Несколько секунду Михаил Александрович постукивает по столу в нерешительности. Потом все же кивает.
– Хорошо. Хорошо, давайте, я это сделаю.
– Прекрасно, прекрасно, – кивает парень с телефоном и начинает набирать какие-то команды. – Итак, куда вы хотите отправиться?
**
Странное ощущение не покидает его на всем пути до выборгского вокзала.
Сегодня он изменит историю. Спасет свою страну от позора, от ужасной братоубийственной войны, от голода, от предательства собственных корней. Спасет от века изоляции, спасет от бесчеловечного эксперимента по воплощению невозможной утопии в жизнь ценой души целого народа. Спасет миллионы человек от смерти, переселений, голода, потери имущества, близких, совести и чести.
Проталкиваться сквозь толпу, пахнущую водкой и крепким потом, было не очень-то легко. Но лежащий в кармане маузер придавал сил и уверенности.
Сегодня он сделает это. Сегодня он убьет чудовище и изменит мир к лучшему.
Даже странно думать, что на это способен простой токарь.
Он наконец подходит к входу в вокзал, выискивая глазами солдат и представителей рабочей милиции. Не то чтобы он сомневается в успехе, но все же, все же.
Он не слишком обращает внимание на то, что волнует всех вокруг. Не смотрит ни на клубы дыма от приближающего поезда. Не слушает ни скрип колес, ни громкие гудки, ни бравурный марш. Не ощущает лихорадочное возбуждение толпы, наконец получившей возможность вновь обрести кумира.
Он ждет того момента, когда знакомая с детства, хотя и никогда не виденная в реальности, фигура заберется на давным-давно отживший свое монументальный, отлитый в металле символ несокрушимой поступи прогресса.
Как символично – символ прогресса и тот, кто утянет великую империю во тьму на век.
Маузер приятно холодит ладонь. Он знает, что не промахнется, хотя никогда в жизни и не стрелял из пистолета. Просто знает – таковы условия.
Наконец фигура в темном пальто занимает свое место.
Настало время сказать свое слово.
- Товалищи! Вся Власть Со…
Гром выстрела заглушает слова великого вождя пролетарской революции, и спустя мгновение мертвое тело того, кто не станет народным знаменем, падает с металлической громады броневика.
Он же сам падает еще раньше, сраженный сразу десятком выстрелов из винтовок, но боли вовсе не чувствует. Он выполнил свой долг. Он спас свою страну.
**
– Господи, да приснится же такое...
Проснувшись, токарь первого разряда Михаил Александрович Трегубов подавил желание перекреститься. Сам он в бога совершенно не верил, но подсознательное желание отогнать от себя остатки уведенного это ночью кошмара едва не пересилило доводы разума.
– Нечего было вчера пить столько, – сам себе говорит под нос токарь, качая головой.
Снилась ему поистине пугающие события. Началось все с того, что какой-то одинокий террорист убил Ильича – прямо во время той самой его памятной речи. Дальнейшую цепь событий по пробуждению понять было довольно сложно, но, кажется, в этом странном сне вместо Октября и Гражданской войны в три года красных с белым случилось семилетнее противостояние пролетариев и буржуазного правительства. Брат шел на брата, заводы горели, люди голодали. В огне борьбы возвысился новый лидер, еще более жестокий и безжалостный, чем кто-то из тех, кто в действительности приходил к власти. Временное Правительство стало Сенатом, пролетарии ушли в подполье и за этим следовали годы хаоса, анархии и террора. Потом – затянувшаяся на десятилетие война с немцами, не желавшими мириться со славянскими соседями и в своем блицкриге дошедшие до Урала. Сгоревшие Москва и Петербург, сожжённая и разоренная Россия, ведущая вместе с Америкой и не сдавшейся после взрыва атомной бомбы в Киото Японией затяжную изматывающую войну. Мужчины, женщины и дети, добровольно сдающиеся немцам в надежде, что это закончит бесконечные сражения и голод. Поражение Гитлера, утратившего хватку под конец войны и убитого собственными генералами, устроившими грызню за власть. Присоединение Дальнего Востока к Японской объединенной Империи и принятие доллара как национальной валюты – в плату за оказанную помощь. Вырубаемые леса, осушаемые водоемы, отправляющиеся за границу в поисках лучшей доли молодые люди, не желающие работать на копейках на старых фабриках...
Особенно ярко Михаил Александрович почему-то запомнил собственное жилье, купленное спустя двадцать лет упорного труда – комнатушку три на три метра. Это все, на что хватило его сбережений. При том, что только половину ему удалось заплатить сразу, а остальное придется выплачивать еще больше двадцати лет. Запомнил он и детей, говорящих между собой по-английски. Просто потому что они с самого рождения знали, что здесь, на своей родине, больше, чем простым рабочим без знания языка и умения ладить с американскими инвесторами и чиновниками им не стать.
Запомнил он и увольнение – после одной-единственной бутылки спиртного и одного-единственного замечания о своей крошечной зарплате.
«У нас на твое место очередь, старпер» – сказал ему молодой управляющий с сильным американским акцентом.
Михаил Александрович поднялся и отправился в ванную, где долго и с ожесточением умывал лицо ледяной водой. Под конец водных процедур странный сон почти совсем исчез из его сознания. Остался только странный вопрос, заданный, кажется, даже не им.
«Как вы думаете, теперь люди стали счастливее?»
Михаил Александрович залез под холодный душ, силясь прогнать идиотскую мысль из головы.
Люди стали бы счастливее, если бы проклятые коммунисты не уничтожили великую Русскую Империю. И больше всего постарался этот поганый картавый еврей. Не было б его…
**
- Слушай, Сань, может стоит запретить насильственное вмешательство?
Молодой парень в тонких джинсах и рубашке с закатанными рукавами вопросительно посмотрел на своего товарища, лихорадочно заполняющего здоровенный отчетный бланк.
В парке, где они сидели на покосившейся деревянной лавочке, больше не было ни одной живой души, и можно было не опасаться встретиться с какими-нибудь слишком любопытными гражданами. Или и того хуже – с профессором Сильвестром Никаноровичем. Но его монументальной фигуры не было нигде в пределах видимости, и это несказанно радовало обоих юношей.
– Ты что?! – названный Саней оторвал глаза от заполняемого документа – У нас тогда вся выборка слетит, Лех. Нас Игнатий Петрович вместе с его верной прилипалой этой Настенькой Медведовой по стену за такую выборку раскатают. Да и к тому же – будет же неплохой материал, может социологи и заинтересуются.
– Пф... – отмахнулся Леха. – Они тебе сами сколько хочешь моделей построят, и даже объяснят всю эту латентную тягу к насилию какими-то своими танатосами с эросами.
– Это психологи, Лех
– Да мне какая разница. Я вообще простой оператор, что говорят – то и ввожу в машину. Вообще, вот на кой черт ты такую тему выбрал? «Роль личности в истории через призму недостижимости радикальных общественных изменений путем исключительно авторитарных решений» – черт ногу сломит вообще.
– Лех, не занудствуй. Я тебе обещал с твоей работой помочь – и помог, хотя мы едва из горящего Рима ноги унесли, между прочим. Так что просто помоги мне, ладно? Не так много осталось, всего еще тридцать семь человек.
– Сколько?
– Тридцать семь. Слепая выборка, ага.
Леха только фыркает.
– Ладно, черт с тобой, мужик сказал – мужик сделает. Я только одного боюсь, Сань – а вдруг граничное условие все-таки будет выполнено? Мы с тобой все рассчитали, все настроили. Но все-таки. Сильвестр и так меня уволит, если узнает, для чего мы вероятностную машину эксплуатируем. А если еще и квантовый сдвиг реальностей случится – то совсем кранты. Вместо ученого совета перед Верховным судом защищаться будем.
– Расслабься, Лех, – Саня переворачивает исписанные листы, показывая их своему товарищу. – Гитлер. Чингисхан. Олег, то что Вещий. Виктор Цой. Петр Первый. Иван Грозный. Владимир Мономах. Христофор Колумб. Королева Виктория. Альберт Эйнштейн – и я могу продолжать. Больше тысячи попыток, а? Битые три года аспирантуры. И ни разу, ни разу мы даже не приблизились к граничному условию. Ни одно искусственное изменение не принесло счастья людям больше, чем горя. Ни одно. Даже самая сильная личность, сама по себе, Леха, не может привести мир к светлому будущему или просить в бездну порока. И я это докажу. И Игнатию Петровичу, и Медведовой. И всем этим стариканам из Ученого совета. Обязательно докажу.
Глава 13. Посейдон-2
Расширенная версия конкурсного рассказа, опубликованного отдельным произведением.
– Молька, у нас тут наверху дождь идет, – задорный голос Кочетковой отвлек его от расчёта траектории запуска манипулятора. Опять.
Иван Молькин, – бессменный пилот, инженер, и старший и единственный биолог на борту «Посейдона-2» выругался. Про себя – обижать Веру он не хотел.
– Я тут, вообще-то, работаю, – буркнул он в передатчик куда менее строгим голосом, чем хотел бы.
На Веру трудно было обижаться. И потому что на нее в принципе трудно было обижаться любому, у кого есть сердце и кто хоть раз видел эту рыжеволосую, зеленоглазую и озорную девушку, и потому что в течение вот уже шести месяцев ее голос был единственным человеческим голосом, который Иван мог слышать. Кроме собственного, разумеется.
Командировка сюда, на Биле-3, не была первой в его жизни работой вдали от Земли. Были обучающие миссии на Марс, на которые вот уже не один год летали все студенты Московского Университета Планетологии и Океанографии. Разумеется, никакой стоящий работы ему, тогда студенту-океанографу второго курса предложить там не могли. И потому что второкурсники мало для чего годились, по мнению старших коллег, и потому что океанов, как и воды, кроме как в замороженном виде, на красной планете не было. Та практика скорее была призвана ознакомить будущих межпланетников с условиями работы вне Земли, не более. Потом была Европа, Антей-5, несколько карликовых планет в системе Ганимеда с такими заковыристыми названиями, что даже в официальных бумагах их писали мелким почерком, словно в надежде что все равно никто не прочитает.
Даже здесь, на Биле-3, Иван уже успел побывать. Семь лет назад, когда только спускали на воду «Посейдон-1». Тогда на «Скате», материнском корабле «Посейдона» и единственным пригодным для обитания человека месте на поверхности безбрежного океана, покрывавшего планету, кипела жизнь. Именитые инженеры, биологи, и, куда же без них, политики собрались на этом, как его прозвали «плацдарме для броска в глубину» в ожидании открытий, которые, несомненно, принесет «Посейдон-1», батискаф для сверхглубоких погружений.
Но открытий не последовало. Ни в день погружения. Ни через день. Ни через неделю, ни через месяц, ни даже через год. На удивление, океан Биле-3, самой дальней от Земли планеты с наличием жидкой воды, оказался совершенно пустым. Точнее, не совсем пустым, разумеется. Всякая природа не терпит пустоту, и природа Биле-3 не была исключением. Но все обнаруженые здесь соединения были крошечными, примитивными и давно изученными. Регрессивная биология уже давно и прочно изучила все этапы появления жизни, процесса естественного и совершенно лишенного чуда. Усложнение простейших неорганических молекул было буквально запрограммированно самой сутью Вселенной, но длилось оно до формирования того, что несведущие люди называли жизнью, так долго, что человеческий разум просто не мог представить столь больших чисел, и предпочитал приписывать все вовсе не открытым ученым процессам, а чьей-то воле.
Иван только головой покачал, уйдя в размышления. «Посейдон-1» был в центре внимания два года, и за эти два года так и не нашел ничего, доказывающего, что жизнь на Биле-3 существует в чуть более сложном виде, чем протобелковые молекулы. Инженеры, проведя испытания своего детища и совершенно не интересуясь планетарным океаном, собрали свои пожитки и уехали почти первыми. Почти – потому что первыми покинули Биле – 3 политики, почуяв отсутсвие сенсационных открытий. Последними оставили «Скат» биологи, прихватив с собой и сам «Посейдон-1». После некоторых споров и пары громких увольнений в рядах управленцев Ассоциации Океанографов батискаф вернули, облегченным и переделанным. Теперь его экипаж состоял лишь из одного человека, готового посвятить месяцы жизни на глубине разглядыванию толщи воды в поисках хоть чего-то неизведанного. «Скат» же вообще предлагали сделать полностью автоматизированной площадкой поддержки «Посейдона», но длинные письма от Ассоциации Межпланетных Психологических Исследований сумели-таки убедить далеких земных начальников проекта в том, что без живого голоса другого человека, пусть доносящегося лишь по передатчику глубинной связи, заключенный в железный батискаф океанолог мог сойти с ума, и, что куда хуже, повредить казенную собственность.
И теперь Иван, к своему огромному удовольствию, слушал во время сеансов связи, да и вне их, голос Веры. Рыжему инженеру младшего класса безопасности было откровенно скучно на «Скате», и болтала она в любое время дня и ночи, устраивая «внеплановые сеансы связи для одиноких океанологов». Иван бухтел, отнекивался, призывал экономить энергию, но в душе был рад приятному женскому голосу.
Но сегодня, когда впервые за долгое время, проведенное в этой жестянке, на горизонте наконец забрезжил призрак настоящего открытия, Вера отвлекала его от дела.
– Над чем работаешь?
– Хочу забросить манипулятор, – Иван продолжил расчеты.
– Опять в этом районе?
– Да. Я видел мерцание три часа назад. То же, о котором говорил и Свиридов, и Антюхин. Они правда видели что-то реальное. И что именно – я хочу узнать. Дальность броска будет предельная, аппарат ниже не спустишь. Так что у меня одна попытка, промахнусь – останусь без последнего контейнера.
– Не хочешь просто в отчет внести? Тебе ведь завтра начинать всплытие. А сменщик посмотрит.
– Неа, – Иван разглядывал ползущие по экрану данные, – двое моих предшественников так и поступили. И толку? Все равно план исследований не скорректировали. Так что рискну. Промахнусь – лишат премии, ну что тут поделать. Три минуты не отвлекай меня, хорошо?
Кажется, Иван слышал обиженное сопение Веры из передатчика. Долгая одинокая вахта делала ее раздражительной, но этого нельзя было избежать в условиях «Ската» и Биле-3. На самом деле он ничего не имел против. Вера так была восхитительно, невероятно живой. В ее голосе были настоящие эмоции, а не вечное равнодушное спокойствие синтетических помощников из тех, что использовались на Нептуне-3 или Фетиде.
Иван быстро вбил расчеты в программу управления манипулятором. Он обхватил рукой рычаг, выводя манипулятор на траекторию броска. Еще чуть-чуть, левее, правее, вот так, и…
И кабину батискафа залил звук падающей воды.
Иван дернул рычаг в сторону. Манипулятор сорвался вниз, но океанолога это мало волновало. Иван вскочил на ноги, лихорадочно выискивая источник течи… И наткнулся глазами на передатчик. Именно из него и шел звук.
– Здорово, правда? – Вера, кажется, смеялась. – Я вышла на палубу, а тут дождь, самый настоящий. Прямо как на Земле, как дома. Без всяких примесей. Настоящий дождь. Послушай, Вань.
