а менты вешают убийства на невиновных? Где он, когда на Земле беспрерывно идут войны, люди убивают и грабят, насилуют женщин и сжигают дома? Где он, когда больные дети умирают лишь потому, что их семьи не имеют средств на лечение? Родители мечтают, что найдется богач, который оплатит счета, а потом молятся за его здоровье и ставят свечки. Их бог тот, кто дает им деньги. Именно деньги позволяют управлять судьбами. Богатый может быть щедрым и спасти от нищеты и смерти, или же просто пройти мимо. Деньги делают человека Богом! Твоя подруга поняла это, — Инесса кивнула на Катю, — а ты сопротивляешься горькой для тебя истине.
Действительно, Катя осознала с потрясающей ясностью, что эта замечательная женщина говорит очень правильные и нужные вещи. Может, немного категорично, но ведь в целом — верно! Ей вспомнилась притча, которую они недавно читали в группе: «На окраине города в ветхой лачуге жил нищий. Как-то его увидел богач и предложил помощь, но тот отказался. Типа он и так счастлив, так как чувствует неразрывную связь с Богом. И больше ему ничего не нужно». Хотя смысл притчи был очевиден — тот нищий был святым, избранником Господа, но девушка не могла представить, кто в своем уме захотел бы оказаться на его месте?! Она — вот уж точно нет. Влачить жалкое полуголодное существование... и чтобы это нравилось?! Да еще какой позор в глазах родных и знакомых... Нет, без денег однозначно жить хорошо не получится.
Она с горечью поняла, что поступление и учеба в институте в сущности большая ошибка. Столько времени и сил впустую! Ведь красный диплом сам по себе ничего не даст. Дети богатеньких родителей пооткрывают свои клиники, другие сядут по блату на теплые должности, а таким, как она, останется только место в поликлинике на оклад ниже зарплаты уборщицы. Тренерша права, она разъяснила, в каком направлении стоит двигаться. Девушка ощутила болезненный спазм в горле, а в груди нарастающее давление: ведь времени жизни так мало, а его часть уже бездарно растрачена на обучение в медицинском. Теперь нужно срочно наверстывать упущенное — учиться делать деньги.
Деньги... Катя смотрела на Милу — та шевелила губами, сжимая на груди крест, но звук ее голоса не достигал разума. Запоздало посетило прозрение, что это ненормально. С трудом повернула голову — мышцы, словно налитые свинцом, плохо слушались. Инесса по-прежнему занимала кресло, но никак не получалось взять ее в фокус. Контуры то расплывались, то вновь съезжались, и при этом сквозь них проступало нечто иное. Мысли в голове загудели как растревоженный пчелиный рой. Одна отделилась от остальных, начала стремительно набухать и приобрела очертания догадки: «...печенье, видимо, было отравлено...».
С каждым мгновением воздух становился все плотнее, тягуче растягивался, болтаясь туда-сюда на вдохе и выдохе, с трудом проникал в легкие. «Задохнусь» — испуганной пташкой заметалось внутри понимание и, не найдя выхода и напитавшись отчаяньем, обреченно ухнуло вниз. С Милой тоже творилось неладное: она покачнулась, полупрозрачный святящийся след-фантом также колыхнулся и с отставанием в несколько секунд склеился со своим оригиналом, — она все-таки сумела удержаться на ногах.
В ушах зазвенело, звон перешел в оглушительный свист, он все нарастал по силе и быстро достиг апогея, словно врубили мощные колонки и их заклинило. Когда давление сделалось совсем нестерпимым, раздался оглушительный треск и все разом стихло. Но зрение еще подводило. Проморгалась — не помогло. Казалось, словно реальность вокруг была соткана из петель и сейчас они лопались и распускались, обнажая прорехи, сквозь которые просвечивала другая картина. Ее охватил мучительный дисбаланс всех органов чувств, будто она присутствовала в двух мирах одновременно, принимая импульсы от обоих. А затем одна реальность начала медленно таять...
— Шух... шур... хык... хык... дзынь... дзынь... — внимание зацепилось за звук. Она постепенно приходила в себя. Что-то скреблось и шебуршало под ногами. Резкий запах ударил в нос: смердело гнилью, кислятиной и застарелой мочой. Взгляд невольно пополз вниз, под стол — огромная крыса с голым хвостом и отвратительной проплешиной на серовато-коричневой шерстке выгрызала из железной миски остатки съестного. И… что-то не так было с дорогим паркетом. Напрягла зрение — пол стал другим. Этот не мылся уже давно и был покрыт толстым слоем налипшей грязи, вперемежку с раздавленными объедками и прочим мусором. Сверху черными точками валялись трупики насекомых, в основном мух, прилетевших сюда осенью в поисках смерти. В отдельных местах еще проступал элемент рисунка — да, пол когда-то застилал линолеум. Теперь же он истерся до дыр и больше не мог скрывать деревянные балки, почерневшие от сырости и времени.
Катя запоздало вскрикнула и отскочила. Табурет, протяжно скрипнув, опрокинулся назад. Уперлась глазами в стол — он лишь немногим превосходил пол по опрятности. Замызганная скатерть, щедро изрезанная до облупившейся белой краски, с засохшими разводами, чем-то налипшим и потерявшим изначальный вид… скользнула по надтреснутой тарелке в центре с заплесневевшей краюшкой хлеба и трем засаленным кружкам с вонючей жижей по краям. Та, что стояла ближе, почти пустая... ощутила во рту резкий привкус тухлой кислятины и живот скрутило болезненной судорогой. Ее вырвало прямо на пол.
Сбоку тихо заскрипел чей-то смех. С трудом разогнувшись, повернула голову на звук. На нее пялилась безобразная старуха с паклей редких седых волос, крючковатым носом и лицом, изрытым глубокими бороздами морщин. Заношенный махровый халат давно выцвел, а местами протерся и пошел надрывами, абы как стянутыми белыми нитками; он был запахнут сбоку большой ржавой булавкой. Поймав Катин взгляд, старуха захихикала громче, обнажая осколки гнилых передних зубов и с безумной злобой чиркнула по полу ногой в шлепанце, с мерзким хлюпаньем раздавив какое-то насекомое. Девушку передернуло от отвращения и испуга. Сейчас она находилась не о особняке тренерши, а в ветхой хибаре. Сверху нависал потолок, разукрашенный следами старых и недавних протечек и почерневший по углам плесенью, на неровных стенах кусками пузырились обои, полу обглоданные мокрицами и прочей живностью. Там, где они отвалились совсем, зияли глубокие трещины в штукатурке, сквозь которые проступало серое нутро самана. Окна с трудом пропускали свет: заколоченные деревяшками, тряпками и драным полиэтиленом, они казались лишь нелепыми провалами в поверхности стен. Вместо мебели вокруг громоздилась какая-то рухлядь: покосившийся шкаф, кухонные ящики, полуизломанные и заляпанные жиром, кровать с продавленной сеткой в углу, плита с впалыми конфорками, покрытая желтым налетом и копотью. В раковине покоилась помойная тряпка, приглушающая звуки подтекающего крана. Все обветшалое, липкое, засранное... И что-то смутно напоминающее ночной горшок... посередине... нет, лучше туда не смотреть...
Вздрогнула, когда дрожащая рука обхватила запястье. Мила, бледная, с горящими глазами, тянула к выходу. Жалобно простонала, затем хлопнула дверь, и они вывалились наружу, жадно хватая ртом свежий осенний воздух. Участок перед домом был густо усеян хламом и тряпьем, прогнившим и уже частично вросшим в землю. А рядом, на иссохшей ветви старой яблони, мирно покачивались на ветру их куртки. Стянули с дерева и через дырку в заборе выбрались на улицу. На Катю вновь накатила дурнота, в голове зашумело, а ноги сделались ватными, но напарница упорно тащила дальше. У синей калитки наконец остановились и перевели дух.
Пенсионерка, у которой они узнавали дорогу, все еще была здесь — сжигала мусор вместе с ветками и опавшими листьями.
— Ну что, сходили к Петровне? — поинтересовалась, завидев девушек. И, не дожидаясь ответа, продолжила: — Недавно с телевидения приезжали, ее в новостях покажут... За какие заслуги, спрашивается? Она-то, помимо пенсии, еще и пособие получает, да ведь не тратит, все копит... а что я сорок лет учителем в школе промудохалась, последнее здоровье положила... неинтересно никому, на десять тысяч выживаю. А ей вон помощь собирают, ремонт хотят сделать... а что у меня крыша течет никому и дела нет!
У Кати в голове царил полный хаос. Казалось, было нечто общее в речи женщины тогда и сейчас... но никак не получалось зацепить, что именно и связать воедино. Ее замутило сильнее, а когда та подпихнула в костер откатившийся рваный пакет, и он сразу сжался и почернел, — и вовсе вырвало. Пенсионерка подозрительно покосилась, на сей раз изучая внимательнее:
— Что-то вы не похожи на журналисток... — в голосе засквозило явное неодобрение, — такие молодые, а уже нахлестались... — взгляд наполнился откровенной враждебностью. — Шли бы отсюда, прошмандовки... пока милицию не вызвала, — и она на удивление резво скрылась за калиткой, даже клюку позабыв на входе. Видимо, так спешила исполнить свою угрозу.
И девушки, пошатываясь, побрели дальше, надеясь через проулок выйти на остановку автобусов.
Катя сидела в пиццерии в центре города и мрачно сверлила взглядом два треугольных кусочка теста. На подрумяненном хлебе среди расплавленного сыра прятались ломтики колбасы и колечки помидоров. Так и просились быть съеденными. Но увы, не сегодня... С тяжелым вздохом отодвинула тарелку. Раньше ей казалось забавным давать заведениям смешные клички, изменяя или добавляя в название пару букв, но сейчас это сыграло с ней злую шутку. Пиццерия, из оригинала превратившаяся в Ташнир, как никогда оправдывала свое прозвище — девушку ужасно тошнило. После интервью прошла почти неделя, но до сих пор перед глазами стояло содержимое той кружки, и кусок в горло не лез. Таблетки от тошноты не помогали, а Саша не умела лечить психологические травмы. И Катя пришла сюда с последней надеждой, что вкусная пицца, которую в былые времена она могла умять целиком, пересилит отвращение и вернет аппетит. Увы, не прокатило...
Вновь тяжело вздохнув, уронила взгляд на большие круглые часы напротив — шесть вечера. Через час собрание группы. Но нет, она не пойдет: Мила уже по-любому все выболтала, и ее теперь засмеют. В памяти всплыла ухмыляющаяся физиономия старосты, и девушка совсем скуксилась. Достала из сумочки телефон. Может, Антону позвонить? Вдруг что-то знает и подскажет?
Несколько ночей она провела в раздумьях, стараясь понять, что случилось с ними в том злополучном доме. Склоняясь то к гипнозу, то к наркоте в печенюшках, то к неполадкам с головой. Мила судила обо всем со своей колокольни — мол, в тетку вселился демон и навел на окружающих морок, но всевидящий Бог их не покинул и разрушил иллюзию. Но Катю подобное не устраивало: на дворе 21 век, она почти врач, а тут какая-то религиозная фигня. И потом, даже если допустить правдивость такого объяснения, то люди вокруг должны были, очнувшись от наваждения, крайне удивиться, обнаружив вместо дворца ветхую лачугу. Но взять ту же пенсионерку у калитки — она ведь говорила о тренерше, словно ничего не случилось, будто та изначально была полоумной старухой. Как такое возможно?! Однако, несмотря на несостыковки в объяснении напарницы, Катя волей-неволей была вынуждена признать, что Мила обладала Силой и, столкнувшись с «внушением» тренерши, победила. Сейчас ей казался смешным и странным тот внезапный порыв все бросить и мчаться добывать деньги, как золотоискатель на новые прииски. Золотую лихорадку подцепила, не иначе. От Инессы явно исходило влияние и она (Катя) поддалась, а вот Мила нет, и стоит как-нибудь посетить ее церковь и посмотреть, откуда черпается такая сила...
Девушка спохватилась, вспомнив про Антона, и набрала смс: «Нужно поговорить и адрес». Палец замер над кнопкой отправить. Задумалась. Как-то неудобно... и потом, он наверняка на собрание пойдет. Да и вообще, болтовня не поможет справиться с тошнотой, тут что-то посерьезнее нужно. И В.Д, как назло, куда-то пропал, сейчас бы не помешали его советы. Он и раньше засыпал надолго, но, сосредоточившись, она могла ощутить, как тот беспокойно ворочается, обижается или бормочет нелепицу на задворках сознания. Бывало, он затихал совсем, но только сейчас Катя поняла, что даже в такие моменты В.Д по-прежнему оставался рядом. Это присутствие, к которому привыкаешь, воспринимаешь как должное и перестаешь обращать внимание, и которое осознаешь уже позже, по сменившей его пустоте. Такое его исчезновение начинало тревожить.
Немного поколебавшись, спрятала телефон в сумочку. Поерзала на стуле. Пожевала нижнюю губу. Постискивала холодеющие пальцы. Достала его вновь и замерла над светящимся экраном. И отправила это сообщение Владу.
После беседы с Игорем она немного смягчилась к парню. Он, вероятно, не настолько плох — как оказалось, с той девицей из клуба и не было ничего, а по поводу записи и выводов Антона — тут явно где-то закралась ошибка. Девушка припомнила: ведь птицу-то она увидела до того, как столкнулась с Максимом, а затем пернатая ей приснилась. А это значит, что идея про экстрасенса, указавшего ее адрес, весьма сомнительна: зачем Сове-блондинке вести слежку еще до происшествия с братом Влада? Скорее, бессмысленные обрывки реальности вклинились в сон, как часто и бывает. А на видеозаписи с камер, может, и не было ничего ужасного, ведь Антон сам сказал — там все неоднозначно…
Катя быстро спрятала сотовый в сумку. Придет или нет? Заозиралась по сторонам. Поправила рукава кофты, покашляла, прочищая горло, и с прямой спиной села на краешек стула. Пробыла в такой позе ровно одну минуту. Ну нет, он не может так быстро здесь оказаться, она еще успеет. Подскочила и побежала в туалет. Причесалась, подкрасила губы. Вернулась за столик и расположилась в прежней позе. Сердце бешено колотилось в груди, ее потряхивало. «Это просто из-за азарта и голода», — успокаивала сама себя. Каждый хлопок двери за спиной вызывал страх и сулил надежду.
Через час, когда уже устала нервничать и собралась уходить, кто-то подсел за столик. Сердце вспорхнуло испуганной птицей, но, ударившись о ребра, послушно вернулось на жердочку. Выждала несколько секунд и подняла глаза. Влад напряженно ее разглядывал. И молчал. С минуту они просто смотрели друг на друга. Наконец девушка не выдержала. Облизнула пересохшие губы и начала говорить:
— Конечно, мне интересно, что было на том видео... но сейчас на первом месте другое. — Парень не подавал голоса, и она продолжила: — Я стала свидетелем поистине мерзкой вещи... — внезапно в памяти всплыла картинка с кружкой и замутило сильнее. С трудом сглотнула подступивший к горлу ком, — и теперь меня воротит от еды.
Влад скользнул по позеленевшему лицу девушки, задержал внимание на потрескавшихся губах, слегка задел зардевшиеся кончики ушей, прошелся по давно остывшим и затвердевшим кусочкам пиццы и медленно произнес:
— Я бы тоже не стал это есть. Давай отвезу тебя в другое место, где хорошо кормят.
— Спасибо, — буркнула, — знаю я твои места... — отрицательно покачала головой, — это не сработает. Я люблю пиццу, — придвинула тарелку и уставилась на еду как удав на кролика. — Вот хочу ее, а съесть не могу.
— Мне это знакомо, — улыбка медленно поползла в стороны.
Она вспыхнула и принялась яростно терзать вилкой ни в чем не повинные ломтики колбасы.
Действительно, Катя осознала с потрясающей ясностью, что эта замечательная женщина говорит очень правильные и нужные вещи. Может, немного категорично, но ведь в целом — верно! Ей вспомнилась притча, которую они недавно читали в группе: «На окраине города в ветхой лачуге жил нищий. Как-то его увидел богач и предложил помощь, но тот отказался. Типа он и так счастлив, так как чувствует неразрывную связь с Богом. И больше ему ничего не нужно». Хотя смысл притчи был очевиден — тот нищий был святым, избранником Господа, но девушка не могла представить, кто в своем уме захотел бы оказаться на его месте?! Она — вот уж точно нет. Влачить жалкое полуголодное существование... и чтобы это нравилось?! Да еще какой позор в глазах родных и знакомых... Нет, без денег однозначно жить хорошо не получится.
Она с горечью поняла, что поступление и учеба в институте в сущности большая ошибка. Столько времени и сил впустую! Ведь красный диплом сам по себе ничего не даст. Дети богатеньких родителей пооткрывают свои клиники, другие сядут по блату на теплые должности, а таким, как она, останется только место в поликлинике на оклад ниже зарплаты уборщицы. Тренерша права, она разъяснила, в каком направлении стоит двигаться. Девушка ощутила болезненный спазм в горле, а в груди нарастающее давление: ведь времени жизни так мало, а его часть уже бездарно растрачена на обучение в медицинском. Теперь нужно срочно наверстывать упущенное — учиться делать деньги.
Деньги... Катя смотрела на Милу — та шевелила губами, сжимая на груди крест, но звук ее голоса не достигал разума. Запоздало посетило прозрение, что это ненормально. С трудом повернула голову — мышцы, словно налитые свинцом, плохо слушались. Инесса по-прежнему занимала кресло, но никак не получалось взять ее в фокус. Контуры то расплывались, то вновь съезжались, и при этом сквозь них проступало нечто иное. Мысли в голове загудели как растревоженный пчелиный рой. Одна отделилась от остальных, начала стремительно набухать и приобрела очертания догадки: «...печенье, видимо, было отравлено...».
С каждым мгновением воздух становился все плотнее, тягуче растягивался, болтаясь туда-сюда на вдохе и выдохе, с трудом проникал в легкие. «Задохнусь» — испуганной пташкой заметалось внутри понимание и, не найдя выхода и напитавшись отчаяньем, обреченно ухнуло вниз. С Милой тоже творилось неладное: она покачнулась, полупрозрачный святящийся след-фантом также колыхнулся и с отставанием в несколько секунд склеился со своим оригиналом, — она все-таки сумела удержаться на ногах.
В ушах зазвенело, звон перешел в оглушительный свист, он все нарастал по силе и быстро достиг апогея, словно врубили мощные колонки и их заклинило. Когда давление сделалось совсем нестерпимым, раздался оглушительный треск и все разом стихло. Но зрение еще подводило. Проморгалась — не помогло. Казалось, словно реальность вокруг была соткана из петель и сейчас они лопались и распускались, обнажая прорехи, сквозь которые просвечивала другая картина. Ее охватил мучительный дисбаланс всех органов чувств, будто она присутствовала в двух мирах одновременно, принимая импульсы от обоих. А затем одна реальность начала медленно таять...
— Шух... шур... хык... хык... дзынь... дзынь... — внимание зацепилось за звук. Она постепенно приходила в себя. Что-то скреблось и шебуршало под ногами. Резкий запах ударил в нос: смердело гнилью, кислятиной и застарелой мочой. Взгляд невольно пополз вниз, под стол — огромная крыса с голым хвостом и отвратительной проплешиной на серовато-коричневой шерстке выгрызала из железной миски остатки съестного. И… что-то не так было с дорогим паркетом. Напрягла зрение — пол стал другим. Этот не мылся уже давно и был покрыт толстым слоем налипшей грязи, вперемежку с раздавленными объедками и прочим мусором. Сверху черными точками валялись трупики насекомых, в основном мух, прилетевших сюда осенью в поисках смерти. В отдельных местах еще проступал элемент рисунка — да, пол когда-то застилал линолеум. Теперь же он истерся до дыр и больше не мог скрывать деревянные балки, почерневшие от сырости и времени.
Катя запоздало вскрикнула и отскочила. Табурет, протяжно скрипнув, опрокинулся назад. Уперлась глазами в стол — он лишь немногим превосходил пол по опрятности. Замызганная скатерть, щедро изрезанная до облупившейся белой краски, с засохшими разводами, чем-то налипшим и потерявшим изначальный вид… скользнула по надтреснутой тарелке в центре с заплесневевшей краюшкой хлеба и трем засаленным кружкам с вонючей жижей по краям. Та, что стояла ближе, почти пустая... ощутила во рту резкий привкус тухлой кислятины и живот скрутило болезненной судорогой. Ее вырвало прямо на пол.
Сбоку тихо заскрипел чей-то смех. С трудом разогнувшись, повернула голову на звук. На нее пялилась безобразная старуха с паклей редких седых волос, крючковатым носом и лицом, изрытым глубокими бороздами морщин. Заношенный махровый халат давно выцвел, а местами протерся и пошел надрывами, абы как стянутыми белыми нитками; он был запахнут сбоку большой ржавой булавкой. Поймав Катин взгляд, старуха захихикала громче, обнажая осколки гнилых передних зубов и с безумной злобой чиркнула по полу ногой в шлепанце, с мерзким хлюпаньем раздавив какое-то насекомое. Девушку передернуло от отвращения и испуга. Сейчас она находилась не о особняке тренерши, а в ветхой хибаре. Сверху нависал потолок, разукрашенный следами старых и недавних протечек и почерневший по углам плесенью, на неровных стенах кусками пузырились обои, полу обглоданные мокрицами и прочей живностью. Там, где они отвалились совсем, зияли глубокие трещины в штукатурке, сквозь которые проступало серое нутро самана. Окна с трудом пропускали свет: заколоченные деревяшками, тряпками и драным полиэтиленом, они казались лишь нелепыми провалами в поверхности стен. Вместо мебели вокруг громоздилась какая-то рухлядь: покосившийся шкаф, кухонные ящики, полуизломанные и заляпанные жиром, кровать с продавленной сеткой в углу, плита с впалыми конфорками, покрытая желтым налетом и копотью. В раковине покоилась помойная тряпка, приглушающая звуки подтекающего крана. Все обветшалое, липкое, засранное... И что-то смутно напоминающее ночной горшок... посередине... нет, лучше туда не смотреть...
Вздрогнула, когда дрожащая рука обхватила запястье. Мила, бледная, с горящими глазами, тянула к выходу. Жалобно простонала, затем хлопнула дверь, и они вывалились наружу, жадно хватая ртом свежий осенний воздух. Участок перед домом был густо усеян хламом и тряпьем, прогнившим и уже частично вросшим в землю. А рядом, на иссохшей ветви старой яблони, мирно покачивались на ветру их куртки. Стянули с дерева и через дырку в заборе выбрались на улицу. На Катю вновь накатила дурнота, в голове зашумело, а ноги сделались ватными, но напарница упорно тащила дальше. У синей калитки наконец остановились и перевели дух.
Пенсионерка, у которой они узнавали дорогу, все еще была здесь — сжигала мусор вместе с ветками и опавшими листьями.
— Ну что, сходили к Петровне? — поинтересовалась, завидев девушек. И, не дожидаясь ответа, продолжила: — Недавно с телевидения приезжали, ее в новостях покажут... За какие заслуги, спрашивается? Она-то, помимо пенсии, еще и пособие получает, да ведь не тратит, все копит... а что я сорок лет учителем в школе промудохалась, последнее здоровье положила... неинтересно никому, на десять тысяч выживаю. А ей вон помощь собирают, ремонт хотят сделать... а что у меня крыша течет никому и дела нет!
У Кати в голове царил полный хаос. Казалось, было нечто общее в речи женщины тогда и сейчас... но никак не получалось зацепить, что именно и связать воедино. Ее замутило сильнее, а когда та подпихнула в костер откатившийся рваный пакет, и он сразу сжался и почернел, — и вовсе вырвало. Пенсионерка подозрительно покосилась, на сей раз изучая внимательнее:
— Что-то вы не похожи на журналисток... — в голосе засквозило явное неодобрение, — такие молодые, а уже нахлестались... — взгляд наполнился откровенной враждебностью. — Шли бы отсюда, прошмандовки... пока милицию не вызвала, — и она на удивление резво скрылась за калиткой, даже клюку позабыв на входе. Видимо, так спешила исполнить свою угрозу.
И девушки, пошатываясь, побрели дальше, надеясь через проулок выйти на остановку автобусов.
Глава 33. Ошибка
Катя сидела в пиццерии в центре города и мрачно сверлила взглядом два треугольных кусочка теста. На подрумяненном хлебе среди расплавленного сыра прятались ломтики колбасы и колечки помидоров. Так и просились быть съеденными. Но увы, не сегодня... С тяжелым вздохом отодвинула тарелку. Раньше ей казалось забавным давать заведениям смешные клички, изменяя или добавляя в название пару букв, но сейчас это сыграло с ней злую шутку. Пиццерия, из оригинала превратившаяся в Ташнир, как никогда оправдывала свое прозвище — девушку ужасно тошнило. После интервью прошла почти неделя, но до сих пор перед глазами стояло содержимое той кружки, и кусок в горло не лез. Таблетки от тошноты не помогали, а Саша не умела лечить психологические травмы. И Катя пришла сюда с последней надеждой, что вкусная пицца, которую в былые времена она могла умять целиком, пересилит отвращение и вернет аппетит. Увы, не прокатило...
Вновь тяжело вздохнув, уронила взгляд на большие круглые часы напротив — шесть вечера. Через час собрание группы. Но нет, она не пойдет: Мила уже по-любому все выболтала, и ее теперь засмеют. В памяти всплыла ухмыляющаяся физиономия старосты, и девушка совсем скуксилась. Достала из сумочки телефон. Может, Антону позвонить? Вдруг что-то знает и подскажет?
Несколько ночей она провела в раздумьях, стараясь понять, что случилось с ними в том злополучном доме. Склоняясь то к гипнозу, то к наркоте в печенюшках, то к неполадкам с головой. Мила судила обо всем со своей колокольни — мол, в тетку вселился демон и навел на окружающих морок, но всевидящий Бог их не покинул и разрушил иллюзию. Но Катю подобное не устраивало: на дворе 21 век, она почти врач, а тут какая-то религиозная фигня. И потом, даже если допустить правдивость такого объяснения, то люди вокруг должны были, очнувшись от наваждения, крайне удивиться, обнаружив вместо дворца ветхую лачугу. Но взять ту же пенсионерку у калитки — она ведь говорила о тренерше, словно ничего не случилось, будто та изначально была полоумной старухой. Как такое возможно?! Однако, несмотря на несостыковки в объяснении напарницы, Катя волей-неволей была вынуждена признать, что Мила обладала Силой и, столкнувшись с «внушением» тренерши, победила. Сейчас ей казался смешным и странным тот внезапный порыв все бросить и мчаться добывать деньги, как золотоискатель на новые прииски. Золотую лихорадку подцепила, не иначе. От Инессы явно исходило влияние и она (Катя) поддалась, а вот Мила нет, и стоит как-нибудь посетить ее церковь и посмотреть, откуда черпается такая сила...
Девушка спохватилась, вспомнив про Антона, и набрала смс: «Нужно поговорить и адрес». Палец замер над кнопкой отправить. Задумалась. Как-то неудобно... и потом, он наверняка на собрание пойдет. Да и вообще, болтовня не поможет справиться с тошнотой, тут что-то посерьезнее нужно. И В.Д, как назло, куда-то пропал, сейчас бы не помешали его советы. Он и раньше засыпал надолго, но, сосредоточившись, она могла ощутить, как тот беспокойно ворочается, обижается или бормочет нелепицу на задворках сознания. Бывало, он затихал совсем, но только сейчас Катя поняла, что даже в такие моменты В.Д по-прежнему оставался рядом. Это присутствие, к которому привыкаешь, воспринимаешь как должное и перестаешь обращать внимание, и которое осознаешь уже позже, по сменившей его пустоте. Такое его исчезновение начинало тревожить.
Немного поколебавшись, спрятала телефон в сумочку. Поерзала на стуле. Пожевала нижнюю губу. Постискивала холодеющие пальцы. Достала его вновь и замерла над светящимся экраном. И отправила это сообщение Владу.
После беседы с Игорем она немного смягчилась к парню. Он, вероятно, не настолько плох — как оказалось, с той девицей из клуба и не было ничего, а по поводу записи и выводов Антона — тут явно где-то закралась ошибка. Девушка припомнила: ведь птицу-то она увидела до того, как столкнулась с Максимом, а затем пернатая ей приснилась. А это значит, что идея про экстрасенса, указавшего ее адрес, весьма сомнительна: зачем Сове-блондинке вести слежку еще до происшествия с братом Влада? Скорее, бессмысленные обрывки реальности вклинились в сон, как часто и бывает. А на видеозаписи с камер, может, и не было ничего ужасного, ведь Антон сам сказал — там все неоднозначно…
Катя быстро спрятала сотовый в сумку. Придет или нет? Заозиралась по сторонам. Поправила рукава кофты, покашляла, прочищая горло, и с прямой спиной села на краешек стула. Пробыла в такой позе ровно одну минуту. Ну нет, он не может так быстро здесь оказаться, она еще успеет. Подскочила и побежала в туалет. Причесалась, подкрасила губы. Вернулась за столик и расположилась в прежней позе. Сердце бешено колотилось в груди, ее потряхивало. «Это просто из-за азарта и голода», — успокаивала сама себя. Каждый хлопок двери за спиной вызывал страх и сулил надежду.
Через час, когда уже устала нервничать и собралась уходить, кто-то подсел за столик. Сердце вспорхнуло испуганной птицей, но, ударившись о ребра, послушно вернулось на жердочку. Выждала несколько секунд и подняла глаза. Влад напряженно ее разглядывал. И молчал. С минуту они просто смотрели друг на друга. Наконец девушка не выдержала. Облизнула пересохшие губы и начала говорить:
— Конечно, мне интересно, что было на том видео... но сейчас на первом месте другое. — Парень не подавал голоса, и она продолжила: — Я стала свидетелем поистине мерзкой вещи... — внезапно в памяти всплыла картинка с кружкой и замутило сильнее. С трудом сглотнула подступивший к горлу ком, — и теперь меня воротит от еды.
Влад скользнул по позеленевшему лицу девушки, задержал внимание на потрескавшихся губах, слегка задел зардевшиеся кончики ушей, прошелся по давно остывшим и затвердевшим кусочкам пиццы и медленно произнес:
— Я бы тоже не стал это есть. Давай отвезу тебя в другое место, где хорошо кормят.
— Спасибо, — буркнула, — знаю я твои места... — отрицательно покачала головой, — это не сработает. Я люблю пиццу, — придвинула тарелку и уставилась на еду как удав на кролика. — Вот хочу ее, а съесть не могу.
— Мне это знакомо, — улыбка медленно поползла в стороны.
Она вспыхнула и принялась яростно терзать вилкой ни в чем не повинные ломтики колбасы.
