– Мне не нужны «союзники». Они требуются как страховка там, где нет дисциплины и чёткого устава. А в моём кинологическом центре существует порядок, регламент и строгая иерархия. Твой иностранец подрывает их. На этом разговор окончен! – на высокой ноте завершил подполковник утренний спор, испортивший мне настроение.
Я поняла: мой муж был безвозвратно накручен против итальянского акционера. Это напоминало идею–фикс, навязанную ему чужими словами и прочно укоренившуюся в сознании. Подполковник и раньше не отличался гибкостью, а теперь, стоило чему–то засесть у него в голове, он напрочь терял способность мыслить критически. Атмосфера становилась всё напряжённее. Во–первых, муж был болен, страдал забывчивостью, и ему были противопоказаны любые стрессы. Учитывая это, мне было сложно снова представить его руководителем. Во–вторых, он упорно хотел избавиться от итальянца – тем самым не только вычеркнув надёжного акционера и партнёра, но и разрушив мои планы по аджилити. Я ведь понимала, что устраивать соревнования где–то ещё, было сродни фантастике. Наш центр, работавший под эгидой государственного ведомства, был отличным прикрытием для нелегальных воскресных мероприятий, где богатенькие игроки чувствовали бы себя в безопасности. А вот «чужая» площадка под нужды проекта была нежелательна, потому как подвергала риску всех. На участие в таком незащищённом аджилити мало бы кто согласился.
Однако больше всего меня огорчало другое: угрозы супруга уволить меня напомнили о его потребности в контроле и желание решать всё самому. Я ясно понимала: как только он восстановится в должности, я окончательно потеряю влияние в кинологическом центре.
Сказать по правде, лейтенант, тогда мне казалось, что если бы представился шанс «отправить» супруга на пенсию, я бы с радостью это сделала. Рушить свои надежды, терять правление над центром и расставаться с человеком, ставшим родным, мне совершенно не хотелось. Но избавиться от подполковника из собственного эгоизма, виделось мне несправедливым и бесстыдным, а потому я отгоняла эти мысли от себя, словно навязчивую муху.
Подъехав к зданию МВД в назначенный час, я встретилась с акционером на парковке. Разодетый в стильный шёлковый костюм, набриолиненный, с безупречно аккуратной щетиной, он, как всегда, вызывал уважение и восторг…, а ещё огорчение, ведь вскоре наши пути могли разойтись.
– Волнуетесь перед церемонией? – спросил иностранец.
– Скорее… испытываю трепет, – честно ответила я.
– Вам будет предоставлено заключительное слово. Уже придумали, что говорить?
– Просто поблагодарю всех за присутствие.
– Это достойно, но просто и непрактично. С трибуны Вы сможете озвучить любое желание, а министр исполнит его, не смея отказать публично.
– Зал МВД не самое подходящее место для личных просьб, синьор акционер.
– Тогда подумайте, что Вы могли бы сделать для людей, как человек, вступивший в новое звание. Там будут журналисты. Один красивый, правильный жест – и уважение к Вам возрастёт, потянув за собой новый поток клиентов центра кинологии.
– Я обещаю подумать, – легонько улыбнулась я.
К нам подошёл сержант и пригласил проследовать за ним в кабинет министра МВД. Дорогу я прекрасно знала, ведь сотни раз бывала там: целовалась, ругалась, спорила, мирилась с прежним министром – играла с ним в любовь, а в конце мечтала уничтожить. Теперь кабинет занимал силовик – новый глава этого ведомства.
В комнате ничего не изменилось… но только пока, ведь стройматериалы уже стояли в брезентовых мешках у входа.
«Присаживайтесь», – кивнул в сторону кресел новый министр.
Я вспоминала нашу встречу в кабинете ФСБ. Тогда он выглядел сухим, будто работа выжимала из него последние соки; сморщенным – от неприязни ко всем; раздражённым – от несложившейся судьбы. Но в своём новом кабинете он точно ожил: морщины расправились, а в мимике лица пробегала улыбка, и даже выцветший взгляд вновь обрёл искорку радости.
– Прошу, это от нас с синьорой, в честь Вашего перевода в МВД в качестве нового министра, – красивым жестом рук акционер протянул офицеру бутылку дорогого коньяка в бархатной коробке и лаковый кейс элитных сигар. – Французский «Луи» шестидесятилетней выдержки и кубинские «Коиба» ручной скрутки.
Бывший ФСБшник прокашлял, чуть сморщив лоб. По выражению его лица было понятно, что в табачной и алкогольной роскоши он разбирался плохо.
– Спасибо! Но пойло могли и подешевле взять! С кем мне распивать такой старинный напиток?! А сигары я не курю.
– Коньяк и сигары олицетворяют власть, синьор новоизбранный министр. Вам не обязательно выкуривать и выпивать эти дары. Пусть украшают кабинет, повествуя его посетителям о Вашем безупречном вкусе и могущественном статусе.
– Хитросплетённый вы народ, итальянцы. Красиво болтаете о роскоши, а по сути – простые макаронники, – обделённый деликатностью, выдал силовик.
– А как же итальянская мода, синьор? – спокойным тоном возразил иностранец.
– Мода – дело бабье. Не мне в ней разбираться!
– Вы будете делать ремонт? – решила я сменить чувствительную для акционера тему итальянской культуры.
– Чисто косметический. Вместо серых обоев хочу привычные глазу панели из тёмного дерева, на пол – ковёр, только паркет сначала надо обновить, а на окна – ставни поставить. А то слишком уж светло в кабинете! Будто тут актовый зал, а не комната серьёзных приёмов.
– Хотите мрачную пещеру, как в ФСБ? – с улыбкой спросила я, но по суровому лицу поняла, что полушутка была неуместна. – Просто странно, что бывший министр – чудовище воплоти, предпочитал дневное освещение, а Вы – мужчина честных правил – выбираете мрак.
– Вы ошибаетесь, дамочка. Настоящие монстры всегда живут на свету, наслаждаясь его теплом и сиянием, ведь у них напрочь отсутствует совесть. А люди стыдливые прячутся по тёмным углам, потому что им совестно перед Богом за поступки мразей.
В комнате повисла тишина, ведь добавить тут было нечего.
– Что ж, хватит сентиментальничать! – разорвал молчание офицер. – Я вызвал вас сюда, чтобы выказать благодарность, – испытывая неудобство, потёр он подбородок. – Благодаря вашей сумасбродной идее с этими контрабандистами, я занял должность, к которой стремился всю жизнь. Я человек прямой, но справедливый. Вы помогли мне засадить за решётку вражину Родины и спасли мне жизнь. Это заслуживает слов благодарности.
– Вы выручили меня в суде, – переполненная эмоциями, перебила я силовика. – Без Ваших показаний я бы не доказала, что инструктор–кинолог стоял у меня за спиной во время выстрела – хотя это было неправдой, – шёпотом закончила я фразу.
– Вот что значит женщина! – прихлопнул он ладонью по столу. – Вы ещё всем об этом растрындите, чтобы дело пересмотрели и сделали Вас виноватой!
– Простите, – смутилась я замечанием, почувствовав себя и правда глупо.
– Что было, то было. Закрыли вопрос!
– В таком случае, разрешите откланяться, – сказал итальянец. – Не смеем больше задерживать Вас своим присутствием. Уверен, у Вас много работы на новом посту.
– Спасибо за эти подарки, – кивнул офицер акционеру, но тут же взглянул на меня. – А Вас попрошу задержаться. У меня есть вопрос по поводу подполковника, если позволите.
– Можете говорить открыто. У меня нет секретов от господина акционера, – уверенно ответила я, придержав иностранца за локоть, сомневаясь, что вопрос о муже нёс бы личный характер.
Бывший ФСБшник напряг выпирающие скулы, точно испытывал стыд за то, что хотел у меня узнать.
– Я получил заключение медкомиссии, – начал он ровным тоном. – По ней Ваш муж признан вменяемым и дееспособным, готовым вернуться к службе в резерве и начальству над центром кинологии.
– Всё верно, – спокойно ответила я.
– И всё же, есть несколько строк, которые меня настораживают, – мужчина достал из ящика бюро заключение военно–врачебной комиссии и развернул его. – «Пациенту противопоказаны психоэмоциональные перегрузки, стрессовые ситуации и нарушение режима отдыха, так как они могут усугубить течение сосудистой деменции, спровоцировать ухудшение кратковременной памяти и учащение эпизодов эмоциональной лабильности».
Я кивнула, внимательно выслушав.
– Да, но при правильно выстроенной рутине, чётком графике и контролируемой нагрузке это не помешает ему выполнять административные задачи. Он дисциплинирован и, если создать условия, будет работать стабильно.
Силовик снова ударил по столу, только на этот раз с некой агрессией.
– И кто, по–Вашему, будет возиться с офицером МВД, как с малым дитём? Это не дом опеки, а служба! Ваши материнские инстинкты здесь неуместны.
– Что Вы хотите этим сказать? – спросила я, стиснув зубы от злости за критику.
Он сменил позу в кресле и, успокоившись, спросил:
– Мне нужна Ваша честная оценка, как супруги подполковника. Он в состоянии адекватно, непредвзято, спокойно и осмысленно вести дела?
– Ему необходимо время вновь адаптироваться к жизни на свободе после СИЗО. Поймите, что он получил психологическую травму и...
– Я задал прямой вопрос и жду прямого ответа: да или нет?
Я сглотнула, поняв, что момент выбора, о котором меня предупреждал акционер, настал. Мне надлежало решить самую сложную дилемму в своей жизни: вернуть правление центром супругу или оставить себе, ведь именно к этому силовик и вёл.
– Я жду! – прикрикнул мужчина.
Повернув голову к итальянцу, я встретилась с ним взглядом и прочитала в его глазах просьбу быть решительной и верной своим целям и мечтам, а ещё – печаль за то, что был прав, и время вынести нелёгкий приговор пришло. Не выдержав напряжения и, видимо, почувствовав себя неуютно, он встал из–за стола:
– Простите, я всё–таки позволю себе выйти из кабинета.
– Позволяю! – буквально «швырнул» ему ФСБшник, требуя моего ответа поскорей.
Медлительна дверь со скрипом закрылась за акционером, а моё сердце заколотилось от волнения и страха – перед совестью и мужем.
– Через полчаса у меня совещание с начальниками МВД и Генпрокуратуры. На нём будет решаться судьба Вашего мужа. Мы можем поскорее закончить эту драму? Вы дадите ответ? Ваш супруг в состоянии вести дела в кинологическом центре и быть в резерве отделения по борьбе с наркотиками?
– Нет, – тихо ответила я.
– Громче!
– Нет, он страдает пробелами в памяти, правда нечасто, но Вы же сами прочитали заключение комиссии: муж сохранил интеллект, опыт и навыки.
– Спасибо, Вы свободны, – ослабил силовик словесную хватку, вот только покидая кабинет, я ощущала тяжесть во всём теле и в душе – оковы совести, тянувшие к земле, как кандалы.
– Лейтенант, – бросил мне вслед силовик и я обернулась. – Ваш муж уважаем всеми в МВД. Не беспокойтесь, его не сбросят со счетов! Ваш центр представляет ценность для нашего ведомства, особенно после последнего дела, и я не могу допустить его падения, а такое возможно, если не набраться мужества и взглянуть правде в глаза. Сегодня после полудня Вы станете офицером по праву, а не по образованию, а это значит – служить по чести, а не на эмоциях.
Молча я отдала ему честь и вышла за дверь, пребывая в шоке от самой себя.
– Вы приняли верное решение, синьора, – сказал акционер, поняв всё по моим растерянным глазам.
– Простите, – шепнула я, сдерживая слёзы, – я не хочу сейчас говорить. Мне нужно в отдел снабжения за формой.
Он кивнул с пониманием, а я направилась к лестнице медленным, скованным шагом, неся на плечах всю тяжесть своего ответа ФСБшнику.
«Что же я натворила? – душило меня чувство вины перед мужем. – Я предала его, лишила смысла жизни. Какая же я неблагодарная тварь! Свекровь была права: он пригрел змею у себя на груди». Не в состоянии сделать следующий шаг, я на минуту прислонилась к стенке.
Знаешь, лейтенант, в чём проблема человечества? Люди жаждут мести, славы, денег, власти, преследуют эгоистичные цели и амбиции, но забывают о совести. А когда получают то, чего хотят, она съедает их по миллиметрам.
– Это касается тех, у кого она есть – совесть, – ответил я бывшей начальнице. – Вы испытывали чувство вины, потому что она у Вас была, но не все такие.
– Ты прав. Я с детства старалась быть справедливой и честной перед самой собой. Но в тот момент я посчитала свой поступок непорядочным. Когда–то я мечтала отобрать всё у супруга из мести и обиды за дитя, которое потеряла в колонии. Но я давно уже его простила. Надо быть осторожным с желаниями, ведь они исполняются не сразу, и порой их запоздалая реализация приносит боль, а не счастье.
– Это если желания негативны, а месть никогда не приносит счастья. Всегда боль, – сказал я искренне, вспоминая служебный опыт на Ближнем Востоке.
– Слушай, – легонько стукнув меня по плечу, майор рассмеялась. – Мне около сорока, а тебе двадцать с хвостиком. Я почти на два десятка лет тебя старше, а ты тут умничаешь, словно всё о жизни знаешь!
– Не всё, но кое–что, – серьёзно ответил я, слегка задетый насмешкой.
– Ладно, слушай дальше.
Я забрала новую форму, вот только домой решила не возвращаться, а переждать до церемонии у моря на причале. Я не знала, как посмотреть супругу в глаза. Мне было жизненно необходимо побыть в одиночестве, наедине с природой и самой собой. Ветер слегка теребил мои волосы, а шум тяжелых и неспешных волн дарил успокоение. «В конце концов, супруг и правда нездоров. Работа руководителем – это нервы, стресс, усталость... А офицер в резерве?.. Что, если однажды мужа призовут? Он же не сможет вновь вести оперативную работу, а копаться в архивных бумажках не для него», – оправдывала я своё решение, хотя прекрасно знала, что поступила так из собственной выгоды.
Тем не менее, терзаться совестью было уже поздно, «слово – не воробей, вылетит – не поймаешь». Несмотря на сердечные муки, я должна была двигаться вперёд: к новому этапу жизни, новому званию, новым задачам в кинологическом центре. Вспомнив о долге, я поразмыслила над тем, что мне сказал акционер: о желании, которое станет моей визитной карточкой, и, кажется, знала, что загадать.
Я вернулась к зданию МВД к положенному часу. Актовый зал располагался на втором этаже: большой, величественный, строгий. Сержант отдал мне честь и распахнул две створки тяжёлых лакированных дверей с эмблемой ведомства и флагом страны.
Передо мной открылось помещение с высоким потолком, латунными люстрами, бархатным убранством и до блеска натертым полом, устланным красными коврами. Стулья стояли рядами, точно в театре, и были обиты тёмно–синей тканью. В конце зала размещалась невысокая сцена, с трибуной, украшенной гербом. Всё внушительно и торжественно.
На мне была новая парадная форма, выглаженная до идеала, а на плечах – пока ещё погоны лейтенанта МВД. Китель был жёстким, державшим осанку, он сел мне точно по фигуре, а золотая фурнитура блестела при каждом шаге и вызывала гордость.
Волнение росло по мере того, как я приближалась к первому ряду. Там меня ждал супруг. Статный и мужественный, в своей парадной форме, он встал со стула и ласково поцеловал меня в приветствие.
