Всё это казалось таким привычным, едва ли не родным, что тревога тяжелого нервного сна почти развеялась на несколько минут, уступив разлившемуся по груди теплу.
Он приподнялся на своей лежанке и увидел сжавшуюся в комок у костра Клару. Казалось, будто она дремлет, уткнувшись лицом в подтянутые к груди колени, но, стоило Соловью шевельнуться, как лекарша тут же подняла голову. На Клару было больно смотреть: лицо у неё побледнело и осунулось от усталости, под глазами залегли глубокие тени. От этого они казались огромными и чернели двумя круглыми равнодушными провалами.
— Ты не спала? — робким шепотом спросил Соловей. Женщина пожала плечами.
— Я не могу. Как ты себя чувствуешь?
Её обычно бодрый голос прозвучал сдавленно и равнодушно, и Соловей почувствовал, как внутри у него всё сжимается от горькой смеси жалости чувства вины.
— Нормально. Не волнуйся, я смогу идти сколько понадобится. Сегодня уйдем отсюда как можно дальше.
В остекленевших глазах Клары мелькнуло сомнение, но она одобрительно кивнула.
— Хорошо.
В её молчаливости Соловью почудилось презрение, обдавшее холодом больнее, чем промозглый горный воздух. Он невольно поежился, поднимаясь с лежанки. Каждая жила в его измученном теле тут же отозвалась тянущей болью, но, по крайней мере, сегодня оно не отказывалось двигаться. Голова больше не кружилась, только желудок сводило от голода.
— Может, все-таки, поспишь до утра? Я посторожу.
Клара молча покачала головой.
— Что случилось, когда мы разделились в Башнях? — вдруг спросила она. — Ты так толком и не рассказал.
Соловей невольно остолбенел и осторожно покосился на лекаршу. Та будто и не ждала от него ответа, завороженно глядя на окруженные дрожащим маревом угли костра. Над ними взвивались короткие язычки пламени, отражаясь в темных глазах женщины зловещими рыжеватыми бликами.
— Мы… почти сразу закрылись на каком-то складе, — собравшись с мыслями, тихо начал хисагал. — Завалили дверь, но и уйти уже никуда не могли. А снаружи ломились солдаты...
Он умолк на полуслове, снова уколол тревожным, виноватым взглядом упорно молчавшую Клару и, поколебавшись, выдавил:
— Маркус сказал мне спрятаться и не выходить, пока всё не стихнет. Я… я слышал только, как он загородил дверь. Потом ворвались солдаты, началась пальба, крики, будто кого-то убивали... Но это не Маркус кричал, я точно знаю, — поспешно добавил Соловей, поймав тоскливый взгляд впервые за всё это время поднявшей на него глаза женщины. — Он как будто испарился. Одна одежда и осталась.
Это вогнало его в ступор: ни душный, кисловатый запах висевшей в воздухе пороховой дымки, ни тела солдат, показавшиеся ему темными бесформенными мешками, ни размазанная по полу красно-коричневая смесь грязи и крови — аккуратная стопка одежды в самом углу комнаты. Брюки сложены по швам, рубашка свернута ровным прямоугольным “конвертом”, рядом, каблук к каблуку, стоят ботинки. Поверх стопки, деля её ровно пополам, лежал стилет, и только привязанный к рукояти кожаный темляк изогнулся тонкой змейкой, нарушая идеальный, квадратный порядок.
— Я убежал через подвал. Думал, может быть, встречу Маркуса по дороге, но его не было. Там вообще никого не было. Только еще тела. Не помню, это были те, кого мы… или уже другие. Не знаю.
Соловей вздохнул и зябко обхватил себя руками, с тоской вспоминая о том, как тепло и спокойно было в недавнем тяжелом сне, в котором этих воспоминаний не существовало.
— Ты говорил, что слышал рык, — не то спросила, не то просто вспомнила Клара. Хисагал неуверенно пожал плечами.
— Я... не знаю точно. Может, мне просто показалось. А что?
— Когда мы разделились, я попала на верхние этажи, а потом — на стену крепости. Там я встретила Смотрителя Башен. Милена тоже оказалась там, и, кажется, он знал её, но это неважно, вернее… — Клара страдальчески наморщила лоб, пытаясь собраться с мыслями. — В общем, нас прижали гвардейцы, и один из них сказал, что артефакт сделан только для людей. А когда его трогала Милена, он начинал искрить и жег её так что начинало вонять палёным. И ты тоже говорил, что вы с Маркусом не смогли его взять...
Осененный неожиданной мыслью, Соловей поднял на Клару ставшие совсем круглыми от удивления глаза.
— Но… если он не человек, то кто тогда?
— Не знаю. Никогда не замечала за ним ничего странного, — пробурчала Клара себе в колени. — На ум одни сказки приходят…
— А что за сказки? — спросил Соловей.
— Да… — лекарша зажмурилась и покачала головой. — Дурацкие всякие. Про людей, которые превращались в зверей или зверей, которые превращались в людей…
— Погоди-погоди! — оживившись, почти воскликнул Соловей. — А Милена? Она же сама какой-то полузверь!
— Тише ты! — недовольно шикнула лекарша. — Она — мертвец, а если правда ещё в Катастрофу им стала, так вообще... Говорят, тогда людей, как тесто перекручивало и смешивало со всем, что только рядом попадалось. И были мертвые с десятью головами, и с звериными лапами, и, черт знаешь, ещё какие...
— Но… а как же я? — робко возразил Соловей, разглядывая свою покрытую темной чешуйчатой кожей четырехпалую руку.
— Не знаю, не забивай голову — гадать тут бесполезно. Лучше поешь, нам скоро собираться.
Хисагал кивнул и поспешно вскочил с лежанки, едва не рухнув на непослушных, ещё не разогревшихся ногах. Клара некоторое время безучастно наблюдала за ним, а потом уткнулась лицом в колени и ровно, глубоко засопела. Дерек тоже спал, как убитый, и, оставшись в одиночестве, Соловей вдруг почувствовал облегчение, ненадолго забыв о чувстве собственной бесполезности, которое принималось душить его каждый раз, стоило ему поймать взгляд одного из своих спутников.
Как следует насладиться этой мимолетной свободой ему не удалось. Уснувшая было Клара от звука случайно хрустнувшей под ногой хисагала ветки резко вздрогнула и вскинула голову, удивленно хлопая глазами. А сообразив, что уснула, тут же ударилась в паническую суету:
— Ты чего меня не разбудил?! — накинулась она на ошалевшего Соловья, вскакивая с места и начиная метаться по лагерю. — Дерек! Подъем!
На слове “подъем” Дерек резко выпрямился на своей лежанке, не открывая глаз, встал рядом с ней, чего-то выжидая, и только после второго окрика Клары окончательно проснулся. Мгновенно заразившись суматошным настроением лекарши, они впопыхах собрали лагерь, зарыли кострище, разбросали собранный для лежанок ельник и, как могли, прикрыли следы своего пребывания, хотя вытоптанная трава и разворошенный лесной дерн всё равно выдали бы их с головой.
Тяжелый шар Клара упорно тащила сама, волоча его за предусмотрительно обмотанную тряпками ручку. Тот нещадно оттягивал ей руки и натирал ладони, а передать артефакт предложившему помощь Дереку женщина наотрез отказалась. Промучившись до первого привала, она кое-как приторочила его к своему рюкзаку, который теперь с трудом вздымала на спину.
— Давай, хотя бы, часть вещей у тебя заберем, тяжело же! — сказал Дерек, обеспокоенно наблюдая, как она пытается угнездить на спине свою резко прибавившую в весе сумку. Та сердито мотнула головой.
— Времени нет возиться, и так целый день потеряли. Вечером этим займемся.
Они двигались через лес так быстро, как могли, ориентируясь по солнцу и изредка поглядывая на карту. Хвойная чаща вскоре должна была поредеть и смениться широкой речной долиной, но до самого вечера пейзаж вокруг оставался совершенно одинаковым, будто они топтались на одном месте. Путь проходил в напряженном молчании: Клара тяжело пыхтела, изо всех сил стараясь держать темп, Дерек не решался подавать голос, Соловей боялся отстать. Они неслись вперед так, будто чувствовали наступающую на пятки погоню, останавливались, когда чувствовали, что уже не могут идти, тут же без сил падали на землю, и потом с трудом заставляли себя встать. За всё это время им не встретилось ни одного патруля: лес был спокоен и молчалив, но от этой тишины веяло чем-то угрожающим.
К вечеру Дерек не выдержал и запротестовал:
— Хватит, я уже не могу, давай остановимся ночевать!
Идущая впереди Клара раздраженно тряхнула волосами.
— Ещё светло. Потерпи, а? Как солнце сядет, тогда и остановимся.
— Да мы так скоро вообще никуда идти не сможем! Свалимся, и конец. Надо отдохнуть, до сумерек все равно далеко не уйдём! Куда ты так летишь, скажи на милость? За нами никто не гонится!
— Пока не гонится! А если сядут на хвост, мы уже точно не уйдем и не отобьемся. Хочешь обратно в Башни загреметь?!
— Клара, пожалуйста! — еле переводя дыхание, вмешался Соловей, — Ты сама уже еле идёшь, а нам завтра нужно выбраться в долину!
Она остановилась, переступила с ноги на ногу, будто проверяя, сможет ли сделать ещё один шаг вперед, и устало вздохнула, сдаваясь.
— Ладно, будь по вашему. Остановимся на ночь.
Копать яму для костра ни у кого не осталось ни сил, ни желания, и всё ограничилось тем, что Дерек под руководством Клары соорудил над ним небольшой навес. Сама лекарша отключилась, едва опустив голову на сумку, заменявшую ей подушку, и завернувшись в одеяло. Проникновение в Башни, поспешное бегство, бессонный ночной караул, и длинный марш-бросок по горным лесам выпили из неё все силы без остатка, слившись в один бесконечно длинный день.
— Не будем её будить, лучше вдвоем покараулим, — сказал Дерек и вопросительно взглянул на Соловья. — Посидишь после полуночи? Или тоже сил нет?
— Всё у меня есть!.. — вяло огрызнулся тот. — Если надо — и всю ночь просидеть могу.
— Ладно-ладно, чего ты злишься-то? Ты просто свалился вчера, я уж думал, так и не встанешь…
— Со мной всё в порядке. А вчера… это из-за искажений. Такое бывает.
Дерек машинально кивнул, и его темные глаза вдруг расширились.
— Значит… Это ведь ты оторвал капитану Норидеру руку? — осторожно спросил он.
Хисагал замешкался, поджал губы, но молча кивнул.
— Как ты это сделал? Её будто ножом срезало. Я никогда не думал, что искажения такое могут.
— Они и не такое могут. Только… нужно очень сильно бояться или кого-то ненавидеть. Очень сильно. Так сильно, чтобы тебя будто наизнанку выворачивало.
Соловей поймал пристальный, выжидающий взгляд Дерека, ловившего каждое его слово, и добавил:
— Я тогда подумал, что не мог бы попасть по его руке из пистолета. Но мне как-то нужно было её убрать, как угодно. И я… попросил.
К его удивлению Дерек серьезно кивнул.
— Значит, так они и работают, — пробурчал он себе под нос, задумчиво почесывая заросший подбородок. Его лицо помрачнело, брови печально сдвинулись. — Наверное, правильно делают, что подальше от нормальных людей нас прячут, чтобы дел не натворили.
— Неправда… будто мы виноваты! Мы же просто не знаем, как этим управлять, вот и всё... — неуверенно возразил Соловей и осекся, заметив усмешку на лице Дерека.
— Не знал, как-же… — будто язвя над самим собой, пробормотал тот. — Все мы там такие “незнающие” были, даже наш дед-седая пушинка. Надеюсь, с ним всё в порядке.
Соловей смутился, щеки у него виновато вспыхнули.
— Он… он убежал, и больше мы его не видели, извини.
— Его поймали солдаты. Когда на них напали, нам удалось сбежать, но уходить из Башен он отказался. Я сказал ему спрятаться в карцере.
Дерек ненадолго умолк, а когда заговорил снова, в его голове вдруг зазвучали извиняющиеся нотки.
— Он просто испугался. Всю жизнь в этих Башнях прожил, а тут такое случилось. Даже не знаю, смог бы он потом проделать с нами такой путь… Не держи на него зла.
— А ты тоже всю жизнь там был? — осторожно спросил Соловей, пристально высматривая что-то среди деревьев. Дерек пожал плечами, с наслаждением обкусывая сорванную из под ног сладкую травинку.
— Не совсем. Лет тринадцать мне, наверное было, когда меня увезли. Не скажу уж, в каком году, я даже, какой сейчас, не знаю, — он дернул бровями, поймав удивленный взгляд хисагала. — Что? Нам в Башнях календарей не положено было, праздники мы не праздновали. Сезоны по погоде отмечали. Кто-то у нас, конечно, ведёт счёт дней, но мне все равно было. Какой смысл считать время, если знаешь, что будешь гнить за решеткой, пока не умрешь?
— А за что тебя забрали в Башни?
Дерек долго молчал. А когда Соловей пристыженно вспыхнул, решив, что разговор окончен, вдруг ответил:
— Люди считали, что у меня дурной язык, и я могу накладывать проклятия. Сделать, чтобы с человеком произошло что-то плохое, или он заболел.
— А ты… правда такое делал?
— Раньше мне казалось, что нет. А сейчас — не знаю.
Едва увидев прижавшуюся к щербатому зубцу крепостной стены Клару, Милена рванулась к ней, и думать забыв о своих спутниках. Бледный, как полотно, гвардеец прилип спиной к стене в сторожке, молясь, чтобы бывший командир его не заметил, а Дерек наблюдал за развернувшимся перед ним противостоянием, затаив дыхание. И когда рука приставившая меч к горлу Клары вдруг оказалась на полу, в луже ударившей из культи крови, он вдруг понял, от чего их пытались “вылечить”, заставляя забыть себя в бесконечных безликих днях внутри стен неприступной тюрьмы.
У всех мальчишек бывают неудачные стычки, в которых невозможно выиграть. После одной из таких шумных уличных драк Дерек вернулся домой с расквашенным лицом, получил подзатыльник от отца за порванную и безнадежно испорченную травой и грязью рубашку и долго не мог успокоиться, сквозь зубы желая обидчику всех известных ему мучений. Прошел день, Дерек остыл, вволю нажаловавшись на свои детские беды товарищам по играм. А сцепившийся с ним мальчишка-здоровяк, король местных задир, впервые в жизни слег с больным животом промучился несколько месяцев и зачах. Когда за ним последовала вредная старуха, на которую ни с того ни с сего рухнула арка старого дома, кто-то донес страже. За Дереком тогда уже тянулась репутация проклятого ребенка, способного одним словом заставить кого угодно спотыкаться на ровном месте. Но до момента, когда к порогу его дома подъехали гвардейцы, сам он почти искреннее думал, что всё это было просто совпадением, а спустя годы, проведенные в Башнях, воспоминания о прошлом превратились в набор потускневших цветных пятен.
Дерек не верил сам себе когда пытался угрожать искажениями Милене и отказывался верить, что их знает Соловей. Но в тот момент его, как когда-то в детстве настигло успокаивающее и одновременно будоражащее кровь чувство, будто рядом с ним бок о бок шагает невидимый сторожевой пёс, готовый броситься в бой по первому желанию хозяина.
— Про искажения почти никто никогда не рассказывал. Разве что какие-то сказки, да и то редко. А в Башнях нам их даже упоминать запрещали. Единственный раз, когда я, вроде как, действительно их увидел, это когда тебя туда принесли.
Дерек вдруг уставился на Соловья пристальным изучающим взглядом. Тот смущенно заерзал на своем месте.
— Что?
Мужчина, опомнившись, отвел глаза и принялся возиться с костром, вороша угли и по одной подкладывая в него сухие хворостины.
— Да просто… не верится как-то, что всего десять лет прошло. Слишком ты взрослый для десятилетнего.
— Ну… я не знаю, почему так, - смущенно усмехнулся хисагал. — Но отец говорил, что это нормально, и я просто быстро расту.
Он приподнялся на своей лежанке и увидел сжавшуюся в комок у костра Клару. Казалось, будто она дремлет, уткнувшись лицом в подтянутые к груди колени, но, стоило Соловью шевельнуться, как лекарша тут же подняла голову. На Клару было больно смотреть: лицо у неё побледнело и осунулось от усталости, под глазами залегли глубокие тени. От этого они казались огромными и чернели двумя круглыми равнодушными провалами.
— Ты не спала? — робким шепотом спросил Соловей. Женщина пожала плечами.
— Я не могу. Как ты себя чувствуешь?
Её обычно бодрый голос прозвучал сдавленно и равнодушно, и Соловей почувствовал, как внутри у него всё сжимается от горькой смеси жалости чувства вины.
— Нормально. Не волнуйся, я смогу идти сколько понадобится. Сегодня уйдем отсюда как можно дальше.
В остекленевших глазах Клары мелькнуло сомнение, но она одобрительно кивнула.
— Хорошо.
В её молчаливости Соловью почудилось презрение, обдавшее холодом больнее, чем промозглый горный воздух. Он невольно поежился, поднимаясь с лежанки. Каждая жила в его измученном теле тут же отозвалась тянущей болью, но, по крайней мере, сегодня оно не отказывалось двигаться. Голова больше не кружилась, только желудок сводило от голода.
— Может, все-таки, поспишь до утра? Я посторожу.
Клара молча покачала головой.
— Что случилось, когда мы разделились в Башнях? — вдруг спросила она. — Ты так толком и не рассказал.
Соловей невольно остолбенел и осторожно покосился на лекаршу. Та будто и не ждала от него ответа, завороженно глядя на окруженные дрожащим маревом угли костра. Над ними взвивались короткие язычки пламени, отражаясь в темных глазах женщины зловещими рыжеватыми бликами.
— Мы… почти сразу закрылись на каком-то складе, — собравшись с мыслями, тихо начал хисагал. — Завалили дверь, но и уйти уже никуда не могли. А снаружи ломились солдаты...
Он умолк на полуслове, снова уколол тревожным, виноватым взглядом упорно молчавшую Клару и, поколебавшись, выдавил:
— Маркус сказал мне спрятаться и не выходить, пока всё не стихнет. Я… я слышал только, как он загородил дверь. Потом ворвались солдаты, началась пальба, крики, будто кого-то убивали... Но это не Маркус кричал, я точно знаю, — поспешно добавил Соловей, поймав тоскливый взгляд впервые за всё это время поднявшей на него глаза женщины. — Он как будто испарился. Одна одежда и осталась.
Это вогнало его в ступор: ни душный, кисловатый запах висевшей в воздухе пороховой дымки, ни тела солдат, показавшиеся ему темными бесформенными мешками, ни размазанная по полу красно-коричневая смесь грязи и крови — аккуратная стопка одежды в самом углу комнаты. Брюки сложены по швам, рубашка свернута ровным прямоугольным “конвертом”, рядом, каблук к каблуку, стоят ботинки. Поверх стопки, деля её ровно пополам, лежал стилет, и только привязанный к рукояти кожаный темляк изогнулся тонкой змейкой, нарушая идеальный, квадратный порядок.
— Я убежал через подвал. Думал, может быть, встречу Маркуса по дороге, но его не было. Там вообще никого не было. Только еще тела. Не помню, это были те, кого мы… или уже другие. Не знаю.
Соловей вздохнул и зябко обхватил себя руками, с тоской вспоминая о том, как тепло и спокойно было в недавнем тяжелом сне, в котором этих воспоминаний не существовало.
— Ты говорил, что слышал рык, — не то спросила, не то просто вспомнила Клара. Хисагал неуверенно пожал плечами.
— Я... не знаю точно. Может, мне просто показалось. А что?
— Когда мы разделились, я попала на верхние этажи, а потом — на стену крепости. Там я встретила Смотрителя Башен. Милена тоже оказалась там, и, кажется, он знал её, но это неважно, вернее… — Клара страдальчески наморщила лоб, пытаясь собраться с мыслями. — В общем, нас прижали гвардейцы, и один из них сказал, что артефакт сделан только для людей. А когда его трогала Милена, он начинал искрить и жег её так что начинало вонять палёным. И ты тоже говорил, что вы с Маркусом не смогли его взять...
Осененный неожиданной мыслью, Соловей поднял на Клару ставшие совсем круглыми от удивления глаза.
— Но… если он не человек, то кто тогда?
— Не знаю. Никогда не замечала за ним ничего странного, — пробурчала Клара себе в колени. — На ум одни сказки приходят…
— А что за сказки? — спросил Соловей.
— Да… — лекарша зажмурилась и покачала головой. — Дурацкие всякие. Про людей, которые превращались в зверей или зверей, которые превращались в людей…
— Погоди-погоди! — оживившись, почти воскликнул Соловей. — А Милена? Она же сама какой-то полузверь!
— Тише ты! — недовольно шикнула лекарша. — Она — мертвец, а если правда ещё в Катастрофу им стала, так вообще... Говорят, тогда людей, как тесто перекручивало и смешивало со всем, что только рядом попадалось. И были мертвые с десятью головами, и с звериными лапами, и, черт знаешь, ещё какие...
— Но… а как же я? — робко возразил Соловей, разглядывая свою покрытую темной чешуйчатой кожей четырехпалую руку.
— Не знаю, не забивай голову — гадать тут бесполезно. Лучше поешь, нам скоро собираться.
Хисагал кивнул и поспешно вскочил с лежанки, едва не рухнув на непослушных, ещё не разогревшихся ногах. Клара некоторое время безучастно наблюдала за ним, а потом уткнулась лицом в колени и ровно, глубоко засопела. Дерек тоже спал, как убитый, и, оставшись в одиночестве, Соловей вдруг почувствовал облегчение, ненадолго забыв о чувстве собственной бесполезности, которое принималось душить его каждый раз, стоило ему поймать взгляд одного из своих спутников.
Как следует насладиться этой мимолетной свободой ему не удалось. Уснувшая было Клара от звука случайно хрустнувшей под ногой хисагала ветки резко вздрогнула и вскинула голову, удивленно хлопая глазами. А сообразив, что уснула, тут же ударилась в паническую суету:
— Ты чего меня не разбудил?! — накинулась она на ошалевшего Соловья, вскакивая с места и начиная метаться по лагерю. — Дерек! Подъем!
На слове “подъем” Дерек резко выпрямился на своей лежанке, не открывая глаз, встал рядом с ней, чего-то выжидая, и только после второго окрика Клары окончательно проснулся. Мгновенно заразившись суматошным настроением лекарши, они впопыхах собрали лагерь, зарыли кострище, разбросали собранный для лежанок ельник и, как могли, прикрыли следы своего пребывания, хотя вытоптанная трава и разворошенный лесной дерн всё равно выдали бы их с головой.
Тяжелый шар Клара упорно тащила сама, волоча его за предусмотрительно обмотанную тряпками ручку. Тот нещадно оттягивал ей руки и натирал ладони, а передать артефакт предложившему помощь Дереку женщина наотрез отказалась. Промучившись до первого привала, она кое-как приторочила его к своему рюкзаку, который теперь с трудом вздымала на спину.
— Давай, хотя бы, часть вещей у тебя заберем, тяжело же! — сказал Дерек, обеспокоенно наблюдая, как она пытается угнездить на спине свою резко прибавившую в весе сумку. Та сердито мотнула головой.
— Времени нет возиться, и так целый день потеряли. Вечером этим займемся.
Прода от 13.11.2020, 16:40
Они двигались через лес так быстро, как могли, ориентируясь по солнцу и изредка поглядывая на карту. Хвойная чаща вскоре должна была поредеть и смениться широкой речной долиной, но до самого вечера пейзаж вокруг оставался совершенно одинаковым, будто они топтались на одном месте. Путь проходил в напряженном молчании: Клара тяжело пыхтела, изо всех сил стараясь держать темп, Дерек не решался подавать голос, Соловей боялся отстать. Они неслись вперед так, будто чувствовали наступающую на пятки погоню, останавливались, когда чувствовали, что уже не могут идти, тут же без сил падали на землю, и потом с трудом заставляли себя встать. За всё это время им не встретилось ни одного патруля: лес был спокоен и молчалив, но от этой тишины веяло чем-то угрожающим.
К вечеру Дерек не выдержал и запротестовал:
— Хватит, я уже не могу, давай остановимся ночевать!
Идущая впереди Клара раздраженно тряхнула волосами.
— Ещё светло. Потерпи, а? Как солнце сядет, тогда и остановимся.
— Да мы так скоро вообще никуда идти не сможем! Свалимся, и конец. Надо отдохнуть, до сумерек все равно далеко не уйдём! Куда ты так летишь, скажи на милость? За нами никто не гонится!
— Пока не гонится! А если сядут на хвост, мы уже точно не уйдем и не отобьемся. Хочешь обратно в Башни загреметь?!
— Клара, пожалуйста! — еле переводя дыхание, вмешался Соловей, — Ты сама уже еле идёшь, а нам завтра нужно выбраться в долину!
Она остановилась, переступила с ноги на ногу, будто проверяя, сможет ли сделать ещё один шаг вперед, и устало вздохнула, сдаваясь.
— Ладно, будь по вашему. Остановимся на ночь.
Копать яму для костра ни у кого не осталось ни сил, ни желания, и всё ограничилось тем, что Дерек под руководством Клары соорудил над ним небольшой навес. Сама лекарша отключилась, едва опустив голову на сумку, заменявшую ей подушку, и завернувшись в одеяло. Проникновение в Башни, поспешное бегство, бессонный ночной караул, и длинный марш-бросок по горным лесам выпили из неё все силы без остатка, слившись в один бесконечно длинный день.
— Не будем её будить, лучше вдвоем покараулим, — сказал Дерек и вопросительно взглянул на Соловья. — Посидишь после полуночи? Или тоже сил нет?
— Всё у меня есть!.. — вяло огрызнулся тот. — Если надо — и всю ночь просидеть могу.
— Ладно-ладно, чего ты злишься-то? Ты просто свалился вчера, я уж думал, так и не встанешь…
— Со мной всё в порядке. А вчера… это из-за искажений. Такое бывает.
Дерек машинально кивнул, и его темные глаза вдруг расширились.
— Значит… Это ведь ты оторвал капитану Норидеру руку? — осторожно спросил он.
Хисагал замешкался, поджал губы, но молча кивнул.
— Как ты это сделал? Её будто ножом срезало. Я никогда не думал, что искажения такое могут.
— Они и не такое могут. Только… нужно очень сильно бояться или кого-то ненавидеть. Очень сильно. Так сильно, чтобы тебя будто наизнанку выворачивало.
Соловей поймал пристальный, выжидающий взгляд Дерека, ловившего каждое его слово, и добавил:
— Я тогда подумал, что не мог бы попасть по его руке из пистолета. Но мне как-то нужно было её убрать, как угодно. И я… попросил.
К его удивлению Дерек серьезно кивнул.
— Значит, так они и работают, — пробурчал он себе под нос, задумчиво почесывая заросший подбородок. Его лицо помрачнело, брови печально сдвинулись. — Наверное, правильно делают, что подальше от нормальных людей нас прячут, чтобы дел не натворили.
— Неправда… будто мы виноваты! Мы же просто не знаем, как этим управлять, вот и всё... — неуверенно возразил Соловей и осекся, заметив усмешку на лице Дерека.
— Не знал, как-же… — будто язвя над самим собой, пробормотал тот. — Все мы там такие “незнающие” были, даже наш дед-седая пушинка. Надеюсь, с ним всё в порядке.
Соловей смутился, щеки у него виновато вспыхнули.
— Он… он убежал, и больше мы его не видели, извини.
— Его поймали солдаты. Когда на них напали, нам удалось сбежать, но уходить из Башен он отказался. Я сказал ему спрятаться в карцере.
Дерек ненадолго умолк, а когда заговорил снова, в его голове вдруг зазвучали извиняющиеся нотки.
— Он просто испугался. Всю жизнь в этих Башнях прожил, а тут такое случилось. Даже не знаю, смог бы он потом проделать с нами такой путь… Не держи на него зла.
— А ты тоже всю жизнь там был? — осторожно спросил Соловей, пристально высматривая что-то среди деревьев. Дерек пожал плечами, с наслаждением обкусывая сорванную из под ног сладкую травинку.
— Не совсем. Лет тринадцать мне, наверное было, когда меня увезли. Не скажу уж, в каком году, я даже, какой сейчас, не знаю, — он дернул бровями, поймав удивленный взгляд хисагала. — Что? Нам в Башнях календарей не положено было, праздники мы не праздновали. Сезоны по погоде отмечали. Кто-то у нас, конечно, ведёт счёт дней, но мне все равно было. Какой смысл считать время, если знаешь, что будешь гнить за решеткой, пока не умрешь?
— А за что тебя забрали в Башни?
Дерек долго молчал. А когда Соловей пристыженно вспыхнул, решив, что разговор окончен, вдруг ответил:
— Люди считали, что у меня дурной язык, и я могу накладывать проклятия. Сделать, чтобы с человеком произошло что-то плохое, или он заболел.
— А ты… правда такое делал?
— Раньше мне казалось, что нет. А сейчас — не знаю.
Едва увидев прижавшуюся к щербатому зубцу крепостной стены Клару, Милена рванулась к ней, и думать забыв о своих спутниках. Бледный, как полотно, гвардеец прилип спиной к стене в сторожке, молясь, чтобы бывший командир его не заметил, а Дерек наблюдал за развернувшимся перед ним противостоянием, затаив дыхание. И когда рука приставившая меч к горлу Клары вдруг оказалась на полу, в луже ударившей из культи крови, он вдруг понял, от чего их пытались “вылечить”, заставляя забыть себя в бесконечных безликих днях внутри стен неприступной тюрьмы.
У всех мальчишек бывают неудачные стычки, в которых невозможно выиграть. После одной из таких шумных уличных драк Дерек вернулся домой с расквашенным лицом, получил подзатыльник от отца за порванную и безнадежно испорченную травой и грязью рубашку и долго не мог успокоиться, сквозь зубы желая обидчику всех известных ему мучений. Прошел день, Дерек остыл, вволю нажаловавшись на свои детские беды товарищам по играм. А сцепившийся с ним мальчишка-здоровяк, король местных задир, впервые в жизни слег с больным животом промучился несколько месяцев и зачах. Когда за ним последовала вредная старуха, на которую ни с того ни с сего рухнула арка старого дома, кто-то донес страже. За Дереком тогда уже тянулась репутация проклятого ребенка, способного одним словом заставить кого угодно спотыкаться на ровном месте. Но до момента, когда к порогу его дома подъехали гвардейцы, сам он почти искреннее думал, что всё это было просто совпадением, а спустя годы, проведенные в Башнях, воспоминания о прошлом превратились в набор потускневших цветных пятен.
Дерек не верил сам себе когда пытался угрожать искажениями Милене и отказывался верить, что их знает Соловей. Но в тот момент его, как когда-то в детстве настигло успокаивающее и одновременно будоражащее кровь чувство, будто рядом с ним бок о бок шагает невидимый сторожевой пёс, готовый броситься в бой по первому желанию хозяина.
— Про искажения почти никто никогда не рассказывал. Разве что какие-то сказки, да и то редко. А в Башнях нам их даже упоминать запрещали. Единственный раз, когда я, вроде как, действительно их увидел, это когда тебя туда принесли.
Дерек вдруг уставился на Соловья пристальным изучающим взглядом. Тот смущенно заерзал на своем месте.
— Что?
Мужчина, опомнившись, отвел глаза и принялся возиться с костром, вороша угли и по одной подкладывая в него сухие хворостины.
— Да просто… не верится как-то, что всего десять лет прошло. Слишком ты взрослый для десятилетнего.
— Ну… я не знаю, почему так, - смущенно усмехнулся хисагал. — Но отец говорил, что это нормально, и я просто быстро расту.
