресле перед включенным электрическим камином, который плавно обволакивал его приятным теплом и лёгким медным мерцающим светом, решил немного почитать перед сном увлекательный приключенческий роман.
Император в гостиной был абсолютно один и никого не ждал к себе в столь поздний час, что помогло ему полностью расслабиться. Он забылся приятным чтением, отрешившись от всего внешнего мира, который перестал для него существовать. Только вскоре это его уединение самим с собой оказалось нарушено внезапным появлением в гостиной главного офицера их шикарного лайнера, успевшего передать, до сих пор находящуюся в глубоком обмороке, Великую княжну на заботливое попечение преданных фрейлин, которые мгновенно занялись ею, что позволило капитану почтительно извиниться перед Государем за столь свой поздний и неожиданный визит, чем и привлёк к себе Его внимание.
--Случилось что-то очень важное, раз вы не могли никак дождаться утра, адмирал?—участливо спросил у почтенного собеседника Николай, обменявшись с ним приветственным рукопожатием. Он, хотя всеми силами старался говорить с гостеприимной доброжелательностью, но, не смотря на это, его приятный тихий голос всё равно дрожал от, испытываемой им, не известно, откуда взявшейся, тревоги.
Капитан Смит понял Государя, и, устало вздохнув, успокоил его:
--Не волнуйтесь, Ваше Императорское Величество, с нашим кораблём всё хорошо. Вот только барон Браэртон…
Услыхав имя, уже изрядно начавшего, действовать им обоим на нервы, человека, Николай внутренне весь напрягся от, переполнявшего его всего, праведного гнева и возмущения. Он уже устал от постоянных выходок жестокого барона и, тяжело вздыхая, снова спросил:
--Что на сей раз выкинул этот мерзавец?
По-прежнему стоявший напротив Российского Императора, почтенный морской офицер, полностью разделяя его чувства, тяжело вздохнул, и, решив ничего от него не скрывать, рассказал всё, как есть:
--Когда мы с Её Императорским Высочеством Великой княжной Ольгой Фёдоровной прогуливались по шлюпочной палубе, на нас напали подчинённые Браэртона и попытались нас убить, но к счастью всё обошлось. Только, не смотря на это, я посчитал, что Ваше Императорское Величество всё равно, обязаны об этом узнать, поэтому и пришёл к Вам в столь поздний час.
Рассказывая Государю о ночном нападении, капитан Смит внимательно проследил за реакцией венценосца и увидел то, как его красивое, всегда доброжелательное лицо исказилось от праведного гнева, пальцы принялись нервно постукивать по бархатным ручкам кресла, на котором тот продолжал удобно сидеть, сложа ногу на ногу. Услышанное глубоко потрясло его, но больше беспокоило самочувствие горячо любимой племянницы, о чём он, но уже более мягким тоном, снова спросил собеседника, предварительно собравшись с мыслями:
--Надеюсь с Великой княжной всё в порядке? Ведь нам с вами ни в коем случае нельзя забывать о её положении, адмирал. В ней будущее благополучие и процветание Российской Империи, а это означает, что мы должны беречь её, как зеницу ока, либо хрустальную вазу.
Капитану Смиту можно было об этом и не говорить. Он итак всё знал и понимал. Ведь юная девушка с её ребёнком во чреве, была дорога ему не меньше, чем Российскому Государю, а может даже и больше. Он любил и ценил Ольгу так трепетно и нежно, что даже души в ней не чаял. Она была для него воздухом, которым дышал и смыслом жизни, его счастьем и одновременно бедой, но при этом такой сладкой и горькой. Из его мужественной груди вырвался тяжёлый вздох, но чувствуя на себе пристальный, полный глубокого нетерпения взгляд монарха, капитан Смит заверил Его:
--С Её Императорским Высочеством ничего опасного для неё и порфироносного младенца не случилось. Они здоровы и невредимы. Сейчас Великой княжной занимаются фрейлины из-за того, что она до сих пор находится в глубоком обмороке, вызванным душевными переживаниями.
Николай испытал огромное облегчение. Его красивое лицо озарилось доброжелательной улыбкой, которой он одарил, ожидающего распоряжений, почтенного капитана. Николай одобрительно кивнул и уже собрался было отпустить собеседника, как, в эту самую минуту, к нему в гостиную грациозно вошла графиня Юлия Волынская, сделав почтительный приветственный реверанс своему Государю, обратилась к главному офицеру:
--Её Императорское Высочество пришла в себя, и зовёт вас, сэр! Она находится в моей каюте.
Между ними всеми наступило длительное молчание, во время которого капитан Смит, ощущая себя крайне неловко, посмотрел на государя, мысленно прося Его Величество о позволении покинуть Императорские апартаменты, тем-более, что вся его душа и мысли были уже рядом с прекрасной юной возлюбленной. Николай понял чувства собеседника, и, царственно поднявшись с кресла, отправился к дражайшей очаровательной юной племяннице вместе с главным офицером «Титаника» из-за того, что ему непреодолимо захотелось, лично, убедиться в том, что с ней действительно всё в полном порядке, и этого Николаю никто не мог запретить.
Позднее, возлюбленная пара, уже удобно лежащая под тёплым шёлковым одеялом в жарких объятиях друг друга, отдыхала после всплеска безумной страсти. Она накрыла их ласковой тёплой волной сразу после того, как они перешагнули порог каюты самого главного офицера шикарного «Титаника». Бурные чувства хлестали через край. При этом любовным ложем капитану Эдварду Смиту с Ольгой служила его скромная, но при этом уютная мягкая постель с воздушным балдахином из зелёного венецианского бархата и золотой органзы. Что касается самой офицерской каюты? В ней стало темно и очень тихо. В стоявших на капитанском столе с расстеленными на нём навигационными картами, серебряных канделябрах, восковые свечи, уже пару минут, как догорели и потухли, распространяя по всему пространству каюты приятный запах роз. Лишь только старинные золотые настенные часы периодически пробивали время, тем самым нарушая тишину.
Только, воркующие друг с другом, любовники не обращали на них никакого внимания. Их занимали собственные пламенные чувства, в которых они полностью и без всякого сожаления отдавались, плывя по течению огромной, как океан, любви.
--Когда я увидела то, как один из этих бугаёв подставил к тебе нож, намереваясь, убить, у меня вся жизнь пронеслась перед глазами. Я уже успела, мысленно проститься с ней из-за того, что сразу бы после твоей гибели кинулась бы в ледяную пучину.—дрожащим от, до сих пор испытываемого ею, волнения тихим голосом произнесла юная девушка, покрывая жаркими и лёгкими, словно полёт бабочек, поцелуями гладкую кожу лица возлюбленного. Она чувствовала, с какой искренней нежностью он обнимает и самозабвенно поглаживает атласную, источающую приятный ягодный аромат, кожу стройного тела сильными руками, от которых исходило тепло всего его мужественного атлетического и хорошо подтянутого тела.
Из мускулистой груди почтенного капитана вырвался тяжёлый вздох, после которого он снова завладел сладкими, как мёд и алыми, словно лепестки роз, нежными губами юной возлюбленной, и, поцеловав их со всем пылом страсти, ласково ей улыбнулся и успокоил:
--Но ведь теперь я с тобой, Оля! Со мной всё в полном порядке. Я здоров, полон сил и невредим. Можешь быть, спокойна.
Девушка ответила на его поцелуй своим, очень длительным и страстным поцелуем, хорошо ощущая то, как её трепетная и, измученная постоянным беспокойством за жизнь любимого мужчины, душа постепенно сливается с его нежной душой, от чего ей постепенно становилось легко и хорошо. Наконец, наступили долгожданные покой с умиротворением.
--Я люблю тебя, мой милый Эдвард! Ты вся жизнь моя, счастье моё! Лишь одним тобой дышу я. Только для одного тебя бьётся сердце мое хрупкое, как хрусталь.—говорила юная девушка избраннику о своих глубоких и чистых, как вода в роднике, нежных чувствах, пока он увлечённо ласкал её, с замиранием в душе слушая каждое слово. Оно согревало его своим приятным теплом, заставляя нежное и, полное милосердия и добра, сердце учащённо биться. Ведь столь красивых и чувственных слов ему ещё до неё никто не говорил.
--Слова, подсказанные горячо любящим сердцем, очень красивые. Скажу даже больше, они приятны слуху, Оля.—проговорил, возвышающийся над ней, как скала, Эдвард, с огромной любовью смотря на юную возлюбленную и добровольно утопая в глубокой бирюзе её огромных, словно два лесных озера, глазах. Он чувствовал то, с какой искренней нежностью, она гладит его мужественные плечи, сильные руки и мускулистую спину. При этом юная девушка продолжала, словно в забытьи и лихорадке, шептать ему о своей любви и пылко целовать его доброе морщинистое лицо. Их трепетное воссоединение стало незаметным и осторожным из-за плавных и убаюкивающих степенных движений самого Эдварда. Они напоминали океанские волны, которые то медленно накатывали на песчаный берег, то бережно откатывали обратно вдаль, но при этом, обдавая его приятной морской прохладой.
Дождавшись момента, когда возлюбленный, наконец, уснул, юная девушка крайне осторожно высвободилась из его нежных объятий, и, обмотавшись шёлковой простынёй, уже собралась бесшумно встать с постели, как услышала тихий вздох любимого мужчины, заставивший её слегка вздрогнуть от неожиданности и настороженно обернуться, при этом, сердце в трепетной груди забилось от испуга так сильно, что, казалось, ещё немного и выскочит.
Только девушка напрасно волновалась. Капитан Смит спал, удобно устроившись в своей постели, о чём свидетельствовало его тихое мирное посапывание, что постепенно успокоило юную девушку. Она даже вздохнула с облегчением, и, одарив любимого ласковым взглядом с нежной улыбкой, выбралась, наконец, из офицерской постели, мягкой поступью кошки подошла к рабочему столу, где были разложены навигационные карты с построенным и просчитанным до мелочей, маршрутом и папки с планами и отчётами об обходах жизненно-важных помещений лайнера, которые она начала увлечённо просматривать, не говоря уже о том, что читать, забыв о бдительности, чем и поплатилась.
--Значит, дела нашего корабля продолжают не давать тебе покоя ни днём ни ночью?—донёсся из тишины его спокойный бархатистый голос, заставивший юную девушку, встрепенуться. Она, мысленно признаваясь самой себе в том, что он застиг её врасплох, слегка растерялась, не зная, как и выкрутиться. Только понимая, что говорить ей всё равно придётся, девушка тяжело вздохнула, и, взявшись за хрустальный кувшин с прохладной водой, вылила её в стакан, затем добавив в него омолаживающее травяное зелье, вернулась в постель.
--Но ведь каждая добропорядочная мать обязана интересоваться делами своего ребёнка. Разве не так?—с доброжелательной улыбкой на красивом лице ответила на его вопрос юная девушка, грациозно, плавно и медленно протягивая избраннику стакан с водой. Он понимающе вздохнул, и, приняв из её рук стакан, залпом выпил приятное прохладное содержимое, после чего, чувствуя в себе прилив бодрости и новых сил, заключил возлюбленную в крепкие мужские объятия и со словами искреннего умиления:
--А вас, случайно, не учили вежливому и почтительному обращению с высокопоставленными особами?—собравшись, наконец, с мыслями, с искренним неудовольствием в приятном мелодичном голосе, спросила она грубиянов, с высокомерием смотря на них. Только они даже и не думали стушёвываться и проявить глубокое почтение к начальству «Титаника». Вместо этого они загадочно между собой переглянулись и всё с той же язвительностью заметили:
--А кобылка-то с норовом! Сразу видно, что её плохо объезжали! Нам пора самим ею заняться!
Бугаи снова злобно рассмеялись, из чего юная Великая княжна поняла, что для неё с Эдвардом это ничего хорошего не сулит и, к его глубокому душевному потрясению, достав из тайника великолепного вечернего платья, остро-наточенный кинжал с золотой рукояткой, которая была украшена россыпью драгоценных камней, с царственной грациозностью плавно обернулась и гневно пригрозила:
--Только попробуйте подойти к нам, и вы станете покойниками! Оставайтесь на месте и не забывайте о том, что я и капитан Смит являемся Государством на этом корабле, а вы, всего лишь, преданные шавки барона Джона Браэртона, вот и знайте своё место!
При этом её большие пронзительные бирюзовые глаза горели такой беспощадной ненавистью, что, до сих пор находящемуся в глубоком оцепенении, почтенному капитану было даже страшно. Только мучители и не думали уступать своим влиятельным жертвам. Вместо этого, один из них изловчился, и, выбив из рук прекрасной Великой княжны кинжал, влепил ей такую мощную звонкую пощёчину, что юная девушка, подобно, скошенной серпом, жниве, рухнула на пол, до сих пор ощущая сильный жар от удара по бархатистой щеке, и всё ещё слышала в ушах звонкий шлепок. В ясных бирюзовых глазах темнело. Её златокудрая голова шла кругом. Казалось, ещё немного, и девушка лишится чувств, хотя никогда и не была неженкой.
Это помогло капитану Смиту опомниться. Он мгновенно вступился за юную возлюбленную и уже направился к ней, намереваясь узнать то, нужна ли ей помощь, но мучители скрутили его, решив убить немедленно, так что теперь жизнь почтенного морского офицера висела на очень тонком волоске, готовом, вот-вот оборваться.
В эту самую минуту, юная Великая княжна немного пришла в себя, и, слегка приподнявшись с пола, медленно обернулась к возлюбленному и, к своему ужасу, увидела то, как один из весьма массивных мучителей крепко прижал его к своей мускулистой груди так, что он не смел, вздохнуть, не говоря уже о том, чтобы попытаться вырваться, и подставил к горлу бедняги острый нож для того, чтобы перерезать. Девушка даже замерла в ожидании неизбежного конца её жаркой запретной любви, чувствуя то, как твёрдая почва постепенно уходит у неё из-под ног. Ей хотелось в исступлении закричать, и, забыв о царственном достоинстве с гордостью, взмолиться о пощаде для возлюбленного, но крик, словно ком, застрял в горле, лишая голоса, а вместо него она едва слышно и со слезами невыносимого отчаяния прошептала:
--Нет! Пожалуйста, не надо! Пощадите!
Затем, несчастная и пылко влюблённая юная девушка лишилась чувств, упав на лакированный деревянный пол. Дальнейшие события пронеслись, как быстрый поток горной реки по склону, и уже не имели для неё никакого значения, но не для главного офицера шикарного «Титаника». Он, терпеливо дождавшись момента, когда, крепко удерживающий его палач потерял бдительность и ослабил руку с ножом, стремительно отвёл её от себя. Затем почтенный капитан, сильно ударив того локтем в живот, быстро высвободился, и, пользуясь растерянностью мучителей, подошёл к, лежащей на полу без чувств, юной возлюбленной, крайне бережно взял её себе на руки и вместе с ней покинул шлюпочную палубу. Он решил немедленно пойти в императорские апартаменты к Российскому Государю и, в слабой надежде на то, что Его Императорское Величество ещё не спит, рассказать Ему о нападении людей Браэртона, которому они с Ольгой подверглись.
К счастью, Император Николай ещё не спал. Он только что уложил детей, и, терпеливо дождавшись момента, когда они уснули, вернулся в свою просторную каюту, и, удобно устроившись в мягком, обитом светлым бархатом, кресле перед включенным электрическим камином, который плавно обволакивал его приятным теплом и лёгким медным мерцающим светом, решил немного почитать перед сном увлекательный приключенческий роман.
Император в гостиной был абсолютно один и никого не ждал к себе в столь поздний час, что помогло ему полностью расслабиться. Он забылся приятным чтением, отрешившись от всего внешнего мира, который перестал для него существовать. Только вскоре это его уединение самим с собой оказалось нарушено внезапным появлением в гостиной главного офицера их шикарного лайнера, успевшего передать, до сих пор находящуюся в глубоком обмороке, Великую княжну на заботливое попечение преданных фрейлин, которые мгновенно занялись ею, что позволило капитану почтительно извиниться перед Государем за столь свой поздний и неожиданный визит, чем и привлёк к себе Его внимание.
--Случилось что-то очень важное, раз вы не могли никак дождаться утра, адмирал?—участливо спросил у почтенного собеседника Николай, обменявшись с ним приветственным рукопожатием. Он, хотя всеми силами старался говорить с гостеприимной доброжелательностью, но, не смотря на это, его приятный тихий голос всё равно дрожал от, испытываемой им, не известно, откуда взявшейся, тревоги.
Капитан Смит понял Государя, и, устало вздохнув, успокоил его:
--Не волнуйтесь, Ваше Императорское Величество, с нашим кораблём всё хорошо. Вот только барон Браэртон…
Услыхав имя, уже изрядно начавшего, действовать им обоим на нервы, человека, Николай внутренне весь напрягся от, переполнявшего его всего, праведного гнева и возмущения. Он уже устал от постоянных выходок жестокого барона и, тяжело вздыхая, снова спросил:
--Что на сей раз выкинул этот мерзавец?
По-прежнему стоявший напротив Российского Императора, почтенный морской офицер, полностью разделяя его чувства, тяжело вздохнул, и, решив ничего от него не скрывать, рассказал всё, как есть:
--Когда мы с Её Императорским Высочеством Великой княжной Ольгой Фёдоровной прогуливались по шлюпочной палубе, на нас напали подчинённые Браэртона и попытались нас убить, но к счастью всё обошлось. Только, не смотря на это, я посчитал, что Ваше Императорское Величество всё равно, обязаны об этом узнать, поэтому и пришёл к Вам в столь поздний час.
Рассказывая Государю о ночном нападении, капитан Смит внимательно проследил за реакцией венценосца и увидел то, как его красивое, всегда доброжелательное лицо исказилось от праведного гнева, пальцы принялись нервно постукивать по бархатным ручкам кресла, на котором тот продолжал удобно сидеть, сложа ногу на ногу. Услышанное глубоко потрясло его, но больше беспокоило самочувствие горячо любимой племянницы, о чём он, но уже более мягким тоном, снова спросил собеседника, предварительно собравшись с мыслями:
--Надеюсь с Великой княжной всё в порядке? Ведь нам с вами ни в коем случае нельзя забывать о её положении, адмирал. В ней будущее благополучие и процветание Российской Империи, а это означает, что мы должны беречь её, как зеницу ока, либо хрустальную вазу.
Капитану Смиту можно было об этом и не говорить. Он итак всё знал и понимал. Ведь юная девушка с её ребёнком во чреве, была дорога ему не меньше, чем Российскому Государю, а может даже и больше. Он любил и ценил Ольгу так трепетно и нежно, что даже души в ней не чаял. Она была для него воздухом, которым дышал и смыслом жизни, его счастьем и одновременно бедой, но при этом такой сладкой и горькой. Из его мужественной груди вырвался тяжёлый вздох, но чувствуя на себе пристальный, полный глубокого нетерпения взгляд монарха, капитан Смит заверил Его:
--С Её Императорским Высочеством ничего опасного для неё и порфироносного младенца не случилось. Они здоровы и невредимы. Сейчас Великой княжной занимаются фрейлины из-за того, что она до сих пор находится в глубоком обмороке, вызванным душевными переживаниями.
Николай испытал огромное облегчение. Его красивое лицо озарилось доброжелательной улыбкой, которой он одарил, ожидающего распоряжений, почтенного капитана. Николай одобрительно кивнул и уже собрался было отпустить собеседника, как, в эту самую минуту, к нему в гостиную грациозно вошла графиня Юлия Волынская, сделав почтительный приветственный реверанс своему Государю, обратилась к главному офицеру:
--Её Императорское Высочество пришла в себя, и зовёт вас, сэр! Она находится в моей каюте.
Между ними всеми наступило длительное молчание, во время которого капитан Смит, ощущая себя крайне неловко, посмотрел на государя, мысленно прося Его Величество о позволении покинуть Императорские апартаменты, тем-более, что вся его душа и мысли были уже рядом с прекрасной юной возлюбленной. Николай понял чувства собеседника, и, царственно поднявшись с кресла, отправился к дражайшей очаровательной юной племяннице вместе с главным офицером «Титаника» из-за того, что ему непреодолимо захотелось, лично, убедиться в том, что с ней действительно всё в полном порядке, и этого Николаю никто не мог запретить.
Позднее, возлюбленная пара, уже удобно лежащая под тёплым шёлковым одеялом в жарких объятиях друг друга, отдыхала после всплеска безумной страсти. Она накрыла их ласковой тёплой волной сразу после того, как они перешагнули порог каюты самого главного офицера шикарного «Титаника». Бурные чувства хлестали через край. При этом любовным ложем капитану Эдварду Смиту с Ольгой служила его скромная, но при этом уютная мягкая постель с воздушным балдахином из зелёного венецианского бархата и золотой органзы. Что касается самой офицерской каюты? В ней стало темно и очень тихо. В стоявших на капитанском столе с расстеленными на нём навигационными картами, серебряных канделябрах, восковые свечи, уже пару минут, как догорели и потухли, распространяя по всему пространству каюты приятный запах роз. Лишь только старинные золотые настенные часы периодически пробивали время, тем самым нарушая тишину.
Только, воркующие друг с другом, любовники не обращали на них никакого внимания. Их занимали собственные пламенные чувства, в которых они полностью и без всякого сожаления отдавались, плывя по течению огромной, как океан, любви.
--Когда я увидела то, как один из этих бугаёв подставил к тебе нож, намереваясь, убить, у меня вся жизнь пронеслась перед глазами. Я уже успела, мысленно проститься с ней из-за того, что сразу бы после твоей гибели кинулась бы в ледяную пучину.—дрожащим от, до сих пор испытываемого ею, волнения тихим голосом произнесла юная девушка, покрывая жаркими и лёгкими, словно полёт бабочек, поцелуями гладкую кожу лица возлюбленного. Она чувствовала, с какой искренней нежностью он обнимает и самозабвенно поглаживает атласную, источающую приятный ягодный аромат, кожу стройного тела сильными руками, от которых исходило тепло всего его мужественного атлетического и хорошо подтянутого тела.
Из мускулистой груди почтенного капитана вырвался тяжёлый вздох, после которого он снова завладел сладкими, как мёд и алыми, словно лепестки роз, нежными губами юной возлюбленной, и, поцеловав их со всем пылом страсти, ласково ей улыбнулся и успокоил:
--Но ведь теперь я с тобой, Оля! Со мной всё в полном порядке. Я здоров, полон сил и невредим. Можешь быть, спокойна.
Девушка ответила на его поцелуй своим, очень длительным и страстным поцелуем, хорошо ощущая то, как её трепетная и, измученная постоянным беспокойством за жизнь любимого мужчины, душа постепенно сливается с его нежной душой, от чего ей постепенно становилось легко и хорошо. Наконец, наступили долгожданные покой с умиротворением.
--Я люблю тебя, мой милый Эдвард! Ты вся жизнь моя, счастье моё! Лишь одним тобой дышу я. Только для одного тебя бьётся сердце мое хрупкое, как хрусталь.—говорила юная девушка избраннику о своих глубоких и чистых, как вода в роднике, нежных чувствах, пока он увлечённо ласкал её, с замиранием в душе слушая каждое слово. Оно согревало его своим приятным теплом, заставляя нежное и, полное милосердия и добра, сердце учащённо биться. Ведь столь красивых и чувственных слов ему ещё до неё никто не говорил.
--Слова, подсказанные горячо любящим сердцем, очень красивые. Скажу даже больше, они приятны слуху, Оля.—проговорил, возвышающийся над ней, как скала, Эдвард, с огромной любовью смотря на юную возлюбленную и добровольно утопая в глубокой бирюзе её огромных, словно два лесных озера, глазах. Он чувствовал то, с какой искренней нежностью, она гладит его мужественные плечи, сильные руки и мускулистую спину. При этом юная девушка продолжала, словно в забытьи и лихорадке, шептать ему о своей любви и пылко целовать его доброе морщинистое лицо. Их трепетное воссоединение стало незаметным и осторожным из-за плавных и убаюкивающих степенных движений самого Эдварда. Они напоминали океанские волны, которые то медленно накатывали на песчаный берег, то бережно откатывали обратно вдаль, но при этом, обдавая его приятной морской прохладой.
Дождавшись момента, когда возлюбленный, наконец, уснул, юная девушка крайне осторожно высвободилась из его нежных объятий, и, обмотавшись шёлковой простынёй, уже собралась бесшумно встать с постели, как услышала тихий вздох любимого мужчины, заставивший её слегка вздрогнуть от неожиданности и настороженно обернуться, при этом, сердце в трепетной груди забилось от испуга так сильно, что, казалось, ещё немного и выскочит.
Только девушка напрасно волновалась. Капитан Смит спал, удобно устроившись в своей постели, о чём свидетельствовало его тихое мирное посапывание, что постепенно успокоило юную девушку. Она даже вздохнула с облегчением, и, одарив любимого ласковым взглядом с нежной улыбкой, выбралась, наконец, из офицерской постели, мягкой поступью кошки подошла к рабочему столу, где были разложены навигационные карты с построенным и просчитанным до мелочей, маршрутом и папки с планами и отчётами об обходах жизненно-важных помещений лайнера, которые она начала увлечённо просматривать, не говоря уже о том, что читать, забыв о бдительности, чем и поплатилась.
--Значит, дела нашего корабля продолжают не давать тебе покоя ни днём ни ночью?—донёсся из тишины его спокойный бархатистый голос, заставивший юную девушку, встрепенуться. Она, мысленно признаваясь самой себе в том, что он застиг её врасплох, слегка растерялась, не зная, как и выкрутиться. Только понимая, что говорить ей всё равно придётся, девушка тяжело вздохнула, и, взявшись за хрустальный кувшин с прохладной водой, вылила её в стакан, затем добавив в него омолаживающее травяное зелье, вернулась в постель.
--Но ведь каждая добропорядочная мать обязана интересоваться делами своего ребёнка. Разве не так?—с доброжелательной улыбкой на красивом лице ответила на его вопрос юная девушка, грациозно, плавно и медленно протягивая избраннику стакан с водой. Он понимающе вздохнул, и, приняв из её рук стакан, залпом выпил приятное прохладное содержимое, после чего, чувствуя в себе прилив бодрости и новых сил, заключил возлюбленную в крепкие мужские объятия и со словами искреннего умиления:
