Открыть витрину для меня было делом пары пустяков, как и осторожно опустить вазу в приготовленную коробку. На ощупь она была еще более тонкой и хрупкой, чем я ожидал.
– Кхм-кхм, – тихое покашливание едва не заставило меня уронить добычу. Я развернулся, им увидел у входа владельца дома собственной персоной.
«Какого черта ты не спишь?» – пронеслось в голове. Ну ничего, он меня не остановит. Не сейчас, когда эта посудина уже в моих руках. Не обеднеет от одной безделушки, все равно у него их сотни.
Я выпрямился в полный рост, одновременно доставая револьвер из-под плаща. На таком расстоянии – убойная штука. Надеюсь, и старик это знает. Я не мокрушник, и становиться им желания нет. Припугну - и все.
– Старик, уйди с дороги, и я сохраню тебе жизнь, – я стараюсь говорить тише.
Дело сделано и пора убираться. Не сводя глаза со старика в его неизменном расшитом халате, или как его там называют, эту драпировку, я медленно пячусь к выходу из зала. Собаки где-то недалеко, позовет еще.
Дед поднимает руки. То-то же.
– Я стар и слаб, и не представляю угрозы, – его голос звучит несколько надтреснуто.
Что ж, годы никого не красят.
Старик присматривается к вазе в моих руках, и на его лице появляется выражение какой-то запредельной тоски.
– Мальчик… – он чуть подается вперед
– Заткнись, – черт, пора сматываться. Металические когти лязгают где-то недалеко.
– Мальчик… эта вещь очень дорога мне как память… Может, я могу отдать за неё что-то более ценное для тебя? Ты знаешь, что в моей коллекции есть вещи намного лучше. И ты оставишь меня в покое и больше сюда не придешь.
Звучит заманчиво. Но не верю. Никак не верю. Глаза у него блестят в отсвете пробивающейся через оконо луны слишком уж ярко.
– Мальчик… Для нас, стариков, память ценнее, чем желтые блестящие кругляшки. Последние не забрать в могилу, да и радости в жизни они принести неспособны.
Я слышу какой-то шорох за спиной, но западная галерея пуста. Взгляд цепляется только за доспехи, размешенные у стены. Кажется, в прошлый раз их тут не было. Но черт знает, что приобрел этот чокнутый коллекционер за прошедшее время.
– Не заговаривай мне зубы. Кому я потом продам твои диковины? А на эту уже есть покупатель, который не будет спрашивать, откуда она у меня. Прощай. И – да, – я не удержался, – считай это запоздалой оплатой за мои труды. Мои услуги стоили куда дороже, чем ты мне заплатил.
– Прощай, – старик вздохнул и отошел ко входу в зал, явно не намереваясь меня преследовать.
Ну и прекрасно. Я развернулся, намереваясь проскользнуть в галерею, и оттуда через сад во тьму и свободу ночных улиц Малифо. Иду же путем, что и пришел сюда.
В последний момент мое внимание привлекло бормотание старика, заставившее замереть.
– Изаму, убей его.
Сбоку послышался тихий, но отчетливо различимый шорох трения металла о металл и звук клинка, извлекаемого из ножен.
Свет полной луны, пробившейся в окно за моей спиной, померк, заслоненный тенью гигантского воина, еще минуту назад бывшего пустыми доспехами на пьедестале.
Глава 11. Стены холодных вод
Шум дождя заставляет подойти к окну и прижаться к холодному, чуть грязноватому стеклу. Словно в надежде, что так я смогу почувствовать на своем лице капли, ощутить себя – там, за прозрачной преградой. Прямо на берегу неизменно штормящего океана, обрушивающегося на скалы вокруг дома с гулким рокотом. Кажется, влага столь близка, но на деле до нее дальше, чем кажется. Намного дальше, ведь стоит только мне отвернуться от окна и сделать робкий шажок к двери, что приведет в прихожую, как в комнате появляется Она.
Она живет со мной в этом доме на берегу океана уже немалое количество времени, но я так и не знаю ее имени. Да и на деле оно как-то и не нужно. Ее это не обижает, да и на прямой вопрос моя соседка как-то лишь пожала плечами, признавая за мной право называть себя так, как мне заблагорассудится.
Неизменно загорелая, она не выходит из дома. Неизменно подтянутая, она не занимается спортом. По крайней мере, я никогда не заставала ее ни за какими упражнениями, да и тренажеров, даже самых простых, в нашем жилище нет. Неизменно чисто и опрятно одетая, она не стирает свои вещи и никогда не покупает себе ничего. Неизменно знающая о мире вокруг она, как и я, никогда не выходит из дома.
– Я приготовила блинчики, – сегодня Она одета в простые штаны, подчеркивающие ее стройные ноги, безрукавку с каким-то принтом неизвестного мне спортивного клуба и голубой фартук в клеточку, который наверняка бы понравился моей матери. – Есть ореховая паста, джем и капучино. Пойдем есть, а то все остынет.
– Ты знаешь, что я люблю, – я чуть склоняю голову. Это не комплимент, а просто констатация факта.
Моя соседка улыбается.
– Разве это плохо? Я ведь старалась. Идем, я не хочу есть без тебя.
В ее голос прокрадываются умоляющие нотки. Это работает. Всегда работает, на самом деле.
Она правда старалась, и мы обе это знаем. Как и то, что у нее отлично получается и капучино с малиновым сиропом, и блинчики, и жаркое, и еще множество моих любимых блюд. Все выходит именно таким, каким я хочу это видеть и обонять, а на вкус даже лучше, чем мои собственные представления о возможностях кулинарии. На вопросы, как ей это удается, моя соседка лишь молчит. Как и том, откуда у нее рецепты пирогов моей мамы, сидра папы и маринованного перца от дедушки. Как и многом другом.
Трапеза проходит в молчании. Я наслаждаюсь вкусом, и Она – тоже. За компанию, как мне кажется. И молчит за компанию, зная, что я не люблю говорить за едой. Так уж научили: «Когда я ем, я глух и нем».
– Хочешь посмотреть что-нибудь? – Она убирает со стола в просторной столовой. Теплое резное дерево, идеально чистая плита и столешница, ни малейших следов жира… И никаких окон.
Я склоняю голову, ловя ухом звук капель дождя.
– Я хочу прогуляться.
– Я скачала нам пару отличных фильмов с Джеки Чаном, – Она меня словно не слышит, – И последнюю экранизацию «Десяти негритят», ты ведь давно хотела ее глянуть, да все откладывала в долгий ящик.
На секунду мне правда хочется согласиться. Взять с собой вторую порцию капучино и кусок пирога с орехами, невесть как появляющегося в холодильнике каждый раз, когда я этого хочу, подняться из-за стола и отправиться в гостиную, где, развалившись на мягком диване и поглаживая мурчащего кота наблюдать за комичными боями или детективным расследованием. Или сначала за тем, а потом за другим.
В гостиной нет окон. И там даже неслышно дождя.
– Пойдем, – Она поднимается и вытаскивает пирог из холодильника, – десерт и кофе с меня.
Я соглашаюсь. Всегда соглашаюсь… Но капли дождя не дают покоя. Я должна их почувствовать.
– Я иду на улицу.
Я поднимаюсь и быстрым шагом направляюсь к двери. Быстро, резко, почти бегом – пока не передумала.
– Подожди! – Она следует за мной, не отставая, не на шутку обеспокоенная: – не надо, это опасно!
– Почему? – я прохожу мимо окна в обычной пустой малой гостиной, единственного места, откуда видно море и единственного места в доме, где вообще есть окна.
– Посмотри сюда, – моя соседка приближается к любимому мной наблюдательному пункту. Сюда я неизменно прихожу тогда, когда идет дождь. Она же приходит лишь тогда, когда я задумываюсь о том, что за пределами дома. – Смотри же!
Она указывает на огромные, в два, а то и три человеческих роста, волны, что бьются о скалы совсем рядом, настолько близко, что, кажется, готовы смыть любого, кто выйдет за порог нашего скромного обиталища.
– Ты видишь? Видишь, насколько там опасно?! Это не то место, где можно находиться людям, понимаешь? Эта холодная вода смоет тебя в океан, и ты останешься там навеки!
Мы много раз говорили об этом. Много раз, хотя воспоминания о таких разговорах в моем разуме несколько смутны и неполны.
– Если и смоет, то куда-нибудь выплыву, – я помню, что, кажется, где-то там за морем есть другие дома, подобные этому. Похожие, хотя и отличающиеся. Но они есть, и иногда, в мечтах, мне хочется посмотреть на них одним глазком.
– Куда? Куда ты попадешь? Это холодные волны, и за ними только холодные волны и еще более холодные волны. Айсберги, глыбы льда размером больше чем дом. Там нет ни кофе, ни орехов, ни фильмов, ни дома – вообще ничего нет. Там только холод и страх.
Кажется, Она выглядит расстроенной. Почему?
Взгляд моей соседки чуть смягчается.
– Я знаю, что тебе хочется побывать снаружи. Знаю, – говорит Она мягко. – Но поверь мне, там нет ничего, чего нет здесь. Зато есть холод, боль, и далекие берега, до которых никогда не доплыть. Я знаю о том мире все, и знаю, о чем говорю.
Она приближается, говоря с такой уверенностью, что мое желание как можно скорее преодолеть расстояние до двери и повернуть ключ в замке тает на глазах, словно ванильное мороженое, что есть в холодильнике. Ванильное – и с орешками.
Она подходит ближе и берет меня за плечо. Сочувственно и с таким теплом, что хочется только сесть куда-нибудь, завернувшись в плед, взять сначала кусочек торта, потом положить в кофе мороженое и наслаждаться им, пока идут вступительные титры к чему-то легкому и смешному, где нет холодных мрачных темных вод океана.
– Идем. Здесь, в доме, мы в безопасности. С нами все будет хорошо.
Я бросаю взгляд на капли дождя, ползущие по стеклу. На дверь, до которой столько – меньше десятка шагов?
Она тянет менять прочь из комнаты, и хватка на плече разом мягка, заботлива и непреклонна.
– Я желаю тебе лишь блага, правда, – голос Ее немного печален. – Счастья. Идем, кофе сам себя не выпьет.
Кофе теплый, а там – холодно. Очень холодно.
Она ведь права…
Я бросаю прощальный взгляд на все медленнее падающие капли дождя, словно извиняясь перед пробивающимся теперь из-за облаков закатным солнцем за то, что так и не успела прикоснуться к плоду трудов туч, – предшественников светила на небосклоне. Шум дождя все утихает и утихает, угасая, и я даю себя увести прочь, к дивану, пледу и кофе.
В следующий раз я обязательно почувствую дождь на своем лице. И Она меня не остановит.
**
Доктор Крыжовец долго рассматривал принесенные помощницей диаграммы и графики с большим вниманием. Потом отложил бумаги, привычным жестом вернул сползшие на кончик носа очки на свое законное место, провел еще одним привычным жестом по небольшой аккуратной бороде и, наконец, поднял глаза на Марту, явно ожидающую его вердикта.
– Думаю, вы все же оказались правы, – признавать ошибки неприятно любому профессионалу, но все же упорствовать в своих заблуждениях доктор Крыжовец не стремился. Иначе по сей день был бы не доктором, а младшим интерном где-нибудь в третьесортной государственной клинике. – Это действительно не колебания фоновой активности, а нечто совершенно иное. Вы выяснили стимул?
Марта кивает.
– Хорошо. Хорошо. Я включу это в заявку на грант. Едва ли этот случай будет рассмотрен в итоговой работе, но все же, думаю, с ним наши шансы получить финансирование и продвинуться в исследованиях повышаются.
Марта чуть хмурится.
– Почему вы думаете, что в итоговый проект этот случай не попадет, сэр? Мы проделали немалую работу. Если усилить влияния стимула, думаю, будут все шансы добиться прогресса. В последний раз график почти приблизился к нормальному значению, пусть и ненадолго.
Крыжовец только вздыхает.
– Как вы знаете, главврач Бергинер не терпит благотворительности. Мне и так пришлось приложить немало усилий чтобы убедить его взять в наш центр этот случай, он ведь не любит тех, кто не родился под нашим флагом и уверен, что страховка каждого, кто приезжает в нашу страну, непременно недействительна.
– Но это не так! – возмущению Марты не было предела.
– Разумеется. По себе знаю, – Крыжовец чуть улыбается искренним эмоциям своей помощницы. – Но все же у всего есть пределы. И здесь страховая компания перестанет покрывать наши расходы на лечения уже со следующего месяца. Возможно, при наличии хоть какого-то ощутимого прогресса мне удастся договориться с Бергинером об издержках, в этом случае для него престиж первооткрывателя нового метода будет важнее части дохода. Но все же я рад, что вы собрали эти данные. Возможно, мы сумеем разгадать тайну и наконец добиться решающих успехом именно благодаря в том числе и этому случаю.
Несколько секунд в кабинете стояла довольно-таки неуютная тишина. Потом Крыжовец, видя явное расстройство помощницы таким положением дел, решил все же смягчить окончание разговора:
– А о каком стимуле идет речь?
– Шум дождя, сэр. Не записанный – настоящий. Как ни странно, запись не вызывает никакого отклика. Мы не сразу поняли в чем дело, потому и готовили так долго все документы.
Крыжовец кивает и бросает взгляд на плотные облака, мерно ползущие откуда-то с востока, и попытался разглядеть за ними темные тучи.
– Что ж, до конца месяца синоптики обещали как минимум одну грозу. Возможно, именно она будет счастливым билетом обратно на этот свет… Или нет.
Марта проследила за взглядом доктора.
– Синоптики часто ошибаются, сэр, – в ее голосе слышалась горечь.
– Возможно, – отрицать очевидное было глупо. – Но иногда они все же бывают правы. Иногда – ради разнообразия.
Глава 12. О роли личности в истории
– Что, и это все… за просто так? – низкий полноватый мужчина с подозрением уставился на двоих молодых парней в новомодных рубашках с подвернутыми рукавами, щегольских тонких джинсах и туфлях с вызывающе-квадратными носами, сидящих за узким кухонным столом. Его узким кухонным столом. Вот же, пригласил, значит, подискутировать об их боге, которого нет, а тут такое.
– Ну за просто так ничего не бывает, – отозвался один из парней, поигрывающий каким-то небольшим прибором, похожим на допотопный кнопочный телефон. – Вы помогаете нам делать свою работу, мы – даем вам шанс, что выпадает одному и десяти тысяч.
– И что у вас за работа? – с еще большим подозрением спросил мужчина
– Счастье людское искать ,– со вздохом ответил второй парень. – Не беспокойтесь вы, Михаил Александрович. Все ведь просто – вы отправитесь в прошлое, в реальное прошлое. В любой момент, на ваш выбор. И сможете вмешаться в естественный ход истории – один-единственный раз. Но вмешаться нужно так, чтобы ваше действие принесло счастья больше, чем горя, помните?
– А потом что?
– А потом ничего, – Вновь вступил в диалог тот, что был телефоном. – Вы вернетесь сюда и сможете лицезреть, так скажем, последствия своего вмешательства.
Названный Михаилом Александровичем толстяк облизнул губы.
– Кабы чего не вышло. Такое дело.
– Не беспокойтесь, Михаил Александрович, не беспокойтесь – если условия о счастье не будет выполнено, то ничего не изменится.
– Как это – ничего не изменится?
– А вот так. Для вас ничего не изменится. Для всего мира ничего не изменится – указал движением головы на что-то за окном парень с телефоном. – Время – куда более субъективная материя, чем вам кажется. Вы проснетесь и будете помнить странный сон, который вскоре выветрится из вашей памяти, только и всего.
– А если… получится? – тихим шепотом уточнил толстяк
– Ну, значит, вы сделаете мир чуть более счастливым местом, разве нет? – подмигнули ему разом оба молодых парня.
