Я взглянула в лица счастливых, пока ещё безусых курсантов–кинологов, которым выпала честь практиковать свои знания в этом клубе. Именно они были наследниками моего мужа – не родными и не знакомыми, но именно эти ребята приняли наследие человека, всю свою жизнь отдавшего службе, собакам и Родине. Он был не самым лучшим мужем, но уж точно лучшим офицером нашей страны.
Я глубже вдохнула запах хвои, металлических снарядов и живого собачьего тепла, и в очередной раз убедилась в том, что триумф супруга лейтенантше я отдавать не собиралась.
– Вы готовы, госпожа? – отвлёк меня юрист от размышлений.
– Давайте сделаем всё, чтобы стерва не получила и копейки прибыли с дела, в которое и гроша не вложила!
Мужчина кивнул, и мы вошли в здание клуба.
У инспекторши, как выяснилось, имелся собственный кабинет. Соучредительница! Персона важная! Ну как же тут без отдельного кресла и таблички на двери?
Мы с юристом обменялись короткими, заговорщическими взглядами и постучали в дверь, которая не сразу отворилась. Лейтенантша застыла на пороге, увидев нас, а её глаза округлились, как обручи в гимнастическом зале. Однако удивления она не показала – лишь губы поджала в тонкую линию.
– Ну, здравствуй, совладелица клуба, – нарочито толкнула я её плечом, освобождая проход себе и юристу.
– Что нужно? – холодно бросила инспекторша, ступив за нами к столу.
– Разве так разговаривают с супругой главного владельца и основателя учреждения? – медленно протянула я, наслаждаясь её внутренним напряжением.
– Не поняла, зачем вы пожаловали, – скрестила она руки на груди, а на скулах заиграли желваки.
– Садись. Нам есть что обсудить, – с лёгкой ухмылкой сказала я.
Юрист молча раскрыл дипломат и неторопливо выложил на стол первые бумаги.
– Ознакомьтесь, – прорвался его стальной голос. – Заявление о возбуждении уголовного дела за использование лица, находившегося в беспомощном состоянии.
Лейтенантша побледнела и, быстро пробежав глазами страницы, откинулась на спинку стула.
– Вы что, с ума сошли?! Полковник сам просил меня помочь! – не стала стерва отрицать подлога. – Он настаивал на этих медсправках. Я его не принуждала. Если и была фальсификация – то по его желанию.
Юрист слегка склонил голову, хищно глядя на нашу жертву.
– Разве? Вот подлинные медицинские заключения Вашего «инициатора». На момент подлога справок – прогрессирующая сосудистая деменция, когнитивные нарушения, неспособность принимать важные решения. Заключение его лечащего невролога официально заверено. Надеюсь, Вы понимаете, что в суде не слушают оправданий, а смотрят на факты. Полковник был болен, а Вы воспользовались этим ради наживы. Подговорили его на подделку медсправки, чтобы успел отделить бренд от госсектора, и понадеялись, что результатом станет частный сектор. Вы же, – ясное дело, в соучредителях с немалой долей от дохода.
– Мои намерения… недоказуемы! Это всего лишь Ваше предположение, на которое в суде также не обратят внимания, – вспыхнула она, а лоб покрылся испариной.
– Ну, не скажите! – Коварничал сторонник закона. – У моей госпожи есть бумаги, которые полковник готовил для перевода бренда в частный бизнес. В них – имена ваших знакомых, предложенных в акционеры.
Инспекторша резко вскочила, а стул под её ногами гулко заскрипел по полу.
– Давайте, подавайте в суд! – со злостью в голосе бросила она. – Полковнику самому было выгодно подделать заключение медкомиссии. Он злился, что его отстранили от центра, лишили прав, заставили перебирать бумажки в министерстве. Это все знают и все подтвердят! А ещё есть копия расписки, где он признался, что принудил меня к фальсификации справки! Так что – посадите меня – посадите его!
– Не сомневаюсь, – юрист слегка улыбнулся. – Только вот копия – не есть оригинал, который Вы вернули полковнику. Копию можно подделать. Вам же не привыкать? – с ехидной медлительностью достал он новую папку. – А здесь – сборник коррупционных преступлений, совершённых Вами и бывшим министром МВД: подделка больничных, фиктивные справки о доходах, фальсификация назначений сотрудников. Все бумаги с Вашими личными подписями. За это – несколько лет лишения свободы, разжалование и полная утрата статуса.
– Прекратите немедленно! – голос лейтенантши сорвался на крик, но задрожал от страха. Она схватила доказательства и в бешенстве порвала их на мелкие клочки. Бумажные ошмётки закружились по комнате, точно сухие листья, упавшие с деревьев по осени.
– Нет у вас больше доказательств! – яростно крикнула она. – И, если обратитесь в суд, я сделаю всё, чтобы полковник сел со мной, а его жена – Ваша клиентка – осталась с позором вдовы офицера, принуждавшего женщин к постели и подделке справок!
Я уже готова была вскочить и дать ей не менее горячий ответ, но юрист мягко, почти невесомо, положил ладонь мне на плечо.
– Понимаю Ваши эмоции, и этот… жест отчаяния, – произнёс он, указывая пальцем на обрывки документов. – Но, боюсь, Вы не поняли или недосмотрели: изорванные Вами бумаги – лишь копии. Все оригиналы хранятся у меня в надёжном месте. Что до полковника – у госпожи достаточно средств, чтобы нанять лучших адвокатов. Они вытащат его из–под Вашего контробвинения. А вот кто вытащит вас?
Инспекторша сглотнула, ярость внезапно сменилась тревогой. Она медленно выдохнула и протянула сквозь зубы:
– Чего вы хотите? Чтобы я клуб покинула? Вышла из соучредителей?
Юрист, будто дожидаясь этого вопроса, ухмыльнулся и выложил последнюю стопку бумаг – аккуратно оформленный договор уступки права на дивиденды.
– Что Вы! Моя господа не настолько жестока, чтобы лишать Вас мечты вести дела в этом элитном студенческом учреждении. Нет! Нет! – протянул он ей соглашение.
Пальцы лейтенантши дрогнули, когда она взяла его в руки.
– Это шантаж, – выдавила стерва, уже заметно дрожа. – Это против закона.
– Вам не привыкать к серым схемам, – мягко напомнил юрист. – Подпишите бумаги, и останетесь совладелицей клуба, при звании и на свободе. Но двадцать процентов прибыли будут стабильно уходить на счёт госпожи. Всё лишь одна подпись – и никакого суда, никакого скандала. Выбор за Вами.
Я медленно пододвинула к ней ручку. В кабинете воцарилась тишина – вязкая, как густой туман. Только наше дыхание и лёгкий скрип стула. Лейтенантша, с потухшим взглядом, села и, будто сдавая последние позиции, вывела подпись.
Юрист спокойно собрал бумаги в дипломат и щёлкнул замком.
– Поздравляю, – его голос звучал как приговор. – Теперь всё чисто и законно.
Я наклонилась к ней, позволив себе лёгкую, победную улыбку.
– Ты ошибаешься, это не шантаж. Это компенсация за моральный ущерб мне и моему супругу. Двадцать процентов твоих дивидендов, переведённые мне, будут каждый месяц напоминать тебе, как плохо уводить чужих мужей и использовать больных людей в своих целях.
Лейтенантша подняла глаза, и в них сверкнули злость и бессильное негодование.
– Да что ты знаешь! Он приходил ко мне за пониманием, за лаской, за любовью. Ты нагло заняла его место и отобрала центр, а теперь стоишь здесь с видом добродетеля и говоришь мне о том, как дурно я поступила, пытаясь выжить в этом мире. Двойные стандарты! Да, полковник был выгодной партией, способной обеспечить мне будущее – подарившей мне этот клуб. Но я любила его. Он был для меня не только выгодным партнёром, он… я любила его! Но знаешь, что убило мою любовь? – она усмехнулась криво, с горечью. – Однажды в постели со мной он шептал твоё имя. Его больной мозг перепутал женщин, но я оскорбилась. Тогда я решила: любовь должна умереть, а обеспеченное будущее – остаться.
– Не знаю, что за будущее тебя будет ждать, – я выпрямилась и оправила брючный костюм, – но, если вздумаешь выйти из соучредителей, я отнесу весь компромат прокурору.
– Всю жизнь собираешься держать меня на крючке? – скривились её губы в злобном оскале.
– Всё будет зависеть от моих желаний и нужд, – тихо ответила я. – А я всегда исполняю приказы собственного сердца. Счастливо оставаться, совладелица.
Я развернулась и вышла из кабинета. За мной размеренно, с холодной гордостью, последовал юрист – такой же коварный и безжалостный, как и я в ту минуту.
Так вот, через год мучительных процедур по искусственному зачатию, нас с мужем вызвали в госпиталь к репродуктологу. То была пятница, и я отправилась туда после работы, а муж должен был быть уже на месте.
Мы сидели в узком кабинете с мягким светом, а за окном слышался свист холодного мартовского ветра. Свет лампы падал на стопку папок на столе, и мне казалось, что каждая из них – чужая история о чьей–то надежде и поражении. Полковник выглядел спокойным и уверенным, вот только пальцы его рук нервно стучали по подлокотникам кресла.
Репродуктолог – невысокая женщина в белом халате – долго молчала над нашим делом, как будто впервые видела его, а потом подняла глаза:
– Передо мной все ваши анализы и итоги двух попыток ИКСИ, – начала она грустно и мягко. – Ваши яйцеклетки хорошие, отклик на стимуляцию идеальный. Но сперматозоиды… – она осторожно взглянула на мужа, – практически нежизнеспособны. Даже с ИКСИ мы едва нашли единичные клетки, но всё равно, как вы видите, два цикла не дали результата.
Полковник хмыкнул, но не сказал ни слова. Его подбородок оставался гордо поднятым, только в глазах мелькнуло что–то колючее и бессильное. Я ощущала душой, как он каменеет рядом со мной, превращаясь в неподвижную скалу, внутри которой бушует опасный вулкан.
– Я понимаю, – тихо произнесла я. – Что Вы можете нам посоветовать?
Врач захлопнула папку и сложила руки у подбородка.
– С медицинской точки зрения дальнейшие попытки с Вашей собственной спермой будут крайне малорезультативны, – обратилась она к моему мужу. – Простите, но шансы равны нулю. Мы не можем и дальше пичкать Вашу супругу гормонами. Клетки не оплодотворяются. До пересадки в матку даже не дошло...
– И что теперь? – глухо спросил он, почти перебив репродуктолога.
– Я предлагаю вашей паре рассмотреть программу с донорской спермой, – сказала она прямо. – Либо подумать об усыновлении. Женщина здорова, ваша семья может дать ребёнку всё необходимое, вопрос только в выборе пути.
В кабинете стало так тихо, что мне стало слышно, как щёлкала секундная стрелка в настенных часах. Полковник медленно сжал кулак, а лицо его покраснело.
– Донор… – он выговорил это слово с таким усилием, как будто оно жгло язык. – Или чужой ребёнок…
Супруг посмотрел на меня, и в его взгляде смешались отчаяние, боль и какая–то злоба. Мне показалось, что его взгляд искал во мне врага, а не союзника.
Я положила ладонь на его кулак, пытаясь успокоить бурю заранее. Он дернулся от огорчения, а я с трудом сглотнула, и сама расстроенная от вердикта.
– Решение непростое, но вы не одни, – продолжила врач. – Мы поможем выбрать программу и пройти все юридические этапы, если решитесь на усыновление или донорство. Всё законно и анонимно. Если не захотите, малыш никогда не узнает о биологическом отце.
Супруг отвернулся к окну, как будто проверял погоду, но стекло отражало его раздражённое перекошенное лицо.
– Время парковки подходит к концу. Нам пора! – отдал он мне приказ, проигнорировав присутствие врача.
– Иди, я подойду, – ответила я мужу, желая остаться с докторшей наедине: задать вопросы, поблагодарить.
– Сейчас же, я сказал! – процедил муж сквозь зубы, и я поняла, что лучше было послушаться, ведь он был в шаге от нервного срыва.
В коридоре я не успевала за его недовольным размашистым шагом, а на мои «постой» он даже не реагировал. Когда я вышла за ним из больницы, порыв холодного ветра ударил мне в лицо, точно пощечина. Слёзы сразу выступили на глазах – не только от урагана, но и от грусти с бессилием. Я была разбита сказанным репродуктологом, и ветер точно усилил внутренние переживания. Я разозлилась и разрыдалась, усевшись в авто.
Муж давно уже не сидел за рулём, и вез нас домой приставленный к нему от МВД водитель. Он время от времени поглядывал в зеркало заднего вида – на плакавшую меня и разъярённого полковника. Мы молчали, но каждый о своём. Я – о разбитой мечте забеременеть, о том, что моя вера в чудо снова оказалась напрасной. Муж – о поруганном самолюбии, ведь он не мог осуществить мою мечту.
Дома он, как всегда, уселся за футбол, а я принялась за ужин, стирку и прочие домашние дела, накопившиеся за неделю. Телевизор гремел голосами комментаторов, а я гремела кастрюлями, пряча за хлопотами то, что рвало душу изнутри.
– Сегодня пятница, – разорвал молчание супруг спустя несколько часов после нашего возвращения домой. – Завтра племянник свой первый матч играет в детской сборной по футболу – от секции его туда отправили. Парнишка делает успехи!
– Правда? Как здорово! – ровным тоном ответила я, показавшаяся на пороге гостиной, но погружённая в собственные мысли, и горечь от них.
– Мы же пойдём на стадион его поддержать?
– Конечно. Только тебе врача–невролога придётся пропустить, а это мне совсем не нравится, – напряглась я, ведь муж проводил в клинике все выходные, а я спокойно проводила аджилити по воскресеньям.
– После матча сразу туда и отправлюсь, – ответил он, отпив кефира вместо пива, что не могло не радовать меня.
Я кивнула в ответ, успокоившись, что планы по собачьим играм не сорвутся.
– Слушай, твоя сноха и брат… у них же четверо детей?
– Ну да, – удивилась я постановке вопроса.
– Если у нас не может быть ребёнка своего, давай возьмём себе племянницу–малышку или футболиста, – внезапно предложил полковник. – Они мне оба милы. Девчушка на тебя похожа, а мальчик – спортсмен, мы с ним вместе по матчам будем ходить.
– И как ты себе это представляешь? Отберём у родителей их чадо и себе присвоим?
– Ну, отца у них и так нет, а мать работает на износ. Ей тяжело кормить всех четверых.
– Это не значит, что она готова отказаться от родительской опеки, – возмутилась я, ибо ничего более бредового не слышала.
– А ты спроси! Многие в рабство детей продают, а тут мы им хорошую жизнь обеспечим. Да и с мамашей пусть встречаются. Никто ж не запрещает!
– Полковник, зачем это надо? – встала я прямо перед ним, скрестив руки на груди. – С племянниками мы можем и так общаться. «Никто не запрещает!» – как ты заметил сам. Зачем же их усыновлять?
– Да потому что ты сдалась! Ты отказалась и дальше бороться за чудо! – вскочил он с дивана и, подойдя к окну, заправил руки в карманы. – Вот я и ищу какой–нибудь выход!
– Что ты такое говоришь?! – двинулась я за ним. – Я сделала всё, что было можно и нельзя! Сотни попыток зачать, сотни провалов! Две процедуры с гормонотерапией! Я подвергла им своё тело ради дитя, ради надежды на то, что твоя сперма сможет оплодотворить мои клетки. Впустую, полковник! Даже до эмбриона не дошло! Ты понимаешь это?! – несправедливо обвинённая разнервничалась я до тряски.
– Хочешь сказать, что я виноват? – взглянул на меня разъярённый супруг.
Я глубже вдохнула запах хвои, металлических снарядов и живого собачьего тепла, и в очередной раз убедилась в том, что триумф супруга лейтенантше я отдавать не собиралась.
– Вы готовы, госпожа? – отвлёк меня юрист от размышлений.
– Давайте сделаем всё, чтобы стерва не получила и копейки прибыли с дела, в которое и гроша не вложила!
Мужчина кивнул, и мы вошли в здание клуба.
У инспекторши, как выяснилось, имелся собственный кабинет. Соучредительница! Персона важная! Ну как же тут без отдельного кресла и таблички на двери?
Мы с юристом обменялись короткими, заговорщическими взглядами и постучали в дверь, которая не сразу отворилась. Лейтенантша застыла на пороге, увидев нас, а её глаза округлились, как обручи в гимнастическом зале. Однако удивления она не показала – лишь губы поджала в тонкую линию.
– Ну, здравствуй, совладелица клуба, – нарочито толкнула я её плечом, освобождая проход себе и юристу.
– Что нужно? – холодно бросила инспекторша, ступив за нами к столу.
– Разве так разговаривают с супругой главного владельца и основателя учреждения? – медленно протянула я, наслаждаясь её внутренним напряжением.
– Не поняла, зачем вы пожаловали, – скрестила она руки на груди, а на скулах заиграли желваки.
– Садись. Нам есть что обсудить, – с лёгкой ухмылкой сказала я.
Юрист молча раскрыл дипломат и неторопливо выложил на стол первые бумаги.
– Ознакомьтесь, – прорвался его стальной голос. – Заявление о возбуждении уголовного дела за использование лица, находившегося в беспомощном состоянии.
Лейтенантша побледнела и, быстро пробежав глазами страницы, откинулась на спинку стула.
– Вы что, с ума сошли?! Полковник сам просил меня помочь! – не стала стерва отрицать подлога. – Он настаивал на этих медсправках. Я его не принуждала. Если и была фальсификация – то по его желанию.
Юрист слегка склонил голову, хищно глядя на нашу жертву.
– Разве? Вот подлинные медицинские заключения Вашего «инициатора». На момент подлога справок – прогрессирующая сосудистая деменция, когнитивные нарушения, неспособность принимать важные решения. Заключение его лечащего невролога официально заверено. Надеюсь, Вы понимаете, что в суде не слушают оправданий, а смотрят на факты. Полковник был болен, а Вы воспользовались этим ради наживы. Подговорили его на подделку медсправки, чтобы успел отделить бренд от госсектора, и понадеялись, что результатом станет частный сектор. Вы же, – ясное дело, в соучредителях с немалой долей от дохода.
– Мои намерения… недоказуемы! Это всего лишь Ваше предположение, на которое в суде также не обратят внимания, – вспыхнула она, а лоб покрылся испариной.
– Ну, не скажите! – Коварничал сторонник закона. – У моей госпожи есть бумаги, которые полковник готовил для перевода бренда в частный бизнес. В них – имена ваших знакомых, предложенных в акционеры.
Инспекторша резко вскочила, а стул под её ногами гулко заскрипел по полу.
– Давайте, подавайте в суд! – со злостью в голосе бросила она. – Полковнику самому было выгодно подделать заключение медкомиссии. Он злился, что его отстранили от центра, лишили прав, заставили перебирать бумажки в министерстве. Это все знают и все подтвердят! А ещё есть копия расписки, где он признался, что принудил меня к фальсификации справки! Так что – посадите меня – посадите его!
– Не сомневаюсь, – юрист слегка улыбнулся. – Только вот копия – не есть оригинал, который Вы вернули полковнику. Копию можно подделать. Вам же не привыкать? – с ехидной медлительностью достал он новую папку. – А здесь – сборник коррупционных преступлений, совершённых Вами и бывшим министром МВД: подделка больничных, фиктивные справки о доходах, фальсификация назначений сотрудников. Все бумаги с Вашими личными подписями. За это – несколько лет лишения свободы, разжалование и полная утрата статуса.
– Прекратите немедленно! – голос лейтенантши сорвался на крик, но задрожал от страха. Она схватила доказательства и в бешенстве порвала их на мелкие клочки. Бумажные ошмётки закружились по комнате, точно сухие листья, упавшие с деревьев по осени.
– Нет у вас больше доказательств! – яростно крикнула она. – И, если обратитесь в суд, я сделаю всё, чтобы полковник сел со мной, а его жена – Ваша клиентка – осталась с позором вдовы офицера, принуждавшего женщин к постели и подделке справок!
Я уже готова была вскочить и дать ей не менее горячий ответ, но юрист мягко, почти невесомо, положил ладонь мне на плечо.
– Понимаю Ваши эмоции, и этот… жест отчаяния, – произнёс он, указывая пальцем на обрывки документов. – Но, боюсь, Вы не поняли или недосмотрели: изорванные Вами бумаги – лишь копии. Все оригиналы хранятся у меня в надёжном месте. Что до полковника – у госпожи достаточно средств, чтобы нанять лучших адвокатов. Они вытащат его из–под Вашего контробвинения. А вот кто вытащит вас?
Инспекторша сглотнула, ярость внезапно сменилась тревогой. Она медленно выдохнула и протянула сквозь зубы:
– Чего вы хотите? Чтобы я клуб покинула? Вышла из соучредителей?
Юрист, будто дожидаясь этого вопроса, ухмыльнулся и выложил последнюю стопку бумаг – аккуратно оформленный договор уступки права на дивиденды.
– Что Вы! Моя господа не настолько жестока, чтобы лишать Вас мечты вести дела в этом элитном студенческом учреждении. Нет! Нет! – протянул он ей соглашение.
Пальцы лейтенантши дрогнули, когда она взяла его в руки.
– Это шантаж, – выдавила стерва, уже заметно дрожа. – Это против закона.
– Вам не привыкать к серым схемам, – мягко напомнил юрист. – Подпишите бумаги, и останетесь совладелицей клуба, при звании и на свободе. Но двадцать процентов прибыли будут стабильно уходить на счёт госпожи. Всё лишь одна подпись – и никакого суда, никакого скандала. Выбор за Вами.
Я медленно пододвинула к ней ручку. В кабинете воцарилась тишина – вязкая, как густой туман. Только наше дыхание и лёгкий скрип стула. Лейтенантша, с потухшим взглядом, села и, будто сдавая последние позиции, вывела подпись.
Юрист спокойно собрал бумаги в дипломат и щёлкнул замком.
– Поздравляю, – его голос звучал как приговор. – Теперь всё чисто и законно.
Я наклонилась к ней, позволив себе лёгкую, победную улыбку.
– Ты ошибаешься, это не шантаж. Это компенсация за моральный ущерб мне и моему супругу. Двадцать процентов твоих дивидендов, переведённые мне, будут каждый месяц напоминать тебе, как плохо уводить чужих мужей и использовать больных людей в своих целях.
Лейтенантша подняла глаза, и в них сверкнули злость и бессильное негодование.
– Да что ты знаешь! Он приходил ко мне за пониманием, за лаской, за любовью. Ты нагло заняла его место и отобрала центр, а теперь стоишь здесь с видом добродетеля и говоришь мне о том, как дурно я поступила, пытаясь выжить в этом мире. Двойные стандарты! Да, полковник был выгодной партией, способной обеспечить мне будущее – подарившей мне этот клуб. Но я любила его. Он был для меня не только выгодным партнёром, он… я любила его! Но знаешь, что убило мою любовь? – она усмехнулась криво, с горечью. – Однажды в постели со мной он шептал твоё имя. Его больной мозг перепутал женщин, но я оскорбилась. Тогда я решила: любовь должна умереть, а обеспеченное будущее – остаться.
– Не знаю, что за будущее тебя будет ждать, – я выпрямилась и оправила брючный костюм, – но, если вздумаешь выйти из соучредителей, я отнесу весь компромат прокурору.
– Всю жизнь собираешься держать меня на крючке? – скривились её губы в злобном оскале.
– Всё будет зависеть от моих желаний и нужд, – тихо ответила я. – А я всегда исполняю приказы собственного сердца. Счастливо оставаться, совладелица.
Я развернулась и вышла из кабинета. За мной размеренно, с холодной гордостью, последовал юрист – такой же коварный и безжалостный, как и я в ту минуту.
Глава 14. Счёт
Так вот, через год мучительных процедур по искусственному зачатию, нас с мужем вызвали в госпиталь к репродуктологу. То была пятница, и я отправилась туда после работы, а муж должен был быть уже на месте.
Мы сидели в узком кабинете с мягким светом, а за окном слышался свист холодного мартовского ветра. Свет лампы падал на стопку папок на столе, и мне казалось, что каждая из них – чужая история о чьей–то надежде и поражении. Полковник выглядел спокойным и уверенным, вот только пальцы его рук нервно стучали по подлокотникам кресла.
Репродуктолог – невысокая женщина в белом халате – долго молчала над нашим делом, как будто впервые видела его, а потом подняла глаза:
– Передо мной все ваши анализы и итоги двух попыток ИКСИ, – начала она грустно и мягко. – Ваши яйцеклетки хорошие, отклик на стимуляцию идеальный. Но сперматозоиды… – она осторожно взглянула на мужа, – практически нежизнеспособны. Даже с ИКСИ мы едва нашли единичные клетки, но всё равно, как вы видите, два цикла не дали результата.
Полковник хмыкнул, но не сказал ни слова. Его подбородок оставался гордо поднятым, только в глазах мелькнуло что–то колючее и бессильное. Я ощущала душой, как он каменеет рядом со мной, превращаясь в неподвижную скалу, внутри которой бушует опасный вулкан.
– Я понимаю, – тихо произнесла я. – Что Вы можете нам посоветовать?
Врач захлопнула папку и сложила руки у подбородка.
– С медицинской точки зрения дальнейшие попытки с Вашей собственной спермой будут крайне малорезультативны, – обратилась она к моему мужу. – Простите, но шансы равны нулю. Мы не можем и дальше пичкать Вашу супругу гормонами. Клетки не оплодотворяются. До пересадки в матку даже не дошло...
– И что теперь? – глухо спросил он, почти перебив репродуктолога.
– Я предлагаю вашей паре рассмотреть программу с донорской спермой, – сказала она прямо. – Либо подумать об усыновлении. Женщина здорова, ваша семья может дать ребёнку всё необходимое, вопрос только в выборе пути.
В кабинете стало так тихо, что мне стало слышно, как щёлкала секундная стрелка в настенных часах. Полковник медленно сжал кулак, а лицо его покраснело.
– Донор… – он выговорил это слово с таким усилием, как будто оно жгло язык. – Или чужой ребёнок…
Супруг посмотрел на меня, и в его взгляде смешались отчаяние, боль и какая–то злоба. Мне показалось, что его взгляд искал во мне врага, а не союзника.
Я положила ладонь на его кулак, пытаясь успокоить бурю заранее. Он дернулся от огорчения, а я с трудом сглотнула, и сама расстроенная от вердикта.
– Решение непростое, но вы не одни, – продолжила врач. – Мы поможем выбрать программу и пройти все юридические этапы, если решитесь на усыновление или донорство. Всё законно и анонимно. Если не захотите, малыш никогда не узнает о биологическом отце.
Супруг отвернулся к окну, как будто проверял погоду, но стекло отражало его раздражённое перекошенное лицо.
– Время парковки подходит к концу. Нам пора! – отдал он мне приказ, проигнорировав присутствие врача.
– Иди, я подойду, – ответила я мужу, желая остаться с докторшей наедине: задать вопросы, поблагодарить.
– Сейчас же, я сказал! – процедил муж сквозь зубы, и я поняла, что лучше было послушаться, ведь он был в шаге от нервного срыва.
В коридоре я не успевала за его недовольным размашистым шагом, а на мои «постой» он даже не реагировал. Когда я вышла за ним из больницы, порыв холодного ветра ударил мне в лицо, точно пощечина. Слёзы сразу выступили на глазах – не только от урагана, но и от грусти с бессилием. Я была разбита сказанным репродуктологом, и ветер точно усилил внутренние переживания. Я разозлилась и разрыдалась, усевшись в авто.
Муж давно уже не сидел за рулём, и вез нас домой приставленный к нему от МВД водитель. Он время от времени поглядывал в зеркало заднего вида – на плакавшую меня и разъярённого полковника. Мы молчали, но каждый о своём. Я – о разбитой мечте забеременеть, о том, что моя вера в чудо снова оказалась напрасной. Муж – о поруганном самолюбии, ведь он не мог осуществить мою мечту.
Дома он, как всегда, уселся за футбол, а я принялась за ужин, стирку и прочие домашние дела, накопившиеся за неделю. Телевизор гремел голосами комментаторов, а я гремела кастрюлями, пряча за хлопотами то, что рвало душу изнутри.
– Сегодня пятница, – разорвал молчание супруг спустя несколько часов после нашего возвращения домой. – Завтра племянник свой первый матч играет в детской сборной по футболу – от секции его туда отправили. Парнишка делает успехи!
– Правда? Как здорово! – ровным тоном ответила я, показавшаяся на пороге гостиной, но погружённая в собственные мысли, и горечь от них.
– Мы же пойдём на стадион его поддержать?
– Конечно. Только тебе врача–невролога придётся пропустить, а это мне совсем не нравится, – напряглась я, ведь муж проводил в клинике все выходные, а я спокойно проводила аджилити по воскресеньям.
– После матча сразу туда и отправлюсь, – ответил он, отпив кефира вместо пива, что не могло не радовать меня.
Я кивнула в ответ, успокоившись, что планы по собачьим играм не сорвутся.
– Слушай, твоя сноха и брат… у них же четверо детей?
– Ну да, – удивилась я постановке вопроса.
– Если у нас не может быть ребёнка своего, давай возьмём себе племянницу–малышку или футболиста, – внезапно предложил полковник. – Они мне оба милы. Девчушка на тебя похожа, а мальчик – спортсмен, мы с ним вместе по матчам будем ходить.
– И как ты себе это представляешь? Отберём у родителей их чадо и себе присвоим?
– Ну, отца у них и так нет, а мать работает на износ. Ей тяжело кормить всех четверых.
– Это не значит, что она готова отказаться от родительской опеки, – возмутилась я, ибо ничего более бредового не слышала.
– А ты спроси! Многие в рабство детей продают, а тут мы им хорошую жизнь обеспечим. Да и с мамашей пусть встречаются. Никто ж не запрещает!
– Полковник, зачем это надо? – встала я прямо перед ним, скрестив руки на груди. – С племянниками мы можем и так общаться. «Никто не запрещает!» – как ты заметил сам. Зачем же их усыновлять?
– Да потому что ты сдалась! Ты отказалась и дальше бороться за чудо! – вскочил он с дивана и, подойдя к окну, заправил руки в карманы. – Вот я и ищу какой–нибудь выход!
– Что ты такое говоришь?! – двинулась я за ним. – Я сделала всё, что было можно и нельзя! Сотни попыток зачать, сотни провалов! Две процедуры с гормонотерапией! Я подвергла им своё тело ради дитя, ради надежды на то, что твоя сперма сможет оплодотворить мои клетки. Впустую, полковник! Даже до эмбриона не дошло! Ты понимаешь это?! – несправедливо обвинённая разнервничалась я до тряски.
– Хочешь сказать, что я виноват? – взглянул на меня разъярённый супруг.
