– В завершение сегодняшней церемонии я вновь приглашаю на сцену капитана нашего ведомства.
Удивлённая, я исполнила приказ начальства и поднялась на подмосток.
– И, наконец, особое признание, – продолжил генерал. – За спасение сотрудника таможенной службы от незаконного заключения наградить капитана МВД ведомственным знаком отличия за служебную доблесть. Прошу пригласить награждающего в зал.
Я стояла, как было положено, лицом к вышестоящим лицам и боком к собравшимся в зале. Тяжёлые двери вновь распахнулись, и я услышала стук каблуков. Моё дыхание перехватило, ведь я догадалась, кто направлялся ко мне. Не нарушая устава, я даже не шелохнулась, лишь крепче сжала кулаки и не позволила упасть ни единой слезинки. Шаги приближались, а зал затаил дыхание.
Через минуту по лестнице, прямо напротив меня, на сцену поднялась она – моя приёмная мама и бывшая начальница, инструктор–кинолог таможенной службы. Одетая в служебную форму, теперь висевшую на исхудалом теле, чуть сгорбленная и заметно изможденная, она улыбалась мне самой искренней улыбкой, что я когда–либо видела, а в её глазах были слёзы. Я всхлипнула, не выдержав натиска сильных эмоций и ручейки солёных слёз непроизвольно потекли из глаз.
– Держите лицо, капитан, – невпопад шепнул мне бывший ФСБшник, но я не наделила смыслом эти слова, ведь то, что я ощущала внутри, было важнее внешнего вида.
Встав точно передо мной, начальница прикрепила значок к плотной ткани моего парадного кителя.
– Я бесконечно горжусь тобой, девочка! – шепнули её усталые губы.
– Господи, это Вы... Я снова вижу Вас...
Похлопав меня по плечу, инструктор–кинолог взяла микрофон.
– Много лет назад эта хрупкая, добрая девушка, тогда ещё без званий и без дипломов, пришла ко мне ассистенткой, – начала она охрипшим голосом, но, прокашлявшись, выровняла тон. – В то время мне было поручено вести дело о контрабанде, и именно она первой заподозрила повара с круизных лайнеров. Ей не поверил никто. Даже я... к собственному стыду. Не поверили, потому что офицер таможни намеренно уводил расследование в ложное русло. Девочку сняли с дела. Но годы спустя я получила доказательства того, что кулинар был не чист на руку. Я начала собственное, несанкционированное расследование, о котором узнал кинолог, поставленный следить за мной. Он оказался предателем – донёс обо мне тому самому таможенному офицеру, а тот передал информацию предыдущему министру МВД – организатору преступной группировки. За считанные дни меня разжаловали, осудили по сфабрикованным статьям и сослали: сперва на север, а потом на химзавод, где я, бывший офицер, присматривала за служебными псами. Бесправная, униженная, оскорблённая – я годами терпела издевательства начальства. Под предводительством министра они забрали у меня здоровье, достоинство и годы жизни. Но, до того как попасть в этот ад, я успела оставить часть улик надёжному человеку. Он хранил их до нужного момента. И однажды этот момент настал. Молодая лейтенант не оставляла попыток докопаться до правды и вызволить меня из заточения. Рискуя свободой и жизнью, она вышла на связь с моим другом, не зная – враг он или союзник, и забрала доказательства, а после дала делу ход. И вот я стою здесь, живая и свободная. Доблесть не измеряется званиями, не зависит от возраста и биологического пола. Доблесть – это то, что живёт в сердце человека. Повернись к залу, девочка! Пусть все запомнят эту минуту. Минуту твоей заслуженной славы, – обратилась ко мне приёмная мама.
Я развернулась к гостям. Подбородок предательски дрожал, а по щекам уже вовсю катились слёзы.
– Простите, – шепнула я залу, прикрыв лицо руками, – простите...
В этот момент один ряд за другим стал подниматься, точно волны на море, у которого я сидела тем днём. Люди вставали со стульев и отдавали честь в признание меня не как офицера, а как человека, который добился того, к чему шёл всю сознательную жизнь – к справедливости.
Последним поднялся мой муж. Неспешно, с натянутой сдержанностью. Он словно винил меня в том, что я обрела, а он потерял – кульминацию собственной карьеры.
– Что ж... – голос бывшего ФСБшника дрогнул, но он быстро взял себя в руки. – На этом церемония окончена. Прошу всех пройти в банкетный зал. Если, конечно… капитан не хочет сказать свою заключительную речь.
Гости всё ещё стояли, ожидая последнего слова. Я выпрямилась и, стараясь говорить ровно, взяла микрофон:
– Благодарю всех и каждого за то, что пришли и разделили со мной радость этого дня! Я обещаю и впредь стремиться к справедливости, оправдывая новые погоны. В деле по контрабанде картин были наказаны те, кто шёл против закона и совести, а на свободу вышли невиновные. Тем не менее, есть группа людей, которая случайно пострадала.
Я на секунду замолчала, набрав воздуха, прежде чем продолжить:
– Пациенты онкологической клиники, которая получала помощь через благотворительный фонд, использованный недобросовестными людьми в корыстных целях. Суд принял решение о его аннуляции, и средства перестали поступать. Эти люди не должны страдать. Воспользовавшись полномочиями новой начальницы кинологического центра, я прошу разрешения на открытие благотворительного фонда помощи онкобольным от имени нашего учреждения. Также прошу официально закрепить за нами право проводить «Парады героев» в честь военных праздников – с участием служебных собак. В рамках мероприятия мы можем проводить аукцион, где можно будет пройти рядом с собакой или отдать ей команду. Все собранные средства будут направлены на поддержку тяжело больных людей.
Взглянув на мужа, я увидела гнев в его глазах. Во–первых, за то, что посмела признать себя начальницей, во–вторых, – предложила внести инновации, а, в–третьих – не посоветовалась с ним, тем самым проявив самостоятельность.
– Я одобряю Ваш план. Исполняйте! Бумаги оформим в понедельник, – отвлёк меня от размышлений бывший силовик.
– Приказано? Исполнить! – отдала я честь ему и генералу, вступив в новое звание, новую должность и новую самостоятельную жизнь.
Гости покидали актовый зал, следуя за сержантом в банкетное помещение. Мой муж как невменяемый сидел на стуле в первом ряду и вглядывался в пустоту на сцене.
– Милый, – тихо шепнула я, подойдя к нему ближе.
– Ступайте к праздничному столу, – сказал новый министр и аккуратно взял меня под локоть, отводя в сторонку. – Я сам поговорю с полковником.
– Он недоволен решением, – ступала я за ФСБшником, оглядываясь на супруга.
– Идите, уверен, что Ваш муж понимает, что значит приказ и воспримет его достойно, как офицер и мужчина. А Вы должны быть с гостями, капитан. Так положено! Этот праздник в Вашу честь!
Я кивнула, веря, что этим двоим лучше остаться наедине.
Выйдя из зала, я всё же остановилась за полузакрытой дверью и решила подслушать беседу.
– Что же, полковник, поговорим по–мужски, – подсел министр к моему мужу.
– Со всем уважением, – тяжёлым голосом начал супруг, – я вынужден отказаться от новой должности и вернуться в свой центр кинологии.
– Причины?
– Я хочу управлять своим детищем, как и раньше.
– Что значит «хочу», офицер? Мы на службе, а служба – это обязательство. Ваша обязанность – работать на пользу страны рационально и эффективно. А, судя по заключению медэкспертов, Вы не в состоянии вести оперативную работу на месте, как до СИЗО. Значит, вместо встреч с клиентами и разборок с сотрудниками, будете ставить задачи начальникам кинологических центров, и следить за их исполнением из удобного кабинета.
– Я полностью дееспособен, и мой рассудок не пострадал.
– Так проявите свой опыт и знания на пользу столицы! Центр останется под Вашим кураторством, как и десяток других, разбросанных по городу. Не вижу повода для недовольства.
– Я всю жизнь служил на благо Родины. Я – офицер. Я исполняю приказы, руковожу людьми, лично отвечаю за происходящее в учреждении. Практическая работа – моё призвание. А Вы предлагаете мне сидеть в министерстве и наблюдать издалека.
– Вам противопоказаны стрессы, а в работе с людьми они неминуемы. Бумажки перебирают архиваторы, а вы продолжите вести дела, только в более спокойной обстановке. К тому же я увеличил сферу вашей ответственности – теперь вы курируете не один, а сразу несколько центров.
– Я же сказал: я не потерял рассудок, – голос мужа стал резче. – Я отлично понимаю разницу между кураторством и руководством. Куратор ставит задачи и следит за соблюдением регламента, но он не принимает решений на месте, не отвечает за каждую собаку, не знает своих людей в лицо. Я не кабинетный надсмотрщик, я – командир.
– Полковник, Вы распускаете нюни, а я не нянька слёзки Вам подтирать. Моё решение не подлежит обсуждению! Возьмите себя в руки и исполните долг перед Родиной.
– С предыдущим министром у меня был конфликт из–за женщины, но с Вами он назревает из–за работы! – нарывался супруг на скандал, всё больше повышая тон.
– Хотите записать меня во враги, так, пожалуйста! Скажу Вам одно: заместитель Генпрокурора настаивал на повышение Вас в должности и отправке на пенсию. Но я посчитал, что нашей стране нужны офицеры как Вы – надёжные, честные, с опытом. Не подводите того, кто дал Вам шанс! А будете ставить палки в колёса, отправитесь на заслуженный отдых! На этом закончим!
Поднявшись со стула, министр направился к выходу из помещения, но задержался на полпути:
– Надеюсь, Вы соберётесь и, как подобает супругу, поддержите капитана в значимый день.
– На банкет я не останусь. В раскрытом деле о контрабанде моей заслуги нет, так пусть вся слава достается тем, кто потрудился во славу справедливости.
– Не захлебнитесь в собственном эгоизме! – колко подметил министр.
– Моя жена причастна к этим изменениям? – сухим голосом спросил супруг, не обернувшись к собеседнику.
– Вы за кого меня принимаете? – вскипел ФСБшник и быстрым шагом вернулся к полковнику. – Предыдущий министр был обычным политиком и трепачом, а я – офицер с достоинством и честью. Я полагаюсь на факты и заключение медэкспертов, а не плету интриги за спиной. И пусть я считаю, что женщинам не место в МВД, но в этом случае испытываю жалость к смелой девочке, отчаянно пытавшейся спасти супруга из СИЗО. Или, по–Вашему, она пошла против опасных и властных врагов ради звания или ради Вашего центра? Вы незаслуженно подозреваете жену в предательстве и портите ей праздник, а я на Вашем месте многим бы пожертвовал, чтобы иметь за спиной такой надёжный тыл. Я понимаю, что Вас настиг недуг, но искренне надеюсь, что Вы образумитесь. Вас повысили, а не списали на пенсию, и центр кинологии по–прежнему под Вашим руководством, за одним исключением – Вы больше не ведёте там оперативную работу. Мне непонятна Ваша реакция – она не обоснована ничем, кроме эмоций, и оскорбительна для тех, кто защищал Ваши же интересы.
На этом разговор был завершён, и, дабы не столкнуться с ФСБшником у входа, я поспешила на банкет.
Конечно, настроение было испорчено, ведь я понимала, что ждёт впереди. Во–первых, было ясно: муж принципиально будет бороться за центр. Его глубоко задело снятие с должности в учреждении, которое он создавал с нуля. А во–вторых, он вбил себе в голову, что я давно намеревалась присвоить его детище, и теперь вся обида и злость из–за произошедшего обрушатся на меня. В душе вместо праздничного настроения было темно, тревожно и страшно. Я беспокоилась и о его здоровье – переживала, как скажется эта новость на диагнозе мужа. Боялась, что ему станет плохо, и не знала, как поступить: отправиться за ним домой или остаться на торжестве и переждать, пока уляжется первый порыв неизбежного гнева. Как бы то ни было, я должна была выразить благодарность всем гостям, а ещё хотя бы пару минут поговорить с бывшей начальницей.
Банкет проходил в отдельном зале, предназначенном специально для торжеств и приёма гостей. Помещение отличалось сдержанным, но достойным оформлением: кремовые стены, массивные люстры с тёплым светом, плотные бордовые шторы на высоких окнах и строгие картины на тему государственной службы. Вдоль стен – небольшие зелёные растения в кадках, создававшие ощущение уюта. Зал был наполовину заполнен прямоугольными столами, объединёнными в два длинных ряда, и накрытыми белоснежными скатертями. Стол ближе к центру был украшен цветочной композицией из алых роз и гладиолусов – очевидно, в честь нас – главных виновников торжества.
На столах красовались аккуратно расставленные приборы, сверкающие бокалы, тонкая фарфоровая посуда. Закуски были выложены красиво и щедро: бутерброды с красной рыбой, язык под хреном, фаршированные яйца, ассорти сыров и копчёностей, оливье и винегрет. В центре стояли блюда с фруктами, а чуть позже должны были подать горячее. К напиткам – минеральная вода, соки, шампанское и водка с коньяком.
Я смотрела на это убранство и не могла поверить, что всё было организовано в мою честь. Хрустальные люстры, цветы, звенящие бокалы, поздравления... И если бы не тревога за мужа, я была бы, наверное, беспредельно счастлива. Но вместо радости испытывала стыд и беспокойство, ведь я не поехала домой за супругом. Осталась там – среди парадных речей и праздничного шума – в тот момент, когда ему, возможно, было хуже всего. Как женщина и жена я должна была быть рядом с мужем, но, признаюсь честно, лейтенант, мне было страшно оставаться с ним наедине. К тому же, хотелось капельку заслуженного праздника. Совесть шептала, что остаться на пиру было эгоистично с моей стороны, а разум твердил, что эгоистом был полковник, поставивший меня перед этим выбором. Самым смешным и печальным было то, что как бы я не поступила, в глазах супруга всё равно осталась бы виноватой во всём. Пока я стояла в мучительных раздумьях, ко мне подошёл капитан из отдела по борьбе с наркотиками.
– От души поздравляю! – пожал он мне руку. – Вы заслужили и награды, и новые погоны.
– Благодарю Вас, офицер… – попыталась я улыбнуться, но вышло как–то натянуто. – Для меня большая честь слышать эти слова от Вас.
Склонившись ко мне, он спросил полушёпотом:
– Мне показалось или полковник не сильно рад повышению?
– Он просто не ожидал. Вы же знаете, как он привязан к центру кинологии. – С усилием сглотнула я. – Теперь мужу кажется, что его отодвинули. А я… Я чувствую себя виноватой, что заняла его «трон».
– Но ведь центр остался за ним. Просто структура немного изменилась, – заметил капитан, улавливая мою грусть. – И Вы не виноваты. Всё руководство решило. Да и… все знают, что он болен. К большому сожалению.
– Попробуйте объяснить это моему мужу… – взглянула я вверх на хрустальную люстру, пытаясь насильно сдержать накатившие слёзы. – Я, наверное, скоро уеду. Мне как–то не по себе. Врачи сказали, что малейший стресс может ухудшить его самочувствие. А сейчас он один, а я здесь…
– Это Ваш вечер, – мягко сказал капитан. – Но если Вам так тревожно, я попрощаюсь с ребятами и сам заеду к полковнику. Поговорю, поддержу. А Вы наслаждайтесь заслуженным торжеством!
Удивлённая, я исполнила приказ начальства и поднялась на подмосток.
– И, наконец, особое признание, – продолжил генерал. – За спасение сотрудника таможенной службы от незаконного заключения наградить капитана МВД ведомственным знаком отличия за служебную доблесть. Прошу пригласить награждающего в зал.
Я стояла, как было положено, лицом к вышестоящим лицам и боком к собравшимся в зале. Тяжёлые двери вновь распахнулись, и я услышала стук каблуков. Моё дыхание перехватило, ведь я догадалась, кто направлялся ко мне. Не нарушая устава, я даже не шелохнулась, лишь крепче сжала кулаки и не позволила упасть ни единой слезинки. Шаги приближались, а зал затаил дыхание.
Через минуту по лестнице, прямо напротив меня, на сцену поднялась она – моя приёмная мама и бывшая начальница, инструктор–кинолог таможенной службы. Одетая в служебную форму, теперь висевшую на исхудалом теле, чуть сгорбленная и заметно изможденная, она улыбалась мне самой искренней улыбкой, что я когда–либо видела, а в её глазах были слёзы. Я всхлипнула, не выдержав натиска сильных эмоций и ручейки солёных слёз непроизвольно потекли из глаз.
– Держите лицо, капитан, – невпопад шепнул мне бывший ФСБшник, но я не наделила смыслом эти слова, ведь то, что я ощущала внутри, было важнее внешнего вида.
Встав точно передо мной, начальница прикрепила значок к плотной ткани моего парадного кителя.
– Я бесконечно горжусь тобой, девочка! – шепнули её усталые губы.
– Господи, это Вы... Я снова вижу Вас...
Похлопав меня по плечу, инструктор–кинолог взяла микрофон.
– Много лет назад эта хрупкая, добрая девушка, тогда ещё без званий и без дипломов, пришла ко мне ассистенткой, – начала она охрипшим голосом, но, прокашлявшись, выровняла тон. – В то время мне было поручено вести дело о контрабанде, и именно она первой заподозрила повара с круизных лайнеров. Ей не поверил никто. Даже я... к собственному стыду. Не поверили, потому что офицер таможни намеренно уводил расследование в ложное русло. Девочку сняли с дела. Но годы спустя я получила доказательства того, что кулинар был не чист на руку. Я начала собственное, несанкционированное расследование, о котором узнал кинолог, поставленный следить за мной. Он оказался предателем – донёс обо мне тому самому таможенному офицеру, а тот передал информацию предыдущему министру МВД – организатору преступной группировки. За считанные дни меня разжаловали, осудили по сфабрикованным статьям и сослали: сперва на север, а потом на химзавод, где я, бывший офицер, присматривала за служебными псами. Бесправная, униженная, оскорблённая – я годами терпела издевательства начальства. Под предводительством министра они забрали у меня здоровье, достоинство и годы жизни. Но, до того как попасть в этот ад, я успела оставить часть улик надёжному человеку. Он хранил их до нужного момента. И однажды этот момент настал. Молодая лейтенант не оставляла попыток докопаться до правды и вызволить меня из заточения. Рискуя свободой и жизнью, она вышла на связь с моим другом, не зная – враг он или союзник, и забрала доказательства, а после дала делу ход. И вот я стою здесь, живая и свободная. Доблесть не измеряется званиями, не зависит от возраста и биологического пола. Доблесть – это то, что живёт в сердце человека. Повернись к залу, девочка! Пусть все запомнят эту минуту. Минуту твоей заслуженной славы, – обратилась ко мне приёмная мама.
Я развернулась к гостям. Подбородок предательски дрожал, а по щекам уже вовсю катились слёзы.
– Простите, – шепнула я залу, прикрыв лицо руками, – простите...
В этот момент один ряд за другим стал подниматься, точно волны на море, у которого я сидела тем днём. Люди вставали со стульев и отдавали честь в признание меня не как офицера, а как человека, который добился того, к чему шёл всю сознательную жизнь – к справедливости.
Последним поднялся мой муж. Неспешно, с натянутой сдержанностью. Он словно винил меня в том, что я обрела, а он потерял – кульминацию собственной карьеры.
– Что ж... – голос бывшего ФСБшника дрогнул, но он быстро взял себя в руки. – На этом церемония окончена. Прошу всех пройти в банкетный зал. Если, конечно… капитан не хочет сказать свою заключительную речь.
Гости всё ещё стояли, ожидая последнего слова. Я выпрямилась и, стараясь говорить ровно, взяла микрофон:
– Благодарю всех и каждого за то, что пришли и разделили со мной радость этого дня! Я обещаю и впредь стремиться к справедливости, оправдывая новые погоны. В деле по контрабанде картин были наказаны те, кто шёл против закона и совести, а на свободу вышли невиновные. Тем не менее, есть группа людей, которая случайно пострадала.
Я на секунду замолчала, набрав воздуха, прежде чем продолжить:
– Пациенты онкологической клиники, которая получала помощь через благотворительный фонд, использованный недобросовестными людьми в корыстных целях. Суд принял решение о его аннуляции, и средства перестали поступать. Эти люди не должны страдать. Воспользовавшись полномочиями новой начальницы кинологического центра, я прошу разрешения на открытие благотворительного фонда помощи онкобольным от имени нашего учреждения. Также прошу официально закрепить за нами право проводить «Парады героев» в честь военных праздников – с участием служебных собак. В рамках мероприятия мы можем проводить аукцион, где можно будет пройти рядом с собакой или отдать ей команду. Все собранные средства будут направлены на поддержку тяжело больных людей.
Взглянув на мужа, я увидела гнев в его глазах. Во–первых, за то, что посмела признать себя начальницей, во–вторых, – предложила внести инновации, а, в–третьих – не посоветовалась с ним, тем самым проявив самостоятельность.
– Я одобряю Ваш план. Исполняйте! Бумаги оформим в понедельник, – отвлёк меня от размышлений бывший силовик.
– Приказано? Исполнить! – отдала я честь ему и генералу, вступив в новое звание, новую должность и новую самостоятельную жизнь.
Глава 53. Торжественный банкет
Гости покидали актовый зал, следуя за сержантом в банкетное помещение. Мой муж как невменяемый сидел на стуле в первом ряду и вглядывался в пустоту на сцене.
– Милый, – тихо шепнула я, подойдя к нему ближе.
– Ступайте к праздничному столу, – сказал новый министр и аккуратно взял меня под локоть, отводя в сторонку. – Я сам поговорю с полковником.
– Он недоволен решением, – ступала я за ФСБшником, оглядываясь на супруга.
– Идите, уверен, что Ваш муж понимает, что значит приказ и воспримет его достойно, как офицер и мужчина. А Вы должны быть с гостями, капитан. Так положено! Этот праздник в Вашу честь!
Я кивнула, веря, что этим двоим лучше остаться наедине.
Выйдя из зала, я всё же остановилась за полузакрытой дверью и решила подслушать беседу.
– Что же, полковник, поговорим по–мужски, – подсел министр к моему мужу.
– Со всем уважением, – тяжёлым голосом начал супруг, – я вынужден отказаться от новой должности и вернуться в свой центр кинологии.
– Причины?
– Я хочу управлять своим детищем, как и раньше.
– Что значит «хочу», офицер? Мы на службе, а служба – это обязательство. Ваша обязанность – работать на пользу страны рационально и эффективно. А, судя по заключению медэкспертов, Вы не в состоянии вести оперативную работу на месте, как до СИЗО. Значит, вместо встреч с клиентами и разборок с сотрудниками, будете ставить задачи начальникам кинологических центров, и следить за их исполнением из удобного кабинета.
– Я полностью дееспособен, и мой рассудок не пострадал.
– Так проявите свой опыт и знания на пользу столицы! Центр останется под Вашим кураторством, как и десяток других, разбросанных по городу. Не вижу повода для недовольства.
– Я всю жизнь служил на благо Родины. Я – офицер. Я исполняю приказы, руковожу людьми, лично отвечаю за происходящее в учреждении. Практическая работа – моё призвание. А Вы предлагаете мне сидеть в министерстве и наблюдать издалека.
– Вам противопоказаны стрессы, а в работе с людьми они неминуемы. Бумажки перебирают архиваторы, а вы продолжите вести дела, только в более спокойной обстановке. К тому же я увеличил сферу вашей ответственности – теперь вы курируете не один, а сразу несколько центров.
– Я же сказал: я не потерял рассудок, – голос мужа стал резче. – Я отлично понимаю разницу между кураторством и руководством. Куратор ставит задачи и следит за соблюдением регламента, но он не принимает решений на месте, не отвечает за каждую собаку, не знает своих людей в лицо. Я не кабинетный надсмотрщик, я – командир.
– Полковник, Вы распускаете нюни, а я не нянька слёзки Вам подтирать. Моё решение не подлежит обсуждению! Возьмите себя в руки и исполните долг перед Родиной.
– С предыдущим министром у меня был конфликт из–за женщины, но с Вами он назревает из–за работы! – нарывался супруг на скандал, всё больше повышая тон.
– Хотите записать меня во враги, так, пожалуйста! Скажу Вам одно: заместитель Генпрокурора настаивал на повышение Вас в должности и отправке на пенсию. Но я посчитал, что нашей стране нужны офицеры как Вы – надёжные, честные, с опытом. Не подводите того, кто дал Вам шанс! А будете ставить палки в колёса, отправитесь на заслуженный отдых! На этом закончим!
Поднявшись со стула, министр направился к выходу из помещения, но задержался на полпути:
– Надеюсь, Вы соберётесь и, как подобает супругу, поддержите капитана в значимый день.
– На банкет я не останусь. В раскрытом деле о контрабанде моей заслуги нет, так пусть вся слава достается тем, кто потрудился во славу справедливости.
– Не захлебнитесь в собственном эгоизме! – колко подметил министр.
– Моя жена причастна к этим изменениям? – сухим голосом спросил супруг, не обернувшись к собеседнику.
– Вы за кого меня принимаете? – вскипел ФСБшник и быстрым шагом вернулся к полковнику. – Предыдущий министр был обычным политиком и трепачом, а я – офицер с достоинством и честью. Я полагаюсь на факты и заключение медэкспертов, а не плету интриги за спиной. И пусть я считаю, что женщинам не место в МВД, но в этом случае испытываю жалость к смелой девочке, отчаянно пытавшейся спасти супруга из СИЗО. Или, по–Вашему, она пошла против опасных и властных врагов ради звания или ради Вашего центра? Вы незаслуженно подозреваете жену в предательстве и портите ей праздник, а я на Вашем месте многим бы пожертвовал, чтобы иметь за спиной такой надёжный тыл. Я понимаю, что Вас настиг недуг, но искренне надеюсь, что Вы образумитесь. Вас повысили, а не списали на пенсию, и центр кинологии по–прежнему под Вашим руководством, за одним исключением – Вы больше не ведёте там оперативную работу. Мне непонятна Ваша реакция – она не обоснована ничем, кроме эмоций, и оскорбительна для тех, кто защищал Ваши же интересы.
На этом разговор был завершён, и, дабы не столкнуться с ФСБшником у входа, я поспешила на банкет.
Конечно, настроение было испорчено, ведь я понимала, что ждёт впереди. Во–первых, было ясно: муж принципиально будет бороться за центр. Его глубоко задело снятие с должности в учреждении, которое он создавал с нуля. А во–вторых, он вбил себе в голову, что я давно намеревалась присвоить его детище, и теперь вся обида и злость из–за произошедшего обрушатся на меня. В душе вместо праздничного настроения было темно, тревожно и страшно. Я беспокоилась и о его здоровье – переживала, как скажется эта новость на диагнозе мужа. Боялась, что ему станет плохо, и не знала, как поступить: отправиться за ним домой или остаться на торжестве и переждать, пока уляжется первый порыв неизбежного гнева. Как бы то ни было, я должна была выразить благодарность всем гостям, а ещё хотя бы пару минут поговорить с бывшей начальницей.
Банкет проходил в отдельном зале, предназначенном специально для торжеств и приёма гостей. Помещение отличалось сдержанным, но достойным оформлением: кремовые стены, массивные люстры с тёплым светом, плотные бордовые шторы на высоких окнах и строгие картины на тему государственной службы. Вдоль стен – небольшие зелёные растения в кадках, создававшие ощущение уюта. Зал был наполовину заполнен прямоугольными столами, объединёнными в два длинных ряда, и накрытыми белоснежными скатертями. Стол ближе к центру был украшен цветочной композицией из алых роз и гладиолусов – очевидно, в честь нас – главных виновников торжества.
На столах красовались аккуратно расставленные приборы, сверкающие бокалы, тонкая фарфоровая посуда. Закуски были выложены красиво и щедро: бутерброды с красной рыбой, язык под хреном, фаршированные яйца, ассорти сыров и копчёностей, оливье и винегрет. В центре стояли блюда с фруктами, а чуть позже должны были подать горячее. К напиткам – минеральная вода, соки, шампанское и водка с коньяком.
Я смотрела на это убранство и не могла поверить, что всё было организовано в мою честь. Хрустальные люстры, цветы, звенящие бокалы, поздравления... И если бы не тревога за мужа, я была бы, наверное, беспредельно счастлива. Но вместо радости испытывала стыд и беспокойство, ведь я не поехала домой за супругом. Осталась там – среди парадных речей и праздничного шума – в тот момент, когда ему, возможно, было хуже всего. Как женщина и жена я должна была быть рядом с мужем, но, признаюсь честно, лейтенант, мне было страшно оставаться с ним наедине. К тому же, хотелось капельку заслуженного праздника. Совесть шептала, что остаться на пиру было эгоистично с моей стороны, а разум твердил, что эгоистом был полковник, поставивший меня перед этим выбором. Самым смешным и печальным было то, что как бы я не поступила, в глазах супруга всё равно осталась бы виноватой во всём. Пока я стояла в мучительных раздумьях, ко мне подошёл капитан из отдела по борьбе с наркотиками.
– От души поздравляю! – пожал он мне руку. – Вы заслужили и награды, и новые погоны.
– Благодарю Вас, офицер… – попыталась я улыбнуться, но вышло как–то натянуто. – Для меня большая честь слышать эти слова от Вас.
Склонившись ко мне, он спросил полушёпотом:
– Мне показалось или полковник не сильно рад повышению?
– Он просто не ожидал. Вы же знаете, как он привязан к центру кинологии. – С усилием сглотнула я. – Теперь мужу кажется, что его отодвинули. А я… Я чувствую себя виноватой, что заняла его «трон».
– Но ведь центр остался за ним. Просто структура немного изменилась, – заметил капитан, улавливая мою грусть. – И Вы не виноваты. Всё руководство решило. Да и… все знают, что он болен. К большому сожалению.
– Попробуйте объяснить это моему мужу… – взглянула я вверх на хрустальную люстру, пытаясь насильно сдержать накатившие слёзы. – Я, наверное, скоро уеду. Мне как–то не по себе. Врачи сказали, что малейший стресс может ухудшить его самочувствие. А сейчас он один, а я здесь…
– Это Ваш вечер, – мягко сказал капитан. – Но если Вам так тревожно, я попрощаюсь с ребятами и сам заеду к полковнику. Поговорю, поддержу. А Вы наслаждайтесь заслуженным торжеством!
