– Взаимно. До свидания! – положила я трубку, погружённая в мысли.
Мне стало ясно одно: муж подделал вердикт медкомиссии, желая исполнить свой внутренний приказ – получить права, обманув министерство и создавая видимость улучшения. Осталось найти ответы на вопросы: как он смог это сделать и как я могу использовать эту ложь во благо своей веры. Похоже, итальянец был прав: Вселенная подбросила мне подсказку, которую я могла успешно применить ради собственной мечты. Чечевица с колбасой, лейтенант, – и успех у тебя в кармане! – рассмеялась бывшая начальница.
Глава 60. Поиск истины
После звонка врача я просидела на диване с полчаса, словно окаменевшая, немного скованная от того, что только что узнала. «Муж подделал справку» – крутилось в голове, и я никак не могла поверить в это. Супруг, конечно, хитрил иногда, но на такую крупную ложь перед самим министерством вряд ли бы пошёл, будь он в здравом рассудке. Он был бюрократом и законником, всегда ругавшим меня за отступления от правил. Я не могла найти других оправданий этому поступку, кроме как прогрессирующее заболевание и одержимость центром. Тем не менее, его ложь была мне на руку – я получила козырную карту, возможность, шанс, которым собиралась правильно сыграть. План в голове уже намечался, расплетаясь по пунктам как военная операция, но помимо него, я беспокоилась за мужа. Мне надо было понимать, насколько сильно ухудшилось его здоровье, и насколько рискованно было для него водить машину.
Внезапно напряжение, давящее на грудь переросло в решимость. Адреналин ударил в голову, пульс подскочил, а дыхание стало обрывистым. Я вскочила с дивана с поставленной целью – найти заключение военной медкомиссии и подлинник справки, выданный на его основе и отосланный в МВД. Я не видела ни одной из этих бумажек, как, собственно, и подделанной справки. Единственное, что однажды попало мне в руки – подтверждение министра МВД о том, что здоровье супруга удовлетворительно и ему разрешено водить. Но на основе чего силовик принял сие решение, мне было неизвестно. И именно это я и собиралась выяснить.
«С чего бы начать?» – пробормотала я, осматривая дом глазами.
Наша квартира была безупречной, как и всегда, – аккуратная до стерильности. Найти в ней нужные бумаги не представляло труда. Муж держал документы в своём секретере в рабочем уголке гостиной. Я открыла дверцу и вскинула брови от изумления. Вместо привычных стопок бумаг, разложенных по категориям, в секретере творился настоящий хаос, не свойственный мужу. Финансовые справки, черновики официальных предложений, отчёты, планы – всё валялось в разброс, перемешанное с порванными документами и чернильными запасками для ручек. Некоторые листы были измяты и надорваны, будто их вырвали в спешке и с раздражением. Схватившись за голову от объёма бумажек и бардака, я постаралась сконцентрироваться на том, что искала. Искала, но не нашла ничего, кроме того самого подтверждения, присланного из МВД инспектором кадрового отдела и подписанного министром.
«Может, он вообще забыл вытащить эти бумаги?» – мелькнула мысль в голове. Оставив в покое секретер, я распахнула гардероб, предположив, что подлинная справка и заключение могли быть брошены в каком–нибудь кармане. Костюмы, сорочки, брюки – всё и здесь висело, как попало, а в карманах его одежды мне попадались скомканные носовые платки, огрызки бумажек, зажигалки... но ничего важного.
Тогда я вдруг задумалась: это ведь были не просто бумаги, а настоящие улики преступления. Они должны были храниться под замком. К примеру, в сейфе, к которому я тот час подошла. Супруг держал в нём документы, наши дипломы, оружие, наручные часы, и прочие общие ценности. У него не было привычки скрывать и прятать что–то от меня, и код я знала наизусть: дата нашей с ним свадьбы. Имея доступ к сейфу, я всегда могла взять из него свои документы и украшения.
Я вбила код, как обычно, без усилия, но дверца не поддалась. Нахмурившись, я повторила комбинацию, но снова безуспешно. Стало понятно, что муж сменил цифры. Пальцы отбросило от панели, как от ожога. Его неоправданное недоверие больно задело меня, но и убедило в том, что в сейфе лежали бумаги, которые я не должна была увидеть.
«Четырёхзначный код...», – шептали мои губы, пока пальцы, неуверенные, скользили по панели сейфа. Я пыталась додуматься, какие числа он мог применить. Даты рождения не подошли. Год смерти свекрови – тоже мимо. Я пробовала наугад простые комбинации, но замок никак не открывался, точно глумился надо мной.
«Может, ножом его подковырнуть?..», – прикусила я нижнюю губу, упёршись руками в бока, но вскоре отказалась от этой по–женски наивной идеи, ведь сейф – не бочонок с вареньем, а я была не на кухне у бабушки.
«Вот же загадочник!», – ворчала я на мужа. – Казалось бы, мужчины не богаты на фантазию, а тут придумал код, который даже я – его жена – не в силах угадать».
После десятка отчаянных попыток я, сдавшись, плюхнулась в кресло мужа – офисное, на колёсиках, с высокой спинкой и немного протёртым подлокотником. На рабочем столе не было ни пылинки – лишь записная книжка, календарь и рамка с фотографией любимчика – ретривера, всего в медалях и орденах.
«Точно! Его фаворит! В каком году он появился у нас?», – вскочила я с кресла так резко, что оно завертелось позади меня, злобно поскрипывая, будто не одобряя мою поспешность.
«Ну, давай же!» – ввела я дату, которую еле вспомнила. Но ящик молчал, не идя на уступки.
«Да чтоб тебя!» – вскрикнула я от отчаянья, ударив по дверце ладонью. Металл глухо звякнул, но остался непоколебим, как мнение упрямца.
Было бы логичным дождаться возвращения супруга и попросить открыть сейф под предлогом того, что мне понадобились личные дипломы. Только я даже не знала, куда он ушёл и когда собирался вернуться. Нервно постукивая пальцами по подбородку, я сделала несколько кругов по комнате, словно ищейка, а затем решила не ждать и отправиться в регистратуру военной медкомиссии, пока та не закрылась на праздники. Большинство учреждений продолжало административную деятельность вплоть до кануна нового года, и у меня оставалась пара дней, чтобы решить свои вопросы.
Я зашла в здание чуть раньше полудня. Внутри, как всегда, пахло лекарствами, йодом и влажной ватой – лечением болезней. Мне кажется, лейтенант, что все места здравоохранения имеют одинаково пугающий запах – отчаянья и страха, напоминающий о том, что нет ничего важнее здоровья, особенно когда оно начинает ускользать.
В коридоре было тихо. Лишь приглушённые голоса из кабинетов и писк факса где–то в глубине приёмной доносились до меня лёгким шумом. Я прошла к регистратуре, стараясь выглядеть спокойной и даже чуть усталой, словно я была очередной женой, пришедшей за чем–то обыденным, а не за правдой, способной многое изменить.
За стеклом сидела секретарь – невзрачная девушка с гладко зачёсанными волосами и чрезмерно худощавым лицом. Она вопросительно подняла на меня свои крупные голубые глаза.
– Добрый день. Мне нужно посмотреть заключение моего мужа – полковника МВД. Он проходил комиссию у вас недавно. Супруг страдает сосудистой деменцией и проявляет забывчивость… вот, потерял свой диагноз. А частный врач, которого он посещает, хотел бы ознакомиться с бумагами. Мы знаем, что у мужа ухудшение, а это не шутки, и действовать надо оперативно и правильно. Поэтому я здесь – мне нужна копия утерянного заключения с мнением ваших экспертов, на которое сможет положиться наш частный невролог.
Девушка отложила ручку, которую крутила в пальцах.
– Заключение по результатам крайней медкомиссии?
– Да.
Она посмотрела на меня дольше обычного, как будто пыталась вспомнить, слышала ли что–то о полковнике, или просто взвешивала: имею ли я право просить о том, что прошу.
– Подождите минутку, проверю в архиве.
– Конечно, – чуть улыбнулась я, благодаря её за содействие.
Когда секретарь исчезла за дверью, я ощутила лёгкую пульсацию в висках, а в горле пересохло. Я знала о плохом здоровье мужа, но боялась читать о нём чёрным по белому. Каким бы придирчивым и вредным ни был полковник, я искренне переживала за него, потому что заботилась по–человечески, и по–женски тоже.
Я не испытывала к мужу ненависти. Да, я, конечно, злилась на него, но где–то в глубине души по–прежнему любила – тихой, почти исчезнувшей любовью. Было ясно, что расставание с ним неизбежно, ведь я выбрала свой собственный путь, но это не означало, что он был мне безразличен. Не спрашивай меня, лейтенант, как можно было любить домашнего тирана. Я не знаю ответа, но сердцу не прикажешь. Полковник – был единственным мужчиной, которого я искренне, по–настоящему любила. Жаль, что он этого не оценил, – печально опустила голову майор.
Через пару минут девушка вернулась с тоненькой папкой в руках.
– Я сниму Вам копию заключения комиссии. Оригинал отдать не смогу.
– Да, конечно. А справку, выписанную на основе этого заключения, Вы тоже отксерокопируете?
– Простите, но выписки или их копии, направленные в сторонние ведомства, мы не выдаём третьим лицам. Даже женам. Только по письменному запросу самого военнослужащего.
– А просто взглянуть на неё позволите?
– Извините, но… нет, не смогу. Однако частному врачу достаточно и заключения, ведь справка выдаётся на его основе.
– Я понимаю, но… я его жена и очень расстроена состоянием мужа. Он стал рассеянным, забывчивым, вот справку потерял... я плачу немалые деньги, чтобы он лечился у частного врача. Прошу вас, девушка, – пустила я слезу, – я не могу просить супруга о письменном разрешении, он же решит, что я ему не доверяю, а при его заболевании это излишний стресс.
– Я… – она махнула рукой и, чуть склонившись к разделяющему нас окну, понизила голос до шёпота: – Справка–то ушла через нас. По факсу. Всё как полагается. Только… у нас автомат не просто отправляет, он делает копию первой страницы и печатает к ней второй лист – подтверждение доставки. Мы всё это храним в течение трёх месяцев. На случай сбоев, жалоб, служебных проверок. Это, как бы… временный архив – всё, что ушло, дублируется.
– И где эти копии?.. – спросила я, а голос прозвучал ещё тише, чем шёпот.
– В архивном отсеке, внизу. Там папка с исходящей корреспонденцией. Я… – она оглянулась, – попробую найти. Подождите тут, ладно? Скоро обеденный перерыв. Дождитесь его окончания в коридоре. Я выйду к Вам.
Я кивнула и, поблагодарив услужливую девушку, а после вышла за пределы приёмной и присела на деревянную скамью в коридоре. Сердце бешено заколотилось в груди, когда я начала читать медицинский вердикт:
«У пациента отмечается нарастание когнитивных затруднений, снижение адаптационных способностей и устойчивости к стрессовым факторам. Отмечены признаки утомляемости, нарушения концентрации внимания и эмоциональная лабильность. Динамика состояния требует дальнейшего наблюдения и терапии. Установлено снижение фертильности. Водить автотранспорт временно не рекомендуется. К военной службе ограниченно годен – исключительно при условии спокойного режима, без участия в оперативной деятельности и принятия ответственных решений».
Я тяжело вздохнула – муж становился менее дееспособным: раздражительным, быстро утомляемым, забывчивым. Я замечала всё это за ним, но подмечать, надеясь, что это просто обеспокоенность, и знать наверняка, читая заключение врачей – вещи разные. Обновлённый диагноз в моих руках был куда страшнее подозрений.
«А супруг–то... пришёл с фальшивой новостью об улучшении в тот вечер, сияя поддельной улыбкой, – вспоминала я. – Соврал, что идёт на поправку, и даже ребёнка предложил зачать. Видимо, его рассудок был уже не в силах принимать горькую правду, и он предпочёл мир иллюзий. Бедный, уставший, больной мужчина» – огорчённо качнула я головой.
Иронично, что эта болезнь забирала у него не просто здоровье – она отнимала суть его натуры, вычищая то, что делало его полковником: способность принимать решения, брать на себя ответственность, управлять оперативной работой и людьми.
Мне было жаль супруга – ту личность, жившую в нём, которая медленно исчезала. И я начала понимать мотивы его беспочвенного пьянства и подмены выписки: он терял себя и не мог с этим смириться. Не знаю, осознавал ли он, что, даже получив обратно контрольный пакет, уже не смог бы управлять своим учреждением как раньше. Вероятно, муж пытался убедить себя, что всё ещё на это способен. И от этой иллюзии ему становилось легче – хоть на день, хоть на вечер, хоть на одну стопку коньяка.
Через полтора часа ко мне подошла та самая девушка из регистратуры.
– Держите, – резким движением руки, с тревожной поспешностью, она вручила мне копию отосланной выписки, сложенную втройне. – Но только умоляю, ни слова никому об этом.
– Обещаю, что не проболтаюсь. Но почему Вы помогли мне?
– Я видела здесь многих офицеров: сначала здоровых и сильных: взгляд, словно сталь, осанка, как у статуи, а потом – в инвалидных колясках, с пустыми глазами. Надеюсь, что с Вашим такое не случится. Если частный врач ему может помочь, то я только рада внести свой вклад в доброе дело.
– Ясно, – я вложила в её холодную ладонь купюру. – В благодарность.
– Не нужно, – попыталась девушка вернуть мне деньги, слегка покраснев.
– Возьмите и купите себе что–нибудь приятное и полезное. В месте Вашей работы, волей–неволей, начинаешь задумываться о здоровье. И не только физическом. Душевное тут тоже под прицелом. Порадуйте себя!
– Спасибо, – тихо ответила она, почти не глядя на меня, и скрылась в коридоре регистратуры.
В машине я развернула справку. Бумага слегка потрескалась на сгибах, но текст был чётким, а внизу стояла подпись главного врача с печатью медкомиссии.
«Ограниченно годен. Исключить оперативную деятельность. Временно не допускать к управлению транспортом. Рекомендовано наблюдение по профилю».
Я держала в руках не просто справку – я держала правду. Неоспоримую, мокрую от моих слёз и заледеневших рук, – шершавую правду о том, что человек, с которым я прожила столько лет, больше не командир. И садиться за руль ему тоже было опасно, да и пить давно уже было нельзя! Поэтому, помимо собственной выгоды, я должна была ещё и позаботиться о том, чтобы с ним всё было хорошо.
Тем не менее, имея на руках необходимые бумаги, которые полковник тщательно скрывал от меня, я сделала несколько выводов. Во–первых, стало очевидно, что из военно–медицинского учреждения вышла именно оригинальная выписка. Значит, её подмена случилась уже в МВД. И была ли вообще, подмена? Я вспомнила, что подтверждение министра пришло без копии справки, что было странным, но я не зациклила на это внимание. «Неужели силовик закрыл глаза на ухудшение здоровья моего супруга и действительно разрешил ему водить автомобиль?» – мысленно вскинулась я. Мотивы мужа были понятны: он хотел продемонстрировать улучшения, показать себя прежним – деятельным и дееспособным.
