И тогда она бросилась в воду, где смерть её обвенчала, как говорят поклонники распятого Бога, с любимым. Но зачем людям знать правду? Власть причесала речное предание —причешет и болотное.
Чистозване казалось, что в её заживающую рану воткнули три остро заточенных лезвия. Она не знала, от чего ей больнее. От сознания того, что она будет всю жизнь пленницей недалёкого и чванливого Вадима? От мысли о том, что их имена с Велиславом разделит даже людская молва? Или она боялась разочароваться в детских идеалах?
Хотя, кто знает, как было на самом деле у Кудьмы? Возможно, этот чужак был похож на Велислава, а Кудьма уже успела разочароваться в своём женихе? И тут является надменный красавец, который прекрасно играет на гуслях, красноречиво говорит о своей любви, дарит богатые подарки и зовёт замуж простую девушку. Может, она от своего зверолова не видела никаких знаков внимания. И влюблённые решили сбежать, но не судилось. А рассказывать правду в легенде невыгодно эрзянам. Получается, что эрзянка предала свой народ ради любви к чужаку. Но очередной сказитель поработал над этой легендой, и всё вышло по-иному. Хотя всё могло быть так, как рассказывается в легенде. Но в легенде было много непонятного для Чистозваны.
Внезапно поляну окутал белый, как зимний снег туман. Когда туман рассеялся, на поляне оставались две девушки, рысь и череп колдуньи, мечтающей быть счастливой. Но Величана шла по головам, лгала, изворачивалась, а теперь её череп стал путеводителем для её нелюбимой внучки. Чистозвана цинично подумала, что после смерти бабушка приносит больше пользы, чем при жизни. Впереди была дорога к Бабе-Яге, но девушки без страха вступили во владения лесной ведуньи.
Чистозвана продвигалась по чащобе медленно и плавно, стараясь не выказывать некой оторопи и страха, который вызывал в ней бабкин череп. Если запаникуешь, то можно ещё больше испугать Свинью и Арысь. А это было, ох, как нежелательно. Свинья, конечно, была не из робкого десятка. Другая уже повернула бы домой или ломанулась в чащобу непролазную, лишь бы оказаться подальше от страшного дара кощеева. Слава Перуну, исполох у попутчиц Чистозваны прошёл достаточно быстро. Чистозвана шагала впереди своей небольшой ватаги, освещая путь черепом. Забавно, что Величана, которая всю свою жизнь сеяла вокруг окружающих мрак, гибель и несчастье, в итоге стала путеводной звездой для трёх путниц. Глазницы черепа источали красноватое сияние, похожее на блеск самоцветов в оправе золотого перстня Чистозваны. Теперь она окончательно разорвала последнюю нить, связывающую её и Вадима, подарив простенькое колечко северному чародею. Взамен палец Чистозваны обвивал драгоценный перстень, подобного которому не носила и Осинка в свою бытность княгиней. Но этот ободок слишком тяжёл для хрупкого пальчика Чистозваны. О нет, перстень не доставлял ей никаких физических страданий. Он был сделан, как будто специально на её безымянный палец. Как тут не вспомнить предания варягов о гномах, которые могли выковать самые лучшие украшения и оружие. Но Чистозване казалось, что тяжесть этого чудесного украшения оттягивает её руку к земле, как будто она добровольно позволила заковать себя в колодки.
— Никогда не думала, что мне придётся обручиться с Кощеем, — мрачно пошутила Чистозвана, когда молчание стало совсем уж гнетущим и невыносимым.
— Глянулась ты ему больше, чем мы с сестрой, — охотно поддержала беседу словоохотливая Свинья, — да ты не кручинься, Чистозванка, он же сказал, что тебе не быть его женой. А может этот перстень волшебный и поможет нам вернуть Вадима или Оленя твоего. Я тогда с ним побегу знакомиться. Я и сама люблю на гусельках яровчатых играть. Как только у князя рука поднялась на певца? Ведь сам Велес выделяет своих любимцев таким даром. Вот в Киеве всё по-другому. То ещё тридевятое королевство.
— Викинги тоже чтят людей, которые слагают песни. Они называются скальдами и говорят кенингами.
— Как это? — не поняла Свинья.
— Ну мы, например, говорим суложь, а они скажут диса брачных уборов, береза запястий, липа ожерелий. А красивую женщину назовут злата омела.
— Я бы ничего не поняла из их речи, но звучит красиво.
— Вот и Гостобран порой не понимал кенинги. Скальд Сигурд порой любил ходить по острию меча. Начнет говорить завуалированное оскорбление с таким видом, будто произносит хвалебную драпу. Князь с умным видом кивает головой, а все варяги с трудом сдерживают смех.
— Не больно-то уважали эти северные бродяги нашего князя, — улыбнулась Свинья.
— А за что этого похабника уважать? — парировала Чистозвана. — А наёмники служат тому, кто больше платит за службу. Хотя Яронега они вроде бы уважали. Он — храбрый воин и настоящий вождь, который водит дружину в сечи. Сигурд так его и называл властитель стали, друг лебедя крови, испытатель тетивы, палица ужаса. Всех кенингов я уже не помню. Но князь хотел жить в мире с Твориславом Муромским, да суденицы спряли для нашего княжества иное.
— Суденицы тут не при чём, — раздался хриплый звериный рык Арыси, — живёт в наших местах Лихо Одноглазое. Ох, и страшно. Я когда уже стала зверем, видела эту старуху в чаще. Честно признаться, поначалу я подумала, что это Величана. О ней по всему княжеству дурная слава шла. Но тут я увидела, что у этой старухи один глаз, да и тот на лбу. А потом я узрела трёх её дочерей. У одной изо рта торчали страшные клыки, другая — имела длиннющие когти, а третья — была зубастая и когтистая, как дикий зверь. Тогда я бросилась бежать.
— Смотрите, дуры, — раздался голос Величаны, отчего девицы, к которым относилось это нелестное слово, вздрогнули, — не перепутайте избушку Лиха с домом Бабы-Яги. А главное, не вздумайте уснуть по ночам. Лихо или её дочурки подменят мой череп на свой.
— Они что, с себя голову снимут? — засмеялась Чистозвана, стремясь не показывать бабке страха.
— Вижу, что сожительство с кудесником не прошло для тебя бесследно, — парировал говорящий череп.
— А я вижу, бабуля, что даже смерть не избавила вас от обычного злоехидства.
— Я же вас предупреждаю. Пусть уж лучше мой череп достанется Яге, чем этим лахудрам. Как глупа эта оборотниха. Сравнить меня, которая всегда стремилась быть щеголеватой, с этими растрёпами. Да я и в старости лет не давала своим волосам запутаться. Поэтому будете по очереди меня караулить. А то станете обедом для Лиха.
— Скорее уж завтраком, — усмехнулась Чистозвана, но к словам бабки прислушалась.
На следующую ночь дежурила сама Чистозвана. Как назло, спать хотелось неимоверно. Хотя, возможно, лесной воздух сыграл свою убаюкивающую роль. Запах хвои, прелых листьев, зарождающейся травы, лёгкий весенний ветерок — всё навевало чувство покоя. В лесном домишке Чистозвана могла промыкаться всю ночь, хотя в веси в последнее время вообще не спалось. А лес всё же дарил ощущение безмятежности. Ночью здесь было страшно и неестественно тихо. Утром Чистозвана чувствовала себя на удивление бодрой, словно проспала целую ночь. Она любовалась бутонами первоцветов, которые цвели в лесных проталинах намного раньше, чем в граде. Золотые, как молодой месяц, белые, как речная пена, фиолетовые, как глаза Чистозваны, цветы приветствовали путниц своим многообразием и простым пригожеством. Рыжая земля чередовалась со снежными сугробами, кроны деревьев были голыми, как младень, которого не признал отец. Небо напоминало посуду, раскрашенную новичком, который только учится выводить узоры. Голубой цвет чередовался с белым, но картина небосвода казалась разрозненной. В вышине виднелись грачи и скворцы, вернувшиеся из полуденных стран. По земле и по старым листьям бегали смешные и подвижные, как скоморохи, серые трясогузки. Чистозвана подумала, что в очередной раз Леля-Весна осчастливила землю своим приходом. Она на какой-то миг остановилась и окинула лес пристальным взором, словно стремясь навеки запечатлеть в памяти эту благодатную картину. Скоро прилетят жаворонки и огласят лес своими звончайшими трелями.
Свинья не привыкла бодрствовать, поэтому её светлые глаза стали закрываться сами собой. Девушка верила, что вздремнёт самую малость, а после не пропустит даже безобидную нежить. В родной веси Свинья и домового не видала, но теперь узрела Кощея, шла к Бабе-Яге и караулила своих товарок от происков Лиха Одноглазого. Свинья проснулась от вспышки дикой боли. Она ещё не поняла, что произошло, но вопила, как каженница. Алые глаза черепа осветили уродливую девицу, которая тянула свои когтистые лапы к беспечным людям. Арысь мгновенно открыла свои зелёные, как недозрелые яблоки, глаза и ощетинилась, но тут же замерла, поняв, что по их души пожаловала одна из дочерей Лиха Одноглазого. Проснувшаяся Чистозвана тоже попервоначалу ничего не понимала. Но тут она узрела страшное существо, которое жаждало ими полакомиться. Сна как не бывало. Чистозвана ощутила почти звериную лють, желание разорвать нежить проклятую голыми руками и впиться в ещё трепещущую плоть крепкими сахарно-белыми зубами. Её лес, знакомый и любимый с раннего детства, остался позади. Из бесстрашной, ловкой и неутомимой охотницы она обратилась в вечно гонимого зверька, чьей плотью норовит напитаться всякое отребье. Сначала медвежий князь, а теперь ещё и это недоразумение когтистое. Не рассуждая, Чистозвана схватила тонкую молодую берёзку, вырванную с корнем бурей, которая бушевала в прошлый солнцеворот, возблагодарив Богов, что не бросила это деревце в костёр. Теперь же она окунула берёзку в пламя. Искры разлетелись во все стороны. Чистозвана, не теряя времени даром, хлестнула по лицу людоедку пылающим деревом. Та взвыла и упала на землю, держась за обожжённые щёки. Тут уже Арысь не стала терять времени. Она набросилась на воющую дочь Лиха Одноглазого и стала раздирать пожирательницу людей на части. Свинья со стыдом и изумлением смотрела на людскую и звериную ярость. Особенно позорно было то, что она заснула, хотя должна была охранить сестру и подругу. Если бы не череп бабки Чистозваны, то Когтистая их бы уже схрумкала и косточками не подавилась бы. Говорят, что многая нежить любит валяться на костях своих жертв, точно на перине из птичьего пуха. Только Свинья успела подумать о птицах, как невесть откуда налетело вороньё и стало кружиться над трупом дочери Лиха Одноглазого. Арысь пришла в себя и с удивлением озиралась по сторонам, пока не наткнулась на останки людоедки.
— Я разорвала её, — как бы не веря в собственную жестокость, проговорила рысь.
— Моя подружка Милава мечтала служить в хирде викингов, но если бы ты оказалась в их дружине, то стала бы первой женщиной-берсерком. Говорят, что ими овладевает священная ярость во время боя. Не зря сюда прилетели вороны — священные птицы Одина, бога дружины. Сам Один даровал тебе победу, Арысь.
— Ну без тебя бы я не справилась.
— А я бы не проснулась, если бы Свинья не закричала.
— Я бы не закричала, если бы череп Величаны не впился мне в кожу, — честно призналась Свинья, показывая вздувшиеся волдыри от ожога, — решила вздремнуть, но сон меня сморил, как будто я глотнула макового отвара.
Арысь теперь зализывала раны сестры, а позже Чистозвана прикладывала к обожжённой коже берёзовую кору, мёд, который она предусмотрительно захватила из дома, пучки полыни, крапивы и подорожника, которые взяла из охотничьего домика. Это было самое действенное средство от ожога. Позже она разорвала нижнюю рубаху и наложила на руку Свиньи повязку, укоризненно качая головой. Свежие травы подействовали бы быстрее, да где их в берёзозоле возьмёшь. Арысь из-за своей ярости временно сумела сбросить шкуру. Теперь она наслаждалась почти непривычным человечьим обличьем, с удивлением глядя на воронов, которые пожирали тело растерзанной людоедки.
—Не рой другому яму — сам туда не попадёшь, — только и произнесла Арысь. Хотела Клыкастая полакомиться спящими путницами, да сама стала поживой для воронья. Никогда девушки не видели столько воронов. Почувствовали птицы пир дармовой, вот и слетелись со всего леса. Зрелище было страшное и неприятное. Впервые на их глазах птицы пожирали человека. Хотя Клыкастую скорее можно было наречь нежитью, но всё равно не по себе было. Чистозвана обмыла тряпицу водой из тыквенной бутыли и завернула в неё ещё горячий череп Величаны. Старуха по привычке зубоскалила, насмешничала и ворчала. Чистозвана уже за свою жизнь привыкла к её придиркам, хвастовству и злым поддевкам, однако, Арысь и Свинья, слушая речи мёртвой головы, осознали, как им повезло с бабушкой. Даже после смерти большуха брызгала ядом.
— Ну что, красавица, выспалась славно? Чуть на зубы к дщери Лиха не попала. Таких пухленьких да румяных не только чужие мужья любят, но и нежить не брезгует. Лихо одноглазое таких веселушек любит. В том самом смысле, в каком ты любишь свиней, кур, тетеревов и куропаток. Для него съесть веселого человека, который не опускает голову перед трудностями, ох, как любо. Те, кто не унывает да лихо не призывает, вкуснее плачущих и недовольных. Хотя и такими Лихо не брезгует. От приглашения никогда не отказывается. Может душу выпить, а может и тело скушать. Меня в детстве эта старуха тоже чуть не съела.
— А что так? — ехидно поинтересовалась Чистозвана. — Даже Лихо Одноглазое, бабуля, нашло тебя непригодной для пищи.
Свинья и Арысь засмеялись и долго не могли остановиться. После опасности смех является необходимым лекарством. Чистозвана вспомнила, как почти два года назад, насмешила целую весь, оскорбив Вадима. Тогда Велислав вёл мужчин на охоту за упырями, топляками и оборотнями. Люди были страшно напуганы, но поддержали шутку Чистозваны. Сейчас она уже не помнила, что тогда говорила. А потом эти же люди посчитали её ведьмой, хотя она своим жертвоприношением сосне спасла многих из них. Вадим хотел убить Велислава на болоте, но позже оказался сам принесён в жертву по воле волхва. Не рой другому яму — сам не угодишь, как сказала Арысь. Это относилось не только к Клыкастой, но и к Величане и даже к Вадиму.
— Съела бы она меня с большим аппетитом, да только не на ту напала, — принялась повествовать Величана, когда смех поутих. Девушки примолкли слушая историю, похожую на страшную баснь.
Маленькая Величана, подобно Чистозване, чувствовала себя в лесу вольготно, но если рыбацкая дочь стремилась попасть домой засветло, то её бабка мечтала стать нежитью, лишь бы не возвращаться в родную избу, где её ожидали только попрёки, побои да брань вечно озлобленного отца. Не зря Весенка любит повторять древнее присловье: «Не буди лихо, пока оно тихо». Вот и Величана своим недовольством, завистью к другим девочкам из более зажиточных семей и злобой непроходящей и разбудила Лихо Одноглазое. В самом буквальном смысле. К таким вот унывающим да жалящимся людям лихо, как репей пристаёт. Захочешь — не стряхнёшь. А Величана всё же смогла добиться невозможного. С детства дщерь Негомилова была упряма, непокорна и смела. Попал бы Вадим к лесной старухе, пошёл бы, как баран на заклание, только поревел бы малость. Но Лиху людские слёзы отрадны. Идёт девочка по лесу, грибы-ягоды собирает, а заодно лекарственные травы впрок запасает. Краса цветов не трогает Величану, а вот засушенные травы можно обменять на еду, коли у кого из весняков хворь приключится.
Чистозване казалось, что в её заживающую рану воткнули три остро заточенных лезвия. Она не знала, от чего ей больнее. От сознания того, что она будет всю жизнь пленницей недалёкого и чванливого Вадима? От мысли о том, что их имена с Велиславом разделит даже людская молва? Или она боялась разочароваться в детских идеалах?
Хотя, кто знает, как было на самом деле у Кудьмы? Возможно, этот чужак был похож на Велислава, а Кудьма уже успела разочароваться в своём женихе? И тут является надменный красавец, который прекрасно играет на гуслях, красноречиво говорит о своей любви, дарит богатые подарки и зовёт замуж простую девушку. Может, она от своего зверолова не видела никаких знаков внимания. И влюблённые решили сбежать, но не судилось. А рассказывать правду в легенде невыгодно эрзянам. Получается, что эрзянка предала свой народ ради любви к чужаку. Но очередной сказитель поработал над этой легендой, и всё вышло по-иному. Хотя всё могло быть так, как рассказывается в легенде. Но в легенде было много непонятного для Чистозваны.
Внезапно поляну окутал белый, как зимний снег туман. Когда туман рассеялся, на поляне оставались две девушки, рысь и череп колдуньи, мечтающей быть счастливой. Но Величана шла по головам, лгала, изворачивалась, а теперь её череп стал путеводителем для её нелюбимой внучки. Чистозвана цинично подумала, что после смерти бабушка приносит больше пользы, чем при жизни. Впереди была дорога к Бабе-Яге, но девушки без страха вступили во владения лесной ведуньи.
Прода от 15.07.2025, 08:03
Чистозвана продвигалась по чащобе медленно и плавно, стараясь не выказывать некой оторопи и страха, который вызывал в ней бабкин череп. Если запаникуешь, то можно ещё больше испугать Свинью и Арысь. А это было, ох, как нежелательно. Свинья, конечно, была не из робкого десятка. Другая уже повернула бы домой или ломанулась в чащобу непролазную, лишь бы оказаться подальше от страшного дара кощеева. Слава Перуну, исполох у попутчиц Чистозваны прошёл достаточно быстро. Чистозвана шагала впереди своей небольшой ватаги, освещая путь черепом. Забавно, что Величана, которая всю свою жизнь сеяла вокруг окружающих мрак, гибель и несчастье, в итоге стала путеводной звездой для трёх путниц. Глазницы черепа источали красноватое сияние, похожее на блеск самоцветов в оправе золотого перстня Чистозваны. Теперь она окончательно разорвала последнюю нить, связывающую её и Вадима, подарив простенькое колечко северному чародею. Взамен палец Чистозваны обвивал драгоценный перстень, подобного которому не носила и Осинка в свою бытность княгиней. Но этот ободок слишком тяжёл для хрупкого пальчика Чистозваны. О нет, перстень не доставлял ей никаких физических страданий. Он был сделан, как будто специально на её безымянный палец. Как тут не вспомнить предания варягов о гномах, которые могли выковать самые лучшие украшения и оружие. Но Чистозване казалось, что тяжесть этого чудесного украшения оттягивает её руку к земле, как будто она добровольно позволила заковать себя в колодки.
— Никогда не думала, что мне придётся обручиться с Кощеем, — мрачно пошутила Чистозвана, когда молчание стало совсем уж гнетущим и невыносимым.
— Глянулась ты ему больше, чем мы с сестрой, — охотно поддержала беседу словоохотливая Свинья, — да ты не кручинься, Чистозванка, он же сказал, что тебе не быть его женой. А может этот перстень волшебный и поможет нам вернуть Вадима или Оленя твоего. Я тогда с ним побегу знакомиться. Я и сама люблю на гусельках яровчатых играть. Как только у князя рука поднялась на певца? Ведь сам Велес выделяет своих любимцев таким даром. Вот в Киеве всё по-другому. То ещё тридевятое королевство.
— Викинги тоже чтят людей, которые слагают песни. Они называются скальдами и говорят кенингами.
— Как это? — не поняла Свинья.
— Ну мы, например, говорим суложь, а они скажут диса брачных уборов, береза запястий, липа ожерелий. А красивую женщину назовут злата омела.
— Я бы ничего не поняла из их речи, но звучит красиво.
— Вот и Гостобран порой не понимал кенинги. Скальд Сигурд порой любил ходить по острию меча. Начнет говорить завуалированное оскорбление с таким видом, будто произносит хвалебную драпу. Князь с умным видом кивает головой, а все варяги с трудом сдерживают смех.
— Не больно-то уважали эти северные бродяги нашего князя, — улыбнулась Свинья.
— А за что этого похабника уважать? — парировала Чистозвана. — А наёмники служат тому, кто больше платит за службу. Хотя Яронега они вроде бы уважали. Он — храбрый воин и настоящий вождь, который водит дружину в сечи. Сигурд так его и называл властитель стали, друг лебедя крови, испытатель тетивы, палица ужаса. Всех кенингов я уже не помню. Но князь хотел жить в мире с Твориславом Муромским, да суденицы спряли для нашего княжества иное.
— Суденицы тут не при чём, — раздался хриплый звериный рык Арыси, — живёт в наших местах Лихо Одноглазое. Ох, и страшно. Я когда уже стала зверем, видела эту старуху в чаще. Честно признаться, поначалу я подумала, что это Величана. О ней по всему княжеству дурная слава шла. Но тут я увидела, что у этой старухи один глаз, да и тот на лбу. А потом я узрела трёх её дочерей. У одной изо рта торчали страшные клыки, другая — имела длиннющие когти, а третья — была зубастая и когтистая, как дикий зверь. Тогда я бросилась бежать.
— Смотрите, дуры, — раздался голос Величаны, отчего девицы, к которым относилось это нелестное слово, вздрогнули, — не перепутайте избушку Лиха с домом Бабы-Яги. А главное, не вздумайте уснуть по ночам. Лихо или её дочурки подменят мой череп на свой.
— Они что, с себя голову снимут? — засмеялась Чистозвана, стремясь не показывать бабке страха.
— Вижу, что сожительство с кудесником не прошло для тебя бесследно, — парировал говорящий череп.
— А я вижу, бабуля, что даже смерть не избавила вас от обычного злоехидства.
— Я же вас предупреждаю. Пусть уж лучше мой череп достанется Яге, чем этим лахудрам. Как глупа эта оборотниха. Сравнить меня, которая всегда стремилась быть щеголеватой, с этими растрёпами. Да я и в старости лет не давала своим волосам запутаться. Поэтому будете по очереди меня караулить. А то станете обедом для Лиха.
— Скорее уж завтраком, — усмехнулась Чистозвана, но к словам бабки прислушалась.
На следующую ночь дежурила сама Чистозвана. Как назло, спать хотелось неимоверно. Хотя, возможно, лесной воздух сыграл свою убаюкивающую роль. Запах хвои, прелых листьев, зарождающейся травы, лёгкий весенний ветерок — всё навевало чувство покоя. В лесном домишке Чистозвана могла промыкаться всю ночь, хотя в веси в последнее время вообще не спалось. А лес всё же дарил ощущение безмятежности. Ночью здесь было страшно и неестественно тихо. Утром Чистозвана чувствовала себя на удивление бодрой, словно проспала целую ночь. Она любовалась бутонами первоцветов, которые цвели в лесных проталинах намного раньше, чем в граде. Золотые, как молодой месяц, белые, как речная пена, фиолетовые, как глаза Чистозваны, цветы приветствовали путниц своим многообразием и простым пригожеством. Рыжая земля чередовалась со снежными сугробами, кроны деревьев были голыми, как младень, которого не признал отец. Небо напоминало посуду, раскрашенную новичком, который только учится выводить узоры. Голубой цвет чередовался с белым, но картина небосвода казалась разрозненной. В вышине виднелись грачи и скворцы, вернувшиеся из полуденных стран. По земле и по старым листьям бегали смешные и подвижные, как скоморохи, серые трясогузки. Чистозвана подумала, что в очередной раз Леля-Весна осчастливила землю своим приходом. Она на какой-то миг остановилась и окинула лес пристальным взором, словно стремясь навеки запечатлеть в памяти эту благодатную картину. Скоро прилетят жаворонки и огласят лес своими звончайшими трелями.
Свинья не привыкла бодрствовать, поэтому её светлые глаза стали закрываться сами собой. Девушка верила, что вздремнёт самую малость, а после не пропустит даже безобидную нежить. В родной веси Свинья и домового не видала, но теперь узрела Кощея, шла к Бабе-Яге и караулила своих товарок от происков Лиха Одноглазого. Свинья проснулась от вспышки дикой боли. Она ещё не поняла, что произошло, но вопила, как каженница. Алые глаза черепа осветили уродливую девицу, которая тянула свои когтистые лапы к беспечным людям. Арысь мгновенно открыла свои зелёные, как недозрелые яблоки, глаза и ощетинилась, но тут же замерла, поняв, что по их души пожаловала одна из дочерей Лиха Одноглазого. Проснувшаяся Чистозвана тоже попервоначалу ничего не понимала. Но тут она узрела страшное существо, которое жаждало ими полакомиться. Сна как не бывало. Чистозвана ощутила почти звериную лють, желание разорвать нежить проклятую голыми руками и впиться в ещё трепещущую плоть крепкими сахарно-белыми зубами. Её лес, знакомый и любимый с раннего детства, остался позади. Из бесстрашной, ловкой и неутомимой охотницы она обратилась в вечно гонимого зверька, чьей плотью норовит напитаться всякое отребье. Сначала медвежий князь, а теперь ещё и это недоразумение когтистое. Не рассуждая, Чистозвана схватила тонкую молодую берёзку, вырванную с корнем бурей, которая бушевала в прошлый солнцеворот, возблагодарив Богов, что не бросила это деревце в костёр. Теперь же она окунула берёзку в пламя. Искры разлетелись во все стороны. Чистозвана, не теряя времени даром, хлестнула по лицу людоедку пылающим деревом. Та взвыла и упала на землю, держась за обожжённые щёки. Тут уже Арысь не стала терять времени. Она набросилась на воющую дочь Лиха Одноглазого и стала раздирать пожирательницу людей на части. Свинья со стыдом и изумлением смотрела на людскую и звериную ярость. Особенно позорно было то, что она заснула, хотя должна была охранить сестру и подругу. Если бы не череп бабки Чистозваны, то Когтистая их бы уже схрумкала и косточками не подавилась бы. Говорят, что многая нежить любит валяться на костях своих жертв, точно на перине из птичьего пуха. Только Свинья успела подумать о птицах, как невесть откуда налетело вороньё и стало кружиться над трупом дочери Лиха Одноглазого. Арысь пришла в себя и с удивлением озиралась по сторонам, пока не наткнулась на останки людоедки.
— Я разорвала её, — как бы не веря в собственную жестокость, проговорила рысь.
— Моя подружка Милава мечтала служить в хирде викингов, но если бы ты оказалась в их дружине, то стала бы первой женщиной-берсерком. Говорят, что ими овладевает священная ярость во время боя. Не зря сюда прилетели вороны — священные птицы Одина, бога дружины. Сам Один даровал тебе победу, Арысь.
— Ну без тебя бы я не справилась.
— А я бы не проснулась, если бы Свинья не закричала.
— Я бы не закричала, если бы череп Величаны не впился мне в кожу, — честно призналась Свинья, показывая вздувшиеся волдыри от ожога, — решила вздремнуть, но сон меня сморил, как будто я глотнула макового отвара.
Арысь теперь зализывала раны сестры, а позже Чистозвана прикладывала к обожжённой коже берёзовую кору, мёд, который она предусмотрительно захватила из дома, пучки полыни, крапивы и подорожника, которые взяла из охотничьего домика. Это было самое действенное средство от ожога. Позже она разорвала нижнюю рубаху и наложила на руку Свиньи повязку, укоризненно качая головой. Свежие травы подействовали бы быстрее, да где их в берёзозоле возьмёшь. Арысь из-за своей ярости временно сумела сбросить шкуру. Теперь она наслаждалась почти непривычным человечьим обличьем, с удивлением глядя на воронов, которые пожирали тело растерзанной людоедки.
—Не рой другому яму — сам туда не попадёшь, — только и произнесла Арысь. Хотела Клыкастая полакомиться спящими путницами, да сама стала поживой для воронья. Никогда девушки не видели столько воронов. Почувствовали птицы пир дармовой, вот и слетелись со всего леса. Зрелище было страшное и неприятное. Впервые на их глазах птицы пожирали человека. Хотя Клыкастую скорее можно было наречь нежитью, но всё равно не по себе было. Чистозвана обмыла тряпицу водой из тыквенной бутыли и завернула в неё ещё горячий череп Величаны. Старуха по привычке зубоскалила, насмешничала и ворчала. Чистозвана уже за свою жизнь привыкла к её придиркам, хвастовству и злым поддевкам, однако, Арысь и Свинья, слушая речи мёртвой головы, осознали, как им повезло с бабушкой. Даже после смерти большуха брызгала ядом.
— Ну что, красавица, выспалась славно? Чуть на зубы к дщери Лиха не попала. Таких пухленьких да румяных не только чужие мужья любят, но и нежить не брезгует. Лихо одноглазое таких веселушек любит. В том самом смысле, в каком ты любишь свиней, кур, тетеревов и куропаток. Для него съесть веселого человека, который не опускает голову перед трудностями, ох, как любо. Те, кто не унывает да лихо не призывает, вкуснее плачущих и недовольных. Хотя и такими Лихо не брезгует. От приглашения никогда не отказывается. Может душу выпить, а может и тело скушать. Меня в детстве эта старуха тоже чуть не съела.
— А что так? — ехидно поинтересовалась Чистозвана. — Даже Лихо Одноглазое, бабуля, нашло тебя непригодной для пищи.
Свинья и Арысь засмеялись и долго не могли остановиться. После опасности смех является необходимым лекарством. Чистозвана вспомнила, как почти два года назад, насмешила целую весь, оскорбив Вадима. Тогда Велислав вёл мужчин на охоту за упырями, топляками и оборотнями. Люди были страшно напуганы, но поддержали шутку Чистозваны. Сейчас она уже не помнила, что тогда говорила. А потом эти же люди посчитали её ведьмой, хотя она своим жертвоприношением сосне спасла многих из них. Вадим хотел убить Велислава на болоте, но позже оказался сам принесён в жертву по воле волхва. Не рой другому яму — сам не угодишь, как сказала Арысь. Это относилось не только к Клыкастой, но и к Величане и даже к Вадиму.
— Съела бы она меня с большим аппетитом, да только не на ту напала, — принялась повествовать Величана, когда смех поутих. Девушки примолкли слушая историю, похожую на страшную баснь.
Маленькая Величана, подобно Чистозване, чувствовала себя в лесу вольготно, но если рыбацкая дочь стремилась попасть домой засветло, то её бабка мечтала стать нежитью, лишь бы не возвращаться в родную избу, где её ожидали только попрёки, побои да брань вечно озлобленного отца. Не зря Весенка любит повторять древнее присловье: «Не буди лихо, пока оно тихо». Вот и Величана своим недовольством, завистью к другим девочкам из более зажиточных семей и злобой непроходящей и разбудила Лихо Одноглазое. В самом буквальном смысле. К таким вот унывающим да жалящимся людям лихо, как репей пристаёт. Захочешь — не стряхнёшь. А Величана всё же смогла добиться невозможного. С детства дщерь Негомилова была упряма, непокорна и смела. Попал бы Вадим к лесной старухе, пошёл бы, как баран на заклание, только поревел бы малость. Но Лиху людские слёзы отрадны. Идёт девочка по лесу, грибы-ягоды собирает, а заодно лекарственные травы впрок запасает. Краса цветов не трогает Величану, а вот засушенные травы можно обменять на еду, коли у кого из весняков хворь приключится.
