– Я... я пришёл в ярость, когда увидел тебя, пьющую мой эксклюзивный коньяк, курящую сигару, ведущую себя развязно.
– Развязно? – резко обернулась я. – Это ты ведёшь себя неподобающе – ни мужчине, ни мужу, ни человеку. А я всего лишь расслабилась. Но дело не только во вчерашнем. Мы стали чужими друг для друга. Мне не нужен твой завтрак, не нужны извинения, беседы с тобой, не нужны эпитеты вроде «милая». Иди с ними к любовнице!
– Но ты же знаешь, что я болен! – поднял он голос в нападение, тем самым защищая себя, – Зачем ты меня провоцируешь? Романом с акционером, своим поведением и этим… безразличным тоном?
– Полковник, – села я на кровати, откинув одеяло и приготовившись к серьёзной беседе. – У тебя сосудистая деменция, а не биполярное расстройство, которым страдал бывший министр. Да, перепады настроения присутствуют, но они не критичны, и ты уж точно не переключаешься с одной личности на другую. Ты можешь контролировать себя, но то, что ты творишь… необъяснимо, – хлопнула я руками по бёдрам, выражая разочарование. – Ты идёшь против меня и против себя. Но зачем? Эта «оптимизация». Для чего она? А любовница? А свинство по отношению ко мне? Объясни! Что движет тобой? Может быть, я пойму?!
Супруг промолчал, печально склонив голову.
– Ты поступаешь так из вредности и от бессилия! – ответила я за него. – Ты пытаешься доказать всему миру, что всё ещё состоятелен, дееспособен, полон сил, что держишь всё под контролем. Но никто ведь это не оспаривает, не подвергает сомнению! Ты сам придумал врагов. А я тебе не враг и не хочу воевать, поэтому оставь меня в покое.
– Я не хочу развода. Я не смогу без тебя.
– Зачем я тебе? Издеваться? Мы вместе уже много лет. Мне двадцати ещё не было, когда мы встретились. Сейчас мне тридцать пять. Всю молодость я посвятила тебе – из любви, из заботы, из благодарности. А ты? Ты хоть раз был мне благодарен? За что–нибудь? Пусть даже за мелочь?
Я посмотрела на супруга, сильно нахмурившись, тратя последние силы на этот неприятный разговор, – на финальный разговор по душам, когда вдруг захотелось вылить всё, что накопилось.
– Всё, что я делала для тебя, ты принимал за обязанность, за то, что должна делать жена. А я ведь тебе ничего не должна! В семейной паре всё происходит взаимно.
– У нас так и было! – перебил он меня, задетый за живое. – Я зарабатывал, а ты следила за домом.
– Ты был не против, чтобы я училась, работала, водила машину, проводила встречи с клиентами, руководила брендом. Раньше, будучи юной, я верила, что ты лучше остальных мужчин, которых я встречала. Я ложно думала, что ты за равноправие, но, воспринимая меня за ребёнка, понукал мной. Ты сам внушил мне эту веру. Но с годами я поняла, что твоё равноправие заключалось лишь в том, что ты относился ко мне точно так же, как к подчинённому мужского пола: без компромиссов, требовательно, отдавая приказы и не терпя непослушания. Ты так и не понял, что такое женщина – ни нежности тела, ни чуткости души. Я для тебя – одна из рядовых, как и в нашу первую встречу.
– Это не так! – возразил он, оправдываясь.
– К сожалению, именно так. Ты позволял мне управлять делами ровно настолько, насколько считал позволительным подчинённому, и быть хозяйкой своей жизни лишь до той границы, которая не ставила тебя под вопрос. Ты контролировал меня всегда, и стоило мне обрести чуток свободы – тут же её лишал. Я мирилась с твоей одержимостью властью, подстраивалась, ступая за твоей спиной, чтобы ты чувствовал себя главным. Но после СИЗО я перестала тебя понимать. Мы оба поднялись по служебной лестнице, и ты всё ещё начальник для меня – координатор всех центров. Я подчиняюсь и не посягаю на твой авторитет ни на работе, ни дома. Так чего тебе не хватает? Почему ты возненавидел меня? Зачем ты вредишь нашему центру, который всё ещё твой?
– Ты крутишь роман с итальянцем, а он – расчётливый лис. Отнять мой бренд – ему расплюнуть.
– Что за бред ты несёшь? – подняла я голос, раздражённая его воинственным тоном.
– Ты изменяла мне не раз и центр прибрала к своим рукам, пока я сидел в заключении, страдая после инсульта, который получил из–за твоих измен.
– Хватит винить меня во всём! Хватит! – выкрикнула я, вцепившись пальцами в свои волосы. – Я устала! Оставь меня!
Муж медленно встал с кровати и покинул спальную комнату, ничего не понявший, уверенный в своей правоте, не услышавший слов, что я сказала.
«Бесполезно. Бесполезно, – шептала я сама себе, зажмурив глаза. – Всё кончено».
Собравшись на работу и, по понятным причинам, не позавтракав с мужем, я покинула дом, который сидел мне в кишках. Все эти споры, скандалы, недовольства, деспотизм и контроль… всё встало в горле отвратительным, тошнотным комом.
– У Вас недосып? – вошёл в кабинет иностранец, застукав меня за принятием двойной порции обезболивающего. – Мешки под глазами… простите, конечно.
– Вы выглядите не намного лучше, – рассерженная на весь мир, ответила я ему, подмечая огромной синяк на разбитой скуле.
– Это благодаря… вашим семейным разборкам, и Вашему мужу…, – тонко навесил он на меня вину за то, что пострадал.
– Мой муж отделяет бренд. Я видела доказательства. Двадцать процентов доли он регистрирует на совладелицу – инспекторшу с регистратуры.
– Что ж, это было очевидно. Полковник раздаёт всем по морде, зато любовницу боготворит, – прикрыл он щёку носовым платком. – А что, Вас это задело? Или Вы решили бороться за бренд?
– Мне чисто интересно, синьор акционер. Если бы Вы оказались на моём месте… у Вас же с супругой винный бизнес. Так вот, если бы она, которой Вы доверяли и которую когда–то любили, вдруг изменила Вам и часть виноградников, которые Вы наивно считали своими, отдала бы любовнику, который подделал бы для неё документы – Вас бы это никак не задело? В такой ситуации Вам было бы всё равно? Или Вы легко отдали бы свою долю любовнику жены? – вспылила я, задетая его обвинительным и, вместе с тем, равнодушным тоном.
– У меня нет особых чувств к жене, синьора. Я вижу ясно, в отличие от Вас. Вашим глазам мешает туман любви и верности супругу, – обвинил меня итальянец ещё и в том, что я проглядела предательство, а теперь страдаю, не решаясь сделать важный шаг – отпустить бренд.
– Да Вы никого не любите! Ни жену, ни ребёнка – только себя и деньги, на которые холите себя любимого, – указала я пальцем на скулу, которую он прикрывал.
– Что же, простите, что я не быдло… и внешний вид имеет для меня значение. Не слишком, знаете ли, красиво идти на встречу с итальянскими партнёрами с разбитым лицом.
– Господи, Вы же мужчина! В вашем мире собственничества и тестостерона случаются драки.
– Драки случаются в мире Вашего мужа, а не в моём.
– Я уже просила прощения за его несдержанность. Что Вы ещё хотите от меня? – вскрикнула я от раздражения.
– Хочу, чтобы Вы оставили свою женскую натуру с чувствительностью на измену и предательство, и взялись за ум: отказались от бренда и приступили к аджилити, – не менее раздражённо ответил итальянец. – Мы с Вами партнёры, и мне нужен Ваш трезвый рассудок. А разбитое сердце Вы можете открыть бывшей начальнице – своей приёмной матери.
– Жестоко, синьор акционер.
– Жизненно, синьора. Я, может, по–Вашему, самолюбивый нарцисс, но у меня есть чувства… к Вам. Я держу их в узде, потому что не считаю нужным связывать личное с бизнесом, но обсуждать вашу семейную неразбериху мне, поверьте, неприятно и больно.
– Да пошли Вы к черту со своей ранимой, но меркантильной душой. Один раз поделалась с Вами своими тревогами, как с другом… И вообще: Вы зависите от меня и от этого центра, на территории которого хотите проводить аджилити, обогащаясь на нём. Поэтому можно и потерпеть мои женские переживания, – сорвалась я, направив весь гнев на практически невиновного мужчину.
– Я ни от кого не завишу, синьора! Но пойду туда, куда и послали, – бросил он на прощание и, хлопнув дверью, ушёл.
«Ещё один идиот!» – шепнула я озлобленно, и заглотнула вторую таблетку обезболивающего.
Весь день на меня сыпались рабочие звонки – клиенты, спонсоры, сотрудники. Обычно, уставшая, но собранная, я спокойно воспринимала поток обязанностей, однако тем днём каждый сигнал телефона резал по нервам, как острый нож. Личные проблемы, ссора с акционером, необходимость решать неотложные сложности – всё это накопилось грузом злости и усталости, давящим мне на грудь.
И вот, к концу смены я тяжело выдохнула и, отключив звук телефона, позволила себе минуту тишину. За это короткое, но благоприятное для размышлений время, я осознала, что сорвалась на иностранца зря, а потому попросила секретаршу соединить меня с ним.
– Слушаю, – сухо ответил он мне.
«Серьёзно обиделся», – вынесла я заключение, ведь обычно, итальянец не отвечал на мои звонки, а появлялся лично в кабинете. На этот раз такого не произошло.
– Синьор акционер, мы к портному отправимся или мне ехать домой после работы?
Наступила пауза и несколько секунд пугающего молчания, а затем прозвучал довольный, почти счастливый голос компаньона:
– Значит, решились?
– Будь Вы посдержаннее утром, узнали бы о моём положительном ответе ещё тогда, – упрекнула я мужчину в шутку.
Он усмехнулся:
– Scuzi! Простите! Согласен, что погорячился. Синяк на скуле – пустяки, Вы были правы.
– Я тоже должна извиниться за лишние эмоции, которые не должна была переносить на Вас… Алло? – послышались в трубке отбойные гудки.
И в тот же момент дверь кабинета открылась и итальянец, сияющей радостью и теплотой, осветил мою обитель искренней улыбкой.
– Готовы ехать на примерку?
– Готова, – улыбнулась и я, поднявшись из–за стола.
Взяв из шкафа вечернее платье, я взглянула на иностранца – на человека, который вносил в мою жизнь и лёгкость, и раздражение одновременно, – харизматичный и дальновидный, расчётливый и чувствительный, способный выводить меня из себя, но внушающий мне мудрость, – наставник и компаньон. Я взяла его под руку и отправилась за ним к портному.
Крохотная мастерская располагалась в тихом переулке в самом сердце столицы. Ступив в неё, я с любопытством огляделась вокруг. Сквозь высокое окно лился золотистый свет, а в воздухе стоял лёгкий запах мела, утюга и свежей ткани. В правом углу таилась тесная примерочная, а напротив неё висело огромное зеркало. Повсюду были развешаны костюмы, платья, пальто и прочая одежда, принесённая на перешив. Пожилой портной в безупречно отглаженном жилете поднял глаза от рулона бархата и взволнованно нахмурился, едва увидев акционера.
– Dio mio! – театрально вскрикнул он на итальянском, а его густые брови изогнулись так выразительно, что я едва не рассмеялась. – Синьор, что приключилось с Вашим прекрасным лицом? Как небеса позволили обидеть это совершенство?
Мужчина всхлипнул, разыграв итальянскую драму – не наигранную, – искреннюю, шедшую от сердца.
– Tutto a posto! Всё хорошо, – беззаботно рассмеялся акционер, разводя руками. – Но Вы, маэстро, действительно всё замечаете. Ничто не укроется от Вашего взгляда.
– Ах, ну разумеется! – портной картинно всплеснул руками. – Я же портной! Мой глаз точнее сантиметра, он как игла, которая тычет в каждую тайну! – он прищурился и вдруг повернулся ко мне, продолжив говорить на итальянском. – Так, так... синьора, глаза у которой, как пасмурное небо перед грозой... Не оно ли спустилось на Ваши плечи, и ударило в скулу рукой её мужа!
Я даже не успела моргнуть, как вся эта история обо мне прозвучала на одном дыхании.
– С чего Вы взяли…, – включился в диалог акционер.
– Кольцо на её нежном безымянном пальце! – ответил портной.
Мой напарник смутился, но ответил с улыбкой и искрой в глазах:
– Мы – компаньоны. А ещё синьора прекрасно говорит по–итальянски.
– O, cara mia! Вы божественны, как Боттичеллиевская Венера! Чистая изящество! – маэстро стремительно выскочил из–за стола и, не дав мне опомниться, почтительно поцеловал руку. Я смутилась от этой чрезмерной восторженности, но его искренность обезоруживала.
– Прошу, прошу в примерочную! – заторопился он. – Переоденьтесь в платье, и я посажу его так, будто оно было сшито только для Вас! А пока... – он заговорщицки подмигнул, – сбегаю на кухню и приготовлю нам настоящий, густой, чёрный эспрессо!
Сделав, как было велено, я вышла и стала рассматривать себя в зеркало. Наряд оказался не только широким, но и достаточно длинным, поэтому подол стлался по полу. Итальянский акционер, стоявший чуть в стороне, окинул меня внимательным взглядом и попросил пройтись.
Я сделала несколько шагов, взад и вперёд по мастерской, и стало заметно, как нижняя часть платья свободно крутилась вокруг талии, ещё и цепляясь за колени. Разрез начинался слишком высоко, и гуляющая ткань то и дело приоткрывала не только ногу, но и верхнюю часть бедра, постыдно задевая линию ягодицы.
– Не думала, что у меня короткие ноги! – сказала я вслух, огорчённая посадкой платья.
– Нет, – возразил акционер, задумчиво прикрыв пальцами губы. – Ноги у Вас красивые и длинные. Просто размер не Ваш.
Вернувшийся с кухни маэстро накинул на шею сантиметр и взял в руки мел, готовый приступить к работе:
– Повернитесь ко мне, синьора, и расскажите, что я могу сделать для Вас!
Итальянский акционер двинулся ко мне и встал за спиной, склонившись к моему плечу настолько низко, что его небритая щека слегка коснулась моей. Я вздрогнула, давно позабывшая мужские прикосновения, и этот лёгкий контакт обжёг сильнее огня. Я замерла, смущённая и взволнованная одновременно. Его ладони легли мне на талию, а пальцы скользнули по линии ткани, задержавшись там, где она сидела слишком свободно.
– Здесь нужно убрать, – сказал мастеру акционер. – На талии сделайте вытачки, тогда платье сядет как нужно.
В зеркале сбоку я видела, как итальянец смотрел не только на наряд, но и разглядывал мою фигуру – слишком трепетно, слишком интимно. Я стояла, не двигаясь: прямая спина, чуть втянутый живот и естественно выпирающие грудь и попа, невольно касающаяся мужчины за моей спиной.
Он медленно опустил руку ниже, туда, где слишком смело расходился разрез, и, приподняв подол, прижал ткань платья к моему бедру у самой ягодицы.
– А здесь, – голос акционера стал ниже и чуть хрипловат, – стоит зашить сверху несколько сантиметров, чтобы разрез не показывал лишнего. И платье укоротите, маэстро, чтобы по полу не стлалось.
Портной кивнул, нагнулся и начал делать отметки мелом. Я же стояла, не смея двинуться. Сердце билось так громко, что я боялась, что мужчины услышат его. Итальянский акционер придержал ткань намного дольше, чем было нужно, словно никак не хотел отпускать. А когда, наконец, убрал пальцы, я ещё долго ощущала их тепло на своём бедре. Он отступил на шаг, вернув себе сдержанную невозмутимость, а я с трудом вернула пульсу прежний ритм.
– Belissimo! Прекрасно! Заказ будет готов через час, – подметил маэстро. – Прошу переодеться и пройти на кухню, чтобы испить эспрессо с вечерней выпечкой, которую мне услужливо приносят из кафе напротив.
– Как это мило! Благодарю, – ответила я портному.
– Только для Вас, Венера с цветом глаз нахмуренного неба! – скрестив кончики пальцев у губ, он сделал жест восхищения, а мой компаньон тихонько взял меня под локоть, сопровождая до примерочной.
