Всем хочется работать на учреждение, которое идёт вперёд, о котором пишут в газетах, которое у всех на слуху.
– Благодарю за тёплые слова поддержки.
– Пожалуйста. Они искренни и правдивы. Не знаю, кому пришло в голову писать на Вас с иностранцем анонимную жалобу.
– Зато знаю я. Это наш акционер–ворчун, бывший прихвостень дочери адмирала.
Юрист задумался, нахмурив брови.
– Вы правы. Скорее всего, это он. Этот выскочка всегда выступает против вас, чего бы дело ни касалось. А знаете, что? Мы можем обернуть удар полковника против него самого и против этого доносчика.
– Согласна, если это Вам удастся. Супруга трогать не будем, с ним я сама разберусь. А вот акционера с удовольствием прижму к стене.
– Попробуйте вытянуть признание из его уст, которое запишется на камеры в зале собраний. Я постараюсь сделать так, чтобы у Вас было на то немного времени до озвучивания вердикта комиссии. Привлеку помощника, чтобы он отвлёк их с полковником. Не упустите этот шанс!
– Непременно сделаю всё возможное. Спасибо Вам за чёткий план действий, который Вы своевременно продумали.
– На то я и юрист этого центра, – откланявшись, покинул он мой кабинет.
Я улыбнулась его крепкой поддержке – как в защите против обвинений полковника, так и за тёплые слова в отношении меня как начальницы. Настроение улучшилось, и даже сквозь снег, по–прежнему падавший за окном, в моё замёрзшее сердце проник солнечный свет.
Ближе к концу рабочего дня мы вновь собрались в зале для совещаний. Помощник юриста выпросил у супруга с комиссией десять минут до собрания, чтобы якобы уточнить кое–какие детали для протокола, и они уединились в свободном кабинете, но вскоре должны были присоединиться к нам.
– Не волнуйтесь, синьора! Всё будет хорошо, – ободряюще подмигнул мне итальянец с противоположной стороны стола.
– Я привыкла держать лицо, синьор акционер, – вызывающе громким тоном сказала я, рассчитывая вывести на откровенность прихвостня адмиральской дочери. – Жаль, что всё обернулось против Вас. Сегодня Вы покидаете центр, а завтра, возможно, и я оставлю свой пост. Меня ведь тоже обвиняют в некомпетентности, – сыграла я в трагедию.
– А я считаю, что это крайне несправедливо, – вступился за нас один из акционеров. – Проект удался, клиентов прибавилось, прибыль растёт! Какая разница, кто вёл переговоры с заказчиками?! И то, что репортёры упомянули «европейское качество», только поспособствовало успеху программы. У меня в этом центре активы, и лично мне важна прибыль от дивидендов. Пока она растёт – я всем доволен!
– Разочарован в Вашем высказывании, – встрял в разговор неприятный стукач. – Ладно бы о таком заявили владельцы активов бренда: им любой проект подавай, лишь бы денюжки шли! Но мы же акционеры госсектора! Мы патриоты! А тут методики из Европы, нарушение полномочий, беспорядок! Это военизированное учреждение, частично принадлежащее государству. Здесь это не нужно и неуместно!
– Про итальянскую методику согласна, – вмешалась ещё одна акционерша. – Мы тренируем собак для нужд нашей страны, а не заграничной!
– А псов никто не посылает за кордон! – ответил наш сторонник.
– Это неуважительно по отношению к нам, – тем, кто голосовал против такой формулировки, – продолжил неприятель. – Вы говорите, что так журналисты сказали, но Вы – начальница, и не должны были допустить подобных заголовков! Вам же приходит черновой экземпляр перед публикацией! Значит, Вы сознательно дали добро на текст, намекающий на заграничный стандарт.
– Я не несу ответственности за то, каким увидела проект коммерческая пресса. Это их независимое мнение.
– Вот так Вы и ведёте дела: то там недосмотрели, то тут недоговорили. Непрофессионально это! – продолжал злобный акционер.
– В протоколе ни слова о европейских стандартах, а заголовком из независимой прессы закон не нарушить, – вмешался юрист. – Главная задача центра по уставу – дрессировать служебных собак на пользу государства.
– Да, и мы это делаем, привлекая к учреждению всё новых и новых клиентов, – подтвердила я. – Сейчас европейское качество востребовано в госструктурах, и одно название статьи ничего не осложнило. Напротив, мы получили клиентов, готовых тренировать у нас служебных псов в новом полугодии. А Вам что, прибыль не выгодна? Или Вам не важно, что убыточное направление обрело новую жизнь? – спросила я доносчика.
– Важно, конечно. Ведь, как юрист заметил – это главная цель учреждения: расти и развиваться.
– Тогда что Вам не нравится? Всё, что я делаю – я делаю на благо центра, – уверенным голосом заявила я.
– Мне не нравитесь Вы как начальница, – признался стукач.
– Чем именно? Что я, по–Вашему, делаю не так?
– У Вас нет военной фамилии. У полковника она – родословная. У его бывшей жены – отец высокого поста во флоте. Я считаю, что государственным учреждением должен руководить человек, в чьём роду течёт военная кровь. Это ведь военизированный центр. И такие люди действительно понимают, что значит честь для государства, а не делают ставку на коммерческие заголовки.
– Поэтому Вы донесли на нас? На нас с итальянским акционером? Потому что у нас нет военной родословной?
– Да, это был я. К чему скрывать? Я помню, что нас пишут камеры, но так как факт налицо, и вы оба будете вскоре наказаны за произвол и халатность, скажу: я отправил письмо куратору центра, потому что считаю, что вам обоим нет места в нашем учреждении. То, что вы, не имеющие никакого отношения к военному делу, всё ещё в этом центре, а дочь адмирала и полковник ушли – несправедливо. Я доказал Вашу некомпетентность и превышение полномочий Вашим напарником. Надеюсь, что чужестранец лишится акций и больше я не стану задыхаться от его обильного парфюма и слащавых речей, а Вы покинете должность начальницы, и на неё вернётся Ваш муж. Справедливость – важнее всего!
– Выходит, Ваш мотив носит личный характер? – спросил юрист.
– Личный, но во благо центра. Как я уже сказал: учреждением должен руководить знатный человек с военной кровью. Да и активы итальянца я давно выкупить хочу. Мне бы они не помешали, чтобы блокировать Ваши непрофессиональные решения.
В этот момент двери зала собраний широко распахнулись, и в помещение величаво ступил мой муж, а за ним – комиссия и помощник нашего юриста. Рассевшись по своим местам, мужчины разложили перед собой документы – показания сотрудников, протоколы, акты по внутреннему ведению дел. Мы, присутствующие молчали, и только наши глаза врезались в официальные бумаги, несущие «казнь».
Полковник откинулся на спинку стула, готовясь взять слово. Его движения были точны и уверены, а взгляд – спокоен и полон внутренней силы. Он посмотрел на затихший зал, на каждого из нас, а затем начал:
– Комиссией, созданной по факту анонимного обращения, было проведено расследование в отношении правомерности проекта по дрессировке ведомственных собак и самовольных действий итальянского акционера.
Муж вновь перечислил все распоряжения экономическому и юридическому отделам, которые отдавал иностранец, и подчёркнул отсутствие у него на то официальных полномочий. Каждое слово – как удар по стеклу, а осколки летели в сторону моего заграничного напарника. Собравшиеся слушали внимательно. Кто–то кивал: дескать, да, он действительно приказывал всем вокруг, а кто–то сидел, задумчиво склонив голову. Полковник не забыл упомянуть и взаимодействие итальянца с клиентами, а также – с независимой прессой, в регистратуру которой обратилась комиссия.
– Напомню, что иностранный акционер обладает привилегированным пакетом акций госсектора этого центра, и по контракту его обязанности ограничены организацией мероприятий для ищеек учреждения. Всё остальное – вне его полномочий, – окончил обвинительную речь супруг.
– Но я – начальница центра, – вновь заступилась я за напарника. – Я позволяла ему вести переговоры и отдавать распоряжения, по той причине, что сама не успевала справиться с объемом накопившейся работы.
– Некомпетентность руководителя – отдельный вопрос, как я уже упоминал сегодняшним утром. Да, ты имеешь право делегировать задания, но делать это надо письменно, тогда всё правомерно. Однако в ходе расследования не было обнаружено ни документа, подтверждающего твоё согласие, ни свидетеля, который бы слышал это лично. Тебе не предъявлены обвинения только по причине того, что учреждение не понесло убытков из–за этой халатности.
Я промолчала, не имея себе оправданий, а муж кивнул члену комиссии, желавшему продолжить отчёт по проведённой работе.
– Да, в ходе расследования не было выявлено шпионских намерений со стороны итальянского акционера, а результаты проекта оказались прибыльными для центра – как в качестве притока клиентов, так и по денежному доходу, что соответствует целям устава. По этой причине судить начальницу за проявленную халатность куратором МВД было признано неуместным.
– Что же касается акционера, – подхватил другой мужчина из комиссии, – то согласно регламенту подобное вмешательство является основанием для принудительного выкупа активов. Его доля составляет 38% акций госсектора – блокирующий пакет. В интересах центра государство намерено немедленно выкупить долю синьора итальянца по сниженной цене, после чего акции будут выставлены на повторную продажу. Если среди присутствующих есть желающие их приобрести – прошу поднять руку.
– Я покупаю! – подскочил на месте прихвостень адмиральской дочери.
Я знала, что сейчас произойдёт, но на лице не дрогнул ни один мускул. Внутри я испытывала смешанные чувства: радость, что всё не так плохо, и страх за реакцию мужа на то, что вскоре случится.
– Вы вызвали нотариуса центра, как я приказывал? – спросил супруг юриста.
– Думаю, он уже здесь, – кивнул тот и пригласил в кабинет заверителя, ждавшего своего часа за дверью.
Усевшись рядом со мной, мужчина раскрыл на столе свою папку. Полковник вкратце повторил требование департамента кинологии при МВД о принудительном выкупе акций, а сторонник адмиральской дочери радостно вытащил паспорт из кармана пиджака, надеясь приобрести блокирующий пакет итальянца прямо на месте.
– Сделка не может быть заключена, – заявил нотариус, поправив очки.
– Не понял! – тут же возмутился муж. – Причины?
– Общая доля итальянского акционера – 38%. Из неё он официально владеет 18% привилегированных акций, и по контракту его прямые обязанности ограничены организацией мероприятий для ищеек. Всё так, как вы сказали. Но 25% акций оформлены на его имя, но по трастовому договору юридически принадлежат начальнице центра. Соответственно, выкупить их у иностранца невозможно. Они не его. Эти 25% также привилегированны и дают право на повышенные дивиденды, а значит, требуют выполнения определённых обязанностей на благо учреждения. Поскольку акции принадлежат начальнице, эти обязанности ему делегирует она, и письменное подтверждение не требуется.
И, действительно, лейтенант, ошарашенная выходкой мужа и настолько привыкшая к итальянскому акционеру, доверяющая ему, я совсем позабыла о трастовом соглашении. Именно о нём мне и напомнил в кабинете юрист. До того дня о трасте знала лишь я, иностранец и нотариус.
В зале повисла абсолютная тишина.
– Какой ещё к чёрту… – запнулся супруг. – Какой ещё трастовый договор, чёрт тебя подери? – закричал он на меня, сидевшую сбоку от него.
– Когда тебя не было по причине... болезни, – скрыла я его пребывание в СИЗО, – я и сеньор итальянец заключили траст, по которому он является формальным обладателем акций, а я – фактическим.
Полковник злобно задышал, стиснув челюсти и сжав кулаки.
– Я ничего не понял, – встрял прихвостень адмиральской дочери. – Мы что, не будем насильственно выкупать долю чужестранца?
Юрист поправил галстук и продолжил:
– Нет, господин акционер, никакой сделки не состоится. Юридически 25% акций из блокирующего пакета принадлежат руководительнице.
– А остальные 18?
– Вы не поняли. Все действия итальянца, расценённые как вмешательство, в действительности производились по воле доверительного управляющего – начальницы центра. Следовательно, трактовать их как самовольные действия иностранного акционера невозможно.
– Вот–те на! – недовольно пробурчал стукач.
– Принудительный выкуп невозможен. Право голоса, управления и принятия решений закреплено за начальницей, и она имеет право делегировать задачи акционеру, потому что траст легален, – подвёл итог нотариус.
Я заметила, как кто–то на другом конце стола тихо выдохнул, а кто–то отвёл взгляд. Несколько сотрудников переглянулись. Я же сидела красная, как помидор: от напряжения, от неприятного страха перед полковником, от сдерживания счастья победы. Напротив меня сидел итальянец, и на его губах сияла едва заметная улыбка.
Полковник не двигался. Он медленно закрыл папку с бумагами и направился к выходу из кабинета, не сказав ни слова, но взглянув на меня напоследок. Его лицо было каменным, но я… я знала это лицо слишком хорошо. И эти хищные глаза я знала тоже. Всё говорило о том, что он чувствовал себя униженным мной: я скрыла от него такую важную деталь, и он оказался выставлен дураком перед комиссией, акционерами и сотрудниками. Он бы мне этого не простил. Но другого выхода у меня не было. Если бы муж заранее сообщил о своём обвинении, возможно, я бы его предупредила. Но он выбрал удар в спину – и сам же оказался побеждён. Супруг хотел дискредитировать меня и итальянца, но сам попал в ловушку, которую расставил. Шах и мат. И винить в этом он мог лишь себя, но было куда удобнее обвинить во всём одну меня.
Комиссия, сотрудники и акционеры стали собираться, чтобы покинуть зал.
– Я попрошу всех задержаться ещё ненадолго, – остановил их юрист.
Все снова сели на свои места.
– Так как сегодня с нами комиссия из МВД, я хотел бы воспользоваться случаем и выдвинуть обвинение акционеру, анонимно подавшему жалобу на итальянца и начальницу. Он лично признался в доносе и в том, что сделал это из собственной выгоды, желая заполучить контрольный пакет, а также из личной неприязни к руководству – что не имеет ничего общего с целями центра. Конфликт интересов налицо, и в этом уважаемая комиссия может убедиться, просмотрев запись с видеокамеры, сделанной в этом помещении. Её предоставит наш техник. Регламент допускает принудительный выкуп акций в случае попытки саботажа из–за конфликта интересов.
– Да вы с ума тут все посходили! – возмутился предатель. – Я не потерплю такого в свой адрес!
– Вы нарушили правила, господин! А справедливость важнее всего, – не скрывая довольной ухмылки, сказала я ему в лицо.
Мужчины из МВД кивнули в согласие и, оформив заявление, пообещали рассмотреть его в ближайшее время, как только видео–доказательства попадут к ним на стол.
По возвращении домой я ступила в полумрак квартиры. Супруг сидел в гостиной в своём любимом кресле, повернутом к окну. Свет был погашен, а вместо телевизора он смотрел в зимнюю мглу – на снег, что кружил в метели. У его ног стояли бутылка коньяка, стакан и пепельница с пачкой сигарет.
– Благодарю за тёплые слова поддержки.
– Пожалуйста. Они искренни и правдивы. Не знаю, кому пришло в голову писать на Вас с иностранцем анонимную жалобу.
– Зато знаю я. Это наш акционер–ворчун, бывший прихвостень дочери адмирала.
Юрист задумался, нахмурив брови.
– Вы правы. Скорее всего, это он. Этот выскочка всегда выступает против вас, чего бы дело ни касалось. А знаете, что? Мы можем обернуть удар полковника против него самого и против этого доносчика.
– Согласна, если это Вам удастся. Супруга трогать не будем, с ним я сама разберусь. А вот акционера с удовольствием прижму к стене.
– Попробуйте вытянуть признание из его уст, которое запишется на камеры в зале собраний. Я постараюсь сделать так, чтобы у Вас было на то немного времени до озвучивания вердикта комиссии. Привлеку помощника, чтобы он отвлёк их с полковником. Не упустите этот шанс!
– Непременно сделаю всё возможное. Спасибо Вам за чёткий план действий, который Вы своевременно продумали.
– На то я и юрист этого центра, – откланявшись, покинул он мой кабинет.
Я улыбнулась его крепкой поддержке – как в защите против обвинений полковника, так и за тёплые слова в отношении меня как начальницы. Настроение улучшилось, и даже сквозь снег, по–прежнему падавший за окном, в моё замёрзшее сердце проник солнечный свет.
Ближе к концу рабочего дня мы вновь собрались в зале для совещаний. Помощник юриста выпросил у супруга с комиссией десять минут до собрания, чтобы якобы уточнить кое–какие детали для протокола, и они уединились в свободном кабинете, но вскоре должны были присоединиться к нам.
– Не волнуйтесь, синьора! Всё будет хорошо, – ободряюще подмигнул мне итальянец с противоположной стороны стола.
– Я привыкла держать лицо, синьор акционер, – вызывающе громким тоном сказала я, рассчитывая вывести на откровенность прихвостня адмиральской дочери. – Жаль, что всё обернулось против Вас. Сегодня Вы покидаете центр, а завтра, возможно, и я оставлю свой пост. Меня ведь тоже обвиняют в некомпетентности, – сыграла я в трагедию.
– А я считаю, что это крайне несправедливо, – вступился за нас один из акционеров. – Проект удался, клиентов прибавилось, прибыль растёт! Какая разница, кто вёл переговоры с заказчиками?! И то, что репортёры упомянули «европейское качество», только поспособствовало успеху программы. У меня в этом центре активы, и лично мне важна прибыль от дивидендов. Пока она растёт – я всем доволен!
– Разочарован в Вашем высказывании, – встрял в разговор неприятный стукач. – Ладно бы о таком заявили владельцы активов бренда: им любой проект подавай, лишь бы денюжки шли! Но мы же акционеры госсектора! Мы патриоты! А тут методики из Европы, нарушение полномочий, беспорядок! Это военизированное учреждение, частично принадлежащее государству. Здесь это не нужно и неуместно!
– Про итальянскую методику согласна, – вмешалась ещё одна акционерша. – Мы тренируем собак для нужд нашей страны, а не заграничной!
– А псов никто не посылает за кордон! – ответил наш сторонник.
– Это неуважительно по отношению к нам, – тем, кто голосовал против такой формулировки, – продолжил неприятель. – Вы говорите, что так журналисты сказали, но Вы – начальница, и не должны были допустить подобных заголовков! Вам же приходит черновой экземпляр перед публикацией! Значит, Вы сознательно дали добро на текст, намекающий на заграничный стандарт.
– Я не несу ответственности за то, каким увидела проект коммерческая пресса. Это их независимое мнение.
– Вот так Вы и ведёте дела: то там недосмотрели, то тут недоговорили. Непрофессионально это! – продолжал злобный акционер.
– В протоколе ни слова о европейских стандартах, а заголовком из независимой прессы закон не нарушить, – вмешался юрист. – Главная задача центра по уставу – дрессировать служебных собак на пользу государства.
– Да, и мы это делаем, привлекая к учреждению всё новых и новых клиентов, – подтвердила я. – Сейчас европейское качество востребовано в госструктурах, и одно название статьи ничего не осложнило. Напротив, мы получили клиентов, готовых тренировать у нас служебных псов в новом полугодии. А Вам что, прибыль не выгодна? Или Вам не важно, что убыточное направление обрело новую жизнь? – спросила я доносчика.
– Важно, конечно. Ведь, как юрист заметил – это главная цель учреждения: расти и развиваться.
– Тогда что Вам не нравится? Всё, что я делаю – я делаю на благо центра, – уверенным голосом заявила я.
– Мне не нравитесь Вы как начальница, – признался стукач.
– Чем именно? Что я, по–Вашему, делаю не так?
– У Вас нет военной фамилии. У полковника она – родословная. У его бывшей жены – отец высокого поста во флоте. Я считаю, что государственным учреждением должен руководить человек, в чьём роду течёт военная кровь. Это ведь военизированный центр. И такие люди действительно понимают, что значит честь для государства, а не делают ставку на коммерческие заголовки.
– Поэтому Вы донесли на нас? На нас с итальянским акционером? Потому что у нас нет военной родословной?
– Да, это был я. К чему скрывать? Я помню, что нас пишут камеры, но так как факт налицо, и вы оба будете вскоре наказаны за произвол и халатность, скажу: я отправил письмо куратору центра, потому что считаю, что вам обоим нет места в нашем учреждении. То, что вы, не имеющие никакого отношения к военному делу, всё ещё в этом центре, а дочь адмирала и полковник ушли – несправедливо. Я доказал Вашу некомпетентность и превышение полномочий Вашим напарником. Надеюсь, что чужестранец лишится акций и больше я не стану задыхаться от его обильного парфюма и слащавых речей, а Вы покинете должность начальницы, и на неё вернётся Ваш муж. Справедливость – важнее всего!
– Выходит, Ваш мотив носит личный характер? – спросил юрист.
– Личный, но во благо центра. Как я уже сказал: учреждением должен руководить знатный человек с военной кровью. Да и активы итальянца я давно выкупить хочу. Мне бы они не помешали, чтобы блокировать Ваши непрофессиональные решения.
В этот момент двери зала собраний широко распахнулись, и в помещение величаво ступил мой муж, а за ним – комиссия и помощник нашего юриста. Рассевшись по своим местам, мужчины разложили перед собой документы – показания сотрудников, протоколы, акты по внутреннему ведению дел. Мы, присутствующие молчали, и только наши глаза врезались в официальные бумаги, несущие «казнь».
Полковник откинулся на спинку стула, готовясь взять слово. Его движения были точны и уверены, а взгляд – спокоен и полон внутренней силы. Он посмотрел на затихший зал, на каждого из нас, а затем начал:
– Комиссией, созданной по факту анонимного обращения, было проведено расследование в отношении правомерности проекта по дрессировке ведомственных собак и самовольных действий итальянского акционера.
Муж вновь перечислил все распоряжения экономическому и юридическому отделам, которые отдавал иностранец, и подчёркнул отсутствие у него на то официальных полномочий. Каждое слово – как удар по стеклу, а осколки летели в сторону моего заграничного напарника. Собравшиеся слушали внимательно. Кто–то кивал: дескать, да, он действительно приказывал всем вокруг, а кто–то сидел, задумчиво склонив голову. Полковник не забыл упомянуть и взаимодействие итальянца с клиентами, а также – с независимой прессой, в регистратуру которой обратилась комиссия.
– Напомню, что иностранный акционер обладает привилегированным пакетом акций госсектора этого центра, и по контракту его обязанности ограничены организацией мероприятий для ищеек учреждения. Всё остальное – вне его полномочий, – окончил обвинительную речь супруг.
– Но я – начальница центра, – вновь заступилась я за напарника. – Я позволяла ему вести переговоры и отдавать распоряжения, по той причине, что сама не успевала справиться с объемом накопившейся работы.
– Некомпетентность руководителя – отдельный вопрос, как я уже упоминал сегодняшним утром. Да, ты имеешь право делегировать задания, но делать это надо письменно, тогда всё правомерно. Однако в ходе расследования не было обнаружено ни документа, подтверждающего твоё согласие, ни свидетеля, который бы слышал это лично. Тебе не предъявлены обвинения только по причине того, что учреждение не понесло убытков из–за этой халатности.
Я промолчала, не имея себе оправданий, а муж кивнул члену комиссии, желавшему продолжить отчёт по проведённой работе.
– Да, в ходе расследования не было выявлено шпионских намерений со стороны итальянского акционера, а результаты проекта оказались прибыльными для центра – как в качестве притока клиентов, так и по денежному доходу, что соответствует целям устава. По этой причине судить начальницу за проявленную халатность куратором МВД было признано неуместным.
– Что же касается акционера, – подхватил другой мужчина из комиссии, – то согласно регламенту подобное вмешательство является основанием для принудительного выкупа активов. Его доля составляет 38% акций госсектора – блокирующий пакет. В интересах центра государство намерено немедленно выкупить долю синьора итальянца по сниженной цене, после чего акции будут выставлены на повторную продажу. Если среди присутствующих есть желающие их приобрести – прошу поднять руку.
– Я покупаю! – подскочил на месте прихвостень адмиральской дочери.
Я знала, что сейчас произойдёт, но на лице не дрогнул ни один мускул. Внутри я испытывала смешанные чувства: радость, что всё не так плохо, и страх за реакцию мужа на то, что вскоре случится.
– Вы вызвали нотариуса центра, как я приказывал? – спросил супруг юриста.
– Думаю, он уже здесь, – кивнул тот и пригласил в кабинет заверителя, ждавшего своего часа за дверью.
Усевшись рядом со мной, мужчина раскрыл на столе свою папку. Полковник вкратце повторил требование департамента кинологии при МВД о принудительном выкупе акций, а сторонник адмиральской дочери радостно вытащил паспорт из кармана пиджака, надеясь приобрести блокирующий пакет итальянца прямо на месте.
– Сделка не может быть заключена, – заявил нотариус, поправив очки.
– Не понял! – тут же возмутился муж. – Причины?
– Общая доля итальянского акционера – 38%. Из неё он официально владеет 18% привилегированных акций, и по контракту его прямые обязанности ограничены организацией мероприятий для ищеек. Всё так, как вы сказали. Но 25% акций оформлены на его имя, но по трастовому договору юридически принадлежат начальнице центра. Соответственно, выкупить их у иностранца невозможно. Они не его. Эти 25% также привилегированны и дают право на повышенные дивиденды, а значит, требуют выполнения определённых обязанностей на благо учреждения. Поскольку акции принадлежат начальнице, эти обязанности ему делегирует она, и письменное подтверждение не требуется.
И, действительно, лейтенант, ошарашенная выходкой мужа и настолько привыкшая к итальянскому акционеру, доверяющая ему, я совсем позабыла о трастовом соглашении. Именно о нём мне и напомнил в кабинете юрист. До того дня о трасте знала лишь я, иностранец и нотариус.
В зале повисла абсолютная тишина.
– Какой ещё к чёрту… – запнулся супруг. – Какой ещё трастовый договор, чёрт тебя подери? – закричал он на меня, сидевшую сбоку от него.
– Когда тебя не было по причине... болезни, – скрыла я его пребывание в СИЗО, – я и сеньор итальянец заключили траст, по которому он является формальным обладателем акций, а я – фактическим.
Полковник злобно задышал, стиснув челюсти и сжав кулаки.
– Я ничего не понял, – встрял прихвостень адмиральской дочери. – Мы что, не будем насильственно выкупать долю чужестранца?
Юрист поправил галстук и продолжил:
– Нет, господин акционер, никакой сделки не состоится. Юридически 25% акций из блокирующего пакета принадлежат руководительнице.
– А остальные 18?
– Вы не поняли. Все действия итальянца, расценённые как вмешательство, в действительности производились по воле доверительного управляющего – начальницы центра. Следовательно, трактовать их как самовольные действия иностранного акционера невозможно.
– Вот–те на! – недовольно пробурчал стукач.
– Принудительный выкуп невозможен. Право голоса, управления и принятия решений закреплено за начальницей, и она имеет право делегировать задачи акционеру, потому что траст легален, – подвёл итог нотариус.
Я заметила, как кто–то на другом конце стола тихо выдохнул, а кто–то отвёл взгляд. Несколько сотрудников переглянулись. Я же сидела красная, как помидор: от напряжения, от неприятного страха перед полковником, от сдерживания счастья победы. Напротив меня сидел итальянец, и на его губах сияла едва заметная улыбка.
Полковник не двигался. Он медленно закрыл папку с бумагами и направился к выходу из кабинета, не сказав ни слова, но взглянув на меня напоследок. Его лицо было каменным, но я… я знала это лицо слишком хорошо. И эти хищные глаза я знала тоже. Всё говорило о том, что он чувствовал себя униженным мной: я скрыла от него такую важную деталь, и он оказался выставлен дураком перед комиссией, акционерами и сотрудниками. Он бы мне этого не простил. Но другого выхода у меня не было. Если бы муж заранее сообщил о своём обвинении, возможно, я бы его предупредила. Но он выбрал удар в спину – и сам же оказался побеждён. Супруг хотел дискредитировать меня и итальянца, но сам попал в ловушку, которую расставил. Шах и мат. И винить в этом он мог лишь себя, но было куда удобнее обвинить во всём одну меня.
Комиссия, сотрудники и акционеры стали собираться, чтобы покинуть зал.
– Я попрошу всех задержаться ещё ненадолго, – остановил их юрист.
Все снова сели на свои места.
– Так как сегодня с нами комиссия из МВД, я хотел бы воспользоваться случаем и выдвинуть обвинение акционеру, анонимно подавшему жалобу на итальянца и начальницу. Он лично признался в доносе и в том, что сделал это из собственной выгоды, желая заполучить контрольный пакет, а также из личной неприязни к руководству – что не имеет ничего общего с целями центра. Конфликт интересов налицо, и в этом уважаемая комиссия может убедиться, просмотрев запись с видеокамеры, сделанной в этом помещении. Её предоставит наш техник. Регламент допускает принудительный выкуп акций в случае попытки саботажа из–за конфликта интересов.
– Да вы с ума тут все посходили! – возмутился предатель. – Я не потерплю такого в свой адрес!
– Вы нарушили правила, господин! А справедливость важнее всего, – не скрывая довольной ухмылки, сказала я ему в лицо.
Мужчины из МВД кивнули в согласие и, оформив заявление, пообещали рассмотреть его в ближайшее время, как только видео–доказательства попадут к ним на стол.
По возвращении домой я ступила в полумрак квартиры. Супруг сидел в гостиной в своём любимом кресле, повернутом к окну. Свет был погашен, а вместо телевизора он смотрел в зимнюю мглу – на снег, что кружил в метели. У его ног стояли бутылка коньяка, стакан и пепельница с пачкой сигарет.
