Для некоторых память – проклятие. Для других – самое желанное, что есть на свете.
В очереди перед кассой шумно. Глаза разбегаются от множества жвачек в разноцветных обертках. Девочка долго смотрит на упаковки. Ее глаза боковым зрением цепляют кассира – уставшую от работы (и в целом от жизни) женщину, которая уставившись ненавидящим взглядом в монитор, не замечает ничего вокруг себя.
Девочка оглядывается на очередь. Сзади – скучающая девушка из тех, что можно встретить в парке с настоящей печатной книгой на коленях. Ее почему-то очень легко там представить, даже несмотря на то, что она не отрывает глаз от телефона. Девочка нервно поводит плечами. Большеглазый котенок-брелок на ее рюкзаке слегка подпрыгивает.
Она осторожно вытаскивает несколько упаковок жвачки и опускает их в карман, сохраняя невозмутимый вид. Расплатившись, девочка отходит от кассы нарочито медленно, будто ничего не произошло.
- Подождите! – окликают ее сзади. Она поворачивается. На секунду сердце замирает, будто собирается остановиться совсем.
Книжная девушка сзади нее с улыбкой протягивает глянцевый пакетик с черным молотым перцем.
- Вы оставили.
Сердце снова бьется. Она практически бегом спускается с крыльца и засовывает руку с пакетиком перца в карман, перехватив бутылку с молоком.
В кармане рука встречает только ключи от дома и окружающую их пустоту.
Книжная девушка высыпает на кассовую ленту горку упаковок жвачки и под удивленным взглядом кассирши начинает раскладывать их по полкам.
В парке разгар осени. Оранжевые листья, влекомые ветром, падают в лужи, задерживаются на поверхности воды, как корабли маленьких эльфов. Один из них запутывается в каштановых волосах книжной девушки.
Она встряхивает рюкзак, заставляя лямки лечь ровнее и бодро шагает дальше, наступая на лужи. От внезапного вторжения листья-корабли покачиваются, но не тонут.
Девушка поудобнее перехватывает новую, только что купленную книгу. Маленькая похитительница жвачек была права – в ее глазах было что-то, что выдавало ее любовь к чтению. Возможно, спокойная мечтательность и слегка сведенные в тягучей грусти брови? Или, может быть, невидящий взгляд в пустоту. Словно она не здесь, а где-то в придуманных, несуществующих мирах.
Короткие, вьющиеся на концах волосы дополняют впечатление, заставляя щеки казаться круглее. От этого выражение лица кажется бесконечно наивным. Пушистый кардиган с небольшой нашивкой в виде кролика, выбивающийся из-под расстегнутой куртки только усиливает ощущение мягкости.
Ее внимание привлекает движение в траве, и взгляд тут же становится осмысленным. Небольшая белка, по виду – явный неуклюжий беличий подросток – сосредоточенно раскапывает лапами землю. Девушка останавливается, наблюдая. Ее рука будто бы непроизвольно касается широкого плетеного браслета. Указательный палец проводит по металлической подвеске с выбитой на ней руной. Время не пощадило подвеску: она настолько исцарапана, что узор едва виден, но пальцы девушки безошибочно повторяют его очертания. Она знает этот рисунок наизусть – начертила бы даже если бы ее разбудили среди ночи.
Поверх необычного браслета есть еще один. Узкий, с мелким плетением, свободный настолько, что болтается на руке. Бабушкин подарок.
- Ничего ведь не случится, если я тебе немного помогу, правда? – заговорщически шепчет девушка в сторону белки.
Белка на это реагирует философски, то есть никак, разрывая лапами опавшие листья. В этом парке белок можно назвать как угодно, но не дикими животными. Они настолько привыкли к людям, что уже не обращают на них внимания. Иногда выбегают на дорожки и носятся по ним, играя в догонялки. Бывает, даже обгоняя случайных людей, прогуливающихся по парку.
Девушка мнется, а потом решительно встряхивает волосами. Пылающий оранжевым лист медленно опускается на мокрый асфальт дорожки.
- Ладно, бабушка все равно не узнает! – убеждает девушка сама себя и, прикоснувшись к руне снова, шепчет что-то одними губами.
Белка перестает копать и замирает в удивлении. Девушка присаживается на корточки и раскрывает ладонь, на которой выросла небольшая горка орехов. Белка подбегает к ней и встает на задние лапки, с подозрением обнюхивая протянутую руку. Впрочем, она быстро сдается, принимая подарок судьбы. В этом плане животные гораздо умнее людей. Они не спрашивают «почему» или «за что». Для них существует лишь внезапно свалившееся на голову счастье, которое нужно быстро хватать, пока не исчезло.
Белка разгрызает пару орехов и лезет обследовать ее рукав. Девушка ссыпает оставшиеся орехи на землю и отодвигается. Она осторожно достает телефон и делает пару фотографий, стараясь не спугнуть зверька. Белка кое-где смазана от резких движений, но ее цель не в том, чтобы сделать красивое фото. Только когда кучка орехов иссякает, перекочевав в запасы зверька, она встает и уходит. По пути она срывает пару почти покрасневших кленовых листьев.
Конечно же, она оглядывается, но белки больше не видно.
Вернувшись домой, она очень тихо прикрывает за собой дверь. Бесшумно переобувается, сжимает в руке горсть осенних листьев и осторожно, на цыпочках, крадется к своей комнате мимо закрытой двери. Она не издает ни звука. Пол тоже не выдает ее присутствия, но из комнаты все равно раздается требовательный голос:
- Есения, зайди ко мне.
Девушка обиженно вздыхает, как ребенок, пойманный на месте преступления. Она позволяет лямкам рюкзака соскользнуть, перехватив его, и заглядывает в комнату.
- Да, бабуль?
В комнате темно, как и всегда. Окна закрыты плотными шторами, душащими любой лучик света, осмеливающийся сюда проникнуть. Нос щекочет пряный запах каких-то трав. Есении всегда было интересно, что это за травы, но бабушка секретов не раскрывала, предпочитая улыбаться многозначительной улыбкой. Она всегда так делает, когда не хочет о чем-то говорить – притворяется, что просто не услышала. На шкафу, на зеркале, на обоях в мелкий, истершийся от времени цветочек – повсюду мелькают алеющие в темноте руны. Однажды Есения попыталась выведать у бабушки, не кровь ли это, на что получила довольное хмыканье и совсем не волшебное признание: «Красный маркер». Больше вопросов Есения не задавала, чтобы не разрушать ведьминское очарование бабушкиной комнаты.
Бабушка поправляет на плечах сползшую шаль. Она поворачивает голову к Есении, будто бы ища ее взглядом, но это лишь видимость. Бабушка абсолютно слепа с тех пор, как когда-то, давным-давно, получила свою особую силу.
- Ты принесла? – взволнованно спрашивает она. Узловатые морщинистые пальцы перебирают кружево шали.
Есения расслабляется.
- Конечно. Все как ты просила.
Она присаживается на корточки перед бабушкой и протягивает ей слегка помятые оранжевые листья. Пальцы бабушки оживают, касаясь шероховатой поверхности с множеством жилок. Поглаживают неровный край листа.
- Клены уже оранжевые…? – задумчиво говорит она в пустоту. – Хорошо…
Есению не удивляет, что бабушка знает цвет листьев. Да, она не могла видеть глазами, но это никогда не мешало ей знать обо всем, что происходит перед ней. Дар видеть – тяжелый дар. Видящие знают о многих вещах, сокрытых от остальных, но неизменно платят за это чем-то ценным. Зрение. Возможность ходить. Слух. Мало ли у человека ценностей, принадлежащих ему с рождения.
Есении эта сделка кажется заведомо нечестной. Видящие даже не могут колдовать. Они могут лишь почувствовать, указать на почти погасшую надежду в человеческом сердце. Ощутить отчаяние и скорбь, разъедающие души изнутри.
Разве это честно – не иметь возможности лицезреть этот прекрасный мир, получая взамен лишь способность понять, кто нуждается в помощи?
Есения выжидает пару минут и начинает подниматься, но рука бабушки неожиданно сильно вцепляется в ее запястье.
- Вот скажи на милость, и зачем тебе сдалась эта белка?
«Влипла», - обреченно думает Есения. «Снова целый час лекцию слушать…»
Конечно, она понимала, что дома ее отчитают, но ведь бельчонок был такой милый! Для бабушки это наверняка не аргумент. У нее множество правил, и первое, самое главное из них – «не тратить силу на ерунду». Бабушка твердила это с того момента, когда впервые рассказала ей о волшебном даре, передающемся в семье из поколения в поколение. Средоточием его был талисман – рунический браслет. По рассказам бабушки, его сплел первый владелец силы, чтобы передать дар своей дочери.
Маленькой Есении магический дар казался сказкой. Затаив дыхание, она слушала бабушкины истории, глядя на колыхающееся пламя свечи и вдыхая запах трав. Подумать только, стоит лишь пожелать, и желание тут же исполнится! Для повзрослевшей же Есении дар пока оборачивался лишь бесчисленными бабушкиными нотациями.
- Я знаю, бабушка, - поспешно проговорила Есения. – Это было ужасно неправильно, дар не стоит использовать по пустякам, да и вообще я безответственная и не понимаю, для чего мне это дано. Я просто не понимаю, зачем нам дана сила, если ее нельзя использовать, чтобы помочь тому, кому хочешь, а не кому нужно. Разве той продавщице помощь была нужна больше, чем бельчонку?
Бабушка молча выслушала ее тираду. Лишь ноздри ее тонкого, удивительно аристократического носа мелко подрагивали.
- Если я увидела, что сегодня ты должна помочь ей – значит, да, именно ей была нужна помощь. Или ты будешь спорить?
Есения вздохнула, вскидывая на нее погрустневшие глаза.
- Я не понимаю, почему так.
Пальцы бабушки успокаивающе погладили ее по руке. Талисман привычно нагрелся, ощутив силу Видящей.
- Ты идеалистичный ребенок, Есения.
- Я не ребенок. Мне уже семнадцать исполнилось, - возражает Есения и тут же прикусывает язык.
Вот это уж точно звучало по-детски.
Бабушка игнорирует ее небольшое замечание. Ее губы нервно подрагивают.
- Почему так? Потому что твоя помощь может принести беду.
Ее голос приобретает жесткие нотки. Будто в каждой фразе продеты тонкие звенящие нити серебра.
- Но ведь это было один раз! – горячо возражает Есения. – За один раз не случится ничего плохого!
Бабушка вздыхает.
- Я уже говорила тебе: когда ты используешь силу по своей воле, а не по воле Видящего, ответственность за это несешь ты. И платить за эту силу тоже тебе.
- Не пугай меня, мне не страшно! – говорит Есения, подходя к двери. Ее ладонь ощущает гладкую деревянную поверхность.
Сама бабушка ни минуты в жизни не имела магического дара. Все, что у нее было – изначальная способность к магии, недостаточная, чтобы владеть талисманом. И все же бабушка не смогла вынести своей обыкновенности. Зрение стало ее платой за то, чтобы прикоснуться к миру магии. А Есения – ее руками, творящими добро.
Бабушка остается неподвижной. Есения выходит, проведя напоследок пальцами по дверному косяку. Уже в коридоре ее догоняет негромкий бабушкин голос:
- Помни, что заплатить может и тот, кто принял твою помощь.
Об этих словах Есения задумывается, записывая сегодняшние события в дневник. Конечно, бабушка не смогла бы его прочитать, но Есения все же прятала дневник, смутно опасаясь за неприкосновенность своих мыслей. Иногда при разговоре с бабушкой ей начинало казаться, что та и так прекрасно знает, о чем Есения думает – все же Видящие не просто так называются Видящими. Но когда слова мерно ложатся на строчки дневника, почему-то ей кажется, что ее мысли в полной безопасности, надежно защищенные обложкой с цветами лаванды.
Дневник, впрочем, ведется от случая к случаю. У Есении просто не хватает дисциплины, чтобы садиться и записывать каждый день. Ей это и не нужно. Мысли обесцениваются, если не подкреплены эмоциями. Эмоции – вот, что мы на самом деле запоминаем. Поэтому дневник Есении больше напоминает собрание случайных размышлений.
«…Много думаю о бабушкиных словах. Это же действительно нечестно! У тебя есть сила, возможность помочь, но нет – нельзя!
Иногда мне хочется ходить по улице и смотреть на людей. Чем больше я наблюдаю, тем больше мне кажется, что люди изо всех сил стараются замаскироваться. Некоторые из них яркие, выделяющиеся из толпы, но потухшие внутри, со страданием во взгляде. А некоторые наоборот – простые внешне, а внутри сияющие, как маленькое солнце. За это я их и люблю. В них есть загадка, которую хочется разгадать…»
- Ой! – вскрикивает Есения и роняет ручку, ощутив прикосновение холодного носа к ноге. – Миндаль, ты чего пугаешь?!
Кролика испуг не смущает. Он усаживается у ее ноги и, оперевшись теплым пушистым боком, принимается глубокомысленно умываться.
Кролики должны быть пугливыми. Это аксиома, закрепленная в животном мире, но Миндаль, похоже, не знает об этом. По поведению он всегда больше напоминал кота, чем кролика: Миндаль любил подойти и ткнуть ее носом в руку, тонко намекая, чтобы его погладили. Когда она ложилась на кровать с книгой, Миндаль запрыгивал и ложился недалеко от ее рук. Пока она читала, кролик всегда лежал рядом, а в его выпуклых темных глазах отражался свет.
Есения сползает на пол и гладит кролика по пушистой шерстке. Спиной она опирается на письменный стол, который ощущается не очень приятно, но ради Миндаля можно и потерпеть.
Комната у Есении небольшая, а когда опускаешься на пол, она кажется еще меньше. Самое любимое ее место в комнате – письменный стол рядом с окном. С ее ракурса сейчас прекрасно видны поблекшие каракули, нацарапанные на нижней поверхности столешницы. Это сделала сама Есения, когда еще была настолько маленькой, чтобы свободно помещаться под столом и, задрав голову, разрисовывать ручкой дерево. Временами она любит заглядывать под столешницу и смотреть на эти бессмысленные рисунки. Небольшой привет из детства.
Над столом висит пробковая доска, туда она налепила кучу фотографий и наклеек. Сбоку небольшой шкафчик, тоже обклеенный стикерами – особенно она любит с растениями и звездами. Звезды стали ее непонятной страстью совсем недавно, и теперь она практически коллекционирует все на космическую тематику. Первое время Есения не понимала, откуда взялась неожиданная любовь к космосу. Потом ее взгляд упал на энциклопедии, которыми она зачитывалась в детстве, и вопрос отпал. Почти каждый ребенок когда-то увлекался тремя вещами: космосом, историей Древнего мира и динозаврами.
Рядом со столом стоит клетка Миндаля, в которой он проводит минут пять за весь день. Кролик не любит бегать, но он с удовольствием лежит под письменным столом, сливаясь коричневой шерстью с темнотой. Его выдает только белое пятно на мордочке, мерцая в полумраке как светоотражатель на детском рюкзаке. Есению это пятно смешит – ну правда, на полностью темном кролике - одно белое пятно! Будто природа решила, что он должен быть пятнистым, но после первого пятна передумала.
По комнате художественно расставлены небольшие цветочные горшочки. Последнее время она увлекается… нельзя даже сказать «садоводством» или «выращиванием растений». Она увлекается чувством создания чего-то нового. Каждый появившийся из земли росток – ее небольшая победа.
Против воли Есения задумывается о белке. Она сама не знает, почему переживает. Ну что может случиться со зверьком в парке? Но тревожный голосок памяти нашептывает бабушкины слова: «Заплатить может и тот, кто принял помощь».
Глава 1. Об украденных жвачках и военных ботинках.
В очереди перед кассой шумно. Глаза разбегаются от множества жвачек в разноцветных обертках. Девочка долго смотрит на упаковки. Ее глаза боковым зрением цепляют кассира – уставшую от работы (и в целом от жизни) женщину, которая уставившись ненавидящим взглядом в монитор, не замечает ничего вокруг себя.
Девочка оглядывается на очередь. Сзади – скучающая девушка из тех, что можно встретить в парке с настоящей печатной книгой на коленях. Ее почему-то очень легко там представить, даже несмотря на то, что она не отрывает глаз от телефона. Девочка нервно поводит плечами. Большеглазый котенок-брелок на ее рюкзаке слегка подпрыгивает.
Она осторожно вытаскивает несколько упаковок жвачки и опускает их в карман, сохраняя невозмутимый вид. Расплатившись, девочка отходит от кассы нарочито медленно, будто ничего не произошло.
- Подождите! – окликают ее сзади. Она поворачивается. На секунду сердце замирает, будто собирается остановиться совсем.
Книжная девушка сзади нее с улыбкой протягивает глянцевый пакетик с черным молотым перцем.
- Вы оставили.
Сердце снова бьется. Она практически бегом спускается с крыльца и засовывает руку с пакетиком перца в карман, перехватив бутылку с молоком.
В кармане рука встречает только ключи от дома и окружающую их пустоту.
Книжная девушка высыпает на кассовую ленту горку упаковок жвачки и под удивленным взглядом кассирши начинает раскладывать их по полкам.
***
В парке разгар осени. Оранжевые листья, влекомые ветром, падают в лужи, задерживаются на поверхности воды, как корабли маленьких эльфов. Один из них запутывается в каштановых волосах книжной девушки.
Она встряхивает рюкзак, заставляя лямки лечь ровнее и бодро шагает дальше, наступая на лужи. От внезапного вторжения листья-корабли покачиваются, но не тонут.
Девушка поудобнее перехватывает новую, только что купленную книгу. Маленькая похитительница жвачек была права – в ее глазах было что-то, что выдавало ее любовь к чтению. Возможно, спокойная мечтательность и слегка сведенные в тягучей грусти брови? Или, может быть, невидящий взгляд в пустоту. Словно она не здесь, а где-то в придуманных, несуществующих мирах.
Короткие, вьющиеся на концах волосы дополняют впечатление, заставляя щеки казаться круглее. От этого выражение лица кажется бесконечно наивным. Пушистый кардиган с небольшой нашивкой в виде кролика, выбивающийся из-под расстегнутой куртки только усиливает ощущение мягкости.
Ее внимание привлекает движение в траве, и взгляд тут же становится осмысленным. Небольшая белка, по виду – явный неуклюжий беличий подросток – сосредоточенно раскапывает лапами землю. Девушка останавливается, наблюдая. Ее рука будто бы непроизвольно касается широкого плетеного браслета. Указательный палец проводит по металлической подвеске с выбитой на ней руной. Время не пощадило подвеску: она настолько исцарапана, что узор едва виден, но пальцы девушки безошибочно повторяют его очертания. Она знает этот рисунок наизусть – начертила бы даже если бы ее разбудили среди ночи.
Поверх необычного браслета есть еще один. Узкий, с мелким плетением, свободный настолько, что болтается на руке. Бабушкин подарок.
- Ничего ведь не случится, если я тебе немного помогу, правда? – заговорщически шепчет девушка в сторону белки.
Белка на это реагирует философски, то есть никак, разрывая лапами опавшие листья. В этом парке белок можно назвать как угодно, но не дикими животными. Они настолько привыкли к людям, что уже не обращают на них внимания. Иногда выбегают на дорожки и носятся по ним, играя в догонялки. Бывает, даже обгоняя случайных людей, прогуливающихся по парку.
Девушка мнется, а потом решительно встряхивает волосами. Пылающий оранжевым лист медленно опускается на мокрый асфальт дорожки.
- Ладно, бабушка все равно не узнает! – убеждает девушка сама себя и, прикоснувшись к руне снова, шепчет что-то одними губами.
Белка перестает копать и замирает в удивлении. Девушка присаживается на корточки и раскрывает ладонь, на которой выросла небольшая горка орехов. Белка подбегает к ней и встает на задние лапки, с подозрением обнюхивая протянутую руку. Впрочем, она быстро сдается, принимая подарок судьбы. В этом плане животные гораздо умнее людей. Они не спрашивают «почему» или «за что». Для них существует лишь внезапно свалившееся на голову счастье, которое нужно быстро хватать, пока не исчезло.
Белка разгрызает пару орехов и лезет обследовать ее рукав. Девушка ссыпает оставшиеся орехи на землю и отодвигается. Она осторожно достает телефон и делает пару фотографий, стараясь не спугнуть зверька. Белка кое-где смазана от резких движений, но ее цель не в том, чтобы сделать красивое фото. Только когда кучка орехов иссякает, перекочевав в запасы зверька, она встает и уходит. По пути она срывает пару почти покрасневших кленовых листьев.
Конечно же, она оглядывается, но белки больше не видно.
***
Вернувшись домой, она очень тихо прикрывает за собой дверь. Бесшумно переобувается, сжимает в руке горсть осенних листьев и осторожно, на цыпочках, крадется к своей комнате мимо закрытой двери. Она не издает ни звука. Пол тоже не выдает ее присутствия, но из комнаты все равно раздается требовательный голос:
- Есения, зайди ко мне.
Девушка обиженно вздыхает, как ребенок, пойманный на месте преступления. Она позволяет лямкам рюкзака соскользнуть, перехватив его, и заглядывает в комнату.
- Да, бабуль?
В комнате темно, как и всегда. Окна закрыты плотными шторами, душащими любой лучик света, осмеливающийся сюда проникнуть. Нос щекочет пряный запах каких-то трав. Есении всегда было интересно, что это за травы, но бабушка секретов не раскрывала, предпочитая улыбаться многозначительной улыбкой. Она всегда так делает, когда не хочет о чем-то говорить – притворяется, что просто не услышала. На шкафу, на зеркале, на обоях в мелкий, истершийся от времени цветочек – повсюду мелькают алеющие в темноте руны. Однажды Есения попыталась выведать у бабушки, не кровь ли это, на что получила довольное хмыканье и совсем не волшебное признание: «Красный маркер». Больше вопросов Есения не задавала, чтобы не разрушать ведьминское очарование бабушкиной комнаты.
Бабушка поправляет на плечах сползшую шаль. Она поворачивает голову к Есении, будто бы ища ее взглядом, но это лишь видимость. Бабушка абсолютно слепа с тех пор, как когда-то, давным-давно, получила свою особую силу.
- Ты принесла? – взволнованно спрашивает она. Узловатые морщинистые пальцы перебирают кружево шали.
Есения расслабляется.
- Конечно. Все как ты просила.
Она присаживается на корточки перед бабушкой и протягивает ей слегка помятые оранжевые листья. Пальцы бабушки оживают, касаясь шероховатой поверхности с множеством жилок. Поглаживают неровный край листа.
- Клены уже оранжевые…? – задумчиво говорит она в пустоту. – Хорошо…
Есению не удивляет, что бабушка знает цвет листьев. Да, она не могла видеть глазами, но это никогда не мешало ей знать обо всем, что происходит перед ней. Дар видеть – тяжелый дар. Видящие знают о многих вещах, сокрытых от остальных, но неизменно платят за это чем-то ценным. Зрение. Возможность ходить. Слух. Мало ли у человека ценностей, принадлежащих ему с рождения.
Есении эта сделка кажется заведомо нечестной. Видящие даже не могут колдовать. Они могут лишь почувствовать, указать на почти погасшую надежду в человеческом сердце. Ощутить отчаяние и скорбь, разъедающие души изнутри.
Разве это честно – не иметь возможности лицезреть этот прекрасный мир, получая взамен лишь способность понять, кто нуждается в помощи?
Есения выжидает пару минут и начинает подниматься, но рука бабушки неожиданно сильно вцепляется в ее запястье.
- Вот скажи на милость, и зачем тебе сдалась эта белка?
«Влипла», - обреченно думает Есения. «Снова целый час лекцию слушать…»
Конечно, она понимала, что дома ее отчитают, но ведь бельчонок был такой милый! Для бабушки это наверняка не аргумент. У нее множество правил, и первое, самое главное из них – «не тратить силу на ерунду». Бабушка твердила это с того момента, когда впервые рассказала ей о волшебном даре, передающемся в семье из поколения в поколение. Средоточием его был талисман – рунический браслет. По рассказам бабушки, его сплел первый владелец силы, чтобы передать дар своей дочери.
Маленькой Есении магический дар казался сказкой. Затаив дыхание, она слушала бабушкины истории, глядя на колыхающееся пламя свечи и вдыхая запах трав. Подумать только, стоит лишь пожелать, и желание тут же исполнится! Для повзрослевшей же Есении дар пока оборачивался лишь бесчисленными бабушкиными нотациями.
- Я знаю, бабушка, - поспешно проговорила Есения. – Это было ужасно неправильно, дар не стоит использовать по пустякам, да и вообще я безответственная и не понимаю, для чего мне это дано. Я просто не понимаю, зачем нам дана сила, если ее нельзя использовать, чтобы помочь тому, кому хочешь, а не кому нужно. Разве той продавщице помощь была нужна больше, чем бельчонку?
Бабушка молча выслушала ее тираду. Лишь ноздри ее тонкого, удивительно аристократического носа мелко подрагивали.
- Если я увидела, что сегодня ты должна помочь ей – значит, да, именно ей была нужна помощь. Или ты будешь спорить?
Есения вздохнула, вскидывая на нее погрустневшие глаза.
- Я не понимаю, почему так.
Пальцы бабушки успокаивающе погладили ее по руке. Талисман привычно нагрелся, ощутив силу Видящей.
- Ты идеалистичный ребенок, Есения.
- Я не ребенок. Мне уже семнадцать исполнилось, - возражает Есения и тут же прикусывает язык.
Вот это уж точно звучало по-детски.
Бабушка игнорирует ее небольшое замечание. Ее губы нервно подрагивают.
- Почему так? Потому что твоя помощь может принести беду.
Ее голос приобретает жесткие нотки. Будто в каждой фразе продеты тонкие звенящие нити серебра.
- Но ведь это было один раз! – горячо возражает Есения. – За один раз не случится ничего плохого!
Бабушка вздыхает.
- Я уже говорила тебе: когда ты используешь силу по своей воле, а не по воле Видящего, ответственность за это несешь ты. И платить за эту силу тоже тебе.
- Не пугай меня, мне не страшно! – говорит Есения, подходя к двери. Ее ладонь ощущает гладкую деревянную поверхность.
Сама бабушка ни минуты в жизни не имела магического дара. Все, что у нее было – изначальная способность к магии, недостаточная, чтобы владеть талисманом. И все же бабушка не смогла вынести своей обыкновенности. Зрение стало ее платой за то, чтобы прикоснуться к миру магии. А Есения – ее руками, творящими добро.
Бабушка остается неподвижной. Есения выходит, проведя напоследок пальцами по дверному косяку. Уже в коридоре ее догоняет негромкий бабушкин голос:
- Помни, что заплатить может и тот, кто принял твою помощь.
***
Об этих словах Есения задумывается, записывая сегодняшние события в дневник. Конечно, бабушка не смогла бы его прочитать, но Есения все же прятала дневник, смутно опасаясь за неприкосновенность своих мыслей. Иногда при разговоре с бабушкой ей начинало казаться, что та и так прекрасно знает, о чем Есения думает – все же Видящие не просто так называются Видящими. Но когда слова мерно ложатся на строчки дневника, почему-то ей кажется, что ее мысли в полной безопасности, надежно защищенные обложкой с цветами лаванды.
Дневник, впрочем, ведется от случая к случаю. У Есении просто не хватает дисциплины, чтобы садиться и записывать каждый день. Ей это и не нужно. Мысли обесцениваются, если не подкреплены эмоциями. Эмоции – вот, что мы на самом деле запоминаем. Поэтому дневник Есении больше напоминает собрание случайных размышлений.
«…Много думаю о бабушкиных словах. Это же действительно нечестно! У тебя есть сила, возможность помочь, но нет – нельзя!
Иногда мне хочется ходить по улице и смотреть на людей. Чем больше я наблюдаю, тем больше мне кажется, что люди изо всех сил стараются замаскироваться. Некоторые из них яркие, выделяющиеся из толпы, но потухшие внутри, со страданием во взгляде. А некоторые наоборот – простые внешне, а внутри сияющие, как маленькое солнце. За это я их и люблю. В них есть загадка, которую хочется разгадать…»
- Ой! – вскрикивает Есения и роняет ручку, ощутив прикосновение холодного носа к ноге. – Миндаль, ты чего пугаешь?!
Кролика испуг не смущает. Он усаживается у ее ноги и, оперевшись теплым пушистым боком, принимается глубокомысленно умываться.
Кролики должны быть пугливыми. Это аксиома, закрепленная в животном мире, но Миндаль, похоже, не знает об этом. По поведению он всегда больше напоминал кота, чем кролика: Миндаль любил подойти и ткнуть ее носом в руку, тонко намекая, чтобы его погладили. Когда она ложилась на кровать с книгой, Миндаль запрыгивал и ложился недалеко от ее рук. Пока она читала, кролик всегда лежал рядом, а в его выпуклых темных глазах отражался свет.
Есения сползает на пол и гладит кролика по пушистой шерстке. Спиной она опирается на письменный стол, который ощущается не очень приятно, но ради Миндаля можно и потерпеть.
Комната у Есении небольшая, а когда опускаешься на пол, она кажется еще меньше. Самое любимое ее место в комнате – письменный стол рядом с окном. С ее ракурса сейчас прекрасно видны поблекшие каракули, нацарапанные на нижней поверхности столешницы. Это сделала сама Есения, когда еще была настолько маленькой, чтобы свободно помещаться под столом и, задрав голову, разрисовывать ручкой дерево. Временами она любит заглядывать под столешницу и смотреть на эти бессмысленные рисунки. Небольшой привет из детства.
Над столом висит пробковая доска, туда она налепила кучу фотографий и наклеек. Сбоку небольшой шкафчик, тоже обклеенный стикерами – особенно она любит с растениями и звездами. Звезды стали ее непонятной страстью совсем недавно, и теперь она практически коллекционирует все на космическую тематику. Первое время Есения не понимала, откуда взялась неожиданная любовь к космосу. Потом ее взгляд упал на энциклопедии, которыми она зачитывалась в детстве, и вопрос отпал. Почти каждый ребенок когда-то увлекался тремя вещами: космосом, историей Древнего мира и динозаврами.
Рядом со столом стоит клетка Миндаля, в которой он проводит минут пять за весь день. Кролик не любит бегать, но он с удовольствием лежит под письменным столом, сливаясь коричневой шерстью с темнотой. Его выдает только белое пятно на мордочке, мерцая в полумраке как светоотражатель на детском рюкзаке. Есению это пятно смешит – ну правда, на полностью темном кролике - одно белое пятно! Будто природа решила, что он должен быть пятнистым, но после первого пятна передумала.
По комнате художественно расставлены небольшие цветочные горшочки. Последнее время она увлекается… нельзя даже сказать «садоводством» или «выращиванием растений». Она увлекается чувством создания чего-то нового. Каждый появившийся из земли росток – ее небольшая победа.
Против воли Есения задумывается о белке. Она сама не знает, почему переживает. Ну что может случиться со зверьком в парке? Но тревожный голосок памяти нашептывает бабушкины слова: «Заплатить может и тот, кто принял помощь».
