Глава первая. Чужая роль.
В наэлектризованной тишине операционной - протяжный сигнал кардиомонитора.
Операционная медсестра сверилась с часами.
- Тридцать минут.
Полчаса от начала реанимационных мероприятий. Хирург распрямилась, отнимая руки в окровавленных перчатках.
- Всё, прекращаем. Полная остановка сердца. Фиксируйте время смерти.
Молоденькая сестра-анестезист всё не могла отвести взгляд от операционного стола. Ещё не верила, что открылся её счёт.
Ассистент хирурга задел передвижной столик, звякнули инструменты.
- Ой, - по-детски вырвалось у девочки-анестезиста.
- Перчатки! - распорядилась хирург.
Удивляться будут после.
Прибор ожил. По экрану кардиомонитора потянулась, набирая амплитуду, кривая линия жизни.
***
(Настоящее)
- Привет!
Диана обернулась и вопросительно вскинула бровь. По всему выходило, что этот долговязый парень обращается именно к ней.
- Поступать? Ждёшь очередь к комиссии?
Вопросы не требовали ответа, и Диана ограничилась кивком.
Парень не смутился её неразговорчивостью.
- А я с другом, вот. Пришёл за компанию, типа того. Я вообще-то на физмат. Поступил уже, можно сказать. Углублёнка, в каждом классе все эти олимпиады, первые места, городские, областные...
Девушка не комментировала его успехи, и парень немного подувял, но вскоре оживился:
- О, Саня! Санёк!
Багровый Санёк вывалился из дверей приёмной комиссии как из парилки.
- "Ромео, где же ты, Ромео?" "Быть или не быть?" - паясничал друг-болельщик.
- Не быть, - буркнул несостоявшийся принц датский, не слишком, впрочем, расстроенный.
- Ну и забей, - предсказуемо посоветовал длинный. - Вместе поступим... план бэ, а, Саня?
Диана встала ближе к двери. Перед ней внутрь вплыла эффектная барышня с буйной гривой выкрашенных в цвет борща волос и томиком древнегреческих трагедий наперевес.
- Да ну, физмат... - гудел Саня. - С моими баллами...
Появилась борщеволосая интеллектуалка. Окинула толпящуюся абитуру победоносным взглядом и энергично зашагала к фойе.
Диана толкнула тяжёлые двустворчатые двери.
***
Страха не было, было странное чувство оторванности от земли. Будто бы, если б не тяжёлые, на тракторной подошве ботинки, как у какого-нибудь космонавта, так шагнёшь и взлетишь, точно воздушный шарик. Протискиваясь между теми, кто ещё ждал своей очереди блеснуть перед комиссией, Диана столкнулась с худощавым другом Саньки, но уже без Саньки.
- А я вот, тоже решил попытать свои силы. - Парень поерошил белобрысую макушку и протянул тонкопалую кисть с выступающими косточками запястья. - Женя.
Диана недоумённо посмотрела на эту протянутую ладонь.
- Диана. - С запозданием пожала. - Ты же на физмат поступил. Почти.
- Ну а что, на физмат поступил, а сюда разве тяжелее? - Заметил оправданное сомнение и поспешно пояснил: - Да я ведь с подготовкой, не с бухты барахты. Я столько раз с Саней его поступление репетировал, раньше его всё выучил. И повторяться не буду, мы сначала одну программу выбрали, он потом передумал, а я ещё ту, первую, помню.
Неожиданно для себя Диана улыбнулась.
- Басня Крылова? Или Пушкин А Эс "Письмо Татьяны к Онегину"?
- Не, - расплылся в улыбке Женя. - Монолог Ларисы из "Бесприданницы". "Я любви искала и не нашла".
- Что, серьёзно? Комиссия оценит.
- Несерьёзно. Вообще-то Маяковский для начала. У нас его учитель не любила, а мне как-то обидно стало за то что его не любят.
- Ну, удачи вам с Маяковским.
- Ага.
***
Общение наедине с педагогом далось тяжелее, чем предыдущие три тура вместе взятых, пусть Диана как-то сразу поняла, что нравится пожилой женщине напротив и что именно в ней нравится.
Любовь Васильевна предпочитала отбирать определённый типаж, драматических актрис, и Диана дала ей драму, без особых стараний, без стараний вообще, просто потому что это костью сидело в ней, выдержанное, вымолчанное. Ей предоставили слово, и она заговорила, не боясь, что спутала слова, - а её слушали.
Любовь Васильевна не давала ей стандартных заданий, неизменно смущавших поступающих: прокричать отрывок в окно или внезапно зарыдать. Они долго проговорили о театре, кино и литературе, о книжных персонажах и известных ролях, и с самого начала диалога Диана знала, что принята на курс.
Это была её первая награда со дня, когда она очнулась в паутине трубок и проводов, пустая, как резервуар для капельницы над нею, а по прозрачной соломинке системы от руки поднимался вверх столбик яркой крови.
***
В белоснежной кухне-столовой, оформленной в модном скандинавском стиле, они были вдвоём.
На столе перед Ириной Юрьевной стоит бутылка красного вина и ополовиненный бокал. Аперитив к сбалансированному ужину. Овощи, морепродукты, злаки - мать бережно относится к своему здоровью. Стального оттенка брючный костюм по меркам, скрещенные стройные ноги, покачивается лодочка на тонком каблучке. Освежающая стрижка и минимум косметики.
Мать никак не комментирует успех дочери. Усмехается, точно найдя подтверждение каким-то своим мыслям. Что-то вроде: ну что ж, их тебе удалось одурачить.
Диана не сомневается: перед комиссией в лице матери она бы провалилась с треском. Однажды не сдав этот экзамен, она не получила шансов на пересдачу.
Не старая ещё совсем, интересная женщина, успешный юрист. Диана по привычке оценивает мать взглядом стороннего человека. Пальцы под столом сжимаются.
- Поселишься в общежитии, - постановляет мать, как дело давно решённое.
Лодочка срывается, стукает об пол каблучок. Холодный электрический свет превращает белоснежную кухню в модную операционную. Закрытые шкафчики почти не бликуют.
Под глазами у матери тщательно заретушированные тени и морщинки.
Диана смотрит на бокал, безупречно отполированный, точно только что снятый с подноса на каком-нибудь торжественном приёме. И вино в нём - алое-алое. И щёки матери понемногу подкрашиваются в тот же цвет, только бледный, едва заметно.
- Общежитие для иногородних. Мне не дадут.
Ирина Юрьевна морщится, старательно оттирает салфеткой матовую помаду.
Стойкая помада, рассчитанная на долгий рабочий день деловой женщины, не поддаётся салфетке, и губы матери кажутся искусанными, раскисшими, придавая вид больной и диковатый.
- Дадут. Я уже договорилась. У однокурсницы сестра в деканате.
Мать усмехается и каким-то разбитным, неподобающим ей жестом запрокидывает голову и выливает в рот остатки.
- Уезжай, - говорит она просто, почти проникновенно. - Я ничего к тебе не чувствую.
Ирина наливает ещё бокал, полный. Выдерживается пауза, почти хрестоматийная. Мерцает хрусталь, вокруг ни пылинки, пахнет тонким парфюмом, антисептиком и манго. Фасад благополучия, легко проницаемый для безымянного органа восприятия. И, если отстранённо, в этом сюжетном повороте нет ничего неожиданного. То, что давно уже умерло, перестало притворяться живым, - всего лишь.
Если отстранённо...
- Молчишь. Всегда молчишь. - Ирина выбирает быть последовательной в своей пронизывающей откровенности. Теперь её стремление доискаться до истины кажется почти профессиональным. Одно из дел, которое во что бы то ни стало нужно выиграть в суде. - Точно не выучила роль и боишься, что тебя на этом поймают. А может, так оно и есть? Ты просто не знаешь роль. Ну, хорошо. Молчи. Говорить буду я.
У Дианы есть слова, пусть и, наверное, неправильные. Она говорила прежде, пожалуй, даже больше, чем следовало. Но из этого не вышло ничего хорошего. Что бы она ни сказала, на неё смотрели как на актрису, произносящую слова из чужой роли. Что бы она ни сказала, всё было неверно. И она оставила попытки. Ей не дали готовый сценарий. И теперь слова толкаются изнутри, стучат о рёбра, об изнанку губ. А извне в неё вливаются иные, оглашённые слова.
- ...словно бы моя дочь не проснулась тогда. - Мать задумывается, медленно вращая бокал. - Нет. Словно не моя дочь проснулась тогда.
Не поднимая головы, Диана видит остановленный на ней поверх бокала взгляд матери. Испачканные, точно разбитые, губы и сомкнутые продолжают говорить:
"Лучше бы не проснулась".
Поплакала бы, навещала маленькую могилку.
Слова Дианы умирают без воздуха, запертые в клетку рёбер, сжатых губ. Ей кажется, что всё вокруг плывёт, словно кто-то бешено раскручивает под нею барный стул.
- И Валерий это тоже чувствовал. Он ведь из-за этого ушёл, не от вины. Какая вина? Он не смог с тобой. Скажи, разве не из-за тебя? И где он теперь? Ладно, - взмахивает ухоженная рука. - Иди.
Диана отодвигает нетронутую тарелку и медленно спускается со стула. Пока она идёт, взгляд матери упирается ей в спину, выталкивая, как поршнем.
В дверях на неё налетел Андрей и отпрянул, не задев.
Диана мазнула по нему взглядом и посторонилась. Старший брат, который никогда не знал, как ему быть с непризнанной сестрой.
Не знал, и потому просто не был. Никак, никем. И - она позволила себе признать то, что знала очень давно, - уже не будет.
Глава 1.2
В качестве прощания Ирина Юрьевна вручила дочери дебетовую карточку. Первого числа каждого месяца на счёт аккуратно поступала одна и та же сумма, достаточная для безбедного студенческого существования. Диана ею ни разу не воспользовалась. Не брала отступных. На еду хватало стипендии, обувь пока не развалилась, а в большем она не нуждалась.
В первые месяцы она отправляла матери сухие отчёты в мессенджере. Ответа не было, и она прекратила писать.
***
На первом занятии Диана встретила знакомых по отборочному туру. Крашеная девица звалась Лизаветой. На соседний стул плюхнулся несостоявшийся физик Женя, ошалевший от собственных житейских коллизий и до сих пор не пришедший в себя.
- А я вот, - с весёлым изумлением в голосе сказал он и замолчал.
- Парням проще, - заявила хорошенькая курносая и большеглазая девушка, занявшая стул слева от Дианы.
- Привет. Тебя тоже заставляли изображать всякие вещи?
- Что например?
- Миксер, - хмыкнул Женя. - И цыплёнка табака.
Девушка покатилась со смеху.
- Не. Я читала Нину из "Чайки", а на меня странно смотрели и хихикали. А потом предложили спеть частушки.
- Спела?
- Ещё как, - хмыкнула девушка, вытягивая ноги в рваных джинсах и кедах. И с готовностью выдала такую забористую, что Женя полёг на стол.
- Короче, подозреваю, Офелию мне не играть, - без толики сожаления констатировала однокурсница и наконец представилась: - Ася.
- Евгений. Женя.
- Диана.
И это был второй подарок.
***
Прошедшие нешуточный конкурс счастливчики довольно скоро избавились от иллюзий, будто попали в сказку. Уже в начале первого семестра Женя стал заговаривать о том, что на физмате, пожалуй, должно быть проще. Помимо общеобразовательных программ первокурсников загружали самыми невероятными заданиями. Многие стали подумывать, что срезавшимся на поступлении ребятам, рыдавшим в коридоре, не так уж не повезло.
Мечты о театральных подмостках оказались задвинуты очень далеко. Пока они изображали всё подряд, и миксер был далеко не худшим вариантом. Больше половины курса отсеялось в первый же год.
Играли пантомиму, затем - клоунада и это было не проще. Студенты перебрасывались мячиками и булавами; увидеть в коридоре кого-то стоящего на голове или крутившего колесо было делом обыденным. При этом никто не отменял "цивильные" дисциплины: иностранный, всевозможные истории - от всеобщей до истории зарубежного театра, правоведение, философию... Учились накладывать грим, говорить, двигаться, танцевать и фехтовать. Оставались в субботу, прийти в воскресенье было обычной практикой.
Кто-то не выдерживал бешеный ритм. Диану всё устраивало. Она была в круге людей, горевших одним с нею интересом.
Первый курс пролетел незаметно, каникулы - в ожидании продолжения этой безумной феерии. Ася частенько захаживала в общагу, ворчала, что с матерью нелады, бухтит, мол, почём зря, что-то запрещает, в общем, вечные размолвки.
Диана понимающе кивала. Молча заваривала чай с лимоном и корицей.
В дом, оставленный больше года назад, она уже никогда не вернётся.
***
На втором курсе ей стало ещё проще, но многим оставшимся - сложней. Теперь играли уже не стулья и вешалки, а людей. Совсем понемногу, подсмотренные осколки чужих жизней. В устройстве Дианиной души, работавшем на минимальных мощностях, будто выкрутили на максимум все настройки.
С присущей ей деликатностью, наедине, Любовь Васильевна, ведущая курс актёрского мастерства, позволила себе комплимент:
- Диана, я тобой довольна. Я пристально за тобой наблюдаю с первых дней. Играя, ты живёшь.
Диана вежливо улыбалась, как полагается осчастливленной похвалой второкурснице.
"Тут вы ошиблись, уважаемая Любовь Васильевна.
Я живу играя".
***
Женька весь день брюзжал, чем заслужил немало уничижительных комментариев от щедрой на такое дело Аси. Объективно причина для плохого настроения у него всё же была: на фехтовании ему крепко влетело по суставу на руке. Женька в который раз вспомнил о физмате.
- Ну и не мучайся, - посоветовала Диана, разминаясь у станка. - Лучше раньше понять, что актёрство тебе не подходит. Ты и оказался-то здесь случайно.
- Да правда, - поддакнула Ася, строя гримасы у зеркала.
Парень что-то буркнул, возвращаясь к отработке движений.
После занятий пошли вместе. Женя и Ася завернули в ларёк за сигаретами, Диана осталась ждать снаружи. Вынула из рюкзака распечатку с отрывком.
Под стеклянной крышей остановки галдели в ожидании автобуса подростки. Диана поглядела сквозь прозрачную стену ларька на друзей, опять о чём-то спорящих, на шумную толпу молодёжи, занявших очередь перед ними, и свернула в тенистый закоулок, запертый между глухими стенами зданий конца позапрошлого века. Во двор, заставленный коробками гаражей, издающих запах нагретого железа.
Под кроссовками шуршали нападавшие за день листья, пакеты от чипсов и обёртки еды из автомата. Диана привычно нырнула в роль, в чужую жизнь, которую предстояло пропустить через себя, наполниться ею - жаль, что лишь на время. И лишь дочитав до середины, подняла глаза от скверно пропечатанных букв.
В неподвижном воздухе тюлем колыхалось марево с размытыми краями. Диана видела тянущийся по левую руку бетонный забор, череду гаражей справа, разбитую шинами землю. Видела во всех деталях: забор пестрел разноцветными граффити, на гараже чешуйками топорщилась краска, а на поцарапанных воротах расплылись островки ржавчины, и окурок в отпечатке ботинка у ворот. И посреди привычного урбанистического пейзажа, словно обработанная в фотошопе вставка, - осколок неба, по-особенному, по-летнему синего, по горизонту испещрённого галочками птиц. А под небом - неровное полотно холмов, разбросанные горстью неведомого сеятеля деревья с раскидистыми кронами.
Придуманный мир, слишком идеальный, чтобы существовать в реальности.
Горизонт стремительно надвигался, пустота пожирала холмы и долы, птичью стаю и зеленеющие кущи, непрозрачной краской закрашивала невозможно синее небо.
Двигаясь как сомнамбула, Диана протянула руку.
- Могла бы предупредить нас, что уходишь.
Пальцы дрогнули, проходя сквозь мутный воздух города-миллионника, царапнули гаражный бок. Новенькая жесть отражала бледное пятно лица, и больше ничего.
