– Что ты творишь? Тебе нельзя ни пить, ни курить, – с порога воскликнула я, глубоко возмущённая увиденным, и, подойдя ближе, схватила с пола бутылку и сигареты. Муж вдруг резко взял меня за запястье, его ноздри раздулись, а глаза сверкнули яростью.
– Сто раз просил не трогать! Никогда! – сжимал он мою руку всё крепче.
– Отпусти, полковник. Кажется, я уже предупреждала: сделаешь больно – уйду!
Муж замахнулся на меня второй рукой, но я не отступила. Напротив, я смотрела прямо в его глаза, несмотря на давящую боль в запястье и бешено колотящееся сердце. Его нижняя челюсть дрогнула, но, не увидев во мне страха, а только решимость и волю, он ослабил хватку.
В этот момент противостояния я вдруг осознала смысл слов итальянского акционера: полковник – это просто человек. Да, властный и авторитетный, но человек, такой же, как и я – мой соперник в шахматной партии.
Всё–таки взяв бутылку с пепельницей, я вышла на кухню. Внутри бурлила жгучая злость – за происшествие в центре, за угрозу удара, за то, что он игнорирует все предписания врачей. Раздражённо открутив крышку коньяка, я вылила содержимое в раковину, а сигареты, вытащив из пачки, переломала и выбросила в мусор, так же как он когда–то мой букет.
– Ты объявила мне войну? – послышался за спиной его голос.
Промолчав, я покачала головой в знак осуждения. Мне не хотелось этих споров о том, кто прав, кто виноват, чей центр и чьи акции. Тем более с пьяным полковником.
– Если так, то скажи, когда ты начала её? Как давно мы воюем?
– Я никогда не боролась с тобой, – развернулась я лицом к супругу. – Я боролась за тебя и твой центр. Когда ты был в СИЗО, я вырвала эту долю из пасти твоей бывшей жены и позволила итальянскому акционеру купить её. Но при покупке заключила трастовый договор. Не чтобы навредить тебе, а чтобы быть уверенной, что иностранец не пойдёт против меня! Ведь став обладателем блокирующего пакета, он мог при желании начать играть в мои ворота.
Муж усмехнулся и, шатаясь, качнулся вперёд.
– Значит, ты и сама ему не доверяешь?
– Я никому не доверяю.
– Хочу забрать назад слова о том, что ты ведомая и мыслишь не своей головой. После того, что я сегодня узнал – трастовый договор… Должен признать, что ты умеешь быть дальновидной и мыслить стратегически, отбросив эмоции – редкий случай для тебя, и тем не менее такое, как выяснилось, тоже бывает.
– Рада, что ты оценил, – бросила я раздражённо, задетая его похвалой, напоминавшей критику.
– Помню, как ты пришла в больницу при СИЗО и рассказала мне, что иностранец собирался приобрести эти акции. Только ни словом о трасте не обмолвилась. Значит, уже тогда просчитала, что мне это не нужно знать. Но почему?
– Потому что ты жаден до власти и контроля. Если бы ты узнал, что юридически доля моя, стал бы водить и мной, и итальянцем, как марионетками. А я устала, понимаешь? Устала от твоих оков, угроз, команд и приказов! Я желаю сама принимать решения, не подчиняясь никому.
Проигнорировав последние слова, мой муж сказал:
– Значит, у тебя контрольный пакет акций, а поверх него ещё и блокирующий? Только оформлен он на другое лицо? Однако, милая… – он захихикал, пьяный. – Ты даже меня превзошла в теневой власти над центром! Жаль ненадолго. Ты ведь помнишь, что должна вернуть мне активы?
– А если… – я сглотнула – если я скажу, что не хочу их возвращать?
Муж кивнул, и, шатаясь, дошёл до раковины, в которой стояла пустая бутылка коньяка. Поднеся её ко рту, он втянул остаточные капли, а затем резко бросил о стену позади меня. Я вскрикнула от испуга и отпрянула. Стекло разлетелось на тысячи мелких осколков, едва не задев мои босые ноги. Ошарашенная резкой выходкой мужа и звуком битого стекла, я закрыла уши ладонями и крепко зажмурила глаза.
– У нас с тобой война, – подошёл ко мне супруг и опустил мои руки вниз. – На войне все средства хороши. Я уже говорил: отдашь мне акции – останешься начальницей. Не отдашь – я выкину тебя из центра, и, поверь, причину для этого найду.
– Тебе невыгодно, чтобы на этот пост пришёл кто–то другой. Ты стремишься вернуть контрольный пакет, который даст тебе власть над центром, но ты понимаешь, что на должность начальника ты не вернёшься, а отдавать свой трон чужаку – не хочешь. Я нужна тебе на нём в качестве куклы, с помощью которой ты сможешь удерживать позиции и руководить.
– Потрясающая проницательность! – ухмыльнулся он. – Да, именно так. Я не собираюсь уходить с поста куратора. Он даёт мне внешнюю власть, а контрольный пакет – внутреннюю. Ты нужна мне как затычка в бутылке, чтобы никто другой не сунулся в горлышко. Поэтому сегодня я не предъявил тебе официальных обвинений в халатности.
– Ты бы и не смог!
– Но мог бы попытаться.
– Я бы тоже могла обвинить тебя в клевете – подать заявление, что ты действуешь из личных интересов.
– Не смогла бы – я действовал в интересах центра и страны.
– Но попыталась бы, – ответила я его же словами.
Супруг улыбнулся:
– Мне нравится с тобой играть, но давай не затягивать. Верни мне акции, не ходи по стеклам, – кивнул на осколки. – Не выводи меня из себя. Я всё ещё люблю тебя и не желаю зла. Но дарить центр тебе и итальянцу не собираюсь. Если в течение недели не отдашь активы – начну саботаж: клиентов, сотрудников, спонсоров. Не напрямую, чтобы не докопались. Я куратор, и под моим началом много центров. Могу переманить в них лучших сотрудников, завербовать партнёров, найти сотни причин лишить вас лицензий. Не забывай, что я основатель центра и знаю все его слабые места. Мне несложно разрушить то, за что ты так цепляешься, а потом самому всё это восстановить. Как только центр начнёт терпеть убытки, я официально объявлю тебя некомпетентной и временно отстраню. Такое положение вещей будет значить дестабилизацию, в процессе которой возможен выпуск дополнительных акций. После него процентное соотношение долей в кинологическом центре изменится. Ты останешься начальницей, если я дам тебе ещё один шанс, но твоя доля уменьшится и перестанет составлять контрольный пакет, а я куплю себе 51% акций, из свежевыпущенных, – лично или через подставных людей, точно так же, как вы с итальянцем провернули, и вновь верну себе власть контрольного пакета.
Я стояла взволнованная. Муж был сильным соперником, и я должна была признать это. Возможно, он просто угрожал, а может, был настроен серьёзно.
– Ты хитра, но до меня ещё не доросла. Ты проиграешь в этой войне, любимая, – поцеловал он меня в губы.
– Зачем нам воевать, полковник? Мы можем вместе укреплять учреждение. Ты сверху, я изнутри.
– Так не получится, дорогая. Моё поколение привыкло, что муж всегда главнее жены – и дома, и на работе. Муж решает, жена слушается. Муж владеет, жена помогает с имуществом. Наравне я не умею. Центр – моё детище, ты – моя жена, и решать буду только я. Дома ты тоже моя супруга. Уберись на кухне и приготовь поесть! Думаешь, что пополам оплаченные счета освобождают тебя от женских обязанностей?
– Я хочу развестись, – выдохнула я нервно.
– Развод я тебе дам, но только после возврата акций. До этого даже не мечтай, – с ехидной улыбкой сказал он, а потом резко изменил тон: – Тебе было сказано пол подмести и ужин подать! Исполняй приказ!
Глава 59. Вера
Мне повезло, и нотариус центра вышел в заслуженный отпуск вплоть до второй недели января. По этой причине требование мужа вернуть контрольный пакет в ближайшие дни отпало само собой. Тем не менее, за этот срок я должна была найти способ удерживать активы у себя и дальше, ведь полковник дал ясно понять, что устное сопротивление обратиться уже не холодной войной, а кровавой битвой. Мне это было не нужно.
Да, центр кинологии сам по себе не значил для меня весь мир, но, только начальствуя и обладая большей долей акций, я могла контролировать в нём все процессы, а значит – организовать аджилити, в ходе которого намеревалась накопить определённую сумму, чтобы оставить супруга и родину ради более светлого будущего. Мечта о тихой жизни, где–то далеко за горизонтом, не оставляла меня ни на сутки. Я закрывала глаза и представляла зелёную ферму: хозяйство, которое бы вела; животных, о которых бы заботилась; и маленьких деток, чьей мамой мне, возможно, посчастливилось бы стать. Для воплощения этих желаний я должна была вытерпеть мужа, сыграть с ним, если не в любовь, то хотя бы в своё нахождение рядом. Он должен был быть уверен, что контролирует меня и что я по–прежнему его собственность. Только так я могла усыпить его бдительность.
Развестись мне хотелось немедля ни года, но я понимала, что сочти он меня свободной, не дал бы остаться при центре, боясь, что его детище уйдёт в чужие руки. Супругу, как я и сказала ему в лицо, было выгодно, чтобы я состояла при учреждении в качестве руководителя. Через меня он надеялся удерживать позиции правления, а с помощью контрольного пакета, который требовал вернуть, – принимать решения и устанавливать внутренние цели и правила. Получается, лейтенант, что эти 53% акций нужны были нам обоим для контроля, только мужу для большего влияния над центром, а мне – для того, чтобы его влияние было сведено до минимума во имя аджилити и моей мечты.
– Простите, – перебил я бывшую начальницу, – я понимаю, что акции наделяют большими правами их обладателя, но как они связаны с собачьими соревнованиями? Игры ведь проходили по выходным и никак не были связаны с работой учреждения.
– Ты прав, дорогой, для аджилити наличие у меня активов значения не имело, а вот руководящая должность – да, потому как я могла прикрывать их проведение на территории госучреждения. Однако, верни я контрольный пакет супругу, он стал бы присутствовать в центре почти постоянно, включая выходные. Так было и раньше. А это, как сам понимаешь, поставило бы крест на проведении у нас собачьих игр.
– То есть, не возвращая полковнику акции, Вы держали его на расстоянии от центра?
– Да, лейтенант, но этого было недостаточно, ведь муж мог наведаться в учреждение в любой момент, как в будний день, так и в выходной. По субботам и воскресеньям ему было необходимо чем–то занять, и пока что, это был врач, которого я наняла, когда супруг ещё сидел в СИЗО, и, кстати, по–прежнему платила за его услуги из собственного кармана.
– Вам надо было выставить счёт своему мужу. Точно так же, как он поступал с Вами, – небрежно бросил я, недолюбливая полковника.
Майор с хитрецой усмехнулась.
– Я могла бы запросто это сделать и отказаться платить пополам за продукты и коммунальные услуги, но мне это было невыгодно. Протест вызвал бы в муже непреодолимое желание заставить меня, а значит, он бы начал проверять мой счёт, вредничать в доме, бесконечно повторять одно и то же о том, как мы должны делать всё на двоих. Я же хотела как можно меньше злить его. Наоборот, он должен был знать, что я «подчиняюсь», и у нас всё тихо и мирно.
– В самом начале Ваших отношений, полковник говорил, что обеспечивать семью должен мужчина, а женщина поддерживать домашний очаг. Что изменилось?
– Он заболел, дорогой, и, ощущая, что начал сдавать, стал вымещать на мне ярость за это. К тому же мы вели борьбу за центр. Муж вредничал, придирался, ставил условия, которые раньше ему и в голову бы не пришли. А поверх всего этого, я начала замечать, что он становился рассеянным, забывчивым, озлобленным на всех и всем ужасно недовольным. Мне казалось несколько странным, что человек, чьё здоровье явно сходило на «нет», шёл на поправку по заключению военной медкомиссии, но я должна была учитывать, что полковник в семье и полковник на службе – двое разных мужчин. Со мной он мог вести себя естественно: расслабляться, проявлять агрессию, перекладывать запланированные дела на мою память; на работе и во время медкомиссии – конечно, был другим – более сдержанным, сосредоточенным, собранным.
– У нас в центре новогодний корпоратив. Ты поедешь со мной? – не могла я не спросить супруга накануне праздника. Хотя, сказать по правде, мне самой вовсе не хотелось присутствовать на этом торжестве – настроение было далеко не весёлым.
– В министерстве тоже справляют Новый год. Я должен быть там, – сухо ответил полковник.
– Я могу поехать с тобой, если хочешь, – попыталась я ему угодить.
– Не стоит. Там будут только местные сотрудники – кабинетники, а ты у нас – оперативник, – с вредностью в голосе ответил муж.
– А что, жён в звании при том же МВД с собой приводить не разрешается?
– Не слышал, чтобы кто–то из наших собирался прийти с семьёй.
– Это странно, тебе не кажется? На корпоративы обычно приходят парами, – заподозрила я, что мужу просто не хотелось брать меня с собой, и от этого стало особенно обидно. Да, наш брак рушился, как карточный домик, но мне, как женщине, было унизительно слушать неправдоподобные отговорки, дающие понять, что я – нежеланная спутница.
– Что ты придираешься? Ты – начальница кинологического центра, твоё место рядом с его сотрудниками и акционерами. Заодно вдоволь насладишься обществом итальянца, – язвительно бросил супруг.
– Иностранного акционера на празднике не будет, – ответила я равнодушно, хотя, если бы он присутствовал, возможно, и у меня бы появилось большее желание идти на корпоратив.
– Ах вот оно что? Его европейская надменность не позволяет встречать Новый год по отечественным традициям?
– Все предыдущие годы синьор присутствовал на праздниках! Тебе ли не знать?! – резко ответила я, заступаясь за компаньона.
– А что случилось на этот раз? Обиделся, что его обвинили в шпионаже?
– Как тебе только в голову пришло заподозрить в предательстве человека, который всегда был предан центру?!
Муж ревностно хмыкнул.
– Уверен, он играет на два фронта. В Италии болтает о наших методах дрессировки, а их никчёмные методики пытается навязать нам. Да ещё и с руководством ловко подмазался! А ты – впитываешь его лапшу, как губка, и унижаешь наш центр, подгоняя его под европейские стандарты.
– Я ничего не делаю необдуманно! Но если считаю, что какое–то заграничное новшество может быть полезным для учреждения, то готова его опробовать.
– Полугосударственный кинологический центр – не место для экспериментов. Мы обязаны сохранять нормы и методы, принятые в нашей стране.
– Нововведения зачастую заимствуются, но адаптируются под запросы местных граждан. Я не вижу в этом ничего плохого, – углубилась я в спор, чувствуя, что разговор становится принципиальным.
– Вот поэтому я и хочу поскорее вернуть свои акции – чтобы моё учреждение не стало полностью европезированным.
– Полковник, прежде чем внедрять любую новизну в работу центра, наш рекламный отдел проводит маркетинговую подготовку: опрашивает как потенциальных, так и действующих клиентов, чтобы узнать их ожидания и определить спрос на возможные услуги. Позволь напомнить, что наши заказчики – служебные лица из военизированных органов нашей страны, и именно их интересы лежат в основе всех изменений. Это они тянутся к более европезированным методикам. И, между прочим, в нашем учреждении лишь минимальная часть услуг заимствована из–за рубежа.
