«Кажется, я догадался, почему Вы пришли ко мне! Чтобы я знал историю матери своего дитя!», – прокричал я куда–то в небо. Недовольный шумом сосед, гулявший с чёрным щенком лабрадора, мгновенно осудил меня порицающим взглядом. «Да пошел ты!», – на нервах бросил я ему, ударив кулаком о стену дома, и зашёл обратно в подъезд, поняв, что уже не найду её и вряд ли ещё когда–нибудь встречу.
Я сомневался в гипотезе о своём отцовстве, но подозревал, что так оно и было, а пари майор заключила неспроста. Возможно, впечатленная Калебом, она отчаянно решила попытать судьбу, а, может, всё было совсем иначе. Чувств этой женщины ко мне я так и не понял, но был не против сделать её чуточку счастливей.
Дорогие читатели, если вас интересуют отношения Галеба и начальницы кинологического центра, вы можете почитать произведение "Личный секретарь", которое есть в списке моих романов. Об истории жизни майора можно также узнать из "Приказано исполнить" (часть I).
Секс и любовь. До встречи с майором я умел различать их и точно знал, где проходит грань между слиянием тел и слиянием душ. Однако с её появлением в моей судьбе, я узнал о силе, объединяющей физическое и эмоциональное влечение – страсти. Она пробуждает тело и волнует сердце. Страсть гораздо ярче, чем банальный половой акт, но поверхностней настоящей любви – жертвенной, душевной, безграничной. К начальнице я пылал страстью, к Рароше – настоящей любовью.
– Когда приступишь к поискам любимой? – спросил бывший сокамерник, радушно приютивший меня в своей небольшой московской квартире. Его гражданская жена накрыла скромный, но гостеприимный ужин, ожидавший меня сразу по приезду с аэропорта. На столовой клеёнке в цветочек была расставлена простая посуда с голубцами, свежим салатом и солёной закуской под водку. Обстановка в квартире также отдавала неприхотливостью: разношёрстная мебель из разных эпох и стилей, отсутствие ремонта, пошарканный паркет, тканевая занавесь вместо двери на кухню. Простое жильё простой душевной пары, в гостях у которой было уютно и не напряжно.
– У меня не так много времени осталось, ведь уже начало мая. Через три недели мою возлюбленную поведут под венец. Начну искать её с завтрашнего утра! – сел я за стол, поблагодарив хозяйку дома и вручив ей сладости и скандинавские сувениры, что привёз с собой.
– Друг, может быть, она вообще не по судьбе тебе пришла? Любовь – она ведь от Бога, а ты сам говорил, что сделка с дьяволом была заключена! Возможно, Рароша – твоё наваждение? Может, ты свою начальницу как раз–таки и полюбил, а Рарошей – околдован? Сходил бы в Церковь! Глядишь и бес бы отступил!
– С майором у меня совсем другие отношения были: чистая страсть, как бензин, что вспыхивает, только спичку поднеси! А к Рарочке чувства нежные, глубокие, фундаментальные.
– Пусть так, но с её стороны я пока особых рвений к тебе не заметил. Играет в игрушки: «ищи, если хочешь жениться, только ни города, ни адреса, ни телефона я тебе не сообщу!». Ну что это? Одна несерьёзность! – неодобрительно развёл мой друг руками.
– И мне так показалось, когда она свадьбу предстоящую скрыла, и когда при тебе от меня отреклась.
– Ну, так и что ты тут делаешь? Послал бы её к тому бесу, который вас свёл! Пусть с ним и забавляется!
– Ты полегче–то на поворотах! – осадил я друга, заметив чрезмерную агрессию в сторону незнакомой ему девушки. Он же нервно смял салфетку на столе и выпил рюмку водки без тоста.
– Мне просто за тебя обидно! – продолжил товарищ. – Об этой девушке ты с плена грезишь! Не сдавался, жил во имя вашей любви! А для неё ты, получается, обычный незнакомец, как мне в торговом центре и было ею сказано!
– А это тогда как понимать? – достал я из кармана брюк распечатанную страницу с электронной почты: «Ищешь ли ещё меня? Умоляю, поторопись! Всегда твоя, Рароша».
– Очередная шутка! Ни адреса, ни телефона! Наверняка и почту потом удалила, я прав?
– Ты же сам понимаешь, как принято в тех восточных семьях, где всё ещё чтут закоренелые традиции предков: до свадьбы за девушкой особый присмотр. Тем более, что этот брак устроенный, а не по любви. Возможно, её телефон и переписка под родительским контролем. Кто знает, вдруг Рароша не может мне раскрыться, но просит помощи. Как я могу бездействовать любя, скажи?
– И сколько ещё раз ты намерен спасать её и защищать от бед?
– Всю жизнь.
Женщина друга, всё это время возящаяся на кухне, но не сидящая за нашим мужским столом, обернулась и взглянула на меня хвалебным тёплым взглядом:
– Я знаю одну компанию по производству металлических изделий для домашнего хозяйства, принадлежащую жениху. Номер и адрес в телефонном справочнике есть. Может, это как–то поможет твою любимую найти, – предложила она, опасливо поглядывая на своего мужчину.
– Вот этого не надо! – рассердился мой бывший сокамерник и развернулся к своей хозяюшке. – Сказал же тебе молчать! Семейка опасная, повязшая в криминале! Думай хоть, что советуешь!
– Спасибо, сначала попробую найти Рарошу напрямую, – ответил я, не желая стать причиной их разногласий.
– И как же ты будешь искать возлюбленную? – спросил товарищ.
– Похожу по ВУЗам, где учат журналистике. В прошлом письме она сообщила, что продолжит учиться в другом городе.
– Брат, я ж не уверен, что Рароша в Москву переехала. Я просто видел её у нас.
– Ты сам сказал, что жених её здешний. Очевидно, что и она переехала сюда.
– Как бы то ни было, удачи! – ударил товарищ своей рюмкой о мою.
– Будем! – выпил я крепкий напиток.
Рассказывая о себе, бывший сокамерник признался, что до сих пор так и не смог вернуться к обычной жизни. Работать стало истинным мучением, ведь раздражало всё, что двигалось, дышало и жило за пределами квартиры. Друг нынче избегал общения с людьми, страдая от приступов гнева и неконтролируемого страха перед обществом. Я понял, что его ПТСР гораздо глубже, чем моё, а потому ни на чём не настаивал и не пытался в чём–то убедить, хотя считал, что помощь психотерапевта, которого он загодя внёс в список врагов, ему бы вовсе лишней не была. Живущий на содержание гражданской жены, он распрощался с самоуважением, а осознание собственной несостоятельности обостряло и без того тяжелое психическое состояние. Похоже, что товарищ, уставший от внутренней борьбы, срывался на всех и на всё, что попадало под горячую руку. Единственное, что утешало – согласие родителей на его брак с избранницей, которого он очень долго добивался.
– Ну, а какие новости помимо возлюбленной? От тебя приходили лишь скупые весточки все эти месяцы, мол, занят, потом нормально напишу. Рассказывай! – налил он мне очередную стопку водки в рюмку и наложил на блюдце квашенной капусты на закуску. Я же начал своё повествование.
После того, как начальница покинула страну, приступы ПТСР вернулись с прежней частотой. Реалистичные флешбэки о заключение, кошмары с лицами убитых в Ираке и бесконтрольные приступы паники. Работа и красавица–майор делали мою жизнь интересней и насыщенней, блокируя дурные мысли и воспоминания. Для юного парня, пережившего плен и войну, это было на тот момент лучшим, что могла подарить судьба. Но, увы, подарок был забран обратно, и я слегка сбился с рельсов вдохновения и надежды. Постоянное место занятости найти не удавалось, и я перебивался краткосрочными заработками, трудясь пиццайоло в ресторане с итальянской кухней и водителем автомобиля скорой помощи по выходным. В бюрократической стране устроиться без диплома и опыта работы было невероятно сложно, а подтверждающую справку о должности секретаря из центра кинологии, просить у полковника, перенявшего место начальницы, я даже и думать не смел.
Поверх всего на голову свалились судебные разбирательства, касавшиеся встреч с Калебом. Подруга, теперь уже бывшая, превратилась в клубок стервозности, всё больше затягивающий петлю вокруг моей шеи. Наняв адвоката по семейным делам, она, ссылаясь на моё ПТСР, настаивала на ограничение меня в родительских правах, и на полном запрете встреч с сыном. Зато сумму, что я платил ей каждый месяц добровольно, вписала в графу обязательных алиментов. Позиция недолюбленной мною подруги была проста: женись или лишишься общения с сыном.
Прокурор выслала мне направление на диагностику в государственный госпиталь, где врачебная комиссия должна была определить наличие и точную степень моего психического состояния. В дальнейшем на основе этого обследования суд принял бы решение, насколько я опасен для ребёнка.
– Захотела войну? Она её получит! – показал я направление отцу, приведшему меня в адвокатскую контору для встречи с нанятым им для меня защитником. И пока мы были одни в кабинете, папа взял бумагу в руки и, надев очки на кончик носа, стал внимательно её изучать.
– Не вздумай делать этого! – строго сказал мне он.
– Что значит «не вздумай»? Я пройду все тесты и докажу в суде, что не несу угрозы для Калеба.
– Несомненно, если медкомиссия окажется профессиональной. Однако ПТСР – повреждённая стрессом психика. К сожалению, это неизлечимо. Симптомы можно послаблять, но в некоторых случаях они усугубляются год за годом. Скажу тебе, как врач со стажем, что государственные доктора будут обязаны поставить тебя на учёт и уведомить об этом автоинспекцию, полицию и другие учреждения. В отличие от частного психотерапевта, которого ты посещал, эти эскулапы заблокируют твои возможности в будущем. Тебя, скорее всего, загоняют по постоянным обследованиям, отзовут водительское удостоверение, и ты уж точно не сможешь работать там, где нужно контактировать с различными людьми. Пойми, что многие стереотипно ассоциируют ПТСР с агрессией, потерей самоконтроля, спутанным сознанием, угрозой окружающим. Никто не будет разбираться в степени расстройства и индивидуальности симптомов. Увидят в мед. справке твой диагноз и помашут ручкой! А ты прекрасно знаешь, что справки у нас требуют везде! Так и будешь всю жизнь трудиться секретарём или охранником на какую–нибудь бабу!
– Она не была «какой–нибудь бабой»!
– А кем она была? – возмущённо хлопнул себя по бёдрам отец.
– Женщиной, которой я благодарен за то, что помогла мне вернуться к гражданской жизни, а не впасть в депрессию от неустройства: дала работу, оформила права, проявила человеческий интерес, да и открыла глаза на корыстную подругу.
– Сынок, даже если это и так, нельзя жить одними эмоциями! Ты же мужик! Я тебе о будущем толкую, а тебя вновь в сентименты бросает!
– Папа, я творческий человек! Я вижу жизнь сквозь призму чувств и из них же черпаю вдохновенье. Я не такой как ты: рациональный, практичный, холодный. Я следую за сердцем.
– И куда оно тебя привело? В плен? К перелому пальцев и концу карьеры скрипача? В центр кинологии, откуда тебя вышибли пинком? Это ж надо было додуматься «пялить» жену полковника МВД! А я просил не вляпаться не во что! – вскипел отец, но вспомнив, что мы не дома, сбавил обороты. – Ты удачно отделался дисциплинарным взысканием за оскорбление старшего по званию, а вот сослуживец твой бывший вообще под суд пошёл.
– Поделом ему! – отмахнулся я. – А у тебя, отец, ещё дети есть! Глядишь, кто и вырастит путёвым, соответствующим твоим моральным устоям и пониманию того, как надо жить и мыслить.
– Ладно, не о том речь! На обследования эти не ходи! Не губи своё будущее! У тебя ещё будут дети!
В комнату вошёл адвокат. С сознанием дела он принялся перебирать копии бумаг с судебным иском, условиями подруги, направлением на диагностику и моим ходатайством о встречах с сыном наедине. Прижимая ладонью галстук к груди, он то ухмылялся, то хмурился, недовольно сведя широкие брови. Адвокат был мужчиной средних лет, надёжным и знающим своё дело, судя по репутации в газетах. Я очень надеялся на его знания, ведь от них зависело моё общение с Калебом – важная социальная связь между ребёнком и родителем.
Изучив документы, защитник, к сожалению, подтвердил слова отца о рисках, связанных с прохождением мною обследований на степень ПТСР:
– Согласие на диагностику никак не гарантирует решения суда в Вашу пользу, зато обещает немалые сложности в получение государственных благ и привилегий. Это урежет Ваши возможности в нашей стране, – пояснил он расстроенному мне. – Идёт ли истец на переговоры?
– Да, шантажом, – злобно ответил я. – Замуж за меня желает в обмен на прекращение судебного разбирательства. На этот шаг я не согласен, но и от сына отвернуться не готов! И что же мне делать?
– Откажитесь от обследований! Нет заключения врачей – нет ПТСР! Частный психотерапевт хранит анонимность, а к государственным – Вы за помощью не обращались. Подруга могла надумать Ваше стрессовое расстройство.
– Хитро, но суд может счесть подозрительным, что я отказался от диагностики!
– Может, и, скорее всего так и будет! Однако Вы не поставите на карту своё будущее, избежав ненужной отметки в медицинской истории. Да, возможно Ваши встречи с сыном будет проходить под присмотром социальных служб или матери ребёнка, однако запретить общение с ним полностью не посмеет даже суд. Вы знаете, что в нашей стране права отца защищены не менее чем материнские. Истец не сможет встать на пути контакта ребёнка со своим родителем. Просить об этом суд было нелепо и подозрительно глупо, ведь у Вашей подруги есть адвокат, наверняка предупредивший о последствиях. По этой причине расцениваю иск, как принципиальную позицию оскорблённой женщины. У неё обида, а у вас клеймо психопата на всю жизни. Стоит ли оно того?
Защитник также посоветовал забрать моё прошение о встречах с сыном один на один из социальных служб, дабы уверить суд в совершённых мною шагах к примирению. Помимо этого, я предоставил прокурору выписку с банковского счёта о переводе денежных средств на нужды Калеба. Перед самым заседанием суда, я пригласил подругу с сыном в кафетерий. Это был шаг, предложенный мне адвокатом. По его опыту многие женщины, соглашаясь на такое свидание, подставляли под сомнение свой же иск, ведь приходя на встречу, они противоречили своим же словам об угрозе здоровью ребёнка при общении с отцом. В кафе свидетелей всегда хватало, и это было лучшим способом загнать двуликого истца в ловушку. Однако с возросшим уровнем коварства подруга и сама повзрослела. Она пришла на встречу в сопровождение адвоката, а вот Калеба с собой не взяла.
– Я забрал заявление из социальных служб. Забери и ты своё из суда! – начал я диалог, пытаясь скрыть раздражение от того, что пришлось отступиться от принципов и сесть за стол переговоров.
– Ах, испугался, что встречам с сыном лишу? – съязвила она, надменно приподняв подбородок и важно закачав плечами. Я заметил, что на шее её висело дорогое колье, а платье было куплено в именном ателье. Маникюр, укладка, сумочка из настоящей кожи. Высокомерный взгляд из–под полуопущенных век. Откуда–то возникшие манеры потомственной аристократки, коей она ни разу не была.
– Я смотрю, ты совсем изменилась! Горделивый тон, холёный вид, жестикуляция богатых. Выглядит свежо и аппетитно, только внутри всё погнило. Я дружил с приятной девушкой: доброй, открытой, простой и честной. Что с тобой случилось, не могу понять?
Я сомневался в гипотезе о своём отцовстве, но подозревал, что так оно и было, а пари майор заключила неспроста. Возможно, впечатленная Калебом, она отчаянно решила попытать судьбу, а, может, всё было совсем иначе. Чувств этой женщины ко мне я так и не понял, но был не против сделать её чуточку счастливей.
Дорогие читатели, если вас интересуют отношения Галеба и начальницы кинологического центра, вы можете почитать произведение "Личный секретарь", которое есть в списке моих романов. Об истории жизни майора можно также узнать из "Приказано исполнить" (часть I).
Глава 19. Последствия
Секс и любовь. До встречи с майором я умел различать их и точно знал, где проходит грань между слиянием тел и слиянием душ. Однако с её появлением в моей судьбе, я узнал о силе, объединяющей физическое и эмоциональное влечение – страсти. Она пробуждает тело и волнует сердце. Страсть гораздо ярче, чем банальный половой акт, но поверхностней настоящей любви – жертвенной, душевной, безграничной. К начальнице я пылал страстью, к Рароше – настоящей любовью.
***
– Когда приступишь к поискам любимой? – спросил бывший сокамерник, радушно приютивший меня в своей небольшой московской квартире. Его гражданская жена накрыла скромный, но гостеприимный ужин, ожидавший меня сразу по приезду с аэропорта. На столовой клеёнке в цветочек была расставлена простая посуда с голубцами, свежим салатом и солёной закуской под водку. Обстановка в квартире также отдавала неприхотливостью: разношёрстная мебель из разных эпох и стилей, отсутствие ремонта, пошарканный паркет, тканевая занавесь вместо двери на кухню. Простое жильё простой душевной пары, в гостях у которой было уютно и не напряжно.
– У меня не так много времени осталось, ведь уже начало мая. Через три недели мою возлюбленную поведут под венец. Начну искать её с завтрашнего утра! – сел я за стол, поблагодарив хозяйку дома и вручив ей сладости и скандинавские сувениры, что привёз с собой.
– Друг, может быть, она вообще не по судьбе тебе пришла? Любовь – она ведь от Бога, а ты сам говорил, что сделка с дьяволом была заключена! Возможно, Рароша – твоё наваждение? Может, ты свою начальницу как раз–таки и полюбил, а Рарошей – околдован? Сходил бы в Церковь! Глядишь и бес бы отступил!
– С майором у меня совсем другие отношения были: чистая страсть, как бензин, что вспыхивает, только спичку поднеси! А к Рарочке чувства нежные, глубокие, фундаментальные.
– Пусть так, но с её стороны я пока особых рвений к тебе не заметил. Играет в игрушки: «ищи, если хочешь жениться, только ни города, ни адреса, ни телефона я тебе не сообщу!». Ну что это? Одна несерьёзность! – неодобрительно развёл мой друг руками.
– И мне так показалось, когда она свадьбу предстоящую скрыла, и когда при тебе от меня отреклась.
– Ну, так и что ты тут делаешь? Послал бы её к тому бесу, который вас свёл! Пусть с ним и забавляется!
– Ты полегче–то на поворотах! – осадил я друга, заметив чрезмерную агрессию в сторону незнакомой ему девушки. Он же нервно смял салфетку на столе и выпил рюмку водки без тоста.
– Мне просто за тебя обидно! – продолжил товарищ. – Об этой девушке ты с плена грезишь! Не сдавался, жил во имя вашей любви! А для неё ты, получается, обычный незнакомец, как мне в торговом центре и было ею сказано!
– А это тогда как понимать? – достал я из кармана брюк распечатанную страницу с электронной почты: «Ищешь ли ещё меня? Умоляю, поторопись! Всегда твоя, Рароша».
– Очередная шутка! Ни адреса, ни телефона! Наверняка и почту потом удалила, я прав?
– Ты же сам понимаешь, как принято в тех восточных семьях, где всё ещё чтут закоренелые традиции предков: до свадьбы за девушкой особый присмотр. Тем более, что этот брак устроенный, а не по любви. Возможно, её телефон и переписка под родительским контролем. Кто знает, вдруг Рароша не может мне раскрыться, но просит помощи. Как я могу бездействовать любя, скажи?
– И сколько ещё раз ты намерен спасать её и защищать от бед?
– Всю жизнь.
Женщина друга, всё это время возящаяся на кухне, но не сидящая за нашим мужским столом, обернулась и взглянула на меня хвалебным тёплым взглядом:
– Я знаю одну компанию по производству металлических изделий для домашнего хозяйства, принадлежащую жениху. Номер и адрес в телефонном справочнике есть. Может, это как–то поможет твою любимую найти, – предложила она, опасливо поглядывая на своего мужчину.
– Вот этого не надо! – рассердился мой бывший сокамерник и развернулся к своей хозяюшке. – Сказал же тебе молчать! Семейка опасная, повязшая в криминале! Думай хоть, что советуешь!
– Спасибо, сначала попробую найти Рарошу напрямую, – ответил я, не желая стать причиной их разногласий.
– И как же ты будешь искать возлюбленную? – спросил товарищ.
– Похожу по ВУЗам, где учат журналистике. В прошлом письме она сообщила, что продолжит учиться в другом городе.
– Брат, я ж не уверен, что Рароша в Москву переехала. Я просто видел её у нас.
– Ты сам сказал, что жених её здешний. Очевидно, что и она переехала сюда.
– Как бы то ни было, удачи! – ударил товарищ своей рюмкой о мою.
– Будем! – выпил я крепкий напиток.
Рассказывая о себе, бывший сокамерник признался, что до сих пор так и не смог вернуться к обычной жизни. Работать стало истинным мучением, ведь раздражало всё, что двигалось, дышало и жило за пределами квартиры. Друг нынче избегал общения с людьми, страдая от приступов гнева и неконтролируемого страха перед обществом. Я понял, что его ПТСР гораздо глубже, чем моё, а потому ни на чём не настаивал и не пытался в чём–то убедить, хотя считал, что помощь психотерапевта, которого он загодя внёс в список врагов, ему бы вовсе лишней не была. Живущий на содержание гражданской жены, он распрощался с самоуважением, а осознание собственной несостоятельности обостряло и без того тяжелое психическое состояние. Похоже, что товарищ, уставший от внутренней борьбы, срывался на всех и на всё, что попадало под горячую руку. Единственное, что утешало – согласие родителей на его брак с избранницей, которого он очень долго добивался.
– Ну, а какие новости помимо возлюбленной? От тебя приходили лишь скупые весточки все эти месяцы, мол, занят, потом нормально напишу. Рассказывай! – налил он мне очередную стопку водки в рюмку и наложил на блюдце квашенной капусты на закуску. Я же начал своё повествование.
После того, как начальница покинула страну, приступы ПТСР вернулись с прежней частотой. Реалистичные флешбэки о заключение, кошмары с лицами убитых в Ираке и бесконтрольные приступы паники. Работа и красавица–майор делали мою жизнь интересней и насыщенней, блокируя дурные мысли и воспоминания. Для юного парня, пережившего плен и войну, это было на тот момент лучшим, что могла подарить судьба. Но, увы, подарок был забран обратно, и я слегка сбился с рельсов вдохновения и надежды. Постоянное место занятости найти не удавалось, и я перебивался краткосрочными заработками, трудясь пиццайоло в ресторане с итальянской кухней и водителем автомобиля скорой помощи по выходным. В бюрократической стране устроиться без диплома и опыта работы было невероятно сложно, а подтверждающую справку о должности секретаря из центра кинологии, просить у полковника, перенявшего место начальницы, я даже и думать не смел.
Поверх всего на голову свалились судебные разбирательства, касавшиеся встреч с Калебом. Подруга, теперь уже бывшая, превратилась в клубок стервозности, всё больше затягивающий петлю вокруг моей шеи. Наняв адвоката по семейным делам, она, ссылаясь на моё ПТСР, настаивала на ограничение меня в родительских правах, и на полном запрете встреч с сыном. Зато сумму, что я платил ей каждый месяц добровольно, вписала в графу обязательных алиментов. Позиция недолюбленной мною подруги была проста: женись или лишишься общения с сыном.
Прокурор выслала мне направление на диагностику в государственный госпиталь, где врачебная комиссия должна была определить наличие и точную степень моего психического состояния. В дальнейшем на основе этого обследования суд принял бы решение, насколько я опасен для ребёнка.
– Захотела войну? Она её получит! – показал я направление отцу, приведшему меня в адвокатскую контору для встречи с нанятым им для меня защитником. И пока мы были одни в кабинете, папа взял бумагу в руки и, надев очки на кончик носа, стал внимательно её изучать.
– Не вздумай делать этого! – строго сказал мне он.
– Что значит «не вздумай»? Я пройду все тесты и докажу в суде, что не несу угрозы для Калеба.
– Несомненно, если медкомиссия окажется профессиональной. Однако ПТСР – повреждённая стрессом психика. К сожалению, это неизлечимо. Симптомы можно послаблять, но в некоторых случаях они усугубляются год за годом. Скажу тебе, как врач со стажем, что государственные доктора будут обязаны поставить тебя на учёт и уведомить об этом автоинспекцию, полицию и другие учреждения. В отличие от частного психотерапевта, которого ты посещал, эти эскулапы заблокируют твои возможности в будущем. Тебя, скорее всего, загоняют по постоянным обследованиям, отзовут водительское удостоверение, и ты уж точно не сможешь работать там, где нужно контактировать с различными людьми. Пойми, что многие стереотипно ассоциируют ПТСР с агрессией, потерей самоконтроля, спутанным сознанием, угрозой окружающим. Никто не будет разбираться в степени расстройства и индивидуальности симптомов. Увидят в мед. справке твой диагноз и помашут ручкой! А ты прекрасно знаешь, что справки у нас требуют везде! Так и будешь всю жизнь трудиться секретарём или охранником на какую–нибудь бабу!
– Она не была «какой–нибудь бабой»!
– А кем она была? – возмущённо хлопнул себя по бёдрам отец.
– Женщиной, которой я благодарен за то, что помогла мне вернуться к гражданской жизни, а не впасть в депрессию от неустройства: дала работу, оформила права, проявила человеческий интерес, да и открыла глаза на корыстную подругу.
– Сынок, даже если это и так, нельзя жить одними эмоциями! Ты же мужик! Я тебе о будущем толкую, а тебя вновь в сентименты бросает!
– Папа, я творческий человек! Я вижу жизнь сквозь призму чувств и из них же черпаю вдохновенье. Я не такой как ты: рациональный, практичный, холодный. Я следую за сердцем.
– И куда оно тебя привело? В плен? К перелому пальцев и концу карьеры скрипача? В центр кинологии, откуда тебя вышибли пинком? Это ж надо было додуматься «пялить» жену полковника МВД! А я просил не вляпаться не во что! – вскипел отец, но вспомнив, что мы не дома, сбавил обороты. – Ты удачно отделался дисциплинарным взысканием за оскорбление старшего по званию, а вот сослуживец твой бывший вообще под суд пошёл.
– Поделом ему! – отмахнулся я. – А у тебя, отец, ещё дети есть! Глядишь, кто и вырастит путёвым, соответствующим твоим моральным устоям и пониманию того, как надо жить и мыслить.
– Ладно, не о том речь! На обследования эти не ходи! Не губи своё будущее! У тебя ещё будут дети!
В комнату вошёл адвокат. С сознанием дела он принялся перебирать копии бумаг с судебным иском, условиями подруги, направлением на диагностику и моим ходатайством о встречах с сыном наедине. Прижимая ладонью галстук к груди, он то ухмылялся, то хмурился, недовольно сведя широкие брови. Адвокат был мужчиной средних лет, надёжным и знающим своё дело, судя по репутации в газетах. Я очень надеялся на его знания, ведь от них зависело моё общение с Калебом – важная социальная связь между ребёнком и родителем.
Изучив документы, защитник, к сожалению, подтвердил слова отца о рисках, связанных с прохождением мною обследований на степень ПТСР:
– Согласие на диагностику никак не гарантирует решения суда в Вашу пользу, зато обещает немалые сложности в получение государственных благ и привилегий. Это урежет Ваши возможности в нашей стране, – пояснил он расстроенному мне. – Идёт ли истец на переговоры?
– Да, шантажом, – злобно ответил я. – Замуж за меня желает в обмен на прекращение судебного разбирательства. На этот шаг я не согласен, но и от сына отвернуться не готов! И что же мне делать?
– Откажитесь от обследований! Нет заключения врачей – нет ПТСР! Частный психотерапевт хранит анонимность, а к государственным – Вы за помощью не обращались. Подруга могла надумать Ваше стрессовое расстройство.
– Хитро, но суд может счесть подозрительным, что я отказался от диагностики!
– Может, и, скорее всего так и будет! Однако Вы не поставите на карту своё будущее, избежав ненужной отметки в медицинской истории. Да, возможно Ваши встречи с сыном будет проходить под присмотром социальных служб или матери ребёнка, однако запретить общение с ним полностью не посмеет даже суд. Вы знаете, что в нашей стране права отца защищены не менее чем материнские. Истец не сможет встать на пути контакта ребёнка со своим родителем. Просить об этом суд было нелепо и подозрительно глупо, ведь у Вашей подруги есть адвокат, наверняка предупредивший о последствиях. По этой причине расцениваю иск, как принципиальную позицию оскорблённой женщины. У неё обида, а у вас клеймо психопата на всю жизни. Стоит ли оно того?
Защитник также посоветовал забрать моё прошение о встречах с сыном один на один из социальных служб, дабы уверить суд в совершённых мною шагах к примирению. Помимо этого, я предоставил прокурору выписку с банковского счёта о переводе денежных средств на нужды Калеба. Перед самым заседанием суда, я пригласил подругу с сыном в кафетерий. Это был шаг, предложенный мне адвокатом. По его опыту многие женщины, соглашаясь на такое свидание, подставляли под сомнение свой же иск, ведь приходя на встречу, они противоречили своим же словам об угрозе здоровью ребёнка при общении с отцом. В кафе свидетелей всегда хватало, и это было лучшим способом загнать двуликого истца в ловушку. Однако с возросшим уровнем коварства подруга и сама повзрослела. Она пришла на встречу в сопровождение адвоката, а вот Калеба с собой не взяла.
– Я забрал заявление из социальных служб. Забери и ты своё из суда! – начал я диалог, пытаясь скрыть раздражение от того, что пришлось отступиться от принципов и сесть за стол переговоров.
– Ах, испугался, что встречам с сыном лишу? – съязвила она, надменно приподняв подбородок и важно закачав плечами. Я заметил, что на шее её висело дорогое колье, а платье было куплено в именном ателье. Маникюр, укладка, сумочка из настоящей кожи. Высокомерный взгляд из–под полуопущенных век. Откуда–то возникшие манеры потомственной аристократки, коей она ни разу не была.
– Я смотрю, ты совсем изменилась! Горделивый тон, холёный вид, жестикуляция богатых. Выглядит свежо и аппетитно, только внутри всё погнило. Я дружил с приятной девушкой: доброй, открытой, простой и честной. Что с тобой случилось, не могу понять?
