Однако мы следуем трендам, поэтому наш центр – передовой, а не отсталый, как большинство столичных. Мы предлагаем то, на что есть спрос, и не ограничиваем клиентуру устаревшими подходами.
– Маркетинг, тренд… Словечки у тебя всё иностранные. Противно настолько, что по губам хочется врезать!
– Ну так не сдерживай себя! Посмотрим, что это изменит и какой результат принесёт.
– Не нарывайся! – вспыхнул муж, а глаза загорелись гневом. – Жену, которая зарвалась, я быстро опущу с небес на землю!
– Это я раньше тебя боялась! А теперь – нет!
– И очень зря! Да убоится жена мужа своего!
– Господи, с каких это пор ты стал верующим? Правда, есть плюс: перестал, наконец, ссылаться на разницу в возрасте и впервые открыто сказал, что женщина должна знать своё место. У тебя на эту «истину» годы ушли!
– Скажи мне, милая, – голос его стал спокойнее, – неужели всё это время ты только мучилась рядом со мной? Не чувствовала ни любви, ни заботы, ни защиты?
– Полковник, я вышла за тебя по любви. И, конечно, всё это было. Мы и сейчас могли бы жить в согласии, любви и мире – не вбей ты себе в голову, что я твой враг.
– Если бы ты вела себя иначе, такие мысли не приходили бы мне в голову.
– «Иначе» – это как? Чего ты хочешь от меня? Где я оступилась?
– Ты захватила власть над центром и не хочешь отпускать, хотя прекрасно понимаешь, что это дело всей моей жизни, моё любимое детище!
– Пока ты был в СИЗО, я делала всё, чтобы учреждение выжило: боролась с каждым, кто на него посягал, старалась привлечь новых клиентов, из кожи лезла вон, чтобы центр остался в числе лучших. Не я назначила тебя куратором и не я утвердила себя в должности начальницы. Поэтому мне и непонятны твои претензии и бесконечные придирки!
– Ты не желаешь возвращать мне акции, и это говорит само за себя – ты хочешь держать меня подальше от центра, чтобы управлять им самостоятельно. А твоя политика правления уже попахивает духом Италии. Допускаю, что вы с иностранцем любовники, решившие отобрать у меня то, что я создал.
– А как ты вообще собираешься управлять учреждением? – проигнорировала я его ревностные выпады. – Ты же координатор всех центров в столице! Контрольный пакет обязывает к постоянному присутствию, принятию решений, оперативной вовлечённости. Тебя разорвёт на части: и в МВД работать, и в центре! Ты хотя бы о здоровье подумай!
– Я сам разберусь! Не беспокойся о моём здоровье – оно портится только от стресса. А создаёшь его – ты, пытаясь узурпировать власть.
– Я отдам тебе акции после праздников, – устало выдохнула я.
– Отдашь, любимая. И останешься руководителем. Но если попытаешься что–то придумать, то потеряешь всё!
Я покачала головой с недовольством, но решила не продолжать разговор, который мог перейти в скандал.
Наступил вечер корпоративной вечеринки. Муж уехал из дома ещё до полудня, а я до самых сумерек боролась с нежеланием куда–либо идти. Уставшая от центра и всех связанных с ним проблем, я не хотела никакого праздника – ни с коллегами, ни с акционерами. Больше всего мне хотелось отдохнуть от всех и от всего.
К тому же всё торжество я должна была провести в одиночестве: ни мужа рядом, ни итальянца поблизости. А танцевать и пить с натянутой улыбкой казалось ещё тяжелее, чем работать. Все эти дежурные поздравления, произносимые не от души, а потому что «так принято», уже заранее стояли комом в горле. Чтобы хоть как–то оттянуть эту тягомотину, я решила пройтись до вокзала, а уже оттуда взять такси прямо до учреждения.
Я шла нарочито медленно, проваливаясь каблуками в мягкий снег и глядя вниз – на то, как снежинки, ударяясь о мои сапоги, превращались в крошечные капли на кожаном покрытии.
Воздух был чистым, прозрачным и морозным, но не колючим.
«И почему итальянец вдруг отказался от торжества? – с раздражением думала я об акционере. – С его присутствием всё было бы ярче, теплее и как–то... живее».
Фонари горели мягким жёлтым светом, а разноцветные гирлянды, развешанные на деревьях, мерцали весёлым огоньком новогоднего ожидания. Людей на улицах было немного, но из каждого кафе и магазина доносились громкие мелодии, и город казался одновременно полупустым и наполненным жизнью.
Я всё шла, пряча руки в карманы пальто, тайком разглядывая редких прохожих: кто–то вёл за руку ребёнка, кто–то смеялся в компании друзей, а парочки, идущие обнявшись, смотрели друг на друга влюблёнными глазами.
«Почему в моей жизни всё по–другому?» – с горечью думала я, завидуя каждому встречному. «Почему я одна в эту зимнюю ночь? Ни любимого рядом, ни друга, ни малыша, держащего меня за руку. Зачем я вообще родилась? Для одиночества, проблем и постоянных потерь? Что светлого я видела в своей жизни, кроме солнца? Любая радость у меня всегда сменяется печалью. Такие неудачницы, как я не должны рождаться на этой земле…».
Погрузившись в самосожаление и едва не расплакавшись, я вдруг уткнулась взглядом в сугроб и, чтобы не врезаться в него, сделала шаг в сторону, столкнувшись плечами со встречным прохожим.
– Signora! Che fortuna! Какая неожиданно приятная встреча! – воскликнул итальянский акционер, улыбаясь мне во весь рот.
– Синьор, – смущённо засмеялась я, обрадованная столь внезапным столкновением.
– Позвольте узнать, какой праздничный гном привёл Вас этой тропой мне навстречу?
– Я направляюсь в центр кинологии на наш корпоратив, посетить который Вы отказались! – с упрёком в голосе сказала я, но он лишь усмехнулся.
– Вы идёте пешком?
– Вечер тёплый и мягкий. Мне захотелось прогуляться, прежде чем сесть в уютное такси, – уклончиво ответила я. – А Вы здесь какими судьбами?
– Ищу хотя бы один открытый продуктовый магазин. В преддверии праздников всё закрывается нелепо рано, точно в столице комендантский час.
Я улыбнулась его точно подмеченному замечанию.
– Неподалёку от вокзала есть круглосуточный ларёк. Но с чего такая срочность, что даже до утра не дотерпеть?
– Сегодня католическое Рождество. Я хочу приготовить настоящий рождественский ужин – итальянский, как дома, в Сицилии. Без компромиссов.
– Как интересно! И что же будет красоваться на Вашем столе?
– Insalata russa, который здесь зовётся «оливье», только у нас этот салат с тунцом. Конечно, спагетти alle vongole, а на десерт – тирамису. Мне не хватает только чечевицы, и именно её я и ищу – lenticchie e cotechino – чечевица с колбасой – обязательное блюдо.
– Чечевица – не зелёный горошек, который всегда в дефиците под праздники, думаю, вам удастся купить её в ларьке.
– Molto bene! Отлично! – воодушевлённо вгляделся он в горизонт.
– Ждёте гостью?
– Простите?
– Такой торжественный рождественский стол… Должно быть, Вы готовите его для женщины? – слегка завидуя, спросила я.
– С удовольствием! Если Вы откажетесь от корпоративного долга и исполните веление своей души – примете приглашение в мою обитель, – польстил мне акционер.
– Я… я бы с радостью, но я должна быть с гостями.
– А где ваш муж? Я думал, что он непременно появится там.
– У него в МВД вечеринка.
– Понятно… Моя машина на парковке неподалёку. Можете позвонить из неё бизнес–консультанту и сказать, что приболели. Пусть побудет главным шутом вместо Вас.
– Синьор, я...
– В моей квартире не случится ничего, что может быть Вам неприятно, – опередил мои сомнения иностранец.
– Я замужем.
– Я тоже женат. Но наши браки к Рождеству никакого отношения не имеют.
Я чуть прищурилась, размышляя, как поступить. Мне очень хотелось пойти с итальянцем и очень не хотелось на корпоратив. Совесть сжимала обручальным кольцом безымянный палец, а чувство долга перед персоналом центра сжигало горло изнутри. И всё же, лейтенант, я выбрала быть немного счастливее, наплевав на все обязанности и риски.
– А почему бы и нет, синьор акционер? Когда ещё меня пригласят на макароны с чечевицей?
– Спагетти, синьора.
– Простите, спагетти, – заулыбалась я. – Пойдёмте в магазин, а позже я позвоню консультанту из Вашей машины.
Галантно приобняв меня за талию, акционер довольно засиял, а у меня на сердце стало вдруг тепло и бесконечно радостно. Из одинокой наблюдательницы за прохожими я превратилась в одну из них – рядом с которой шёл верный друг и компаньон. Я стала одной из тех, кем хотела быть в этот вечер. Я позволила себе рождественское волшебство.
Затоварившись в магазине, мы дошли до машины итальянца, на которой продолжили путь до его дома. Предупредив бизнес–консультанта о своём отсутствии на корпоративе, я решила даже не вспоминать о центре и просто насладиться вечером в компании своего напарника.
Его квартира находилась в старинной части города, в одном из исторических зданий. Поднимаясь по лестнице, я ожидала вскоре увидеть всю роскошь Италии: стены, увешанные картинами и гобеленами, резную мебель из красного дерева, хрустальные люстры и ковры. Это вполне соответствовало элегантному стилю акционера.
– Добро пожаловать в мою la soffitta – чердачную конуру, – с ухмылкой сказал он, открывая дверь.
Я попала в небольшую, уютную комнату, совмещённую с кухней. На удивление обстановка в ней была совсем не помпезной. Это была мансарда на пятом этаже под самой крышей, с наклонными потолками, но совсем не тесная – скорее, камерная, как сцена, собранная из разных культур, эпох и настроений.
Я шагнула через порог и невольно замедлила шаг, позволяя глазам привыкнуть к этому необычному пространству.
Слева от двери стояла открытая вешалка с аккуратно развешанными пальто и шарфами, а чуть дальше – полка с книгами мировой литературы и бизнес–справочниками.
Под потолком пересекались деревянные балки, на которых висели красные бумажные фонарики. Их свет был тёплым и рассеянным. В углу стоял торшер с абажуром из старого шёлка. На подоконниках – баночки с толстыми свечами, которые акционер тут же метнулся зажечь.
У противоположной стены располагался кожаный диван, а напротив него – телевизор и видеомагнитофон. На полу лежал ковёр с восточным орнаментом. В углу у окна – музыкальный проигрыватель и высокая стопка виниловых пластинок.
Вместо привычного обеденного стола посредине комнаты стоял низкий лакированный столик в японском стиле, а вокруг него подушки вместо стульев.
Всё было непривычным глазу, полным цвета, живым и тёплым.
Почувствовав на плечах руки итальянца, аккуратно стягивавшего с меня пальто, я встрепенулась.
– Будьте как дома, синьора, если этот чердак способен напомнить Вам дом.
– У нас в квартире всё совсем иначе: белые стены, минимум предметов на глазах, всё идеальное и ни одной пылинки.
– Скандинавский стиль? – с интересом уточнил он.
– Стиль моего супруга, – с сарказмом ответила я, скрывая, что этот безупречный порядок – часть натуры полковника. Та часть, которую он вбил мне в голову настолько прочно, что любое отступление от неё резало глаз.
– Разувайтесь и проходите на кухню! Начнём подготовку к Рождеству, – вдохновлённо потёр руки акционер.
Я сделала, как он велел, но, проходя через гостиную, заметила картину на стене, которая не была видна с порога. На ней утончённая женщина в блузе и юбке держала на поводке овчарку. Но... стоп! Лицо этой дамы напоминало моё!
Я застыла, вглядываясь в полотно, как вдруг акционер появился у меня за спиной и торопливо снял картину со стены.
– Простите, я не ждал гостей, – пробормотал он, задвигая раму за диван.
– Зачем Вы её убрали? Она была... прекрасна. И девушка на ней была похожа на меня с... Лесси.
Он смущённо поджал губы, улыбаясь.
– Подождите, синьор... По Вашим хитрым глазам я начинаю думать, что на полотне изображена действительно я.
– Не подумайте, что я маньяк, но... я попросил одного итальянского живописца написать Ваш портрет с фотографии. Я... просто...
Он всё больше смущался.
– Так зачем же Вы меня сняли? – спросила я, польщённая этой платонической любовью.
– Не хотел, чтобы Вы подумали, будто я какой–то извращенец.
– Прекратите. Верните картину на место! – я подняла раму с пола и попыталась повесить её обратно, но итальянец перехватил её у меня из рук и сделал всё сам.
– Пройдёмте на кухню, – всё ещё красный от смущения, попросил он.
Кухня, если можно было так назвать низкую нишу под скосом крыши, была отделана синим кафелем. На столь же синей столешнице стояла стопка медных сковородок. Над старой газовой плитой висели пучки сухого лавра и перца, чуть выше – полка с приправами.
Запахи там были стойкими, будто вплетёнными в само помещение: кофе, жареный чеснок, корица и розмарин.
Он достал с полки чугунную кастрюлю и жестом пригласил меня к плите, предварительно надев на себя фартук и протянув мне запасной.
– Каждый член итальянской семьи должен внести свой вклад в рождественский стол – тогда всем будет удача. Поэтому готовить будем вместе, – пояснил он, и мне стало приятно, что он счёл меня частью семьи.
– И что мы будем творить?
– Чечевицу с колбасой. Если не приготовить это блюдо на Рождество, можно считать, что грядущий год будет убыточным – не принесёт ни денег, ни исполнения желаний. Это как… не загадать желание под бой курантов.
– Серьёзно? Чечевица – к успешному году? – тихонько рассмеялась я.
– Конечно! В Италии так делают все. Много чечевицы – много монет. А колбаса – к изобилию всего, о чём мечтаем. Если хотим, чтобы рабочий год был щедрым и чтобы мы запустили аджилити, – то готовить надо вдвоём. Тогда успех поделится на двоих, как я и сказал.
Я молча кивнула, с неожиданной теплотой внутри, и взяла деревянную ложку, пока он доставал мелкую блестящую чечевицу – такую светло–золотистую, будто и правда похожую на крошечные монетки. Мы обжарили лук с морковью, добавили чеснок, розмарин, лавровый лист. Вино зашипело на горячем масле, наполнив кухню пряным ароматом, и я почувствовала, как мои руки становятся лёгкими, а сердце – очень тёплым.
Акционер объяснял всё не спеша, с привычной итальянской жестикуляцией, будто дирижировал оркестром:
– Вот так, аккуратно. Не переварите, пожалуйста, – легко касался он моей руки, плавно помешивавшей блюдо. – Чечевица должна быть мягкой, но не превращённой в кашу.
– Как чувства, с которыми перебрали? – не удержалась я.
Он рассмеялся и кивнул:
– Именно! Надо беречь вкус и форму. Тогда ни чечевица, ни любовь не станут пресным месивом и не пресытятся.
Пока тушилась чечевица, мы нарезали cotechino – ароматную, плотную колбасу с чесноком и специями, которую он предварительно сварил в фольге. Мы разложили кусочки по кругу, с большим уважением и верой в успех с собачьими играми.
– Вот теперь, – сказал итальянец, снимая фартук, – мы можем считать, что год пройдёт так, как должен – успешно и прибыльно.
– Если бы я раньше знала, что всё дело в колбасе и чечевице... – сказала я с лёгким сарказмом, надеясь, что этот ритуал действительно сработает, но мало в это веря.
– Вам не хватает веры, синьора. Научитесь верить.
– Вера... Я давно забыла значение этого слова, – тоже сняла я фартук и аккуратно повесила его на предусмотренный крючок.
– Маркетинг, тренд… Словечки у тебя всё иностранные. Противно настолько, что по губам хочется врезать!
– Ну так не сдерживай себя! Посмотрим, что это изменит и какой результат принесёт.
– Не нарывайся! – вспыхнул муж, а глаза загорелись гневом. – Жену, которая зарвалась, я быстро опущу с небес на землю!
– Это я раньше тебя боялась! А теперь – нет!
– И очень зря! Да убоится жена мужа своего!
– Господи, с каких это пор ты стал верующим? Правда, есть плюс: перестал, наконец, ссылаться на разницу в возрасте и впервые открыто сказал, что женщина должна знать своё место. У тебя на эту «истину» годы ушли!
– Скажи мне, милая, – голос его стал спокойнее, – неужели всё это время ты только мучилась рядом со мной? Не чувствовала ни любви, ни заботы, ни защиты?
– Полковник, я вышла за тебя по любви. И, конечно, всё это было. Мы и сейчас могли бы жить в согласии, любви и мире – не вбей ты себе в голову, что я твой враг.
– Если бы ты вела себя иначе, такие мысли не приходили бы мне в голову.
– «Иначе» – это как? Чего ты хочешь от меня? Где я оступилась?
– Ты захватила власть над центром и не хочешь отпускать, хотя прекрасно понимаешь, что это дело всей моей жизни, моё любимое детище!
– Пока ты был в СИЗО, я делала всё, чтобы учреждение выжило: боролась с каждым, кто на него посягал, старалась привлечь новых клиентов, из кожи лезла вон, чтобы центр остался в числе лучших. Не я назначила тебя куратором и не я утвердила себя в должности начальницы. Поэтому мне и непонятны твои претензии и бесконечные придирки!
– Ты не желаешь возвращать мне акции, и это говорит само за себя – ты хочешь держать меня подальше от центра, чтобы управлять им самостоятельно. А твоя политика правления уже попахивает духом Италии. Допускаю, что вы с иностранцем любовники, решившие отобрать у меня то, что я создал.
– А как ты вообще собираешься управлять учреждением? – проигнорировала я его ревностные выпады. – Ты же координатор всех центров в столице! Контрольный пакет обязывает к постоянному присутствию, принятию решений, оперативной вовлечённости. Тебя разорвёт на части: и в МВД работать, и в центре! Ты хотя бы о здоровье подумай!
– Я сам разберусь! Не беспокойся о моём здоровье – оно портится только от стресса. А создаёшь его – ты, пытаясь узурпировать власть.
– Я отдам тебе акции после праздников, – устало выдохнула я.
– Отдашь, любимая. И останешься руководителем. Но если попытаешься что–то придумать, то потеряешь всё!
Я покачала головой с недовольством, но решила не продолжать разговор, который мог перейти в скандал.
Наступил вечер корпоративной вечеринки. Муж уехал из дома ещё до полудня, а я до самых сумерек боролась с нежеланием куда–либо идти. Уставшая от центра и всех связанных с ним проблем, я не хотела никакого праздника – ни с коллегами, ни с акционерами. Больше всего мне хотелось отдохнуть от всех и от всего.
К тому же всё торжество я должна была провести в одиночестве: ни мужа рядом, ни итальянца поблизости. А танцевать и пить с натянутой улыбкой казалось ещё тяжелее, чем работать. Все эти дежурные поздравления, произносимые не от души, а потому что «так принято», уже заранее стояли комом в горле. Чтобы хоть как–то оттянуть эту тягомотину, я решила пройтись до вокзала, а уже оттуда взять такси прямо до учреждения.
Я шла нарочито медленно, проваливаясь каблуками в мягкий снег и глядя вниз – на то, как снежинки, ударяясь о мои сапоги, превращались в крошечные капли на кожаном покрытии.
Воздух был чистым, прозрачным и морозным, но не колючим.
«И почему итальянец вдруг отказался от торжества? – с раздражением думала я об акционере. – С его присутствием всё было бы ярче, теплее и как–то... живее».
Фонари горели мягким жёлтым светом, а разноцветные гирлянды, развешанные на деревьях, мерцали весёлым огоньком новогоднего ожидания. Людей на улицах было немного, но из каждого кафе и магазина доносились громкие мелодии, и город казался одновременно полупустым и наполненным жизнью.
Я всё шла, пряча руки в карманы пальто, тайком разглядывая редких прохожих: кто–то вёл за руку ребёнка, кто–то смеялся в компании друзей, а парочки, идущие обнявшись, смотрели друг на друга влюблёнными глазами.
«Почему в моей жизни всё по–другому?» – с горечью думала я, завидуя каждому встречному. «Почему я одна в эту зимнюю ночь? Ни любимого рядом, ни друга, ни малыша, держащего меня за руку. Зачем я вообще родилась? Для одиночества, проблем и постоянных потерь? Что светлого я видела в своей жизни, кроме солнца? Любая радость у меня всегда сменяется печалью. Такие неудачницы, как я не должны рождаться на этой земле…».
Погрузившись в самосожаление и едва не расплакавшись, я вдруг уткнулась взглядом в сугроб и, чтобы не врезаться в него, сделала шаг в сторону, столкнувшись плечами со встречным прохожим.
– Signora! Che fortuna! Какая неожиданно приятная встреча! – воскликнул итальянский акционер, улыбаясь мне во весь рот.
– Синьор, – смущённо засмеялась я, обрадованная столь внезапным столкновением.
– Позвольте узнать, какой праздничный гном привёл Вас этой тропой мне навстречу?
– Я направляюсь в центр кинологии на наш корпоратив, посетить который Вы отказались! – с упрёком в голосе сказала я, но он лишь усмехнулся.
– Вы идёте пешком?
– Вечер тёплый и мягкий. Мне захотелось прогуляться, прежде чем сесть в уютное такси, – уклончиво ответила я. – А Вы здесь какими судьбами?
– Ищу хотя бы один открытый продуктовый магазин. В преддверии праздников всё закрывается нелепо рано, точно в столице комендантский час.
Я улыбнулась его точно подмеченному замечанию.
– Неподалёку от вокзала есть круглосуточный ларёк. Но с чего такая срочность, что даже до утра не дотерпеть?
– Сегодня католическое Рождество. Я хочу приготовить настоящий рождественский ужин – итальянский, как дома, в Сицилии. Без компромиссов.
– Как интересно! И что же будет красоваться на Вашем столе?
– Insalata russa, который здесь зовётся «оливье», только у нас этот салат с тунцом. Конечно, спагетти alle vongole, а на десерт – тирамису. Мне не хватает только чечевицы, и именно её я и ищу – lenticchie e cotechino – чечевица с колбасой – обязательное блюдо.
– Чечевица – не зелёный горошек, который всегда в дефиците под праздники, думаю, вам удастся купить её в ларьке.
– Molto bene! Отлично! – воодушевлённо вгляделся он в горизонт.
– Ждёте гостью?
– Простите?
– Такой торжественный рождественский стол… Должно быть, Вы готовите его для женщины? – слегка завидуя, спросила я.
– С удовольствием! Если Вы откажетесь от корпоративного долга и исполните веление своей души – примете приглашение в мою обитель, – польстил мне акционер.
– Я… я бы с радостью, но я должна быть с гостями.
– А где ваш муж? Я думал, что он непременно появится там.
– У него в МВД вечеринка.
– Понятно… Моя машина на парковке неподалёку. Можете позвонить из неё бизнес–консультанту и сказать, что приболели. Пусть побудет главным шутом вместо Вас.
– Синьор, я...
– В моей квартире не случится ничего, что может быть Вам неприятно, – опередил мои сомнения иностранец.
– Я замужем.
– Я тоже женат. Но наши браки к Рождеству никакого отношения не имеют.
Я чуть прищурилась, размышляя, как поступить. Мне очень хотелось пойти с итальянцем и очень не хотелось на корпоратив. Совесть сжимала обручальным кольцом безымянный палец, а чувство долга перед персоналом центра сжигало горло изнутри. И всё же, лейтенант, я выбрала быть немного счастливее, наплевав на все обязанности и риски.
– А почему бы и нет, синьор акционер? Когда ещё меня пригласят на макароны с чечевицей?
– Спагетти, синьора.
– Простите, спагетти, – заулыбалась я. – Пойдёмте в магазин, а позже я позвоню консультанту из Вашей машины.
Галантно приобняв меня за талию, акционер довольно засиял, а у меня на сердце стало вдруг тепло и бесконечно радостно. Из одинокой наблюдательницы за прохожими я превратилась в одну из них – рядом с которой шёл верный друг и компаньон. Я стала одной из тех, кем хотела быть в этот вечер. Я позволила себе рождественское волшебство.
Затоварившись в магазине, мы дошли до машины итальянца, на которой продолжили путь до его дома. Предупредив бизнес–консультанта о своём отсутствии на корпоративе, я решила даже не вспоминать о центре и просто насладиться вечером в компании своего напарника.
Его квартира находилась в старинной части города, в одном из исторических зданий. Поднимаясь по лестнице, я ожидала вскоре увидеть всю роскошь Италии: стены, увешанные картинами и гобеленами, резную мебель из красного дерева, хрустальные люстры и ковры. Это вполне соответствовало элегантному стилю акционера.
– Добро пожаловать в мою la soffitta – чердачную конуру, – с ухмылкой сказал он, открывая дверь.
Я попала в небольшую, уютную комнату, совмещённую с кухней. На удивление обстановка в ней была совсем не помпезной. Это была мансарда на пятом этаже под самой крышей, с наклонными потолками, но совсем не тесная – скорее, камерная, как сцена, собранная из разных культур, эпох и настроений.
Я шагнула через порог и невольно замедлила шаг, позволяя глазам привыкнуть к этому необычному пространству.
Слева от двери стояла открытая вешалка с аккуратно развешанными пальто и шарфами, а чуть дальше – полка с книгами мировой литературы и бизнес–справочниками.
Под потолком пересекались деревянные балки, на которых висели красные бумажные фонарики. Их свет был тёплым и рассеянным. В углу стоял торшер с абажуром из старого шёлка. На подоконниках – баночки с толстыми свечами, которые акционер тут же метнулся зажечь.
У противоположной стены располагался кожаный диван, а напротив него – телевизор и видеомагнитофон. На полу лежал ковёр с восточным орнаментом. В углу у окна – музыкальный проигрыватель и высокая стопка виниловых пластинок.
Вместо привычного обеденного стола посредине комнаты стоял низкий лакированный столик в японском стиле, а вокруг него подушки вместо стульев.
Всё было непривычным глазу, полным цвета, живым и тёплым.
Почувствовав на плечах руки итальянца, аккуратно стягивавшего с меня пальто, я встрепенулась.
– Будьте как дома, синьора, если этот чердак способен напомнить Вам дом.
– У нас в квартире всё совсем иначе: белые стены, минимум предметов на глазах, всё идеальное и ни одной пылинки.
– Скандинавский стиль? – с интересом уточнил он.
– Стиль моего супруга, – с сарказмом ответила я, скрывая, что этот безупречный порядок – часть натуры полковника. Та часть, которую он вбил мне в голову настолько прочно, что любое отступление от неё резало глаз.
– Разувайтесь и проходите на кухню! Начнём подготовку к Рождеству, – вдохновлённо потёр руки акционер.
Я сделала, как он велел, но, проходя через гостиную, заметила картину на стене, которая не была видна с порога. На ней утончённая женщина в блузе и юбке держала на поводке овчарку. Но... стоп! Лицо этой дамы напоминало моё!
Я застыла, вглядываясь в полотно, как вдруг акционер появился у меня за спиной и торопливо снял картину со стены.
– Простите, я не ждал гостей, – пробормотал он, задвигая раму за диван.
– Зачем Вы её убрали? Она была... прекрасна. И девушка на ней была похожа на меня с... Лесси.
Он смущённо поджал губы, улыбаясь.
– Подождите, синьор... По Вашим хитрым глазам я начинаю думать, что на полотне изображена действительно я.
– Не подумайте, что я маньяк, но... я попросил одного итальянского живописца написать Ваш портрет с фотографии. Я... просто...
Он всё больше смущался.
– Так зачем же Вы меня сняли? – спросила я, польщённая этой платонической любовью.
– Не хотел, чтобы Вы подумали, будто я какой–то извращенец.
– Прекратите. Верните картину на место! – я подняла раму с пола и попыталась повесить её обратно, но итальянец перехватил её у меня из рук и сделал всё сам.
– Пройдёмте на кухню, – всё ещё красный от смущения, попросил он.
Кухня, если можно было так назвать низкую нишу под скосом крыши, была отделана синим кафелем. На столь же синей столешнице стояла стопка медных сковородок. Над старой газовой плитой висели пучки сухого лавра и перца, чуть выше – полка с приправами.
Запахи там были стойкими, будто вплетёнными в само помещение: кофе, жареный чеснок, корица и розмарин.
Он достал с полки чугунную кастрюлю и жестом пригласил меня к плите, предварительно надев на себя фартук и протянув мне запасной.
– Каждый член итальянской семьи должен внести свой вклад в рождественский стол – тогда всем будет удача. Поэтому готовить будем вместе, – пояснил он, и мне стало приятно, что он счёл меня частью семьи.
– И что мы будем творить?
– Чечевицу с колбасой. Если не приготовить это блюдо на Рождество, можно считать, что грядущий год будет убыточным – не принесёт ни денег, ни исполнения желаний. Это как… не загадать желание под бой курантов.
– Серьёзно? Чечевица – к успешному году? – тихонько рассмеялась я.
– Конечно! В Италии так делают все. Много чечевицы – много монет. А колбаса – к изобилию всего, о чём мечтаем. Если хотим, чтобы рабочий год был щедрым и чтобы мы запустили аджилити, – то готовить надо вдвоём. Тогда успех поделится на двоих, как я и сказал.
Я молча кивнула, с неожиданной теплотой внутри, и взяла деревянную ложку, пока он доставал мелкую блестящую чечевицу – такую светло–золотистую, будто и правда похожую на крошечные монетки. Мы обжарили лук с морковью, добавили чеснок, розмарин, лавровый лист. Вино зашипело на горячем масле, наполнив кухню пряным ароматом, и я почувствовала, как мои руки становятся лёгкими, а сердце – очень тёплым.
Акционер объяснял всё не спеша, с привычной итальянской жестикуляцией, будто дирижировал оркестром:
– Вот так, аккуратно. Не переварите, пожалуйста, – легко касался он моей руки, плавно помешивавшей блюдо. – Чечевица должна быть мягкой, но не превращённой в кашу.
– Как чувства, с которыми перебрали? – не удержалась я.
Он рассмеялся и кивнул:
– Именно! Надо беречь вкус и форму. Тогда ни чечевица, ни любовь не станут пресным месивом и не пресытятся.
Пока тушилась чечевица, мы нарезали cotechino – ароматную, плотную колбасу с чесноком и специями, которую он предварительно сварил в фольге. Мы разложили кусочки по кругу, с большим уважением и верой в успех с собачьими играми.
– Вот теперь, – сказал итальянец, снимая фартук, – мы можем считать, что год пройдёт так, как должен – успешно и прибыльно.
– Если бы я раньше знала, что всё дело в колбасе и чечевице... – сказала я с лёгким сарказмом, надеясь, что этот ритуал действительно сработает, но мало в это веря.
– Вам не хватает веры, синьора. Научитесь верить.
– Вера... Я давно забыла значение этого слова, – тоже сняла я фартук и аккуратно повесила его на предусмотренный крючок.
