- Ты чем-то недоволен? - контрабандист прищурился, исподлобья глядя на зло поджавшего губы Соловья, и саркастически добавил. - Может тогда вернешься назад требовать другого провожатого?
Соловей сердито фыркнул.
- Думаешь, я не уйду? - с вызовом заявил он. - Да плевать я хотел на вашу защиту! Я пришел, потому что хотел, чтобы Таркон прижал долбанного Рейна! Я ему все карты в руки дал, и что?! Вместо того, чтобы хоть что-то сделать, он посылает меня с каким-то головорезом маршруты проверять?! Да что за хе*ня?!
В голосе Соловья сквозь злость яркими искрами пробивалось отчаяние предельного изнеможения, и чем больше он визжал, тем сильнее и отчетливее становилось вернувшееся ощущение пролетавших по коже острых, ледяных мурашек.
- Знаешь, что?! Да пошло оно все! - Он размахнулся, с силой двинул кулаком по стволу ближайшего дерева. Что-то хрустнуло, и очкарик вдруг коротко пискнул - голос словно обрубили у него в горле. Он с шипением закусил губу, болезненно согнувшись, замычал, а потом едва ли не взвыл от боли.
- Ты бы еще головой приложился, - саркастически заявил Маркус и вдруг встревоженно смотрел на его перекошенное лицо. - Что, так больно? Да брось ты этот пистолет, хорош им размахивать! Дай посмотреть.
Прошло не меньше пары минут, прежде чем Соловей смог разогнуться и заставить себя оторвать руку от живота. Она заметно дрожала, но из-за перчатки невозможно было понять, цела ли кисть.
- Надо снять, - мужчина протянул было руку к ремешку, перехватывающему перчатку на запястье, но Соловей, вдруг отскочил от него, как ошпаренный.
- Нет!
На обычно неподвижном лице контрабандиста появилась смесь удивления и досады.
- Ты больной? Там же трещина может быть. Или перелом. Хруст на другом конце леса было слышно.
- Нет, я сказал! - Соловей почти испуганно мотнул головой и сделал еще пару неуверенных шагов назад, придерживая больную руку здоровой.
Маркус с досадой покачал головой:
- Да успокойся ты, не буду я тебя трогать. Не хочешь - не надо. Терпи тогда до города, там зайдем в лечебницу.
- Не пойду в лечебницу, — упрямо огрызнулся очкарик, вжав голову в плечи. Глаза Маркуса раздраженно сузились.
- Ладно,- вдруг согласился он. - Раз ты в порядке, идем дальше.
Он закинул сумку на плечо, развернулся и, не дожидаясь, пока Соловей очухается, стремительно двинулся дальше через лес.
- Эй! - Соловей рванулся было следом, вспомнил про оставшуюся на земле сумку, заметался, скривившись, завалился набок, еле дотянувшись до ремешка здоровой рукой, неловко пошатнулся и поспешил догонять своего спутника. Он все пытался выплюнуть ему в спину что-то возмущенное, но мог только негодующе разевать рот: от прыжков по выпирающим корням деревьев дыхание у него мгновенно срывалось. Маркус покосился на него через плечо и чуть сбавил темп, а потом и вовсе замедлился до неторопливого шага - Соловей еле плелся следом, спотыкаясь о каждую неровность и шипя от боли. Пальцы на ушибленной руке у него были судорожно поджаты. Один мизинец почему-то торчал, как палка.
- Что, сильно болит?
Тот спрятал лицо в воротнике куртки, — наружу торчали только два больших зеленых круга, — и полуразборчиво пробурчал.
- Терпеть можно.
Маркус страдальчески наморщил лоб, глядя на него. Потом вздохнул, остановился и бросил сумку на землю. – Погоди.
Он извлек наружу небольшой раскладной кожаный футляр, в котором, в небольших кармашках обнаружились медицинские принадлежности: моток бинтов, вата, маленький прозрачный бутылек с антисептиком, пара баночек с какими-то капсулами разной формы и цвета, катушка светлых шелковых ниток с изогнутой иглой, и пачка пластырей.
- Хирургическая игла? – удивленно пробормотал Соловей, разглядывая это богатство.
- Тебя когда-нибудь зашивали обычной? – осведомился Маркус, доставая из аптечки одну из баночек. - Ладонь вытяни.
Он вытряс из пузырька Соловью в руку крупную круглую капсулу.
— Что это?
— Обезболивающее. Откуси пол таблетки. Оно сильное, с целой дозы тебя унесёт. Снимай. - контрабандист ткнул пальцем в торчавший из под куртки очкарика жилет. И платок тоже.
— Чего-о? Это ещё зачем? - Соловей оторопело посмотрел на него, едва не подавившись горькой пилюлей.
— Руку твою подвяжем, зачем. - проворчал Маркус. - Шевелись давай. Нам еще идти и идти.
— Платок не сниму. - буркнул очкарик.
— Тогда ремень. - В его серых глазах на мгновение мелькнуло что-то, отдаленно напоминавшее ехидство. - Сам решай: либо без платка, либо без штанов.
Соловей набычился и принялся расстегивать ремень.
Чтобы удобно было делать повязку, Маркусу пришлось опуститься на одно колено. У Соловья был такой вид, будто он был готов в любую секунду сорваться с места напуганным зверьком.
- И ты постоянно таскаешь с собой такую аптечку? – спросил он, наблюдая, как мужчина колдует над его рукой. Тот кивнул, не отвлекаясь от своего занятия.
- Как видишь, может пригодиться.
- Но не каждый же день оказываешься в таких лесах. А в городе проще пойти к лекарям.
- Разумеется. – согласился Маркус, к разочарованию своего собеседника снова обрубая начавшийся было разговор на корню. – Так оно и есть.
Он отодвинулся, глядя на получившуюся конструкцию. Пострадавшая рука покоилась на свернутом жилете и была подвязана к плечу. Теперь, внимательно разглядывая ее, мужчина вдруг понял, что перчатка для нее слишком большая - концы кое-как разогнувшихся пальцев были сплющены.
— Это все, что я могу сделать. Руку береги.
Соловей кивнул и вдруг поджал губы и надулся. В какой-то момент Маркусу даже показалось, будто он собирается расплакаться, но он просто промолчал, и только потом, когда мужчина начал со скрупулезной аккуратностью укладывать все обратно, выдавил:
- Спасибо.
- Боль не проходит?
Соловей неопределенно повел плечами.
- Уже лучше.
- Хорошо.
- Неудобно, - пожаловался очкарик.
- Терпи. Нечего было психовать.
Соловей фыркнул и покачал головой.
- Много ты понимаешь. Я не в том положении, чтобы просто пускать все на самотек и надеяться, что обойдется.
- Ты не в том положении, чтобы выбирать, - спокойно возразил Маркус. - Зато пока будешь в относительной безопасности.
- Надеюсь. - Соловей, неловко пошатнулся, прижав больную руку к груди. Вокруг на целые мили было ни души, только лес тихо шумел, пуская под свою сень теплый летний ветер.
Прода от 26.05.2020, 17:33
Через какое-то время на пути им стали попадаться низкие узловатые деревья, с длинными толстыми ветвями, почти горизонтально стелившимися над землей. Маркус тут же свернул в сторону, уходя к краю чащи, где она редела, постепенно переходя в густой перелесок, а потом и в луга. Лес давал защиту от чужих глаз, но он и сам мог стать опасным. Особенно в самом сердце чащи. Вскоре этих старых деревьев с изогнутыми стволами и толстыми, опускающимися иногда к самой земле ветвями стало бы еще больше, и в конце концов они превратились бы в сплошную древесную заросль в которой переплелись бы так густо, что невозможно было бы понять, где заканчивается один причудливый ствол и начинается другой.
Говорили, что в таких лесах любили жить овера - хищные звери, способные принимать человеческий облик. Они могли устроить засаду среди густого сплетения ветвей и наброситься на ничего не подозревавшую жертву сверху. Кто-то считал это правдой, кто-то предпочитал считать, что все они повымирали в Катастрофу, или жили где-то за Нор-Алинером - границей между Гайен-Эсем и неочищенными руинами старого мира. Однако то там, то здесь иногда начинали рассказывать: то пропадет местный пьянчужка, то отыщут посреди реки перевернутую рыбацкую лодочку без единого следа самих рыбаков, зато со метками от когтей на борте, то скотина вдруг ни с того ни с сего помирает. Над этим можно было посмеяться - пустые россказни пугливого народа, одни и те же обросшие разными деталями истории. Опытные путешественники предпочитали не рисковать.
Вместо того чтобы двигаться к своей цели напрямую, им пришлось сделать крюк длинною почти в два двигаясь медленнее, чем раньше. Соловей всё нянчил больную руку и понемногу обгрызал оставшуюся у него половинку обезболивающей таблетки, но не жаловался, несмотря на явное измождение - с его лица не сходил болезненный сероватый оттенок. Он по-прежнему быстро уставал и порой даже как-то странно замирал, словно уснув на ходу. Маркус обеспокоенно окликал его: иногда ему казалось, что его спутник почти готов упасть на месте. За эти двое суток он так ни разу не снял очки и головной платок, даже когда ложился спать, только иногда, отвернувшись, засовывал пальцы под кожаный ремешок и принимался остервенело чесать натертую кожу.
Контрабандист со скрытым подозрением наблюдал за ним - он все не мог забыть то странное ощущение, что охватило его в момент, когда Соловей, почти потеряв голову, начал орать. Это было чувство какой-то невидимой, но вполне осязаемой угрозы.
Казалось, Маркус был лучшим спутником, которого мог пожелать Соловей. Он не задал ни одного глупого, неловкого, личного вопроса, не отпустил в его сторону ни одной колкости или шутки. И, как он не пытался, ему не удавалось уловить в выражении лица, флегматичных серых глаз насмешки или презрения, которым стоило бы щедро одарить крысу. Единственное, что порой мелькало в его взгляде - сдержанный интерес, за которым не стояло ни дружелюбия, не враждебности. Будто Соловей был для него пустым местом, вызывающим эмоций не больше, чем фонарный столб на улице. Это не столько уязвляло, сколько пугало, потому что он совершенно не знал, чего ждать от этого почти безупречно выдержанного человека. Когда Соловей в очередной раз попросил о привале, и Маркус как обычно молча кивнул, останавливаясь без единого возражения, он не выдержал и с раздражением спросил:
- Вы у господина Таркона все такие вышколенные?
Маркус неспешно обернулся, слегка приподнял светлые прямые брови.
- О чем ты?
Соловей только покачал головой, давя жгущуюся в горле, у самого языка досаду.
Его мучили боль и тишина. Бесконечный хруст травы под подошвами, свистяще-шепчущие порывы ветра, голоса птиц - все это было лишь её частью, пустые, ничего не значащие звуки, которые нужны были просто, чтобы не сойти с ума. И наравне с ними - будто обретшие собственное звучание, пульсирующие волны в сломанной руке. Он сам не ожидал, что ему будет так отчаянно хотеться хоть чем-то наполнить эту пустоту. Чем угодно, какой-то пусть глупой, но осмысленной речью.
Пусть идущий впереди человек обернется и спросит что-нибудь обидное. Тогда он сможет огрызнуться. Пусть заговорит о чем-нибудь, не значащем ровным счетом ничего: он будет что-то отвечать, соглашаться или спорить, он сможет слушать. Как он мог терпеть эту тишину так спокойно, будто не замечая её, будто не чувствуя, что она давит на уши хуже, чем гомон огромной толпы? Это и заставляло Соловья злиться без всякой видимой причины. На второй день он не выдержал и начал напевать себе под нос. Он чувствовал, как всё лицо у него начинает гореть от стыда, но ничего не мог с собой поделать. Через некоторое время он смог немного расслабиться, и его голос зазвенел свободнее, перебирая мотив за мотивом, смешивая их, сплетая простые и изящные мелодические узоры. Ему стало легче, и даже боль в руке будто бы отступала, переставая назойливо возвращать его мысли к обезболивающему в аптечке Маркуса. Тот делал вид, что не обращает внимания, хотя невольно прислушивался. В голосе Соловья было что-то необычное, притягательное и отталкивающее одновременно. Пускающее по спине волны противных мурашек и одновременно успокаивающее.
Запутав следы, Маркус немного расслабился, и следующий посёлок они покинули на подводе. Через пару часов на горизонте показалось большое, хорошо развитое поселение, снабжавшее ближайшие окрестности провизией. Вокруг него на мили тянулись поля и пастбища, работали несколько мельниц, возле которых располагались длинные деревянные склады. Они тут же спрыгнули с повозки и сошли с дороги, чтобы дойти до точки под прикрытием леса. Нужным местом было одно из крытых хранилищ для зерна.
- Ты точно уверен? - Маркус, не отрываясь, смотрел на длинное деревянное здание, игнорируя прекрасные пейзажи. Они выбрали удобное место для наблюдения на возвышении, укрытом деревьями и расположились там. Соловей кивнул и щелкнул кнопками на окулярах, заставляя линзы выскочить из оправы.
- Да. Это точно здесь, на одном из складов. Я же говорил, что видел планы.
- Значит, будем ждать. Дежурить по одному, пока что-нибудь не увидим.
- Все-таки я не понимаю. - Соловей недовольно поджал губы. - Пока сообщение дойдет, пока люди среагируют... тут же уже и ловить будет нечего.
Апатичную усталость в нем сменило нервное возбуждение - он весь подобрался, почти не скрывая своего нетерпения, и вглядывался в темневшие внизу склады так пристально, будто надеялся поджечь их взглядом.
- Это уже от нас не зависит, - флегматично заметил Маркус.
- Тебе совсем плевать, поймаем мы их или нет? - раздраженно взвился Соловей. Мужчина хмуро посмотрел на него, демонстративно постучав себя указательным пальцем по тонким губам.
- Моя задача - посмотреть точки, на которые ты указал и отчитаться, есть там что-то или нет. Остальное за другими.
Соловей фыркнул, тряхнул головой.
- Все с тобой ясно.
Контрабандист и бровью не повел. Он выглядел таким же безучастным, как и всегда, разве что чуть более собранным и сосредоточенным.
В первый раз, ночуя в чаще, они не разжигали костра, для безопасности предпочитая оставаться в полной темноте. Дежурства поделили так, что очередь Маркуса всегда выпадала на ночь.
- Что ты там увидишь в своих очках? - резонно заявил он.
- Как будто ты в темноте что-то увидишь, - тут же, не раздумывая, огрызнулся Соловей. Мужчина как-то странно усмехнулся, но ничего на это не ответил. Он не пошел отдыхать, хотя была его очередь, оставшись сидеть в зарослях рядом с Соловьем и лишь изредка отвлекаясь, чтобы чиркнуть что-то в блокнот. Он словно всю жизнь учился неподвижно замирать в засаде, терпеливо наблюдая, не делая ни единого лишнего движения.
Прода от 29.05.2020, 17:51
Соловей думал воспользоваться случаем, чтобы немного восстановить силы после бесконечных марш-бросков, но не мог уснуть: его лихорадило без жара - веки сжимались и дрожали, сердце колотилось, заставляя впалую грудь часто вздыматься. От стрекотания сверчков болела голова, и он просто лежал, завернувшись в свою мешковатую куртку и глядя сквозь зеленые стекла окуляров на неподвижно темнеющую чуть в стороне спину своего спутника. Когда тот начинал шевелиться, внутри у него все ухало, и он замирал, готовясь вскочить. Но каждый раз это была ложная тревога. Вся ночь прошла в беспокойном поверхностном, лишь подернутом дымкой дремы оцепенении.
Соловей сам не понял, как в небе безрадостно заголубел ранний рассвет.Он завозился, неохотно выворачиваясь из теплого кокона куртки, зябко ежась, когда холодный и сырой утренний воздух касался кожи сквозь ткань рубашки. Маркус так и сидел в той же самой позе, что и вчера. Услышав шебуршание за своей спиной, он обернулся, коротко взглянув на проснувшегося спутника через плечо.
