– Зачем женщине, которой и тридцати нет, кредит в несколько миллионов? Не пойму! Я пробил её по базе данных. Ничего! Ни машины, ни дома, ни другого имущества. Снимает квартиру, ездит на общественном транспорте. Куда ей эти деньги были нужны? – озабоченным голосом, но тоном гораздо спокойнее, сказал ФСБшник, вернувшись в своё кресло.
– Присядьте и выпейте воды. Трясётесь вон, как лист на осеннем ветру, – снова махнул он мне рукой.
Я села на краешек стула, но к кувшину с водой не потянулась, боясь выдать пальцы, ходившие ходуном от нервозности.
– Меня беспокоит, куда могли подеваться деньги, займствованные в кредит, – продолжил министр, раскачиваясь в кресле и задумчиво глядя в сторону. – Наводит на мысли о тёмных делах. Ещё не хватало, чтобы полугосударственное учреждение потом привязали к какому–нибудь криминалу.
– Больше года назад, – решилась я рассказать всю правду, чуть хриплым от переживаний голосом, – я взяла на должность курьера собственного брата. Работал он хорошо, и замечаний не было. Однако моя секретарша влюбилась в него. У них завязался роман. Недавно я случайно узнала о том, что мой брат... – я стыдливо опустила голову, – мой брат картёжник, с большими долгами перед другими игроками. Из–за его игровой одержимости моя сноха ушла из дома вместе с детьми. Как бы то ни было, предполагаю, что брат уговорил мою секретаршу оформить на себя кредит. Но так как оставить в залог ей было нечего, а без залога и кредита бы не дали, они подставили моих собак, оформив их как гарантию выплаты.
ФСБшник смотрел на меня не отрывая взгляд, а после подался вперёд:
– Вы что, решили по стопам министра бывшего пойти? Знакомых напихать повсюду? Коррупцию создать? Кумовство развести?
– Вовсе нет! – резко качнула я головой, чувствуя, как жар стыда бросается в лицо.
– Но вы наняли брата на службу! Он служил? Он кинолог? Кто он такой? – возмущённо шмыгнул носом силовик.
– Нет, но… он работал при центре обычным курьером – продовольствие привозил и документы заказчикам доставлял. Зарплату он отдавал жене и детям. Мне было жалко их семью, иначе я бы никогда…
– Картёжник? Документы заказчикам? А Вы не знали ничего? – разочарованно выдохнул мужчина. – Ладно, Вы баба, жалеете всех подряд, и жалостью Вам мозги залило. Но полковник? Ваш муж? Он же умный мужик! Как он позволил Вам привести в учреждение постороннего?
– О брате супруг услышал не сразу, а когда узнал – сказал мне то же самое, что и Вы. Мол, это опасно, надо проверить, надо уволить…, – призналась я, склонив голову ещё ниже и сжимая пальцы до побеления.
– Но слов его Вы не услышали? Напутствия мужа для Вас, похоже, просто звук.
Я не знала, что ему ответить, и просто молчала, разглядывая пол кабинета, где солнечный блик упорно скользил по лакированным доскам, а вот в душе моей царила тьма.
– Это Вам повезло, что полковник сегодня отсутствует в министерстве.
– А где он? – удивилась я и даже взглянула на ФСБшника.
– Откуда мне знать, где ваш муж! Ещё за этим я не следил! – вспылил он, и голос взметнулся, как хлыст. – Вы лучше подумайте о том, что было бы, узнай полковник всё то, что я узнал: миллионный кредит на имя секретарши с элитными ищейками в залог; роман картёжника–брата с той самой секретаршей; Ваша подпись, которую Вы даже вспомнить не можете; судебный пристав, пришедшая изъять собак за долг в полугосударственном центре. Это скандал! Вы понимаете это?!
Он резко подался вперёд, а его лицо вновь ужасно насупилось.
– Секретарша, оформившая кредит на имущество центра, которое принадлежит Министерству внутренних дел! Это скандал и позор! Это прямая дорога в Генпрокуратуру. Вы это осознаёте? Нас всех – Вас, полковника, меня могли бы вызвать в серый кабинет Генпрокурора и так отчитать, что остались бы без погон и за решёткой. А муж Ваш – больной человек, перенёсший инсульт – неизвестно чем бы это для него обернулось! Своим поступком Вы могли столкнуть его в могилу!
– Он не знает о том, что случилось?.. – осторожно, но с отчаянной надеждой задала я вопрос.
– Сказал же «не знает». Учитывая тяжесть его заболевания, я отдал приказ перевести его корреспонденцию мне и уничтожил копию уведомлений от судебного пристава.
– Спасибо, – еле слышно произнесла я.
– Я Вас не прикрываю перед мужем. Я его – от последствий Ваших опрометчивых действий оберегаю.
– Я признаю, что поступила необдуманно, наняв в наш центр родственника, доверившись ему и пустив на самотёк служебный роман между ним и моей секретаршей. Готова понести заслуженное наказание, только прошу Вас, сделайте что–нибудь, чтобы ищейки остались при центре. Судебная пристав дала нам десять дней на отсрочку, за это время будет проведена экспертиза моей подписи на договоре. Если будет доказано, что она фиктивная, наших собак снимут с учёта и оставят в покое, а долг полностью повесят на секретаршу плюс статья мошенничества. Но если подпись подлинная…
– Какая статья по мошенничеству? Какая экспертиза? Очнитесь! Мы с этим в суд не пойдём! – грохнул он ладонью по столу. – Я только что объяснил Вам, что это скандал! Скандал на всё государство! В военизированном центре кинологии при МВД какая–то девчонка–секретарша обманывает капитана – свою начальницу, оформив в залог лучших элитных ищеек на долг в несколько миллионов! Услышьте меня! О каком наказании ей или себе Вы говорите?! С Вас все погоны снимут, как и с меня, и с Вашего мужа!
– Так что же делать? – на слезах спросила я министра, и голос дрожал, а руки сами собой сжимали край пиджака.
– Я договорился с банком–кредитором о приостановке реализации залога. Конечно, в обмен на полную оплату долга. Ещё затребовал соглашение о неразглашении, чтобы эта грязь в СМИ не утекла. И никакой судебной экспертизы! Уже не важно, подлинна ли Ваша подпись на бумагах. Куда Вы собирались с этой экспертизой? В генпрокуратуру? Потому что без неё в деле, где замешано госучреждение – никак! Так давайте сразу встанем у стены на расстрел!
– Но у моей секретарши нет денег закрыть оставшиеся пятьдесят пять процентов долга. Как же мы его закроем?
– Я, по–вашему, этого не понимаю?!
– Простите.
– Я не имею права распоряжаться государственной казной по собственному усмотрению. За каждую копейку я предоставляю полную отчётность. Однако, чтобы заглушить этот скандал, по итогам которого нас могут разжаловать, а то и посадить, я выделю внеплановую субсидию на «экстренные расходы по содержанию ведомственного центра». Деньги перечислю через госзакупку – и этими средствами Вы погасите долг. На этом и закончим. Это тоже аферу, в которую Вы меня втянули! Так что всё на Вашей совести.
Ты даже себе не представляешь, лейтенант, как это было – услышать сие решение от ФСБшника. Гора с плеч, облегчение, избавление от тяжкого бремени. Вдруг стало очень легко, настолько легко, что захотелось спать. Волнение резко отошло, оставив за собой шлейф опьянения спокойствием.
– Господи, спасибо, господин министр, – я вскочила, едва не задев коленями ножку стола, и склонила голову перед спасителем.
– «Спасибо»… – недовольно повторил он за мной. – Вам предстоит работа: субсидию эту на экстренные расходы расписать и раскидать по разным пунктам – так, чтобы при отчётности и при контроле никто придраться не смог, куда утекли эти деньги.
– Конечно, исполню!
– И чтобы без осечек! Допустите где–то ошибку – мы все под трибунал пойдём!
– Так точно! – отдала я ему честь дрожавшей рукой. – Что с секретаршей прикажите делать?
– Девчонке повезло! Её кредит закрыл чужой дядя из министерства. Только сделал я это не ради неё, а ради спасения репутации центра и наших шкур. Уволить её с выговором. Так, чтобы ни в одном госоргане не устроилась. Юридически мы, к сожалению, не можем подвести её под уголовную ответственность – нам ни к чему судебные разбирательства, о которых Генпрокурор узнает. Так что – увольте дуру! А деньги эти – пятьдесят пять процентов, вернёте мне по частям, а я внесу их обратно в казну. Хотите – у брата–картёжника отнимайте, хотите – с секретарши вытрясывайте, хотите – из зарплаты откладывайте. Вы наказаны, и искупите вину возвратом средств. Как? Дело Ваше.
– Приказано? Исполнить! – твёрдым шагом направилась я к выходу из кабинета, хотя внутри всё ещё дрожало.
– Капитан… – окликнул меня ФСБшник, задумчиво прищурив глаза.
Я обернулась в ожидании прощальных напутствий.
– Не знаю, откуда у начальницы кинологического центра возможность сразу же закрыть сорок пять процентов миллионного долга… но Вы молодец, что собак не отдали и оттянули срок исполнительного производства.
– Министр, Вы же не думаете, что я заодно с секретаршей: взяла на пару с ней кредит, оформила ищеек наших в залог, не заплатила ни одну квитанцию по выплате, а когда пришла судебный пристав, решила отдать половину залога деньгами?
– Вы включаете офицера, когда Вам это надо – честного, справедливого, смелого, но Ваша вторая грань – амбициозная, хитрая и смекалистая женщина, понять мотивы который никому не под силу, ведь Вы надёжно скрываете их в своей душе. Вот даже возьмём наше с Вами знакомство. Казалось бы, Вы боролись против контрабандистов за родину, закон и справедливость, по факту же мстили бывшему любовнику и спасали приёмную мать. Вы кажетесь преданной женой, но достаточно сплочены с итальянским подданным. Я не на что не намекаю, кроме как на двойственность Вашей натуры. Ходят разные слухи и о прошлом в кинологическом центре. Говорят, Ваша любимица – девочка–добермана – собака некого зэка, хотя по документам – учебная ищейка, выделенная Вам старым бывшим полковником. Всё, чего не коснись в истории Вашей жизни имеет двойное дно, как у фокусника. Вот я и думаю, что зайца в виде 45% Вы достали из шляпы не просто так, а чтобы скрыть то, что невидно зрителю. Хочу предупредить Вас быть поосторожнее. Я уважаю Вас, но ещё один скандал – и ждать генпрокурора я не буду. Нашлю комиссию, которая перевернёт вверх дном не просто центр, но и Вашу жизнь – а после… голова с плеч полетит, – провёл он пальцем по горлу, и я сглотнула.
– Нет ничего такого, о чём бы Вы не знали.
– Свободны, капитан! – без веры в голосе ответил ФСБшник, проводив меня всё тем же прищуренным взглядом.
Я покинула его кабинет всё ещё трясясь от волнения физически, но душевно успокоившись, что ищейки останутся при нас, полковник ничего не узнает, а кредит будет закрыт. Тяжесть момента медленно сменилась облегчением, как будто кто–то снял с моих плеч мешок с камнями. Вот только слова о двойной грани свербели в сердце. «Ещё не хватало, чтобы министр устроил проверку в моём центре и вскрыл проведение аджилити», – прикусила я нижнюю губу в испуге. – «Хотя, с другой стороны, он вроде дал мне второй шанс. Главное, чтобы больше ничего криминального в моём центре не произошло!», – подытожила я про себя, раздувая щеки от пережитого стресса.
«Девочка–доберман, зэк, бывший полковник… Божe, всё это правда!» – пронеслось в голове. «Я далеко не белая и не пушистая… Веду двойную игру, живя между первой и второй гранью своего «я». А братец… тоже ещё тот говнюк! Услужил! Ответил сестре добром на добро!» – кипело всё внутри, выворачивая душу наизнанку. «Теперь держись, дорогой мой родственник! Я же тебе это с рук не спущу! Получишь у меня по полной за каждую нервную клеточку, что я истратила на пристава и выговор от ФСБшника», – думала я, и в груди всё бурлило. «Зэк и доберман…», – вспомнила я важную деталь и, остановившись посреди улицы, чуть приоткрыла рот, от наслаждения планом, пришедшим мне в голову. «Надеюсь, сработает!», – ухмыльнулась я самой себе.
Ненависти к брату я не испытывала, только презрение с жалостью, но знаешь, что огорчило меня больше всего, лейтенант? Его бесхарактерность и лицо как подошва. Он ведь играл в карты с фермером. С тем самым фермером, использовавшим меня на ферме, унижавшим, издевавшимся, оклеветавшим на всю округу – с мерзавцем, с которого начался мой тяжёлый жизненный путь, и которому я поклялась отомстить, когда сидела в душевой у пчеловода и смотрела на ладони, в которые капали горькие слёзы по убитому в чреве дитю.
Мой брат сидел с ним за столом, играл в карты, пил из его бутылок крепкие напитки. Он позабыл о том, что честь сестры важнее одержимости игрой. Он стал должником того человека, который опустил его сестру. Он пал так низко, что и плевать в его сторону было недостойно меня.
Не испытывая к брату чувства ненависти, я не намеревалась мстить. Но проучить, наказать – обязательно: и его, и свою секретаршу. А вот фермера... Однажды полковник дал мне шанс отомстить подлецу, но я не воспользовалась им из–за сына мерзавца. Теперь же мальчик был вне угрозы. По словам снохи, он жил в военном училище, брошенный и отцом, и матерью. Так что настало время фермеру ступить на эшафот – за всё, что тот сделал мне и за то, что убил моего ребёнка.
Я подошла к телефонной будке и набрала прямой номер в кабинет итальянца.
– Pronto? Слушаю, – ответил он после пятого гудка.
– Синьор–акционер, вернулась ли с обеда секретарша?
– Si, signora! Она под присмотром нашего сторожа до Вашего приезда.
– Отлично. Я задержусь, но прошу Вас – не позволяйте ей связаться с моим братом до моего возвращения.
– Ваш приказ будет исполнен! – коротко подтвердил иностранец и повесил трубку.
Глава 16. Мечта
Моя бывшая начальница на время прервала повествование, отпустив меня на крышу для обустройства палатки и создания тёплой, уютной атмосферы под снегом.
На лестнице, ведущей наверх, пахло свежим деревом, пылью и чуть ржавым железом от старых перил. В преддверии романтичного вечера даже этот странный, затхлый запах казался мне каким–то волшебным, наполненным чудом, которого всегда ждёшь от любовного свидания.
Я распахнул люк на крышу и осторожно выбрался наружу – на ту самую веранду, о которой рассказывал майору, застеклённую по бокам, но открытую к небу. Над городом давно нависала зимняя тьма тяжёлых небес, но снег продолжал кружить, словно танцуя, и оседал на мерцающую столицу – бесконечную, живую, в тысячах крошечных огней.
Поставив у входа спортивную сумку, я осмотрелся. Палатку нужно было разместить чуть ближе к стеклянному барьеру, чтобы изнутри можно было видеть город, но прежде предстояло расчистить снег. Я взял лопату и принялся за дело. Снег поддавался медленно, лопата глухо шуршала, дыхание превращалось в пар, и с каждой минутой работа грела сильнее, чем куртка.
Пока я орудовал лопатой, мысли всё чаще возвращались к рассказу начальницы. Она открылась мне совсем другой – не холодной и стервозной дамой, какой казалась в кинологическом центре, а женщиной живой, пусть и сложной, с нежностью, с болью и с гордостью в сердце. Она была добрая, чувственная, справедливая, жестокая к врагам, но эмпатичная к тем, кто был ей дорог. Я считал свою начальницу восхитительной – самой интересной из всех, кого встречал. Сороколетней красавицей - вишней в самом соку. Я испытывал к ней жалость, любовь, страсть и...
