Потом он что-то говорил о том, как было бы интересно придумать собственный шифр, и собирался пошутить над товарищем, который занимался почерками, но она плохо слушала: о работе муж говорил редко, а если такое случалось, делился лишь какими-то обрывками, понятными лишь ему одному. Поэтому, когда в городе объявился маньяк, не подумала о возможной связи. Спустя столько лет предположить, будто бывший муж может вернуться в твою жизнь вот таким вот кошмарным образом… Нет, это какое-то помешательство.
– Я очень волнуюсь за Василисочку, и Лешенька запаздывает, – убеждала себя Клавдия Евгеньевна, не желая признавать очевидное. Мозг настойчиво отторгал факты, голос рационального заглушал голос сердца, – я просто волнуюсь, просто волнуюсь, вот и лезут в голову всякие странности. Но нет, Андрей здесь ни при чем. Он просто не может. Он же в возрасте. Он же советский человек. Отец. Милиционер. Он не убийца какой-нибудь, нет. Нет! – продолжала она отрицать правду. – Андрей болен, но он не маньяк, он не может быть убийцей. Не может тронуть Василисочку! Она же моя дочь! Моя дочь!
Женщина разрыдалась в голос.
– Это жестоко, жестоко! – кричала она, отталкивая посылку, – он не мог! Не мог! Нет!
Арсений жалобно мяукнул, запрыгнув на колени. Все это время он молча сидел в уголке, наблюдая за терзаниями хозяйки, но сейчас ластился, слизывая шершавым языком ее слезы. Клавдия Евгеньевна гладила питомца, продолжая повторять одну и ту же фразу: – Он не мог. Он не мог…
Звонок домофона она уже слышала как в тумане и так же в тумане брела к двери.
– Лешенька… Скорее…
– Клавдия Евгеньевна, это полиция. Мы должны с вами поговорить.
– Василисочка? Она… Она…
– Уверена, что жива. Все будет хорошо, но нам нужна ваша помощь.
...
Клавдия Евгеньевна сидела в кресле и смотрела, как в стаканчик падают капли валерьянки, отмеряемые красивой голубоглазой женщиной, представившейся Александрой. У окна вправо-влево маячил обаятельный мужчина яркой наружности по имени Дмитрий. Содержимое коробки изучал седоволосый неприметный Владимир. Именно он раздавал указания по телефону и оказался в троице главным, хотя, на первый взгляд, казалось, что заправляет всем женщина.
– Тридцать. Пейте, – Александра протянула настойку.
– Спасибо вам, – слабым голосом произнесла Клавдия Евгеньевна, – но накапайте побольше – нервы никакие.
– Побольше вам будет назначать врач, а я даю дозу, положенную взрослому человеку.
– Всезнайка, – послышалось угрюмое со стороны окна.
Пожилая женщина не стала спорить и быстро выпила лекарство.
Александра забрала стакан, отнесла на кухню, вернулась и сразу подошла к посылке:
– Я взгляну?
Рукавица уступил место, а сам сел напротив хозяйки квартиры:
– Как вы себя чувствуете?
– Лучше, спасибо. Скажите, где моя Василисочка? Куда он ее забрал?
– Это мы хотели узнать у вас.
– А вы… вы не знаете?
– Почему же не знаем? – Александра вытащила записку и зачитала вслух:
– Приезжай на Черниговскую пятнадцать.
– Я не видела записки, – пробормотала пожилая женщина, –Черниговская? Там, кажется, раньше был Хладокомбинат.
– Номер один, – подтвердила Селиверстова, – там «родились» вафельные трубочки.
Дмитрий хмыкнул. На его лице читалось раздражение, тоже проскальзывало и в голосе:
– Насколько я знаю, сейчас большая его часть разрушена, а то, что осталось охраняется собаками. Пройти там затруднительно, – едва заметно поморщился. Александра вспомнила, что он говорил про боязнь собак.
– Андрей любил собак, – едва слышно произнесла Клавдия Евгеньевна, – и любил, и ладил. Как-то еще в студенческие времена я очень испугалась бродячего пса. Андрей по-особому на него посмотрел, и тот убежал. Он был… – она закрыла лицо руками, – в общении с собаками талантлив.
– Это не талант, – уверенно заявила Александра, – любой образованный человек знает, что прямой взгляд в глаза собаке – это подтверждение собственного превосходства над животным.
– Это вызов, – не упустил возможности поспорить Соколов.
– Такая позиция – прошлый век, – не согласилась Селиверстова, – удивительно, что ты этого не знаешь. Уже давно известно, что собаки изначально считают нас более сильными, а, соответственно, главными, поэтому большая их часть не станет вступать в битву за доминирование.
– Это ты скажи тем, кто пострадал от таких вот «слабых» собак.
– Дима, я говорю большая часть, но, безусловно, есть безумные, агрессивные, с которыми прямой контакт в глаза противопоказан, и для них он действительно станет вызовом. Но! Обычно собаки отступают. Мне жаль, что с тобой…
– Молчи!
– Так, голубки, – вклинился Владимир Андреевич, – наряд едет по указанному адресу, и нам тоже стоит поторопиться, – подошел к Клавдии Евгеньевне, – вам лучше остаться. Вашу дочь мы спасем. Все будет хорошо.
– Остаться? – женщина резко поднялась, будто и не была еще пару минут назад на грани обморока. Почувствовала легкое головокружение и тут же опустилась обратно. – Как я могу остаться?! Мой муж похитил дочь, убил стольких женщин, господи, что я говорю, мой муж… Я поеду! Слышите, я Василисочку не оставлю!
Мужчины переглянулись. Александра молчала, наблюдая за тем, как пожилая женщина с характерным для сердечных заболеваний одутловатым и красным лицом собирается с силами, хватается за подлокотники и снова поднимается с такой решимостью в глазах, которой позавидовали бы многие.
«Неужели и я всю жизнь буду такой же упрямой?» – подумала Селиверстова, подхватывая за локоть Клавдию Евгеньевну. Она свой выбор уже сделала, осознанно или нет, но детектив поддержала ее желание ехать с ними.
– Ясно, – нахмурился Рукавица, – женщины против мужчин. Что ж, Клавдия Евгеньевна, вы можете ехать, но сидеть будете в машине и никакой самодеятельности. Селиверстова, тебя это тоже касается.
Все вместе, придерживая Клавдию Евгеньевну, они вышли из подъезда и столкнулись с радостным Алексеем.
– Лешенька! – бросилась ему на шею Клавдия Евгеньевна, – Андрей ее забрал, нашу Василисочку забрал! Мы с полицией едем туда.
Улыбка сползла с лица, мгновение он выглядел растерянным, но затем решительно заявил:
– Ничего не понимаю, но еду с вами.
– Целая процессия, – не удержался от сарказма Владимир Андреевич и закатил глаза: – Бабушки, дедушки тоже поедут?
– У нее больше нет никого, – всхлипнула пожилая женщина.
– Шутка. Алексей, хоть вы рассудите логично. К чему вам ехать? Мешать?
– Она – моя жена. Я в стороне не останусь.
– Детский сад, – скривил лицо Рукавица.
– Под мою ответственность, – Александра понимала, что ляпнула глупость, но когда она могла смолчать?
– Ты, Селиверстова, забываешься! Под какую ответственность?! Ты вообще кто? Я и тебя-то согласился взять, лишь бы избежать препирательств. Ты же мертвого своей твердолобостью достанешь! Но я согласен. Хочешь нянчиться? Пожалуйста! Сидите втроем и не рыпайтесь. Соколов свидетель: если с этими двумя что-то случится, я запрещу сотрудникам обращаться к тебе за консультацией. И лицензии на частную практику могу лишить! Я за твои косяки отвечать не стану.
Кивок получился не слишком уверенным – Александра понимала: на этот раз она себя крепко подставила.
Лида отсутствовала уже час. Соседки, припоминая ее жалобы на ранний подъем, ужасную еду и грубых медсестер, предположили, что та сбежала.
– Одета она была тепло, – заметила одна из них, – может, курила да и решила: пора сваливать из больнички. Ну и вызвала такси, телефон-то был с собой.
– И деньги. Да хотя бы наши! Я ей, между прочим, с разменом дала пятьсот, – подхватила вторая и задумалась: – Может, тоже сбежать, а, Маш? Надоело тут лежать. Лежать я могу и дома – на больничном. А на капельницы можно и так ходить.
«Наверно они правы», – стараясь заглушить тревогу, подумала Василиса.
Дверь открылась, и заглянул дежурный. Он располагающе улыбнулся и позвал ее на процедуры.
– Точно! – подняла вверх палец соседка, – Она наверняка давно вернулась, но ее забрали на процедуры! А мы, Маш, тут нафантазировали.
– Именно так, – продолжал растягивать губы дежурный, – Исаева, идемте.
Василиса медленно, неуверенно поднялась.
Они прошли кабинет УЗИ, миновали коридор и двинулись к лестнице, хотя рядом был лифт.
Василиса начала беспокоиться. Затем почувствовала усилившуюся боль и остановилась.
– Вам плохо?
Она шумно выдохнула:
– Если можно, то я пойду помедленнее.
– Я подстрахую сзади. Держитесь за перила.
Шаг. Еще. Было неспокойно. Она думала о том, как странно все это выглядит. Куда он ее ведет? Машинально засунула руку в карман, а там только горстка семечек от Лиды, которые Василиса так и не съела.
Первый пролет позади, а они все спускались. Но дальше не было процедурных кабинетов. Об этом она знала от той же Лиды, от скуки исследовавшей все крыло. А затем он рванул к ней, зажал рот, и до смерти перепуганная Василиса, закатив глаза, повалилась прямо на дежурного.
Она очнулась в машине, на заднем сиденье и услышала два мужских голоса. Один, принадлежавший дежурному, она его узнала – говорил о дороге, второй спрашивал, что тот собирается делать с бабками.
Живот тянуло, голова слегка кружилась. Боясь лишний раз вдохнуть, Василиса пыталась думать о чем угодно, но только не о том, что с ней произошло. Страх острыми когтями царапал изнутри, вызывая саднящую боль. Хотелось плакать. Не хотелось думать о смерти. Но слабый лучик надежды, что ее не собираются убивать, по крайней мере сразу, теплился где-то в уголке сердца. Иначе зачем ее везут? Могли бы уже убить.
«Как же страшно… – она осторожно выдохнула. Ресницы подрагивали, – почему это происходит? Что будет с моим ребеночком? Как ты там, малышка? Не бойся, мама будет сильной. Все будет хорошо».
Василиса не знала, сколько длился путь. Для нее прошла вечность. Повороты, светофоры, повороты, ругань дежурного. Рукам было холодно, ногам тоже. Сердце колотилось так, что ей казалось оно вырвется из груди. Тянущая боль усилилась. Василиса медленно коснулась живота, мысленно отгоняя боль. Этому ее успела научить Лида. Она говорила: «Надо представить, что боль – это клубок ниток и потянуть за кончик, как бы разматывая. Представляй, как он уменьшается, а нитка складывается в узор. Это может быть, например, имя твоего малыша, – улыбалась соседка, – мне пару раз помогло. Но, если закровит, то, конечно, никакие фантазии уже не помогут. Так я и попала сюда. Кстати, а тебя почему положили?»
Василиса плохо помнила тот момент. В обрывках памяти проскальзывала напряженная спина мужа, его вмиг изменившийся голос, и удар щекой о что-то холодное, но Лиде она рассказывать об этом не стала, сославшись на внезапную потерю сознания.
– Куда прешь! – ворвался в мысли голос дежурного, и Василиса содрогнулась, возвращаясь в реальность. Боль не отступала, клубок разматывался очень медленно, словно нитка за что-то цеплялась, и тогда Василиса начала перебирать все хорошие мысли, на какие еще было способно уставшее от волнения и страха сознание.
Думала о любимой работе и о том, как удачно столкнулась тогда в магазине со школьной подругой. Ася выбилась в люди и владела дизайнерским агентством. Она с удовольствием взяла к себе Василису, зная ее талант и увлеченность делом. И, узнав о беременности, без лишних вопросов отправила в декрет.
«Я здесь главная и сама решаю, что с кем делать. Ты, Василис, должна отдыхать. Я по себе знаю. Сама была беременна, из-за нервов не удержала ребенка в утробе, так что покой и любимый муж под боком. А у нас сейчас проверки начнутся – одна нервотрепка, оно тебе надо? Если так хочешь работать, буду высылать тебе заказы на дом. Но сидеть в душном офисе ни к чему и разъезжать по разным квартирам тоже».
На том и порешили. Василиса, хотя и обожала свою работу, была не против отдохнуть перед рождением ребенка, тем более что если раньше почти не уставала, то теперь часто хотела спать и становилась забывчивой. А еще капризной. Она и сама это осознавала и немного стыдилась, правда мужу об этом ни слова. Но Лешка ее такую терпел, а перед клиентами испытывать стыд не хотелось. Денег хватало и Лешка ее позицию принял, так что ушла она в преждевременный декрет со спокойной совестью. А сейчас представила солнечные лучи, пробирающиеся по замерзшему окну, улыбку Аси и других коллег, снующих туда-сюда по небольшому, но невероятно стильному помещению, и решила, что обязательно их навестит, если… выживет. Нет, нельзя думать о происходящем. Нельзя!
Она зажмурилась от накатившей волны боли, моля всех богов, которых смогла вспомнить, лишь об одном – чтобы с ребенком все было хорошо.
– Что за придурки на дорогах!
Закусила губу. «Сколько мне еще так лежать? Сколько притворяться? Может, стоит разбить стекло и попытаться выскочить на светофоре?»
Она могла бы так сделать будь одна, но рисковать жизнью невинной малышки или малыша не имела права. Кто же там? Мальчик или девочка? Василиса поняла, что теперь это потеряло всякое значение.
Машину встряхнуло, будто колесо попало в яму, и она снова начала обдумывать возможность побега.
«Я и так рискую. Я понятия не имею куда нас везут и что будет дальше. Так почему бы не попытаться? Мама бы рискнула», – подумала Василиса, и тут машина остановилась, а вместе с ней неожиданно утихла и боль.
Осторожный, тихий выдох. Дверцу распахнули. От страха Василиса едва снова не потеряла сознание. Затуманенным взором посмотрела на дежурного.
– Все прошло чисто? – спросил старческий голос, когда ее вытащили из машины и куда-то понесли.
– Да.
– Хвоста не было?
– Нет.
– Хорошо. Да, иначе и быть не может. Положи ее сюда. Спасибо, ребята. Деньги там.
– Надеюсь, на этом все, – пробубнил тот, что был с дежурным.
– Все, Степа. Мы в расчете. Вы с Колей привезли девчонку, так что про ваш полицейский произвол я не расскажу. Сам был такой.
– Всего доброго, – сухо попрощался дежурный.
– Марыхин! – окликнул его неизвестный. – Отдельное спасибо твоему другу: статьи про маньяка – блеск.
– Не за что, – шаги удалились.
В помещении заработал и тут же заглох какой-то аппарат.
Неизвестный матернулся, а затем снова крикнул:
– Ребята! Труп в соседнем цеху. Уберите. Я доплачу!
Василису вырвало.
На Клавдию Евгеньевну было тяжело смотреть: бледная, замученная вызванной волнением одышкой, она сидела, уставившись в одну точку, и молчала. Алексей то и дело касался руки свекрови, но также не произносил ни звука. Рукавица сосредоточенно следил за сигналом на телефоне. Соколов вел машину, время от времени посматривая на Александру. В его взгляде отчетливо читалось: надо поговорить.
Она этого разговора не хотела. Совсем. Мысли были далеко от их личных трений, кружась вокруг Василисы, ее матери, Весникова и их совместного прошлого.
За время поездки Клавдия Евгеньевна вкратце пересказала сюжет своей жизни, и теперь Селиверстова силилась понять, что послужило толчком к такой ненависти бывшего мужа? Пожилая женщина всю жизнь его любила, не сдала в милицию, не запрещала видеться с сыном. Так почему же Весников так люто ее ненавидел? Почему чувства в их семье стали настолько полярными? Она подышала на окно и пальцем вывела «Полярные чувства». Подходящее название.
– Я очень волнуюсь за Василисочку, и Лешенька запаздывает, – убеждала себя Клавдия Евгеньевна, не желая признавать очевидное. Мозг настойчиво отторгал факты, голос рационального заглушал голос сердца, – я просто волнуюсь, просто волнуюсь, вот и лезут в голову всякие странности. Но нет, Андрей здесь ни при чем. Он просто не может. Он же в возрасте. Он же советский человек. Отец. Милиционер. Он не убийца какой-нибудь, нет. Нет! – продолжала она отрицать правду. – Андрей болен, но он не маньяк, он не может быть убийцей. Не может тронуть Василисочку! Она же моя дочь! Моя дочь!
Женщина разрыдалась в голос.
– Это жестоко, жестоко! – кричала она, отталкивая посылку, – он не мог! Не мог! Нет!
Арсений жалобно мяукнул, запрыгнув на колени. Все это время он молча сидел в уголке, наблюдая за терзаниями хозяйки, но сейчас ластился, слизывая шершавым языком ее слезы. Клавдия Евгеньевна гладила питомца, продолжая повторять одну и ту же фразу: – Он не мог. Он не мог…
Звонок домофона она уже слышала как в тумане и так же в тумане брела к двери.
– Лешенька… Скорее…
– Клавдия Евгеньевна, это полиция. Мы должны с вами поговорить.
– Василисочка? Она… Она…
– Уверена, что жива. Все будет хорошо, но нам нужна ваша помощь.
...
Клавдия Евгеньевна сидела в кресле и смотрела, как в стаканчик падают капли валерьянки, отмеряемые красивой голубоглазой женщиной, представившейся Александрой. У окна вправо-влево маячил обаятельный мужчина яркой наружности по имени Дмитрий. Содержимое коробки изучал седоволосый неприметный Владимир. Именно он раздавал указания по телефону и оказался в троице главным, хотя, на первый взгляд, казалось, что заправляет всем женщина.
– Тридцать. Пейте, – Александра протянула настойку.
– Спасибо вам, – слабым голосом произнесла Клавдия Евгеньевна, – но накапайте побольше – нервы никакие.
– Побольше вам будет назначать врач, а я даю дозу, положенную взрослому человеку.
– Всезнайка, – послышалось угрюмое со стороны окна.
Пожилая женщина не стала спорить и быстро выпила лекарство.
Александра забрала стакан, отнесла на кухню, вернулась и сразу подошла к посылке:
– Я взгляну?
Рукавица уступил место, а сам сел напротив хозяйки квартиры:
– Как вы себя чувствуете?
– Лучше, спасибо. Скажите, где моя Василисочка? Куда он ее забрал?
– Это мы хотели узнать у вас.
– А вы… вы не знаете?
– Почему же не знаем? – Александра вытащила записку и зачитала вслух:
– Приезжай на Черниговскую пятнадцать.
– Я не видела записки, – пробормотала пожилая женщина, –Черниговская? Там, кажется, раньше был Хладокомбинат.
– Номер один, – подтвердила Селиверстова, – там «родились» вафельные трубочки.
Дмитрий хмыкнул. На его лице читалось раздражение, тоже проскальзывало и в голосе:
– Насколько я знаю, сейчас большая его часть разрушена, а то, что осталось охраняется собаками. Пройти там затруднительно, – едва заметно поморщился. Александра вспомнила, что он говорил про боязнь собак.
– Андрей любил собак, – едва слышно произнесла Клавдия Евгеньевна, – и любил, и ладил. Как-то еще в студенческие времена я очень испугалась бродячего пса. Андрей по-особому на него посмотрел, и тот убежал. Он был… – она закрыла лицо руками, – в общении с собаками талантлив.
– Это не талант, – уверенно заявила Александра, – любой образованный человек знает, что прямой взгляд в глаза собаке – это подтверждение собственного превосходства над животным.
– Это вызов, – не упустил возможности поспорить Соколов.
– Такая позиция – прошлый век, – не согласилась Селиверстова, – удивительно, что ты этого не знаешь. Уже давно известно, что собаки изначально считают нас более сильными, а, соответственно, главными, поэтому большая их часть не станет вступать в битву за доминирование.
– Это ты скажи тем, кто пострадал от таких вот «слабых» собак.
– Дима, я говорю большая часть, но, безусловно, есть безумные, агрессивные, с которыми прямой контакт в глаза противопоказан, и для них он действительно станет вызовом. Но! Обычно собаки отступают. Мне жаль, что с тобой…
– Молчи!
– Так, голубки, – вклинился Владимир Андреевич, – наряд едет по указанному адресу, и нам тоже стоит поторопиться, – подошел к Клавдии Евгеньевне, – вам лучше остаться. Вашу дочь мы спасем. Все будет хорошо.
– Остаться? – женщина резко поднялась, будто и не была еще пару минут назад на грани обморока. Почувствовала легкое головокружение и тут же опустилась обратно. – Как я могу остаться?! Мой муж похитил дочь, убил стольких женщин, господи, что я говорю, мой муж… Я поеду! Слышите, я Василисочку не оставлю!
Мужчины переглянулись. Александра молчала, наблюдая за тем, как пожилая женщина с характерным для сердечных заболеваний одутловатым и красным лицом собирается с силами, хватается за подлокотники и снова поднимается с такой решимостью в глазах, которой позавидовали бы многие.
«Неужели и я всю жизнь буду такой же упрямой?» – подумала Селиверстова, подхватывая за локоть Клавдию Евгеньевну. Она свой выбор уже сделала, осознанно или нет, но детектив поддержала ее желание ехать с ними.
– Ясно, – нахмурился Рукавица, – женщины против мужчин. Что ж, Клавдия Евгеньевна, вы можете ехать, но сидеть будете в машине и никакой самодеятельности. Селиверстова, тебя это тоже касается.
Все вместе, придерживая Клавдию Евгеньевну, они вышли из подъезда и столкнулись с радостным Алексеем.
– Лешенька! – бросилась ему на шею Клавдия Евгеньевна, – Андрей ее забрал, нашу Василисочку забрал! Мы с полицией едем туда.
Улыбка сползла с лица, мгновение он выглядел растерянным, но затем решительно заявил:
– Ничего не понимаю, но еду с вами.
– Целая процессия, – не удержался от сарказма Владимир Андреевич и закатил глаза: – Бабушки, дедушки тоже поедут?
– У нее больше нет никого, – всхлипнула пожилая женщина.
– Шутка. Алексей, хоть вы рассудите логично. К чему вам ехать? Мешать?
– Она – моя жена. Я в стороне не останусь.
– Детский сад, – скривил лицо Рукавица.
– Под мою ответственность, – Александра понимала, что ляпнула глупость, но когда она могла смолчать?
– Ты, Селиверстова, забываешься! Под какую ответственность?! Ты вообще кто? Я и тебя-то согласился взять, лишь бы избежать препирательств. Ты же мертвого своей твердолобостью достанешь! Но я согласен. Хочешь нянчиться? Пожалуйста! Сидите втроем и не рыпайтесь. Соколов свидетель: если с этими двумя что-то случится, я запрещу сотрудникам обращаться к тебе за консультацией. И лицензии на частную практику могу лишить! Я за твои косяки отвечать не стану.
Кивок получился не слишком уверенным – Александра понимала: на этот раз она себя крепко подставила.
Прода от 09.07.2019, 18:02
Глава 32
Лида отсутствовала уже час. Соседки, припоминая ее жалобы на ранний подъем, ужасную еду и грубых медсестер, предположили, что та сбежала.
– Одета она была тепло, – заметила одна из них, – может, курила да и решила: пора сваливать из больнички. Ну и вызвала такси, телефон-то был с собой.
– И деньги. Да хотя бы наши! Я ей, между прочим, с разменом дала пятьсот, – подхватила вторая и задумалась: – Может, тоже сбежать, а, Маш? Надоело тут лежать. Лежать я могу и дома – на больничном. А на капельницы можно и так ходить.
«Наверно они правы», – стараясь заглушить тревогу, подумала Василиса.
Дверь открылась, и заглянул дежурный. Он располагающе улыбнулся и позвал ее на процедуры.
– Точно! – подняла вверх палец соседка, – Она наверняка давно вернулась, но ее забрали на процедуры! А мы, Маш, тут нафантазировали.
– Именно так, – продолжал растягивать губы дежурный, – Исаева, идемте.
Василиса медленно, неуверенно поднялась.
Они прошли кабинет УЗИ, миновали коридор и двинулись к лестнице, хотя рядом был лифт.
Василиса начала беспокоиться. Затем почувствовала усилившуюся боль и остановилась.
– Вам плохо?
Она шумно выдохнула:
– Если можно, то я пойду помедленнее.
– Я подстрахую сзади. Держитесь за перила.
Шаг. Еще. Было неспокойно. Она думала о том, как странно все это выглядит. Куда он ее ведет? Машинально засунула руку в карман, а там только горстка семечек от Лиды, которые Василиса так и не съела.
Первый пролет позади, а они все спускались. Но дальше не было процедурных кабинетов. Об этом она знала от той же Лиды, от скуки исследовавшей все крыло. А затем он рванул к ней, зажал рот, и до смерти перепуганная Василиса, закатив глаза, повалилась прямо на дежурного.
Она очнулась в машине, на заднем сиденье и услышала два мужских голоса. Один, принадлежавший дежурному, она его узнала – говорил о дороге, второй спрашивал, что тот собирается делать с бабками.
Живот тянуло, голова слегка кружилась. Боясь лишний раз вдохнуть, Василиса пыталась думать о чем угодно, но только не о том, что с ней произошло. Страх острыми когтями царапал изнутри, вызывая саднящую боль. Хотелось плакать. Не хотелось думать о смерти. Но слабый лучик надежды, что ее не собираются убивать, по крайней мере сразу, теплился где-то в уголке сердца. Иначе зачем ее везут? Могли бы уже убить.
«Как же страшно… – она осторожно выдохнула. Ресницы подрагивали, – почему это происходит? Что будет с моим ребеночком? Как ты там, малышка? Не бойся, мама будет сильной. Все будет хорошо».
Василиса не знала, сколько длился путь. Для нее прошла вечность. Повороты, светофоры, повороты, ругань дежурного. Рукам было холодно, ногам тоже. Сердце колотилось так, что ей казалось оно вырвется из груди. Тянущая боль усилилась. Василиса медленно коснулась живота, мысленно отгоняя боль. Этому ее успела научить Лида. Она говорила: «Надо представить, что боль – это клубок ниток и потянуть за кончик, как бы разматывая. Представляй, как он уменьшается, а нитка складывается в узор. Это может быть, например, имя твоего малыша, – улыбалась соседка, – мне пару раз помогло. Но, если закровит, то, конечно, никакие фантазии уже не помогут. Так я и попала сюда. Кстати, а тебя почему положили?»
Василиса плохо помнила тот момент. В обрывках памяти проскальзывала напряженная спина мужа, его вмиг изменившийся голос, и удар щекой о что-то холодное, но Лиде она рассказывать об этом не стала, сославшись на внезапную потерю сознания.
– Куда прешь! – ворвался в мысли голос дежурного, и Василиса содрогнулась, возвращаясь в реальность. Боль не отступала, клубок разматывался очень медленно, словно нитка за что-то цеплялась, и тогда Василиса начала перебирать все хорошие мысли, на какие еще было способно уставшее от волнения и страха сознание.
Думала о любимой работе и о том, как удачно столкнулась тогда в магазине со школьной подругой. Ася выбилась в люди и владела дизайнерским агентством. Она с удовольствием взяла к себе Василису, зная ее талант и увлеченность делом. И, узнав о беременности, без лишних вопросов отправила в декрет.
«Я здесь главная и сама решаю, что с кем делать. Ты, Василис, должна отдыхать. Я по себе знаю. Сама была беременна, из-за нервов не удержала ребенка в утробе, так что покой и любимый муж под боком. А у нас сейчас проверки начнутся – одна нервотрепка, оно тебе надо? Если так хочешь работать, буду высылать тебе заказы на дом. Но сидеть в душном офисе ни к чему и разъезжать по разным квартирам тоже».
На том и порешили. Василиса, хотя и обожала свою работу, была не против отдохнуть перед рождением ребенка, тем более что если раньше почти не уставала, то теперь часто хотела спать и становилась забывчивой. А еще капризной. Она и сама это осознавала и немного стыдилась, правда мужу об этом ни слова. Но Лешка ее такую терпел, а перед клиентами испытывать стыд не хотелось. Денег хватало и Лешка ее позицию принял, так что ушла она в преждевременный декрет со спокойной совестью. А сейчас представила солнечные лучи, пробирающиеся по замерзшему окну, улыбку Аси и других коллег, снующих туда-сюда по небольшому, но невероятно стильному помещению, и решила, что обязательно их навестит, если… выживет. Нет, нельзя думать о происходящем. Нельзя!
Она зажмурилась от накатившей волны боли, моля всех богов, которых смогла вспомнить, лишь об одном – чтобы с ребенком все было хорошо.
– Что за придурки на дорогах!
Закусила губу. «Сколько мне еще так лежать? Сколько притворяться? Может, стоит разбить стекло и попытаться выскочить на светофоре?»
Она могла бы так сделать будь одна, но рисковать жизнью невинной малышки или малыша не имела права. Кто же там? Мальчик или девочка? Василиса поняла, что теперь это потеряло всякое значение.
Машину встряхнуло, будто колесо попало в яму, и она снова начала обдумывать возможность побега.
«Я и так рискую. Я понятия не имею куда нас везут и что будет дальше. Так почему бы не попытаться? Мама бы рискнула», – подумала Василиса, и тут машина остановилась, а вместе с ней неожиданно утихла и боль.
Осторожный, тихий выдох. Дверцу распахнули. От страха Василиса едва снова не потеряла сознание. Затуманенным взором посмотрела на дежурного.
– Все прошло чисто? – спросил старческий голос, когда ее вытащили из машины и куда-то понесли.
– Да.
– Хвоста не было?
– Нет.
– Хорошо. Да, иначе и быть не может. Положи ее сюда. Спасибо, ребята. Деньги там.
– Надеюсь, на этом все, – пробубнил тот, что был с дежурным.
– Все, Степа. Мы в расчете. Вы с Колей привезли девчонку, так что про ваш полицейский произвол я не расскажу. Сам был такой.
– Всего доброго, – сухо попрощался дежурный.
– Марыхин! – окликнул его неизвестный. – Отдельное спасибо твоему другу: статьи про маньяка – блеск.
– Не за что, – шаги удалились.
В помещении заработал и тут же заглох какой-то аппарат.
Неизвестный матернулся, а затем снова крикнул:
– Ребята! Труп в соседнем цеху. Уберите. Я доплачу!
Василису вырвало.
Прода от 10.07.2019, 09:47
Глава 33
На Клавдию Евгеньевну было тяжело смотреть: бледная, замученная вызванной волнением одышкой, она сидела, уставившись в одну точку, и молчала. Алексей то и дело касался руки свекрови, но также не произносил ни звука. Рукавица сосредоточенно следил за сигналом на телефоне. Соколов вел машину, время от времени посматривая на Александру. В его взгляде отчетливо читалось: надо поговорить.
Она этого разговора не хотела. Совсем. Мысли были далеко от их личных трений, кружась вокруг Василисы, ее матери, Весникова и их совместного прошлого.
За время поездки Клавдия Евгеньевна вкратце пересказала сюжет своей жизни, и теперь Селиверстова силилась понять, что послужило толчком к такой ненависти бывшего мужа? Пожилая женщина всю жизнь его любила, не сдала в милицию, не запрещала видеться с сыном. Так почему же Весников так люто ее ненавидел? Почему чувства в их семье стали настолько полярными? Она подышала на окно и пальцем вывела «Полярные чувства». Подходящее название.
