– Нет, но… – я не смогла ему ответить, что так и есть, в лицо. Я побоялась агрессивной реакции, да и вряд ли это что–либо изменило.
– Что «но»? Если бы ты все эти годы не стремилась построить карьеру, у нас давно бы были дети!
– У нас бы был ребёнок, если бы ты не бросил меня в тюрьме! – выкрикнула я в сердцах, задетая за живое его наглым замечанием.
– Что за бред ты несёшь! – схватил меня за плечи муж и грубо встряхнул. – Думаешь, если я болен, то ничего не помню из прошлого?! Не было никакой беременности! И тюрьмы тоже не было! Идиота из меня делать решила? Недееспособного? Маразматика?
– Мне больно! Отпусти сейчас же! – попыталась я вырваться, но он сжимал свою хватку сильней.
– Не смей мне лгать и придумывать небылицы, считая меня умственно отсталым. Ты поняла?! – муж швырнул меня на диван, разозлённый, забывший, как всё действительно было.
Я потёрла ладонями болевшие от его жёсткости плечи, но на слёзы не было сил. Я уже всё выплакала и больше не могла. Я горевала и бесилась, но внутри себя, без внешних проявлений. Только тихий ком стоял в горле, мешая дышать.
– Я знаю, почему ты так говоришь! – не успокаивался муж. – Хочешь свалить всю вину на меня, чтобы я позволил привести в дом чужого ребёнка, которого тебе с большим удовольствием сделает итальянец. Донорская сперма – так же сказала врач! А ты решила обхитрить меня и вместо неизвестного донора от иностранца залететь. Чтобы в моей квартире жил маленький макаронник, которого я бы должен был содержать и почему–то любить.
– Знаешь, – вновь встала я на ноги. – До этого разговора и в мыслях моих такого не было!
– А теперь что? Появилась такая идея? – раздувал муж ноздри в ярости, но я промолчала, потому что действительно не думала об этом. – Ни от какого итальянца или другого донора беременеть ты не будешь! Ноги чужого дитя в моём доме не будет! Я в состоянии зачать! Ты слышишь?! – крикнул он неистово прямо мне в ухо. – Не хочешь бороться вместе со мной – и Бог с тобой! – ткнул муж пальцем мне в грудь и выбежал куда–то из квартиры.
Пришёл он поздно, где–то за полночь. Я проснулась от звука ключа в дверном замке, но не встала к супругу. Я была расстроена, обижена, оскорблена и спала ту ночь на диване, не желая делить с ним постель.
Следующим утром, в редком для ранней весны ясном солнце, мы с полковником подъехали к городскому стадиону. Мы не мирились, но вроде как и не ссорились. Я – делала вид, что не обижена, потому что не хотела возвращаться к тому неприятному разговору, а муж – возможно, о нём уже забыл. Воздух был свежим, пахло влажной травой, а атмосфера отражала детское соревнование: взволнованные родители давали последние перед матчем напутствия своим чадам и рассаживались на скамьи, а по периметру продавали семечки и детские флажки.
Моя сноха поправляла форму сынишке и желала ему удачи. Я тоже присоединилась к пожеланиям.
– Ну что, покажи там всем, как играют звезды! – похлопал его по плечу мой муж.
– Спасибо, что пришли! Я так рад! – воскликнул мальчик, возбужденный матчем.
– Не пуха, не пера! – выставил супруг кулак.
– К чёрту! – ударил по нему своим племянник и, сияя, побежал на поле.
Его команда была облачена в ярко–синюю форму с белыми номерами. Играли они против мальчиков в красном. Две городские детские сборные друг против друга. И вот просвистел свисток судьи, и ребята начали игру. Толпа оживилась: кто–то выкрикивал имена, а кто–то громко бил в ладони. В толпе я ощутила, как сердце ускоряет ритм, будто я лично вышла на поле. Полковник же следил за всем, расправив плечи. В его глазах мелькала гордость: ведь именно он помог протолкнуть племянника в детскую секцию, а после и в сборную.
Мы все устроились на деревянных скамейках, в третьем ряду. Я посмотрела на сидевшую рядом бывшую одноклассницу. Обветренная, растрёпанная, неаккуратная, как в принципе и всегда. Она была одета в платье цвета свежей травы, а поверх – набросила вязаный жакет. Лицо у неё было напряжённое, как будто этот матч был для неё испытанием, а не радостью. Она бросала короткие взгляды то на сына, то на часы, и нервно стучала ногой по земле, обутая в обувь, похожую на мужскую. Каждое движение снохи говорило одно: она была на стадионе телом, но мыслями уже давно бежала домой – на кухню, к кастрюлям, к бесконечным заботам.
– Ты куда–то торопишься? – спросила я её.
– Так у меня всегда дел невпроворот. У хозяев завтра приём, и надо успеть всего накупить и всё приготовить.
– Я понимаю… работа, но… ты молодец, что пришла поддержать сынишку. Он будет помнить свой первый матч всю жизнь, и то, что мама присутствовала на нём, тоже. Для ребёнка это очень важно. Думаю, его память об этом дороже любой работы, – искренне сказала я.
– Ну, смотреть матч сына – работа отца, – пренебрежительно бросила она. – Да только он пропал на выходные. Мне стала жаль мальчугана – вот и отпросилась на полдня.
– Брат часто пропадает? – встрял в разговор супруг.
– Сложно сказать, мы редко видимся. Но в эту субботу он обещался с сыном время провести – на матче поддержать, а после в город сводить – накормить сладкой ватой. Да только не пришёл с утра.
– Может, в карты играет? – резко спросил полковник, и глаза снохи испуганно расширились.
– Надеюсь, нет, он вроде… завязал.
– А много играл? Лез в долги? – не отставал супруг.
– Из–за долгов и разошлись. Бывало, что с дружками с соседней деревни резался на деньги, и всё из квартиры туда уносил, – перевела она взгляд на меня. – Они играли в доме… в доме фермера. Того, который… – намекала она на подлеца, убившего дитя в моём чреве.
– Вот как! – приподняла я удивлённо бровь, чувствуя, как уже одно упоминание о подонке сжигает мне всё нутро. – Мой брат с этим мерзавцем в карты играл?
– Не только эти двое. Там целая компашка собиралась – из местных шалопаев. Фермера даже в соседних деревнях знали как устроителя игр.
– А его жену и сына это не беспокоило? – с вредностью спросила я.
– Так мальчишку они отдали в военное училище, в городке неподалёку. А жена его… она с ним заодно была и есть.
– Однажды я её видела её слегка затюканной. Мне показалось, что она боялась фермера, – вспомнила я тот вечер, когда полковник настоял на моей мести подлецу, да только я не сумела что–либо сделать, увидев на его пороге сына и жену, которым он приказывал зайти обратно в дом.
– Только если… как шлюха сутенёра. Он её не раз под игроков подкладывал, проигрывая в карты. С деньгами расставаться он не любит, а вот жену подложить – ему не за подло.
– Узнаю говнюка. К нему вопросов нет. Но брат!
– Поэтому мы и расстались: долги, компания ублюдков и разврат. Мои дети не должны были этого видеть.
– Я понимаю…
Свисток судьи прервал наш разговор. На поле был напряжённый момент. Мальчик из «красной» команды вёл мяч к воротам, у которых стоял мой племянник. Я поймала себя на том, что подалась вперёд, будто стараясь помощь ему в защите. Полковник следил за мячом с азартом подростка. Мальчишка был уже у ворот: быстрый рывок, удар и… Мы все вскочили со скамьи, когда племянник отбил мяч, успев подбежать к краю ворот. Стадион гулко взревел. Племянник, сияя, вскинул руки к небу и, задрав голову, закричал во всё горло:
– Эта победа – для моих дяди и тёти!
У меня перехватило дыхание, словно этот крик прозвучал в самую душу. Горячая волна благодарности и нежности прокатилась по телу. Полковник, не скрывая эмоций, захлопал в ладоши, улыбаясь мальчишке, польщённый таким посвящением, и, наверное, в своей голове представлявший себя гордым отцом – ведь отцовство стало его навязчивой идеей.
Обернувшись, я заметила выражение лица снохи. Она поджала губы в тонкую линию и спрятала огорчённый взгляд себе под ноги. Ей было обидно, что сын посвятил свою победу нам, а не ей. Я приобняла свою одноклассницу за плечи:
– Он у тебя золотой! Представляю, сколько ещё побед в твою честь будет озвучено!
Она лишь закивала головой и снова села на скамью. Мы последовали её примеру.
– Тебе должно быть сложно кормить всех детей? – вновь взялся за своё супруг, и я толкнула его в бок локтем. «Нет, не забыл о вчерашней беседе! – подметила я про себя. – Лишь бы сейчас не начал говорить о том, что хочет усыновить её ребёнка. Мало того что снохе будет обидно, так ещё и с отсутствием деликатности у мужа – оскорбительно».
– Конечно, тяжело! Я благодарна вашей семье, что помогаете по–всякому. Сынулю вот в детскую секцию устроили. Я считаю, что ему бы на юриста или доктора учиться, а не футбол гонять, но разве ж скажешь слово против вашего, – ревностно ответила она, подчеркнув свою более низкую позицию по сравнению с нашим высоким в обществе статусом.
– Футболисты прилично зарабатывают, – продолжил муж. – Особенно затребованные. Если он продолжит серьёзно относиться к своему делу – и правда станет звездой с высокой зарплатой. А у парнишки есть талант.
– На талант в нашем городе не принято полагаться. А вот на знания, которые в столице получают, – да.
– Я запросто устрою мальчика в юридический вуз, когда подрастёт. Но это если только футболом перестанет увлекаться.
– С Вашим положением в столице можно всё. Буду лишь благодарна, – ответила она, чувствуя свою ничтожность, ведь муж обошёл её слова и решил, что поможет только на своих условиях – послушав желания мальчика, а не его матери.
– У нас с женой нет детей. Я бы усыновил твоего футболиста и подарил ему светлое будущее. Такое, какое выберет сам. Беспроигрышное. И тебе было бы легче. Один сын, считай, сошёл бы с плеч.
– Полковник, прекрати! – прикрикнула я.
Моя бывшая одноклассница вскочила со скамьи:
– Да что вы себе позволяете! Думаете, всё купить можете? Место ему в футболе, элитную форму, импортный мяч и материнство с отцовством? Таков ваш счёт за наигранную доброту и внимание к племянникам? Нет уж! Платить по нему я не стану! Не позволю никому покупать моего сына, и никому его не продам! Не приближайтесь больше к нам! Видеть вас никогда не желаю! Уходите со стадиона! – закричала она так громко, что перебила гул зрителей и шум матча.
Мальчик вышел вперёд от ворот, увидев, что произошёл скандал на нашей скамье, и наверняка услышав часть разговора. В этот момент его отвлечения в ворота залетел упрямый мяч. Он проиграл, как и мы – дядя и тётя, которые действительно решили, что всё в этой жизни можно купить.
– Я ушла оттуда с ужасной совестью, лицо горело от стыда, внутри всё кипело от злости и обиды. Казалось, весь стадион смотрел только на нас.
– Молодец, полковник! Не было у нас детей, теперь и племянников не будет! – разозлённая говорила я ему всю дорогу до моей машины.
– Ничего! Ей просто нужно время на размышления. Вскипела. Она ж мать! Но подумает – поразмыслит – посчитает, что ей выгодно, и сама к нам прибежит. А брата своего из центра выкинь! Чтобы и духа его прогнившего в моём учреждении не было!
– Так точно! – с колкостью в голосе ответила я и села я за руль, отвезти мужа в клинику.
В воскресенье прошёл очередной аджилити, ничем не отличавшийся от остальных, кроме условий площадки и формата соревнования. Рассказывать о нём мне тебе нечего, лейтенант, кроме того, что за этот год я сумела отложить приличную сумму. На дом за границей её пока, конечно, не хватало, но уже сам факт того, что эта заначка у меня была, – радовал душу и давал уверенность в завтрашнем дне.
На последовавшей неделе я приходила на работу какой–то вымотанной от всего, что навалилось за последние дни. Брат – игроман, к тому же втянутый в компанию подонка, – от одной мысли об этом меня передёргивало. Я хотела выгнать его с работы, чтобы больше не видеть, но с другой стороны – он хотя бы этой зарплатой семье помогал, а меня беспокоила судьба племянников. Правда, теперь и полковник был решительно против того, чтобы держать брата в рабочем штате. Так что увольнение было почти неизбежным, и всё же я хотела дать ему шанс на объяснения. Ещё и ссора со снохой. Раньше я хотя бы иногда с племянниками могла время проводить, а теперь и на этом стояло табу… Из–за навязчивой прихоти супруга! Поверх всего ещё вердикт о том, что забеременеть не получится, – словно точка на всех моих надеждах.
– Госпожа, – подбежал ко мне в коридоре техник, явно встревоженный и говорящий почти шёпотом.
– Что случилось? – мгновенно передалось мне его волнение.
– У нас проверка какая–то! Судебные приставы ожидают Вас в Вашем кабинете.
– Судебные… что? – жутко испугалась я, сразу подумав о подпольных аджилити. – Может, это люди из министерства? Муж послал?
– Нет, я уверен, это именно приставы. Пришли официально, с корочками и бумагами всякими, – почти беззвучно ответил он, озираясь по сторонам.
– С чего вдруг? – напряглась я ещё сильнее.
– Я не знаю… Может, кто–то на собачьи игры наводку дал, – пожал он плечами.
– Ты всё спрятал в сейф? – пульс подскочил так сильно, что я расслышала удары крови в висках.
– Всё в «прятанке» в бюро, – ответил техник.
– Мне нужно наверх, в кабинет, – бросила я и побежала по лестнице, звонко стуча каблуками по деревянным ступенькам.
– Что происходит? – догнал меня на той же лестнице акционер, как и я только прибывший в центр.
– У нас какая–то проверка, синьор, – бросила я на ходу. – Надеюсь, это не вторая часть марлезонского балета, устроенная партнёрами спустя год.
– Absurdo! Для чего это им? – нахмурился он.
– Проверить, насколько надёжно мы храним все отчёты по аджилити от глаз посторонних. А если нет – то насколько мой муж в состоянии защитить этот центр, – с сарказмом в голосе ответила я иностранцу.
– За нашей спиной ни один успешный аджилити, совершённый в центре. Не думаю, что мы всё ещё под проверкой.
– Тогда что это за люди и зачем они пришли? – задержалась я и обернулась к нему, пытаясь прочесть в глазах акционера хоть намёк на ответ.
– Вскоре выясним, синьора. Идите к непрошеным гостям, а я вызову юриста, – он показал рукой на продолжение пути по лестнице, а сам снова спустился вниз за начальником юр. отдела.
Я вылетела на второй этаж. Сердце гулко било в груди, а стук каблуки отдавался внутри тревожным потряхиванием. Коридор, обычно залитый спокойным дневным светом, казался тёмным и бесконечным.
У дверей моего кабинета стояли трое людей: двое мужчин в строгих тёмных костюмах с папками и женщина в форме судебного пристава с блестящей металлической бляхой на груди. На папках – плотные синие обложки с гербом.
– Госпожа, – шагнула женщина вперёд и показала мне удостоверение. – Старший судебный пристав. Исполнительное производство, – она назвала длинный цифровой код холодным, точно сталь, голосом, от которого у меня мурашки побежали по коже. – Мы прибыли для исполнения решения о наложении ареста на предмет залога.
– На какой ещё залог? – у меня в горле пересохло так, что слова вышли сипением.
– На племенных животных, принадлежащих центру. – Она взяла папку из рук помощника и открыла её, демонстрируя копии договоров с моей печатью и подписью. – Здесь указан список: восемь элитных собак, включая золотого ретривера, сучку–добермана и других… – женщина скользнула взглядом по бумаге.
