Уильям, расправив слегка увядшие в дороге подсолнухи, уже бежал по лестнице, — перепрыгивая через деревянные, отполированные ступени, — вверх. То ли в бессчетный раз любоваться своей спящей Авой Полгар, то ли затем, чтобы лаской будить ее. Операционка вздохнула, подумала, вздохнула еще раз, и начала ежедневную проверку работоспособности Уильяма Блейка.
Уильям добрался до верхней площадки второго этажа за несколько больших, широких прыжков, посмотрел на букет подсолнухов в своей руке, выправил узкий, яркий лепесток одного из них, и, чувствуя в груди теплое, легкое и куражное волнение, зашел в спальню. Но Авы Полгар там не оказалось. Блейк оглядел комнату, вышел на лоджию, но там его только овеял теплый утренний воздух, пока немного душный от ночного ливня.
Пусто.
Бровь андроида удивленно вскинулась вверх. Оставив букет цветов на незаправленной кровати, Уильям пересек комнату в несколько огромных шагов, и открыл смежную дверь, ведущую в ванную комнату.
Пусто.
Резко развернувшись, андроид снова осмотрел спальню. Не упустил ли он что-то? Смятая постель, застеленная тонким, белым бельем, еще кажется, хранила тепло Авы. По крайней мере, так ему показалось, когда он провел рукой по той половине кровати, на которой она спала. Дверь на лоджию раскрыта. И ветер, поднявшийся после дождя, свободно залетает в комнату, играя обстановкой комнаты: легким, тоже белым и газовым тюлем, который по ночам закрыт тяжелыми, темно-синими шторами, небольшими листами бумаги, на одном из которых, самом верхнем, Ава, по-видимому, начала составлять какой-то список, но так и не закончила: слово в последней фразе, написанной тонкими, черными чернилами, было оборвано.
А одежда? Вещи? Уильям снова осмотрел спальню. Ничего не пропало. И, на первый взгляд, даже не изменилось.
И все же, где Ава? Мысль, оформленная в вопрос, вызвала в нем мгновенное волнение с примесью страха. Потому что всего несколько часов назад он думал над новыми заголовками из СМИ, в которых Аллес Гудвин, черт знает где застрявший, обещал вскоре обнародовать «всю правду об Аве Полгар». А что, если?.. Блейк сбежал со второго этажа так стремительно, что у подножия лестницы даже безупречная вестибулярная система андроида закачала его из стороны в сторону.
Он резко рванул дверь на себя, и уже выбросил вперед, для первого шага, правую ногу, как столкнулся с Авой. Будь девушка выше своего очень компактного роста, можно было бы сказать, что столкнулись они «нос к носу». Но для верности заметим: столкнулись они нос (со стороны Авы) к грудной клетке (со стороны Уильяма). И автоматически, и удивленные (Блейк) и испуганные (мисс Полгар), даже отпрянули друг от друга.
— Ава Полгар! Ты здесь!
Изумление и радость буквально выпрыгивали из этих двух фраз. Остановив горящий взгляд на девушке, Блейк в первые секунды как будто растерялся, застыл на месте. И Ава, остановившись, подняла на него беспокойный, сумрачный взгляд, спросив с едва заметной насмешкой:
— Могу я пройти в свой дом, Уильям Блейк?
— Да! — андроид тряхнул головой. — Да, конечно! Прости!
Взяв девушку за руку, он отступил назад, проходя вместе с ней в гостиную. Затем, остановившись, Уильям потянулся к Аве, желая ее обнять, но она так быстро и ловко выскользнула из-под его руки, что даже Блейк, всегда грациозный и ловкий, обладающий такой красотой, быстротой и плавностью движений, которыми без всякого зазрения совести можно было любоваться, не успел сориентироваться. И тогда светлая бровь андроида, — уже второй раз за одно это непродолжительное утро, — удивленно и непонимающе поднялась вверх, одним своим безмолвным положением задавая и обозначая очевидный вопрос.
— Что случилось?
Ава оглянулась на Уильяма, скинула на темно-зеленый диван черную кожаную куртку с таким видом, словно та была мерзкой, прилипшей к ее коже рогатой улиткой, и подошла к журнальному столику, на котором, несколько часов тому назад, она нашла две черные папки. Взяв их, аккуратно оставленные на том же, что и прежде, углу столика, Ава расправила их в руках наподобие веера. Так, чтобы Блейк отчетливо видел: у нее две, именно две папки. Медленно подойдя к андроиду, Ава остановилась в шаге от него, и прижала папки к его груди поочередно, сначала одну, потом другую. Вышло как короткий, оборванный счет, на «раз-два».
— Это «досье» — все, что у тебя на меня есть? Или ты нашел что-то еще? — резко, никогда не умея в разговорах с Блейком выдерживать эффектную паузу или вести ссору по-женски плавно и играючи, узнавая то, что ей нужно незаметно и легко, спросила Ава.
Уильям перевел непонимающий взгляд с сердитого лица девушки на ее руки, прижатые к его груди через папки, и молча, отрицательно покачал головой. А потом закрыл глаза.
— Я допустил такую глупость, Эви!
— Потому что оставил их на столе, на видном месте? — все так же резко и четко уточнила Ава, не отводя взгляда от Блейка.
Ответ им обоим был очевиден, и девушка невесело усмехнулась.
— Значит, ты жалеешь только о том, что оставил их здесь?
— Я не понимаю тебя.
Уильям поморщился, и на его идеально ровной коже, на переносице, пролегла ломаная линия.
— Но ты уже знала раньше, что мне все известно о тебе, о твоем прошлом...
— Да... — глухо, отворачиваясь от Уильяма, вдруг пошептала Ава. — Но я...
Она обняла себя за плечи, как делала всегда, с самого раннего детства, тогда еще безотчетно стараясь себя то ли оградить, то ли успокоить от царящего вокруг мрака, и затихла.
— Тогда что я сделал не так? — подходя к Аве, прошептал Уильям. — Я оставил папки по глупости, по банальной забывчивости. Я не хотел ранить тебя. Это вышло ненамеренно!
Он тоже, следуя своему порыву, давно уже ставшему такой же прочной привычкой, остановился так близко к девушке, что она чувствовала его тепло и дыхание. И то, как прохладной, щекотной и нежной волной, оно задевает ее кожу, когда, наклонясь к Аве, Уильям заглянул в ее лицо.
— Я не думала, что ты знаешь все... настолько все!
Ава отошла от Блейка и еще крепче обняла себя руками. Так крепко, даже больно, словно хотела не просто умом знать, но физически чувствовать: она — здесь! Она — есть! И, может быть, все будет в порядке.
Уильям не стал ничего говорить. Он давно понял про свою Аву Полгар несколько важных вещей. Понял не умом, а сердцем. И потому, не тратя понапрасну слов, он сделал то, что Ава очень любила, и то, что всегда ее утешало, возвращая из всех, даже самых жутких страхов обратно, в реальность, к нему. Он обнял Аву, сцепившую руки вокруг себя, обнял крепко и надежно. И постепенно ей стало тепло, и так уютно, что руки ее опустились сначала вниз, — мягко, почти безвольно, — а потом быстро и крепко обняли Уильяма в ответ.
— Прости. Я оставил папки по глупости, из банальной забывчивости. Я не хотел, чтобы ты их нашла. Я не причинил бы тебе боль умышленно.
— И даже не рассказал бы мне о досье на Аллеса? — шепнула Ава, казалось, уже отогретая теплом его рук.
— Я говорю только про тебя, Ава Полгар. Я бы никогда...
Ава потерлась щекой о грудь Уильяма, и еще сильнее его обняла. Блейк обожал это ее движение. Безотчетно, не понимая и не желая понимать всей его прелести. Вот и сейчас, почувствовав это милое касание, он непроизвольно вздрогнул, а потом замер. И если бы не белая рубашка, хотя бы немного, тонко прикрывавшая его грудь, Ава наверняка ощутила бы, как в солнечном сплетении Уильяма, — когда она коснулась его груди, — вспыхнула и понеслась мгновенная, жаркая вспышка.
— Ты злишься на меня? — продолжал допытываться Блейк, после всех недомолвок, что были между ним и Авой раньше, не желавший хотя бы что-то оставлять неясным.
— Нет... нет. Я... не ожидала такого подробного отчета. Настолько подробного... Извини, я грубая... Я вспомнила...
— Что «вспомнила»?
Но Ава ответила вопросом на вопрос, и сказала о другом:
— Ты наверняка очень внимательно прочитал весь отчет обо мне.
Уильям кивнул.
— И наверняка ты даже помнишь его наизусть.
Уильям снова кивнул. И Ава тяжело вздохнула.
— У тебя есть после этого отчета вопросы обо мне? То, что ты еще хотел бы узнать?
В представлении Авы недосказанность об изнасилованиях, которую она увидела в бумагах, и которая выбила ее из колеи, была настолько явной и очевидной, что не задать себе вопрос о том, а происходило ли это на самом деле, было невозможно. И если Уильям помнит из досье о ней все так ясно, как он говорит, то он не может не знать, не может не понять, что она сейчас имеет ввиду! И если он скажет, что у него нет никаких вопросов о ней, то... это для него не важно? Это для него не важно, и, значит, он останется с ней? Останется с ней?..
Блейк внимательно посмотрел на девушку, в ее блестящие испугом глаза, и сказал то, что хоть и было не совсем правдой, но то, что сейчас стало важнее всего:
— Нет. У меня нет о тебе вопросов, Ава Полгар. Я все о тебе знаю. И не в том плане, что я абсолютно «все о тебе знаю», а в том, что я знаю все, что нужно и важно, и знаю самое главное. И я люблю тебя. Остальное меня не интересует.
То ли заплакав, то ли рассмеявшись забавной и любимой витиеватости его речи, Ава прижалась к Уильяму, поднялась на носки, и поцеловала его в ямочку, вздрагивающую от быстрого пульса, в той точке, где соединялись, подобно расправленным крыльям, тонкие, выступающие ключицы, у основания шеи. Блейк снова замер под ее лаской. А потом, — это усилие стало очевидно и для него, и для развеселившейся от этого Авы, — втянув воздух поглубже, взял мисс Полгар за руку и предложил пока вполне безобидное: завтрак из их любимых блюд.
Но завтрак, на который так надеялся Блейк (надежда его таяла тем больше, чем заметнее и мрачнее становилась за столом Ава), не принес желанного им результата. Разговора между ними отчего-то, по неясной ему причине, между не получалось. Пожалуй, впервые за все время, что они знали друг друга. Обескураженный таким положением дел, Уильям терялся во всевозможных вариантах и догадках, и, как сказали бы люди, буквально «ломал голову», выискивая причину замкнутости Авы. Не то, чтобы он был сильно поражен ее нынешним состоянием, — он и раньше видел девушку не только в хмуром и задумчивом, но и в злом состоянии духа. Она и раньше не отличалась разговорчивостью. И это его не пугало. Но вот... Блейк, окончательно растревоженный сосредоточенным молчанием Авы, которое им, со стороны, ощущалось как погружение на громадную, подводную и невидимую, — и оттого особенно пугающую глубину, — остановился, отодвинул от себя чашку с эспрессо (к этому виду кофе он в последнее время особенно полюбил добавлять пломбир; но исключительно тот, что был изготовлен на сливках) и посмотрел на девушку, глубоко погруженную в свои размышления и очень невеселое, — судя по ее лицу, — долгое молчание.
Лицо Авы было средоточием тревожных, невысказанных мыслей. Темные глаза, обращенные в незримую даль, блестели неярким и беспокойным светом. Из внешнего облика Авы Уильям, благодаря его чрезвычайной наблюдательности, вполне мог высмотреть что-нибудь еще. Еще пару или тройку деталей. Но сейчас он хотел не рассматривать ее, выводя свои, — как знать, может, вполне ошибочные? — заключения, а говорить с ней. О серьезном или о смешном. О чем угодно, только бы стянуть с Авы этот пугающий его покров безмолвия и внутреннего, громадного напряжения, которое, как выяснилось при внимательном взгляде на Аву, конечно же, не исчезло только лишь потому, что он пообнимал ее и ответил на вопросы об отчетах.
Кстати, о них. «Как можно было такое допустить?!», — спрашивал себя андроид, и ответа не находил. Когда он оставил их на столе в гостиной? А главное, зачем? Забыл? У него провалы в памяти? Что с ним происходит? Что это еще за перемены? Неужели он был настолько рассеян, что в самом деле оставил их на столе и забыл об этом?
«Ты, мой дорогой, беспечен от любви, — вздохнув, пояснила операционка. — Если тебя это утешит, то со счастливыми и влюбленными это часто случается. Они поглощены своим миром, и...».
— Меня это не утешает, ты знаешь, — резко и внешне безмолвно заявил Уильям, реагируя на поступившее сообщение ОС. — И мне это не нравится. Не нравится мое поведение. Оно несобранное, оно беспечное. Неосмотрительное, расхлябанное, в конце концов! Посмотри, к чему это привело!
Операционка напомнила о том, что пожар по поводу досье Авы, которое она, конечно, подробно прочитала, все же, не случился. Но Блейк был не умолим. Отвлекшись от своих прежних мыслей о состоянии Авы, он теперь ругал себя беспощадно. И вдруг остановился. «Какой в этом сейчас толк? Все уже произошло. По моей глупости, по моей персональной неосмотрительности. Принципиально важно не допустить подобного в будущем, и понять, что происходит с Эви».
Эви, впрочем, о содержании размышлений Уильяма ничего не подозревала. Она по-прежнему находилась в своей вязкой задумчивости. Такой всепоглощающей, что Уильяму даже показалось, что ее, Авы Полгар, от этого стало меньше. И еще... Блейк проследил за тем, как девушка, почти ничего не съев, отодвинула от себя кофе и тарелку с любимым завтраком (груша, запеченая в слоеном тесте, с карамелью), и заострил свое внимание на жесте Авы, каким она отодвинула от себя тарелку. Он что-то ему напомнил. Это, безусловно, было deja-vu, но... постойте, когда он все это уже видел? Именно этот резкий жест и точно такое же дрожание руки?
Память отчего-то напомнила о том, как Ава, пристегнутая ремнями безопасности, вздрогнула от движения Уильяма, решив, что он, разозленный ее слежкой и неудачной попыткой спасти одного из его любимых охранников, непременно ее ударит. Она дернулась. Тщетно и безуспешно. А потом попыталась хотя бы немного прикрыть голову руками. Но и это не удалось: руки девушки Уильям надежно зафиксировал все теми же ремнями. Они не сдавливали кожу и не вредили Аве, а выполняли лишь главную и единственно важную тогда функцию: удерживали девушку на месте. Надежно, и так, чтобы она, под всплеском своего страха и импульсивности, не навредили ни себе, ни Блейку. Или, что еще хуже, не попыталась звонить или бежать в полицию с информацией о том, что на заброшенном, загородном пустыре за пределами Паль-Альто, происходит что-то... страшное. То, чего она знать не должна была. Но теперь знала.
И все же главным во всем том мгновении, произошедшим между ними, было то, с какой беззащитностью и готовностью к неминуемой боли Ава тогда смотрела на Уильяма. Она вскинула голову резко вверх. Она ждала от Уильяма удара. Она была уверена в том. Ава вытянула шею вверх так сильно, как только могла. И вдруг взглянула на Блейка в упор. И столько было боли и страха в ее глазах!.. Столько затаенного, близкого ужаса и знания его, и готовности к нему, что тогда Уильям впервые в своей жизни ощутил, как, оказывается, может вздрагивать его собственное сердце от волнения. И вздрагивать, и понимать значение этого взгляда Авы Полгар. Она знает по себе весь тот ужас. Она готова к нему. А Уильям? Он с болезненной горечью тогда заметил, смотря на девушку в ответ, как дрожит ее рука.
Рука дрогнула. Сначала едва заметно, всего однажды. А затем все чаще, и так сильно, что Ава, забыв о ремнях безопасности, потянулась к ней, чтобы успокоить ее. Сжать и смирить, и мысленно, с напряжением, может быть, приказать себе успокоиться, не думать и не вспоминать.
***
Уильям добрался до верхней площадки второго этажа за несколько больших, широких прыжков, посмотрел на букет подсолнухов в своей руке, выправил узкий, яркий лепесток одного из них, и, чувствуя в груди теплое, легкое и куражное волнение, зашел в спальню. Но Авы Полгар там не оказалось. Блейк оглядел комнату, вышел на лоджию, но там его только овеял теплый утренний воздух, пока немного душный от ночного ливня.
Пусто.
Бровь андроида удивленно вскинулась вверх. Оставив букет цветов на незаправленной кровати, Уильям пересек комнату в несколько огромных шагов, и открыл смежную дверь, ведущую в ванную комнату.
Пусто.
Резко развернувшись, андроид снова осмотрел спальню. Не упустил ли он что-то? Смятая постель, застеленная тонким, белым бельем, еще кажется, хранила тепло Авы. По крайней мере, так ему показалось, когда он провел рукой по той половине кровати, на которой она спала. Дверь на лоджию раскрыта. И ветер, поднявшийся после дождя, свободно залетает в комнату, играя обстановкой комнаты: легким, тоже белым и газовым тюлем, который по ночам закрыт тяжелыми, темно-синими шторами, небольшими листами бумаги, на одном из которых, самом верхнем, Ава, по-видимому, начала составлять какой-то список, но так и не закончила: слово в последней фразе, написанной тонкими, черными чернилами, было оборвано.
А одежда? Вещи? Уильям снова осмотрел спальню. Ничего не пропало. И, на первый взгляд, даже не изменилось.
И все же, где Ава? Мысль, оформленная в вопрос, вызвала в нем мгновенное волнение с примесью страха. Потому что всего несколько часов назад он думал над новыми заголовками из СМИ, в которых Аллес Гудвин, черт знает где застрявший, обещал вскоре обнародовать «всю правду об Аве Полгар». А что, если?.. Блейк сбежал со второго этажа так стремительно, что у подножия лестницы даже безупречная вестибулярная система андроида закачала его из стороны в сторону.
Он резко рванул дверь на себя, и уже выбросил вперед, для первого шага, правую ногу, как столкнулся с Авой. Будь девушка выше своего очень компактного роста, можно было бы сказать, что столкнулись они «нос к носу». Но для верности заметим: столкнулись они нос (со стороны Авы) к грудной клетке (со стороны Уильяма). И автоматически, и удивленные (Блейк) и испуганные (мисс Полгар), даже отпрянули друг от друга.
— Ава Полгар! Ты здесь!
Изумление и радость буквально выпрыгивали из этих двух фраз. Остановив горящий взгляд на девушке, Блейк в первые секунды как будто растерялся, застыл на месте. И Ава, остановившись, подняла на него беспокойный, сумрачный взгляд, спросив с едва заметной насмешкой:
— Могу я пройти в свой дом, Уильям Блейк?
— Да! — андроид тряхнул головой. — Да, конечно! Прости!
Взяв девушку за руку, он отступил назад, проходя вместе с ней в гостиную. Затем, остановившись, Уильям потянулся к Аве, желая ее обнять, но она так быстро и ловко выскользнула из-под его руки, что даже Блейк, всегда грациозный и ловкий, обладающий такой красотой, быстротой и плавностью движений, которыми без всякого зазрения совести можно было любоваться, не успел сориентироваться. И тогда светлая бровь андроида, — уже второй раз за одно это непродолжительное утро, — удивленно и непонимающе поднялась вверх, одним своим безмолвным положением задавая и обозначая очевидный вопрос.
— Что случилось?
Ава оглянулась на Уильяма, скинула на темно-зеленый диван черную кожаную куртку с таким видом, словно та была мерзкой, прилипшей к ее коже рогатой улиткой, и подошла к журнальному столику, на котором, несколько часов тому назад, она нашла две черные папки. Взяв их, аккуратно оставленные на том же, что и прежде, углу столика, Ава расправила их в руках наподобие веера. Так, чтобы Блейк отчетливо видел: у нее две, именно две папки. Медленно подойдя к андроиду, Ава остановилась в шаге от него, и прижала папки к его груди поочередно, сначала одну, потом другую. Вышло как короткий, оборванный счет, на «раз-два».
— Это «досье» — все, что у тебя на меня есть? Или ты нашел что-то еще? — резко, никогда не умея в разговорах с Блейком выдерживать эффектную паузу или вести ссору по-женски плавно и играючи, узнавая то, что ей нужно незаметно и легко, спросила Ава.
Уильям перевел непонимающий взгляд с сердитого лица девушки на ее руки, прижатые к его груди через папки, и молча, отрицательно покачал головой. А потом закрыл глаза.
— Я допустил такую глупость, Эви!
— Потому что оставил их на столе, на видном месте? — все так же резко и четко уточнила Ава, не отводя взгляда от Блейка.
Ответ им обоим был очевиден, и девушка невесело усмехнулась.
— Значит, ты жалеешь только о том, что оставил их здесь?
— Я не понимаю тебя.
Уильям поморщился, и на его идеально ровной коже, на переносице, пролегла ломаная линия.
— Но ты уже знала раньше, что мне все известно о тебе, о твоем прошлом...
— Да... — глухо, отворачиваясь от Уильяма, вдруг пошептала Ава. — Но я...
Она обняла себя за плечи, как делала всегда, с самого раннего детства, тогда еще безотчетно стараясь себя то ли оградить, то ли успокоить от царящего вокруг мрака, и затихла.
— Тогда что я сделал не так? — подходя к Аве, прошептал Уильям. — Я оставил папки по глупости, по банальной забывчивости. Я не хотел ранить тебя. Это вышло ненамеренно!
Он тоже, следуя своему порыву, давно уже ставшему такой же прочной привычкой, остановился так близко к девушке, что она чувствовала его тепло и дыхание. И то, как прохладной, щекотной и нежной волной, оно задевает ее кожу, когда, наклонясь к Аве, Уильям заглянул в ее лицо.
— Я не думала, что ты знаешь все... настолько все!
Ава отошла от Блейка и еще крепче обняла себя руками. Так крепко, даже больно, словно хотела не просто умом знать, но физически чувствовать: она — здесь! Она — есть! И, может быть, все будет в порядке.
Уильям не стал ничего говорить. Он давно понял про свою Аву Полгар несколько важных вещей. Понял не умом, а сердцем. И потому, не тратя понапрасну слов, он сделал то, что Ава очень любила, и то, что всегда ее утешало, возвращая из всех, даже самых жутких страхов обратно, в реальность, к нему. Он обнял Аву, сцепившую руки вокруг себя, обнял крепко и надежно. И постепенно ей стало тепло, и так уютно, что руки ее опустились сначала вниз, — мягко, почти безвольно, — а потом быстро и крепко обняли Уильяма в ответ.
— Прости. Я оставил папки по глупости, из банальной забывчивости. Я не хотел, чтобы ты их нашла. Я не причинил бы тебе боль умышленно.
— И даже не рассказал бы мне о досье на Аллеса? — шепнула Ава, казалось, уже отогретая теплом его рук.
— Я говорю только про тебя, Ава Полгар. Я бы никогда...
Ава потерлась щекой о грудь Уильяма, и еще сильнее его обняла. Блейк обожал это ее движение. Безотчетно, не понимая и не желая понимать всей его прелести. Вот и сейчас, почувствовав это милое касание, он непроизвольно вздрогнул, а потом замер. И если бы не белая рубашка, хотя бы немного, тонко прикрывавшая его грудь, Ава наверняка ощутила бы, как в солнечном сплетении Уильяма, — когда она коснулась его груди, — вспыхнула и понеслась мгновенная, жаркая вспышка.
— Ты злишься на меня? — продолжал допытываться Блейк, после всех недомолвок, что были между ним и Авой раньше, не желавший хотя бы что-то оставлять неясным.
— Нет... нет. Я... не ожидала такого подробного отчета. Настолько подробного... Извини, я грубая... Я вспомнила...
— Что «вспомнила»?
Но Ава ответила вопросом на вопрос, и сказала о другом:
— Ты наверняка очень внимательно прочитал весь отчет обо мне.
Уильям кивнул.
— И наверняка ты даже помнишь его наизусть.
Уильям снова кивнул. И Ава тяжело вздохнула.
— У тебя есть после этого отчета вопросы обо мне? То, что ты еще хотел бы узнать?
В представлении Авы недосказанность об изнасилованиях, которую она увидела в бумагах, и которая выбила ее из колеи, была настолько явной и очевидной, что не задать себе вопрос о том, а происходило ли это на самом деле, было невозможно. И если Уильям помнит из досье о ней все так ясно, как он говорит, то он не может не знать, не может не понять, что она сейчас имеет ввиду! И если он скажет, что у него нет никаких вопросов о ней, то... это для него не важно? Это для него не важно, и, значит, он останется с ней? Останется с ней?..
Блейк внимательно посмотрел на девушку, в ее блестящие испугом глаза, и сказал то, что хоть и было не совсем правдой, но то, что сейчас стало важнее всего:
— Нет. У меня нет о тебе вопросов, Ава Полгар. Я все о тебе знаю. И не в том плане, что я абсолютно «все о тебе знаю», а в том, что я знаю все, что нужно и важно, и знаю самое главное. И я люблю тебя. Остальное меня не интересует.
То ли заплакав, то ли рассмеявшись забавной и любимой витиеватости его речи, Ава прижалась к Уильяму, поднялась на носки, и поцеловала его в ямочку, вздрагивающую от быстрого пульса, в той точке, где соединялись, подобно расправленным крыльям, тонкие, выступающие ключицы, у основания шеи. Блейк снова замер под ее лаской. А потом, — это усилие стало очевидно и для него, и для развеселившейся от этого Авы, — втянув воздух поглубже, взял мисс Полгар за руку и предложил пока вполне безобидное: завтрак из их любимых блюд.
Но завтрак, на который так надеялся Блейк (надежда его таяла тем больше, чем заметнее и мрачнее становилась за столом Ава), не принес желанного им результата. Разговора между ними отчего-то, по неясной ему причине, между не получалось. Пожалуй, впервые за все время, что они знали друг друга. Обескураженный таким положением дел, Уильям терялся во всевозможных вариантах и догадках, и, как сказали бы люди, буквально «ломал голову», выискивая причину замкнутости Авы. Не то, чтобы он был сильно поражен ее нынешним состоянием, — он и раньше видел девушку не только в хмуром и задумчивом, но и в злом состоянии духа. Она и раньше не отличалась разговорчивостью. И это его не пугало. Но вот... Блейк, окончательно растревоженный сосредоточенным молчанием Авы, которое им, со стороны, ощущалось как погружение на громадную, подводную и невидимую, — и оттого особенно пугающую глубину, — остановился, отодвинул от себя чашку с эспрессо (к этому виду кофе он в последнее время особенно полюбил добавлять пломбир; но исключительно тот, что был изготовлен на сливках) и посмотрел на девушку, глубоко погруженную в свои размышления и очень невеселое, — судя по ее лицу, — долгое молчание.
Лицо Авы было средоточием тревожных, невысказанных мыслей. Темные глаза, обращенные в незримую даль, блестели неярким и беспокойным светом. Из внешнего облика Авы Уильям, благодаря его чрезвычайной наблюдательности, вполне мог высмотреть что-нибудь еще. Еще пару или тройку деталей. Но сейчас он хотел не рассматривать ее, выводя свои, — как знать, может, вполне ошибочные? — заключения, а говорить с ней. О серьезном или о смешном. О чем угодно, только бы стянуть с Авы этот пугающий его покров безмолвия и внутреннего, громадного напряжения, которое, как выяснилось при внимательном взгляде на Аву, конечно же, не исчезло только лишь потому, что он пообнимал ее и ответил на вопросы об отчетах.
Кстати, о них. «Как можно было такое допустить?!», — спрашивал себя андроид, и ответа не находил. Когда он оставил их на столе в гостиной? А главное, зачем? Забыл? У него провалы в памяти? Что с ним происходит? Что это еще за перемены? Неужели он был настолько рассеян, что в самом деле оставил их на столе и забыл об этом?
«Ты, мой дорогой, беспечен от любви, — вздохнув, пояснила операционка. — Если тебя это утешит, то со счастливыми и влюбленными это часто случается. Они поглощены своим миром, и...».
— Меня это не утешает, ты знаешь, — резко и внешне безмолвно заявил Уильям, реагируя на поступившее сообщение ОС. — И мне это не нравится. Не нравится мое поведение. Оно несобранное, оно беспечное. Неосмотрительное, расхлябанное, в конце концов! Посмотри, к чему это привело!
Операционка напомнила о том, что пожар по поводу досье Авы, которое она, конечно, подробно прочитала, все же, не случился. Но Блейк был не умолим. Отвлекшись от своих прежних мыслей о состоянии Авы, он теперь ругал себя беспощадно. И вдруг остановился. «Какой в этом сейчас толк? Все уже произошло. По моей глупости, по моей персональной неосмотрительности. Принципиально важно не допустить подобного в будущем, и понять, что происходит с Эви».
Эви, впрочем, о содержании размышлений Уильяма ничего не подозревала. Она по-прежнему находилась в своей вязкой задумчивости. Такой всепоглощающей, что Уильяму даже показалось, что ее, Авы Полгар, от этого стало меньше. И еще... Блейк проследил за тем, как девушка, почти ничего не съев, отодвинула от себя кофе и тарелку с любимым завтраком (груша, запеченая в слоеном тесте, с карамелью), и заострил свое внимание на жесте Авы, каким она отодвинула от себя тарелку. Он что-то ему напомнил. Это, безусловно, было deja-vu, но... постойте, когда он все это уже видел? Именно этот резкий жест и точно такое же дрожание руки?
Память отчего-то напомнила о том, как Ава, пристегнутая ремнями безопасности, вздрогнула от движения Уильяма, решив, что он, разозленный ее слежкой и неудачной попыткой спасти одного из его любимых охранников, непременно ее ударит. Она дернулась. Тщетно и безуспешно. А потом попыталась хотя бы немного прикрыть голову руками. Но и это не удалось: руки девушки Уильям надежно зафиксировал все теми же ремнями. Они не сдавливали кожу и не вредили Аве, а выполняли лишь главную и единственно важную тогда функцию: удерживали девушку на месте. Надежно, и так, чтобы она, под всплеском своего страха и импульсивности, не навредили ни себе, ни Блейку. Или, что еще хуже, не попыталась звонить или бежать в полицию с информацией о том, что на заброшенном, загородном пустыре за пределами Паль-Альто, происходит что-то... страшное. То, чего она знать не должна была. Но теперь знала.
И все же главным во всем том мгновении, произошедшим между ними, было то, с какой беззащитностью и готовностью к неминуемой боли Ава тогда смотрела на Уильяма. Она вскинула голову резко вверх. Она ждала от Уильяма удара. Она была уверена в том. Ава вытянула шею вверх так сильно, как только могла. И вдруг взглянула на Блейка в упор. И столько было боли и страха в ее глазах!.. Столько затаенного, близкого ужаса и знания его, и готовности к нему, что тогда Уильям впервые в своей жизни ощутил, как, оказывается, может вздрагивать его собственное сердце от волнения. И вздрагивать, и понимать значение этого взгляда Авы Полгар. Она знает по себе весь тот ужас. Она готова к нему. А Уильям? Он с болезненной горечью тогда заметил, смотря на девушку в ответ, как дрожит ее рука.
Рука дрогнула. Сначала едва заметно, всего однажды. А затем все чаще, и так сильно, что Ава, забыв о ремнях безопасности, потянулась к ней, чтобы успокоить ее. Сжать и смирить, и мысленно, с напряжением, может быть, приказать себе успокоиться, не думать и не вспоминать.
