Ткач Тумана
1 голос за кадром
— Как все знают, всё началось с Большого взрыва…
2 голос за кадром
— Ты издеваешься? Сам ведь знаешь — всё совсем не так.
(звук шлепка, будто подзатыльника)
2 голос за кадром
— Ай…
1 голос за кадром
— Тсс… Мы-то знаем. Но не они. У всего свой час. Они узнают — когда придёт пора.
Так вот…
Как когда-то Вселенную разорвал грохот первородного взрыва — так и наш мир изменился одной-единственной вспышкой.
Прошло три с половиной года. Но с тех пор никто не называет Землю той же самой планетой.
Это было мгновенно. Менее двух секунд — и всё исчезло в сияющем голубом тумане: планета, спутники, звёзды, даже Млечный путь — всё окуталось неизвестной пеленой.
Кто-то рассказывал, что в эти доли секунды прожил сотни жизней — как во снах, где ты умираешь, просыпаешься, влюбляешься, стареешь — и всё это за один удар сердца.
Кто-то вернулся оттуда с новыми чувствами. А кто-то — с новыми способностями.
Способностями, что не укладывались в законы физики, медицины, да и вообще человеческого понимания.
Некоторые потеряли человеческий облик.
Лишь 3.76% из всех подверглись воздействию тумана.
Но даже один из тысячи — это уже слишком много.
Особенно если ты — тот один.
А животные, насекомые, растения… они изменились почти все , если быть точнее то 92%, изменилось в них все, разум, характер, я и тд.
Даже тараканы начали думать. Некоторые — лучше людей.
Люди испугались.
Запретили держать домашних животных. Выходить в леса. Путешествовать.
Города стали ловушками, ловушки — нормой, а нормы — роскошью.
Самые старые и самые великие города мира — рухнули первыми.
Никто не ожидал, что врагом окажется не армия, не вирус, не бог...
А собака, собака решившая, что человек — это слабое звено в пищевой цепочке.
Или воробей, что научился подслушивать и говорить.
Или куст, который шепчет тебе твои страхи. На латыни.
Но жизнь — продолжалась.
И слабые, наделённые силой, сделались пьяны от своей мощи.
Один отомстил обидчику.
Другой — стал новым вождём.
Третий — богом на пару кварталов.
Мир рухнул.
Государства — обнулились.
Законы — сгорели вместе с архивами.
Но свято место пусто не бывает.
На руинах власти выросли гильдии.
Стаи. Секты.
Группировки, чья сила измерялась не оружием, а присутствием.
У кого-то получилось создать порядок. Да, такие были.
Говорят, где-то люди живут лучше, чем до тумана.
Но не я.
Нам с вами не повезло.
Мы живём под гнётом тех, кто называет себя «Вороны».
Благородная гильдия?
Они так себя называют.
Но, увидев члена Воронов — ты не чувствуешь защиту.
Ты чувствуешь, как твой пульс замирает, как тело само ищет, куда бы спрятаться.
Как язык прилипает к нёбу, чтобы не дай бог не выронить глупое слово.
Они улыбаются.
Они кажутся людьми.
Но с каждым их шагом воздух густеет.
Стены сжимаются.
Мир вжимается в кожу, и ты боишься даже дышать.
Когда Вороны возвращаются в город, улицы замирают.
Те, кто однажды встал у них на пути, больше не встают вовсе.
Но есть и другие.
Мелкая шпана, беспризорники, идиоты…
Они мечтают стать Воронами.
Считают, что это и есть сила. Свобода. Судьба.
Ну, а я?
Я — Ян.
И я вырвусь из этого города.
Я разорву эти цепи.
А сила тумана — поможет мне в этом.
Лекционный зал.
Апрель. Воздух чуть теплый, с привкусом пыли и скуки. Студенты раскиданы по местам, как остатки фастфуда в коробке: кто дремлет, кто тычет пальцем в экран, кто расправляет ногти под «маникюр» от Алины.
В целом — как всегда.
Почти.
Ян (внутренне):
Сижу. Жду. Вот бы щас — бац! — туман, силы, пафос, все дела.
Было бы неплохо стать Ткачом Тумана. Ну или хотя бы нормально посрать без стука в дверь...
— Итак, — преподаватель монотонно протянул, — кто скажет, что самое главное в ораторском искусстве?
(Автор комментирует: «Пока писал эту строчку — сам чуть не уснул».)
Ученик в первом ряду встал, лицо залито светом, будто его сейчас в рай вознесут.
— Самое главное — донести мысль. Помогают повторение, аллегории, риторические вопросы, призывы, гиперболы, ирония…
Ян (шепчет, уткнувшись в парту):
Зубрила…
— Ян? — преподаватель. — Вам есть, что добавить?
Ян (мысленно):
Да ёпть твою мать...
Он встаёт, лениво потягивается, хрустит пальцами — и глядит прямо в глаза преподавателю.
— Оратор — это не только рот с речью. Это взгляд. Пауза. Интонация.
Нужно удерживать внимание, а не просто чесать языком.
Поэтому: контакт глаз, смена ритма, жесты и уверенность — вот чем должен блистать оратор.
Руки полусогнуты, ладони вверх. Аля артист в конце второго акта.
— Ян, так этого зубрилу! — крик с задних рядов.
Класс — в истерике заливается смехом.
Препод — сдержанно улыбается.
И тут...
ВСПЫШКА.
Туман рвёт стены. Воздух синеет, как промёрзший лёд. Всё замирает.
Ян поднимается в воздух, медленно, как пушинка на ветру. Глаза одноклассников — расширены. Это оно. Он избран.
Указательный палец направлен на доску — и...
БО-БАХ!
Молния. Мелкие разряды — под ногами. Воздух дрожит.
...
— ЯН!
Ян поднимает голову. Лицо — мятая карта мира. Он заспан. Он в реальности. Он на уроке.
Контрольная.
Алгебра.
Марина Геннадьевна — злая. Как холодный борщ с пенкой.
— Всё знаешь? Может, расскажешь? — язвит она.
— Эээ... Я... Плохо себя чувствую. Можно выйти?
— Сдавай. И — к директору.
Он сдаёт работу. Та мельком смотрит.
— Всё… правильно? И подписано… Всё?! Ты ещё и поспал?!
— Так я могу идти?
— Иди… — выдохнула она, переварив унижение.
— Удачи, ребята, — сказал Ян у двери.
— Да, кстати… Второй вариант: 3.2.4.3.1.
— ЯН!! ВОН!
Задние парты: — У-У-УХ, ХОРОШ!
Ян шёл по коридору, держась за живот, как умирающий самурай.
Ян (мысленно):
Шаурма... Ты была мне как сестра. Почему ты так со мной?..
Из-под полы — мурашки, пот, спазм. До туалета — 15 метров. В голове — 300.
— О, Яньчик! Для глаз бальзамчик! Куда это мы бежим?
Директор.
Пётр Аркадьевич.
Суровый, но справедливый.
— Простите! Потом! Очень надо!
— Осознал. Не смею задерживать. Лови!
Рулон туалетной бумаги летит в воздух. Ян ловит его, не оборачиваясь.
Ян (мысленно):
Благословен будь, Пётр. В этот раз — без крови...
Он врывается в туалет — но трое уже там. Старшеклассники. Местные «короли».
Андрей — лысый в трениках, лицо как у воблы.
Стас — сухой, с головой-лампочкой и стрижкой под кастрюлю.
Витя — борода, пузо, взгляд как у жрицы Ктулху. Эго размером с туманность андромеды.
— О, это же Хан, Чан, Бан… Уёбан! А, нет — просто Ян.
Пару ударов от парней и унижение, и вот Ян уже сидит на полу. Кровь капает на рубашку.
Ян (мысленно):
Пиздец. Ещё и в мочу рукой. Унизительно.
Вы хотите, чтобы я сломался?
Хрен вам. Я лучше сдохну в параше.
— Эй! Уёбки! Смотрите сюда!
Рюкзак в лицо! Хук! Кувырок! Захват! Ян в ярости, как голодный зверь, вцепился в аппонентов.
Но тут — открывается дверь.
И... входит он.
Пашка.
Друг, брат, клоун, красавчик.
Рубашка, цепочка, наушники, гламурный кабан одним словом.
Он переступает тела. Писает.
Поворачивается к Яну.
— Здарова. Контрольную написал? Что было?
Андрей: — СЪЕБИ, ПИДР!
Витя: — Ща ему хана!
Ян: — Паша, не сейчас…
Пашка не колебался.
Резким движением он выхватил телефон из кармана одного из старшеклассников и метнул его ребром прямо в лицо Андрею.
Характерный хруст — и кровь. Тот захрипел, зашатался.
Пока остальные пытались сообразить, что произошло, Паша шагнул вперёд и выдал короткий, резкий хук в челюсть Вите, а затем добавил второй, точный, в висок.
Витя рухнул, как шкаф после землетрясения.
Стас, охваченный паникой, попытался налететь — но получил в корпус коленом, и оказался на полу, задыхаясь.
Пашка вытер руки о штанину и сказал, словно только что выиграл шахматную партию:
— Парни, вы тут устраиваете геноцид, а у меня, между прочим, физра.
Ян (внутренне, ошарашенно):
Чё, блядь?..
И тут это случилось.
Всё вокруг словно вздохнуло — и выдохнуло синий свет.
Туман вошёл через потолок, пол, стены — везде. Всё, что было физическим, потеряло грани.
Ян и Паша — взмыли в воздух. Вода на полу — капли — тоже зависли в пространстве, как разбитое зеркало.
Тишина. Беспокойная, глубокая, вечная.
Мгновения — как вечность.
Ян видит —
огромные горы, размером с кулак.
Снежинки — величиной с дом.
Существа, что говорят на языке из запахов и воспоминаний.
Паша —
скачет по обрывам, дерётся с людьми и зверями. Он — воин, он — зверь, он — дух.
Он меняет местами вещи усилием мысли.
Он видит небеса. Он чувствует силу тумана.
— КОНЕЦ.
Резко. Внезапно. Без предупреждения.
Паша с грохотом оказывается в женском туалете.
Четыре девчонки — крики, вопли.
«Извращенец! УРОД! ВОН!!!»
Он даже не успевает осознать, как его начинают бить по спине и плечам сумками и бутылочками от духов.
Падение было стремительным — но не вниз, а… внутрь.
Будто кто-то выкрутил пространство наизнанку, и теперь ты не падаешь, а скользишь сквозь чужие воспоминания, чужие кости, чужую плоть.
Затем — удар.
Мягкий, мерзкий.
Он оказывается в чём-то вязком, тёплом и вонючем.
Канализация.
Темно. Только редкие отблески мутного света, пробивающегося через решётки на потолке.
Ян (мысленно):
Блядь… Где это я?..
Что за...?
Запах — как будто сварили кефир из канализационных духов и тухлой рыбы, а потом кто-то это ещё и перелил в бутылку — и разбил рядом с лицом.
Ян захлёбывается воздухом, кашляет, но звука почти нет — настолько густо и сыро вокруг.
Он по грудь в жижи, в которой нельзя быть по определению.
Пол — скользкий, металлический, с остатками следов.
Стенки — обращённые кости города, ржавые трубы, на которых давно нет смысла писать "Осторожно".
Он делает шаг — срывается грудью холодная в воду, слизь заливает подмышки, стекает в ботинки, липнет к коже.
Пытается встать — рука соскальзывает с трубы.
Ян (мысленно, на грани истерики):
Спокойно, спокойно. Не ори.
Дыши.
Это просто... Тебя выкинуло в подвал.
Просто подвал. Просто жижевый, ёбаный, проклятый подвал...
Но это не подвал.
Это старый магистральный коллектор — и он это понимает, когда видит табличку на полу:
«КРАСВОДОКАНАЛ. 1956.»
Потолок в три метра. Стены уходят вдаль.
Где-то журчит... или шепчет?
Маленький голос из трубы — будто что-то там живёт.
Он нащупывает ржавую лестницу, ведущую вверх, к люку. Хватается.
Ступень ломается.
Ян срывается снова, падает в воду, ударяется ребром о край. Больно. Очень. Почти плачет.
Ян (мысленно):
Почему, блядь, именно я?..
Почему не Паша?!
Хотя нет. В его то дорогущих шмотках он бы тут в истерике бился, от свершившегося.
Он делает новую попытку — осторожнее.
Поднимается.
Каждая ступень звенит, будто предупреждает: «Упадёшь — и сдохнешь здесь.»
Он добирается до люка.
Толкает — не поддаётся.
Ян (мысленно):
Не может быть...
Не может быть, чтобы я остался ТУТ.
Ставит плечо.
Резко — всем телом — наваливается вверх.
ГРОХОТ.
Люк открывается.
Их разделяет всего пара метров.
Небо.
Свет.
Свежий воздух.
Ян, вылезая, дрожащим голосом:
…твою мать…
Он вываливается наружу — весь мокрый, в говне, синих разводах и с широко раскрытыми глазами, как будто вылез из преисподней.
Позже. Перед школой.
Паша — в царапинах и с глазами, полными недоумения — сидит на бордюре, смотрит в небо, как в пустую тарелку.
Люк канализации с лязгом открывается.
Ян идет на горизонте, весь в говне, синий, трясущийся, но живой.
Паша поднимает взгляд, улыбается:
— АААААХАХА! Я НЕ МОГУ!
— Ты, блядь, ЧТО ТАМ ДЕЛАЛ? Ой, сука, не подходи! Ты воняешь хуже, чем Влад в цветочном!
Ян (в ярости):
Я сидел, блядь! СИДЕЛ!
И тут — БАХ! Пелена, туман, вспышки, гигантские лягушки, и я — в говне.
Я просто хотел СРАТЬ, Паш, СРАТЬ!
Голос Петра Аркадьевича (директора), грозный и усталый:
— Парни! Ко мне. Срочно.
Он стоит на крыльце.
Рядом — те самые девочки. Рыдают, показывают пальцем на Пашу.
— Это он! Извращенец! Он вломился в туалет и… и… И!!!
Паша и Ян, одновременно, в голос:
— ПИЗДЕЦ.
Перед школой. Весеннее солнце светит, как ни в чём не бывало.
Но всё не так. Воздух — густой, будто разлитое стекло. Ян вылезает из люка, хрипит, воняет канализацией и собственной судьбой. Волосы мокрые. Глаза — бешеные.
Пашка сидит на бордюре в поцарапанной рубашке, рядом визжат девочки. Его лицо — смесь смущения, гордости и шока. Он выглядит так, как будто только что воскрес, отжался и сел на шпагат.
— …ты, блядь, где был? — спрашивает он, чуть не захлёбываясь от смеха. — Ты воняешь, как моя бывшая после йоги.
— Где был?! — срывается Ян. — Я СРАЗУ В АДУ БЫЛ! ПАША, МЕНЯ ЗАТЯНУЛО В ГОВНО И ВЕЧНОСТЬ!
Он размахивает руками, шлёпая ими по воздуху. Толстые капли слизи падают на асфальт и моментально расползаются в голубых отблесках. Кто-то из прохожих — сдерживает рвотный рефлекс.
Тут появляется директор.
— Парни, — хрипло говорит Пётр Аркадьевич. — Ко мне. Сейчас же.
Кабинет директора.
Стены — выцветшие, с картой старого мира на гвозде.
Часы не идут.
Запах — табака, кофе и древнего страха.
Пётр Аркадьевич садится за стол. Не спеша, открывает нижний ящик. Достаёт флягу. Уточняет взглядом:
— Вам налить?
— Мне — нет, — сразу Ян. — А Пашке врежьте.
— Ты чё, охренел? — Пашка. — Я, между прочим, всех спас!
— От женщин? — тихо добавляет директор. — В женском туалете?
Паша затихает. Ян улыбается краешком губ.
— Слушайте, — в голосе Аркадьевича глухой металл. — Я за свою жизнь видел всего два таких случая. Первый… закончился плохо. Очень.
Он встаёт. Подходит к окну. Курит.
Ян смотрит на его спину — старая военная форма, на левой стороне — ожоги, будто карта чьих-то страданий.
— Туман… — продолжает директор. — Он не просто даёт силу. Он выбирает. Не по добру. Не по злу. По… интересу.
Он разворачивается. Смотрит на них в упор.
— У вас теперь нет “потом”. Вас уже увидели.
— Кто? — спрашивает Ян, чувствуя, как холодок скользит по позвоночнику.
— Кто-то, кто не любит, когда с его дарами шутят.
Кто-то, кто помнит всё, даже до вспышки.
Молчание.
Стук сердца — почти слышен.
— Вы не скажете ничего другим, — голос директора твёрдый. — Поймёте позже. А пока — живите. Тренируйтесь. Не светитесь.
Если заметите, что вещи вокруг ломаются сами собой — бегите.
— Вы сейчас серьёзно? — Пашка. — У нас тут "Гарри Поттер в штанах Гитлера"?
— Я серьёзен, как смерть, — Пётр Аркадьевич не мигает. — Вас ждут. И не только люди.
Он бросает взгляд в сторону шкафа. Там — старая деревянная палка. Сломанная. Обугленная.
Что-то внутри неё едва заметно шевелится.
На выходе из кабинета Ян бросает взгляд на директора. Тот машет рукой, будто прощается с кем-то, кто не вернётся тем, кем зашёл.
На лестнице Паша шепчет:
— Ян… а вдруг мы реально теперь типа…
ну, не как все?
— А ты до этого был “как все”?
Пауза.
— …блядь, хорош.
Они идут по коридору, и в это мгновение в окне — на миг — фиолетовая вспышка.
ИНТЕРЛЮДИЯ I — О НЁМ, КТО ПАДАЛ ВНИЗ
Тишина.
Не полная.
А живая, тянущаяся, как замёрзшее дыхание на стекле.
Мир — будто выдохнул, но не вдохнул обратно.
И где-то —
изнутри воздуха,
изнутри самого сна —
раздался шёпот.
Он звучал тонко,
как ветер в шорохе мёртвых листьев.
Часть I — Начало падения
ПРОЛОГ — ТУМАН
1 голос за кадром
— Как все знают, всё началось с Большого взрыва…
2 голос за кадром
— Ты издеваешься? Сам ведь знаешь — всё совсем не так.
(звук шлепка, будто подзатыльника)
2 голос за кадром
— Ай…
1 голос за кадром
— Тсс… Мы-то знаем. Но не они. У всего свой час. Они узнают — когда придёт пора.
Так вот…
Как когда-то Вселенную разорвал грохот первородного взрыва — так и наш мир изменился одной-единственной вспышкой.
Прошло три с половиной года. Но с тех пор никто не называет Землю той же самой планетой.
Это было мгновенно. Менее двух секунд — и всё исчезло в сияющем голубом тумане: планета, спутники, звёзды, даже Млечный путь — всё окуталось неизвестной пеленой.
Кто-то рассказывал, что в эти доли секунды прожил сотни жизней — как во снах, где ты умираешь, просыпаешься, влюбляешься, стареешь — и всё это за один удар сердца.
Кто-то вернулся оттуда с новыми чувствами. А кто-то — с новыми способностями.
Способностями, что не укладывались в законы физики, медицины, да и вообще человеческого понимания.
Некоторые потеряли человеческий облик.
Лишь 3.76% из всех подверглись воздействию тумана.
Но даже один из тысячи — это уже слишком много.
Особенно если ты — тот один.
А животные, насекомые, растения… они изменились почти все , если быть точнее то 92%, изменилось в них все, разум, характер, я и тд.
Даже тараканы начали думать. Некоторые — лучше людей.
Люди испугались.
Запретили держать домашних животных. Выходить в леса. Путешествовать.
Города стали ловушками, ловушки — нормой, а нормы — роскошью.
Самые старые и самые великие города мира — рухнули первыми.
Никто не ожидал, что врагом окажется не армия, не вирус, не бог...
А собака, собака решившая, что человек — это слабое звено в пищевой цепочке.
Или воробей, что научился подслушивать и говорить.
Или куст, который шепчет тебе твои страхи. На латыни.
Но жизнь — продолжалась.
И слабые, наделённые силой, сделались пьяны от своей мощи.
Один отомстил обидчику.
Другой — стал новым вождём.
Третий — богом на пару кварталов.
Мир рухнул.
Государства — обнулились.
Законы — сгорели вместе с архивами.
Но свято место пусто не бывает.
На руинах власти выросли гильдии.
Стаи. Секты.
Группировки, чья сила измерялась не оружием, а присутствием.
У кого-то получилось создать порядок. Да, такие были.
Говорят, где-то люди живут лучше, чем до тумана.
Но не я.
Нам с вами не повезло.
Мы живём под гнётом тех, кто называет себя «Вороны».
Благородная гильдия?
Они так себя называют.
Но, увидев члена Воронов — ты не чувствуешь защиту.
Ты чувствуешь, как твой пульс замирает, как тело само ищет, куда бы спрятаться.
Как язык прилипает к нёбу, чтобы не дай бог не выронить глупое слово.
Они улыбаются.
Они кажутся людьми.
Но с каждым их шагом воздух густеет.
Стены сжимаются.
Мир вжимается в кожу, и ты боишься даже дышать.
Когда Вороны возвращаются в город, улицы замирают.
Те, кто однажды встал у них на пути, больше не встают вовсе.
Но есть и другие.
Мелкая шпана, беспризорники, идиоты…
Они мечтают стать Воронами.
Считают, что это и есть сила. Свобода. Судьба.
Ну, а я?
Я — Ян.
И я вырвусь из этого города.
Я разорву эти цепи.
А сила тумана — поможет мне в этом.
Глава 1 — Пробуждение
Лекционный зал.
Апрель. Воздух чуть теплый, с привкусом пыли и скуки. Студенты раскиданы по местам, как остатки фастфуда в коробке: кто дремлет, кто тычет пальцем в экран, кто расправляет ногти под «маникюр» от Алины.
В целом — как всегда.
Почти.
Ян (внутренне):
Сижу. Жду. Вот бы щас — бац! — туман, силы, пафос, все дела.
Было бы неплохо стать Ткачом Тумана. Ну или хотя бы нормально посрать без стука в дверь...
— Итак, — преподаватель монотонно протянул, — кто скажет, что самое главное в ораторском искусстве?
(Автор комментирует: «Пока писал эту строчку — сам чуть не уснул».)
Ученик в первом ряду встал, лицо залито светом, будто его сейчас в рай вознесут.
— Самое главное — донести мысль. Помогают повторение, аллегории, риторические вопросы, призывы, гиперболы, ирония…
Ян (шепчет, уткнувшись в парту):
Зубрила…
— Ян? — преподаватель. — Вам есть, что добавить?
Ян (мысленно):
Да ёпть твою мать...
Он встаёт, лениво потягивается, хрустит пальцами — и глядит прямо в глаза преподавателю.
— Оратор — это не только рот с речью. Это взгляд. Пауза. Интонация.
Нужно удерживать внимание, а не просто чесать языком.
Поэтому: контакт глаз, смена ритма, жесты и уверенность — вот чем должен блистать оратор.
Руки полусогнуты, ладони вверх. Аля артист в конце второго акта.
— Ян, так этого зубрилу! — крик с задних рядов.
Класс — в истерике заливается смехом.
Препод — сдержанно улыбается.
И тут...
ВСПЫШКА.
Туман рвёт стены. Воздух синеет, как промёрзший лёд. Всё замирает.
Ян поднимается в воздух, медленно, как пушинка на ветру. Глаза одноклассников — расширены. Это оно. Он избран.
Указательный палец направлен на доску — и...
БО-БАХ!
Молния. Мелкие разряды — под ногами. Воздух дрожит.
...
— ЯН!
Ян поднимает голову. Лицо — мятая карта мира. Он заспан. Он в реальности. Он на уроке.
Контрольная.
Алгебра.
Марина Геннадьевна — злая. Как холодный борщ с пенкой.
— Всё знаешь? Может, расскажешь? — язвит она.
— Эээ... Я... Плохо себя чувствую. Можно выйти?
— Сдавай. И — к директору.
Он сдаёт работу. Та мельком смотрит.
— Всё… правильно? И подписано… Всё?! Ты ещё и поспал?!
— Так я могу идти?
— Иди… — выдохнула она, переварив унижение.
— Удачи, ребята, — сказал Ян у двери.
— Да, кстати… Второй вариант: 3.2.4.3.1.
— ЯН!! ВОН!
Задние парты: — У-У-УХ, ХОРОШ!
Ян шёл по коридору, держась за живот, как умирающий самурай.
Ян (мысленно):
Шаурма... Ты была мне как сестра. Почему ты так со мной?..
Из-под полы — мурашки, пот, спазм. До туалета — 15 метров. В голове — 300.
— О, Яньчик! Для глаз бальзамчик! Куда это мы бежим?
Директор.
Пётр Аркадьевич.
Суровый, но справедливый.
— Простите! Потом! Очень надо!
— Осознал. Не смею задерживать. Лови!
Рулон туалетной бумаги летит в воздух. Ян ловит его, не оборачиваясь.
Ян (мысленно):
Благословен будь, Пётр. В этот раз — без крови...
Он врывается в туалет — но трое уже там. Старшеклассники. Местные «короли».
Андрей — лысый в трениках, лицо как у воблы.
Стас — сухой, с головой-лампочкой и стрижкой под кастрюлю.
Витя — борода, пузо, взгляд как у жрицы Ктулху. Эго размером с туманность андромеды.
— О, это же Хан, Чан, Бан… Уёбан! А, нет — просто Ян.
Пару ударов от парней и унижение, и вот Ян уже сидит на полу. Кровь капает на рубашку.
Ян (мысленно):
Пиздец. Ещё и в мочу рукой. Унизительно.
Вы хотите, чтобы я сломался?
Хрен вам. Я лучше сдохну в параше.
— Эй! Уёбки! Смотрите сюда!
Рюкзак в лицо! Хук! Кувырок! Захват! Ян в ярости, как голодный зверь, вцепился в аппонентов.
Но тут — открывается дверь.
И... входит он.
Пашка.
Друг, брат, клоун, красавчик.
Рубашка, цепочка, наушники, гламурный кабан одним словом.
Он переступает тела. Писает.
Поворачивается к Яну.
— Здарова. Контрольную написал? Что было?
Андрей: — СЪЕБИ, ПИДР!
Витя: — Ща ему хана!
Ян: — Паша, не сейчас…
Пашка не колебался.
Резким движением он выхватил телефон из кармана одного из старшеклассников и метнул его ребром прямо в лицо Андрею.
Характерный хруст — и кровь. Тот захрипел, зашатался.
Пока остальные пытались сообразить, что произошло, Паша шагнул вперёд и выдал короткий, резкий хук в челюсть Вите, а затем добавил второй, точный, в висок.
Витя рухнул, как шкаф после землетрясения.
Стас, охваченный паникой, попытался налететь — но получил в корпус коленом, и оказался на полу, задыхаясь.
Пашка вытер руки о штанину и сказал, словно только что выиграл шахматную партию:
— Парни, вы тут устраиваете геноцид, а у меня, между прочим, физра.
Ян (внутренне, ошарашенно):
Чё, блядь?..
И тут это случилось.
Всё вокруг словно вздохнуло — и выдохнуло синий свет.
Туман вошёл через потолок, пол, стены — везде. Всё, что было физическим, потеряло грани.
Ян и Паша — взмыли в воздух. Вода на полу — капли — тоже зависли в пространстве, как разбитое зеркало.
Тишина. Беспокойная, глубокая, вечная.
Мгновения — как вечность.
Ян видит —
огромные горы, размером с кулак.
Снежинки — величиной с дом.
Существа, что говорят на языке из запахов и воспоминаний.
Паша —
скачет по обрывам, дерётся с людьми и зверями. Он — воин, он — зверь, он — дух.
Он меняет местами вещи усилием мысли.
Он видит небеса. Он чувствует силу тумана.
— КОНЕЦ.
Резко. Внезапно. Без предупреждения.
Паша с грохотом оказывается в женском туалете.
Четыре девчонки — крики, вопли.
«Извращенец! УРОД! ВОН!!!»
Он даже не успевает осознать, как его начинают бить по спине и плечам сумками и бутылочками от духов.
Падение было стремительным — но не вниз, а… внутрь.
Будто кто-то выкрутил пространство наизнанку, и теперь ты не падаешь, а скользишь сквозь чужие воспоминания, чужие кости, чужую плоть.
Затем — удар.
Мягкий, мерзкий.
Он оказывается в чём-то вязком, тёплом и вонючем.
Канализация.
Темно. Только редкие отблески мутного света, пробивающегося через решётки на потолке.
Ян (мысленно):
Блядь… Где это я?..
Что за...?
Запах — как будто сварили кефир из канализационных духов и тухлой рыбы, а потом кто-то это ещё и перелил в бутылку — и разбил рядом с лицом.
Ян захлёбывается воздухом, кашляет, но звука почти нет — настолько густо и сыро вокруг.
Он по грудь в жижи, в которой нельзя быть по определению.
Пол — скользкий, металлический, с остатками следов.
Стенки — обращённые кости города, ржавые трубы, на которых давно нет смысла писать "Осторожно".
Он делает шаг — срывается грудью холодная в воду, слизь заливает подмышки, стекает в ботинки, липнет к коже.
Пытается встать — рука соскальзывает с трубы.
Ян (мысленно, на грани истерики):
Спокойно, спокойно. Не ори.
Дыши.
Это просто... Тебя выкинуло в подвал.
Просто подвал. Просто жижевый, ёбаный, проклятый подвал...
Но это не подвал.
Это старый магистральный коллектор — и он это понимает, когда видит табличку на полу:
«КРАСВОДОКАНАЛ. 1956.»
Потолок в три метра. Стены уходят вдаль.
Где-то журчит... или шепчет?
Маленький голос из трубы — будто что-то там живёт.
Он нащупывает ржавую лестницу, ведущую вверх, к люку. Хватается.
Ступень ломается.
Ян срывается снова, падает в воду, ударяется ребром о край. Больно. Очень. Почти плачет.
Ян (мысленно):
Почему, блядь, именно я?..
Почему не Паша?!
Хотя нет. В его то дорогущих шмотках он бы тут в истерике бился, от свершившегося.
Он делает новую попытку — осторожнее.
Поднимается.
Каждая ступень звенит, будто предупреждает: «Упадёшь — и сдохнешь здесь.»
Он добирается до люка.
Толкает — не поддаётся.
Ян (мысленно):
Не может быть...
Не может быть, чтобы я остался ТУТ.
Ставит плечо.
Резко — всем телом — наваливается вверх.
ГРОХОТ.
Люк открывается.
Их разделяет всего пара метров.
Небо.
Свет.
Свежий воздух.
Ян, вылезая, дрожащим голосом:
…твою мать…
Он вываливается наружу — весь мокрый, в говне, синих разводах и с широко раскрытыми глазами, как будто вылез из преисподней.
Позже. Перед школой.
Паша — в царапинах и с глазами, полными недоумения — сидит на бордюре, смотрит в небо, как в пустую тарелку.
Люк канализации с лязгом открывается.
Ян идет на горизонте, весь в говне, синий, трясущийся, но живой.
Паша поднимает взгляд, улыбается:
— АААААХАХА! Я НЕ МОГУ!
— Ты, блядь, ЧТО ТАМ ДЕЛАЛ? Ой, сука, не подходи! Ты воняешь хуже, чем Влад в цветочном!
Ян (в ярости):
Я сидел, блядь! СИДЕЛ!
И тут — БАХ! Пелена, туман, вспышки, гигантские лягушки, и я — в говне.
Я просто хотел СРАТЬ, Паш, СРАТЬ!
Голос Петра Аркадьевича (директора), грозный и усталый:
— Парни! Ко мне. Срочно.
Он стоит на крыльце.
Рядом — те самые девочки. Рыдают, показывают пальцем на Пашу.
— Это он! Извращенец! Он вломился в туалет и… и… И!!!
Паша и Ян, одновременно, в голос:
— ПИЗДЕЦ.
Глава 2 — После вспышки
Перед школой. Весеннее солнце светит, как ни в чём не бывало.
Но всё не так. Воздух — густой, будто разлитое стекло. Ян вылезает из люка, хрипит, воняет канализацией и собственной судьбой. Волосы мокрые. Глаза — бешеные.
Пашка сидит на бордюре в поцарапанной рубашке, рядом визжат девочки. Его лицо — смесь смущения, гордости и шока. Он выглядит так, как будто только что воскрес, отжался и сел на шпагат.
— …ты, блядь, где был? — спрашивает он, чуть не захлёбываясь от смеха. — Ты воняешь, как моя бывшая после йоги.
— Где был?! — срывается Ян. — Я СРАЗУ В АДУ БЫЛ! ПАША, МЕНЯ ЗАТЯНУЛО В ГОВНО И ВЕЧНОСТЬ!
Он размахивает руками, шлёпая ими по воздуху. Толстые капли слизи падают на асфальт и моментально расползаются в голубых отблесках. Кто-то из прохожих — сдерживает рвотный рефлекс.
Тут появляется директор.
— Парни, — хрипло говорит Пётр Аркадьевич. — Ко мне. Сейчас же.
Кабинет директора.
Стены — выцветшие, с картой старого мира на гвозде.
Часы не идут.
Запах — табака, кофе и древнего страха.
Пётр Аркадьевич садится за стол. Не спеша, открывает нижний ящик. Достаёт флягу. Уточняет взглядом:
— Вам налить?
— Мне — нет, — сразу Ян. — А Пашке врежьте.
— Ты чё, охренел? — Пашка. — Я, между прочим, всех спас!
— От женщин? — тихо добавляет директор. — В женском туалете?
Паша затихает. Ян улыбается краешком губ.
— Слушайте, — в голосе Аркадьевича глухой металл. — Я за свою жизнь видел всего два таких случая. Первый… закончился плохо. Очень.
Он встаёт. Подходит к окну. Курит.
Ян смотрит на его спину — старая военная форма, на левой стороне — ожоги, будто карта чьих-то страданий.
— Туман… — продолжает директор. — Он не просто даёт силу. Он выбирает. Не по добру. Не по злу. По… интересу.
Он разворачивается. Смотрит на них в упор.
— У вас теперь нет “потом”. Вас уже увидели.
— Кто? — спрашивает Ян, чувствуя, как холодок скользит по позвоночнику.
— Кто-то, кто не любит, когда с его дарами шутят.
Кто-то, кто помнит всё, даже до вспышки.
Молчание.
Стук сердца — почти слышен.
— Вы не скажете ничего другим, — голос директора твёрдый. — Поймёте позже. А пока — живите. Тренируйтесь. Не светитесь.
Если заметите, что вещи вокруг ломаются сами собой — бегите.
— Вы сейчас серьёзно? — Пашка. — У нас тут "Гарри Поттер в штанах Гитлера"?
— Я серьёзен, как смерть, — Пётр Аркадьевич не мигает. — Вас ждут. И не только люди.
Он бросает взгляд в сторону шкафа. Там — старая деревянная палка. Сломанная. Обугленная.
Что-то внутри неё едва заметно шевелится.
На выходе из кабинета Ян бросает взгляд на директора. Тот машет рукой, будто прощается с кем-то, кто не вернётся тем, кем зашёл.
На лестнице Паша шепчет:
— Ян… а вдруг мы реально теперь типа…
ну, не как все?
— А ты до этого был “как все”?
Пауза.
— …блядь, хорош.
Они идут по коридору, и в это мгновение в окне — на миг — фиолетовая вспышка.
ИНТЕРЛЮДИЯ I — О НЁМ, КТО ПАДАЛ ВНИЗ
Тишина.
Не полная.
А живая, тянущаяся, как замёрзшее дыхание на стекле.
Мир — будто выдохнул, но не вдохнул обратно.
И где-то —
изнутри воздуха,
изнутри самого сна —
раздался шёпот.
Он звучал тонко,
как ветер в шорохе мёртвых листьев.
