Меня обдало жаром, будто кто–то открыл печь. Эти были наши чемпионы, гордость центра, а среди них любимец моего супруга и моя дорогая доберман, а также ищейки, которых я растила с маленьких щенков.
– Это ошибка, – я машинально шагнула к женщине, желая вытащить из её рук документы, но мужчина в костюме мягко перехватил моё движение.
– Долг по кредитному договору не погашен в установленный срок, – сухо сказал он. – Сумма задолженности – несколько миллионов в местной валюте плюс неустойка. В соответствии с условиями договора банк реализует право на взыскания. В залог были оформлены ищейки. За ними мы и пришли.
– Какой кредит?! – голос мой сорвался на крик. – Я не подписывала никаких договоров!
– Позовите мою секретаршу! – резко потребовала я, чувствуя, как в груди поднимается волна паники. – Пусть немедленно подтвердит или опровергнет этот бред!
– Ваша секретарша сейчас на обеде, – равнодушно заметила женщина. – Мы уже проверили. Её в здании нет.
В этот момент подоспели юрист с итальянским акционером, и судебный пристав пересказала всё вышесказанное моему представителю закона.
– В документах имеется ваша подпись и печать центра, – спокойно продолжила женщина, обращаясь ко мне. – Если считаете их поддельными, то можете оспорить в суде. Но в настоящий момент мы обязаны действовать согласно исполнительному листу. В залог были записаны восемь породистых собак. Их мы и заберём с собой.
Я выхватила копию, глаза лихорадочно метались по строчкам. Там была моя печать – настоящая. Подпись тоже выглядела как моя. Дата – шесть месяцев назад. Кредитный договор на имя… секретарши центра, с залогом на животных, «при полном согласии директора», то есть меня. Я сразу же догадалась, что братец подговорил любовницу – секретаршу оформить на себя кредит, а в залог оставить наших элитных псов. Достать мою подпись и печать труда не составило.
От шока меня покачнуло в сторону, но итальянский акционер схватил меня нежно за плечи и стал тихонько поглаживать их, словно передавая мне свою уверенность и спокойствие.
– Я не подписывала ничего! – истерично твердила я незваным гостям. – И ищеек вам не отдам!
За дверью коридора донёсся лай собак – тревожный, надсадный. Где–то внизу скрипнула металлическая решётка вольера, будто предупреждая: сейчас наших питомцев заберут.
– Сделайте что–нибудь! – прокричала я юристу, глядя на него обезумевшим взглядом.
– Успокойтесь, госпожа! – сделал он шаг вперёд и обратился к приставу:
– Исполнительный лист не освобождает вас от обязанности учитывать интересы собственника, – его голос прозвучал жёстко и спокойно. – Директор центра не уведомлена, подписи вызывают сомнение. Необходима судебная экспертиза. Иначе мы подадим иск о незаконных исполнительных действиях, и ответственность ляжет лично на вас как на должностных лиц.
В кабинете повисла тяжёлая пауза. Мужчина откашлялся, взглянул на старшую. Та задумалась.
– Мы дадим вам отсрочку – 10 дней, которые уйдут на судебную экспертизу. По протоколу мы обязаны забрать ищеек, которых вернём, если подпись окажется подделкой.
– Эти собаки – наши чемпионы. Они привыкли к особым условиям содержания, – буквально кидалась я на неприятную мне особу.
– Внесите часть долга сегодня же, и собаки останутся при центре на эти десять дней. Дальше всё будет зависеть от результатов экспертизы и расследования, которое мы инициируем, если взятый кредит окажется чьим–то мошенничеством.
– Сколько? – со злобой спросила я.
– Сорок пять процентов, – жёстко ответила пристав.
– Приказано исполнить, сегодня же получите деньги на счёт. А теперь немедленно верните собак в вольеры! – бросила я ей, подписав бумагу на 45–процентный взнос, и сразу же подсчитала, что это как раз та сумма, которую я успела отложить с аджилити.
Глава 15. Эшафот
– Госпожа, – вошёл в кабинет начальник юридического отдела, когда судебный пристав покинула здание центра вместе со своими подчинёнными, оставив при нас элитных ищеек.
Я сидела за столом опустошённая, с такой глубокой чёрной дырой в измученной душе, не испытывая ни страха, ни злости, ничего – одну пустоту. Локти упёрлись в стол, а руками я держалась за голову, так сильно перенервничав, что почти не понимала, где нахожусь и что делать дальше. Я просто впала в ступор, каким–то странным образом отключив сознание и чувства.
Все деньги, что я откладывала от аджилити и процента инспекторши, были потрачены на покрытие долга. Долга, в который я не попадала и о котором даже не подозревала. Долг, в который меня втянул собственный брат – бесхарактерный негодяй, зависимый от игр. А я ведь дала ему шанс на новую жизнь... И секретарша – дура наивная и незрелая, теперь с кредитом на своём имени, оформленным её ушлым любовником. Мне было интересно, когда эти двое продумывали, как всё провернуть у меня за спиной, на что они надеялись, и стыдно ли было хоть одному из них.
– Госпожа, – повторил юрист, чуть наклонившись ко мне, осторожно коснувшись рукой моего предплечья, словно проверял, не впала ли я кому.
– Я Вас слушаю, – ответила я ровным голосом, даже не пошевелившись.
– Я рад, что Вы отстояли наших собак, подписав чек на уплату половины долга.
– А я как рада, что отдала за кредит, который не брала, все свои сбережения, – холодно усмехнулась я. – И не за половину, а только за сорок пять процентов.
– Понимаю, это неприятно, но хотя бы элитные особи при нас остались.
– Скажите мне, господин юрист, – подняла я на него глаза, полный горести, – всю эту неприятность можно как–то скрыть от прессы и от министерства?
– С журналистами проще. Возьму их на себя, если вдруг сунутся, припугну по–всякому. А вот исполнительное производство, как правило, фиксируется и доходит до вышестоящего органа. Судебный пристав обязана уведомить распорядителей государственного имущества, а это куратор центра – Ваш муж и сам министр МВД.
– Просто прекрасно, – произнесла я с сарказмом и тяжело вздохнула.
– Но Вы не брали кредит! Вас обманула секретарша. Это статья – мошенничество в крупном размере. Особенно если в суде доказать, что Ваша подпись была подделана ею.
– А если не была? – резко спросила я. – В день мне на подпись приносят кучу бумаг. Я могла не заметить, что подписала. А печать у неё и так имеется.
– Копия Вашего паспорта?
– Теоретически. При оформлении крупных заказов копия моего паспорта прилагается к соглашениям. Секретарша могла достать её из любого архивного дела. Но почему оригинал моих документов или личное присутствие не затребовал банк, оформляя кредит на имя другого человека?
– Не все кредиторы чистоплотны и ответственны. Подпись есть, печать, ксерокопия паспорта – остальное не их проблема. Проблема в том, что, если подпись действительно Ваша, то доказать подлог будет сложнее. По документам кредит на имя секретарши, но с Вашим разрешением оформить элитных ищеек в залог. Выходит, что при неуплате спрос не с неё, а с Вас. Вернее, с центра. Продуманный ход! Надо же! Личико милое, а по натуре – настоящая мошенница, – пробормотал он, потирая подбородок и искренне сопереживая мне.
Я не стала посвящать юриста в тонкости нашей семьи. Не рассказала, что план, скорее всего, продумал мой брат – такой же гнилой, как и мои родители. Зависимый, как наш отец – только тот алкоголик, а этот картёжник, и скользкий, неэмпатичный, продажный, как мать. Ему нужны были деньги на игры, и он влюбил секретаршу в себя, а после уговорил на аферу, пообещав ей золотые горы. Самым обидным было то, что мы с ней оказались в одной лодке – в ответе перед кредиторами, а брат остался на берегу – сухим и чистым, даже ноги не намочил.
Ни у одной из нас не было денег выплатить долг – оставшуюся сумму. Только юрист был прав: девчонке было нечего терять, а я могла остаться без собак – элитных, с родословной, чемпионов. Центр держался на них, перешедших из бренда в госсектор. Акционеры, клиенты, доход – всё было только благодаря ищейкам мужа. Муж! Я уже представляла его взгляд, тяжёлый, испытующий. И даже боялась вообразить, что ещё, помимо этого взгляда, ждало меня дома за эту ошибку. Но самым ужасным было не это – а его усиленный контроль надо мной и над центром, способный наложить табу на аджилити. Мало того, что я потеряла свои накопления, так и новых рисковала уже не получить.
Ещё и министр... Аллергичный на всё, что было вне закона и порядка. Он мог запросто разозлиться и отстранить меня от должности руководителя. А журналисты! Да, юрист пообещал не допустить скандальных публикаций, но риск всё равно оставался. Никто не мог дать гарантий, что это не грязь не вылезла бы наружу.
– Что же, сказать тут нечего, будем ждать результатов экспертизы, – пожал плечами юрист, понявший, что диалог со мной уже никак не состоится. Я была в своих мыслях и не могла покинуть их.
Он вышел за дверь, и тишина кабинета навалилась на меня ещё более тяжёлым грузом. Я вцепилась пальцами в волосы и крепко зажмурила глаза, будто это могло отгородить меня от реальности. Я думала, как поступить, чтобы спасти себя и центр, а в первую очередь собак. Они были золотой жилой учреждения, но прежде всего – питомцами, живыми существами, которых я не могла отдать на произвол судьбы. Их глаза, доверчивые и преданные, стояли передо мной – и я не могла просто сдаться. Понимая, что у секретарши не было средств выплатить долг, я была обязана что–то придумать.
– Разве Вы не злились на неё? – с удивлением взглянул я на начальницу–майора.
– Злилась, конечно.
– Почему же не заставили её найти деньги на оплату долга? А как и где – не Ваша проблема.
– Проблема стала моей, лейтенант. Я могла давить на девушку, могла ей угрожать, могла запугивать. Да много чего могла! Но пару миллионов, составлявших пятьдесят пять процентов оставшегося долга, она бы всё равно не достала. Ни завтра, ни через месяц, никогда. У меня этой суммы тоже больше не было. Как ни крути, а собак, оставленных в залог, пришлось бы отдать. Именно этого я и пыталась избежать. Если на первый раз мы сумели погасить часть долга, замяв скандал с исполнительным производством, то на второй – когда изъятие собак бы состоялось, кинологический центр попал бы в реестр должников, а это очень плохая история для госучреждения. И тогда головы на плечах мне было бы не сносить – ни перед мужем, ни перед министром, ни перед собственной совестью.
Резкий звонок телефона заставил меня вздрогнуть и даже подскочить на месте.
– Алло, – взволнованно ответила я, прижимая трубку к уху, а второй рукой держась за бешено забившееся сердце.
– Вас срочно вызывают в кабинет министра МВД, – сообщил мне строгий секретарь бывшего ФСБшника.
– Что, прямо сейчас?
– Немедленно, – на том конце нажали отбой, даже не дав мне осмыслить приказ.
«Ну вот и всё. Момент суровой казни наступает мне на пятки», – обречённо подумала я, встав из–за стола и выпрямившись как по струнке.
Сердце колотилось всё сильней, а колени дрожали, когда я шла по коридору МВД. Каждый шаг вибрировал страхом, словно я ступала по помосту к палачу. Остановившись у кабинета министра, куда меня пропустил секретарь, я оправила юбку, провела ледяными ладонями по щекам, поправила волосы и очень глубоко вздохнула.
– Можно войти? – приоткрыла я дверь к ФСБшнику.
Ничего не ответив, он резко махнул мне рукой, разрешая ступить на эшафот. Его лицо было суровым и негодующим: нахмуренные брови, стиснутые скулы, разгневанный взгляд. Я ощутила, как жар заполняет всё моё тело и дышать становиться всё сложней.
Сглотнув и войдя, я мягко закрыла дверь за собой. А после... после встала напротив него у стола.
– Вы меня вызывали, господин министр.
Он прорычал вместо ответа, и я ещё раз убедилась, что выговор будет подобен топору, рубящему голову.
Через пару секунд напряжённой тишины мужчина резко качнул головой, вскочил со своего кресла и упёрся о стол кулаками.
– Как Вы посмели так опозорить центр? Судебный пристав, пришедшая списать лучших собак в уплату долга! Долга на секретаршу! Вы меня слышите? Миллионный долг на молодую секретаршу! Как Вы позволили такое? – кричал он на меня, а я стояла и краснела. Нет, лейтенант, я не просто краснела – уши горели, а тело будто налилось свинцом. Его громкий голос резал слух, как нож по стеклу, а внутри всё сжималось от страха, стыда и отчаянья. Меня ругали по делу, и от этого делалось хуже.
– Я... – прокашлялась я, пытаясь взять себя в руки. – Я не знала о том, что моя секретарь взяла этот кредит.
– Не знали? – вышел он из–за стола и подошёл ко мне вплотную. Я развернулась к нему лицом, но взгляд опустила в пол.
– В глаза мне смотреть! – скомандовал ФСБшник, и я с трудом, заморгавшись, подняла на него виноватый взор.
– Я бы не стала подписывать залог на имущество центра, если бы знала о займе.
– А почему тогда Ваша подпись стоит на этих чёртовых бумагах? – перегнувшись через стол, он схватил копии договора по кредиту и, сжав их в кулаке, затряс передо мной.
– Я не уверена, что подпись подлинная.
– «Не уверена», «не знаю». Что это за ответы такие? Я изначально считал, что женщинам не место в военизированных органах, но Вы на какое–то время смогли изменить моё мнение. А сейчас подтверждаете: бабам вход запрещён – что в армию, что в МВД! – включил он старую пластинку, чем ещё больше пристыдил меня, но и задел.
– На своей службе я, в первую очередь, офицер, но офицеры тоже ошибаются, – перечила я, вновь опустив глаза.
– На Вас юбка одета, укладка на длинных волосах и маникюр на пальцах рук. Вы – женщина, и не важно, где Вы находитесь – на службе или дома у себя! Но я не поэтому недоволен. А потому, что стоите и мямлите мне своё «не знаю», «не уверена» и «не могу»! А у меня аллергия на бабские сомнения. Если Вы офицер – так отвечайте, как положено! Отчётливо, смело и честно! И глядя в глаза! Виноваты – будете наказаны, ошиблись – будете исправлять! Вот то мужество, которое я требую на службе!
Я собралась с силами и посмотрела прямо в глаза ФСБшнику.
– Секретарша взяла кредит на своё имя, но в залог оформила собак, якобы с моего разрешения. Доступ к моей печати у неё имеется, как и к ксерокопиям моего паспорта. Подпись моя либо подделана, либо подлинная. Я могла не заметить договор на кредит среди кучи других документов, поданных мне на одобрение.
– Очевидно, что внимательнее надо быть, капитан! – отчитал он меня, не понижая голос. – Не о подгузниках с сосками думать, а о бумагах, которые подписываете, будучи начальницей полугосударственного учреждения!
– Министр, я думаю о работе, когда работаю, – вновь защитилась я.
– То и видно! Да и слышно тоже! Всё министерство знает, что вы с супругом по репродуктологам ходите. Но дело это семейное, не моё! Только личное со службой не путают! В кабинете кинологического центра всё ваше внимание должно быть отдано работе. Это понятно?
– Так точно, господин министр.
– С секретаршей уже говорили?
– Нет, она вышла на обед, когда нагрянула судебный пристав.
