Когда Маркус уставал чутко дремать вполглаза и засыпал, эта картина снилась ему в кошмарах. Он вскакивал в холодном поту с бешено колотящимся сердцем и непреодолимым желанием сбежать, затеряться в лесах, как не один раз шепотом предлагал ему Соловей. Потому, спустя пару минут, дыхание успокаивалось, свежий горный воздух отрезвлял голову. Как бы ни было страшно оставаться с Миленой, попытка уйти от неё означала бы почти верную смерть для него и, возможно, для всех остальных. Поэтому он ждал, нервничая, что каманы нет так долго и одновременно смутно надеясь, что она уже не придет.
Слушая, как песни ночного леса начинают сливаться в ушах в один сплошной протяжный, высокий писк, Маркус поймал себя на мысли, что ему не хватает звуков лагерной возни: звонкого треска разгорающегося пламени, шорохов, топота, безмятежного посапывания, раздающегося по ночам из под мерно вздымающихся и опадающих одеял. Он скучал мелодичному мурлыканью Соловья и деревянному звону бусин на браслетах Клары. Тишина, с которой Маркус сживался, в один момент стала ему чужой, и вместо покоя дарила уже знакомую глухую тоску.
Где-то в глубине леса зашелестела листва, и контрабандист тут же напрягся, поворачиваясь на шум. Это была Милена — он приучился замечать её приближение ещё издали, и больше ей не удавалось подкрасться к нему сзади, как она любила делать раньше. Впрочем, она и не думала скрываться, уверенно хромая к месту, где мужчина дожидался её, будто видела его прямо сквозь густые заросли. Разглядев среди деревьев её сгорбленную фигуру, Маркус удивленно сдвинул брови и прищурился — камана тащила на плече что-то, напоминающее длинный, темный тюк, придерживая его вытянутой когтистой лапой. Спустя несколько секунд он разглядел свисающие вниз, руки, безвольно болтающуюся голову, коричневые и красные полосы форменного гамбезона. Милена,приблизившись, вдруг замерла и резко качнулась вперед. Солдат кувыркнулся с её плеча, бухнув об землю, будто мешок с картошкой.
— Обыщи его, — даже не взглянув на Маркуса, приказала камана. — Очнется — допросим.
Маркус замешкался, но все же присел рядом с пленником на корточки, поднес ладонь к бледному лицу, проверяя есть ли дыхание. Это был зрелый мужчина, плотный, с широким лоснящимся лицом, больше всего похожий на обычного штабного служаку при охранном посте в каком-то из сытых и спокойных центральных городов.
— Откуда он? — спросил Маркус, первым делом снимая с солдата перевязь и расстегивая застежки гамбезона.
— Из лагеря к северу отсюда. Там стоит ещё одна колонна. Скорее всего, завтра уже снимутся с места.
— Они не хватятся его?
— Какая, к черту, разница? — равнодушно фыркнула Милена. — Я хочу выяснить, что происходит на границе и не пригребли ли они к лапам мой артефакт.
— Маловероятно. Если наши до сих пор где-то здесь, они могли попасться любому отряду, идущему к Нор-Алинеру. А их тут — десятки.
— Значит, проверим каждый! — упрямо заявила Милена. — Я их всех вырежу по одному, если понадобится!
Маркус тут же умолк, быстро обшаривая карманы пленника, в которых не обнаружилось ничего интересного, кроме небольшого бумажного свертка, от которого резко пахло дешевым табаком для самокруток. К его удивлению на солдате не было ни царапины, только почти сошедший красноватый след на горле: судя по всему, Милена просто перекрыла ему кислород и душила, пока бедняга не потерял сознание. Маркусу вспомнился Ник — связной Теневой стражи, гнивший сейчас в лесах где-то далеко отсюда. По спине пробежал неприятный холодок — как бы бережно камана не обращалась со своей жертвой по дороге сюда, теперь, вдали от чужих глаз, её могла ждать такая же жестокая расправа. Даже если бы он, не ломаясь, рассказал всё, что от него требовалось, Милена не оставила бы его в живых.
Закончив обыск, Маркус отошел в сторону и прислонился спиной к дереву, в тягостном молчании выжидая, когда солдат придет в себя. Милена, не отрываясь, буравила взглядом его бледное лицо. Когда веки мужчины первый раз дрогнули, в её глазах зажегся свирепый, хищный огонь.
Солдат болезненно замычал, завозился на земле, еще не осознав, что находится не там, где должен. Потом открыл глаза, приподнял голову и тут же дернулся и вскрикнул от тяжелой оплеухи. Маркус невольно вздрогнул — щеку мужчин перечеркнули глубокие алые следы когтей. Милена нависла над ним и крепко схватила за подбородок, заставляя смотреть себе в глаза.
— Назовись! — резко приказала она, не давая ему опомниться.
Тот не сумел выдавить из себя ни слова, судорожно ловя ртом воздух, его грудь быстро вздымалась и опадала, глаза вылезали из орбит, как у перепуганного зайца.
— Отвечай! Из какого ты подразделения? Сколько вас? Куда вы направляетесь?!
Милена отвесила пленнику еще одну затрещину и стиснула руку, будто намеревалась пальцами раздавить ему челюсть. Он снова вскрикнул и стиснул зубы — криво обломанные когти каманы глубоко впились ему в кожу.
— Эй, полегче! — встревоженно окликнул её Маркус, отрывая спину от дерева. — Дай ему прийти в себя, он же двух слов связать не сможет!..
Он осекся: лицо Милены сморщилось, изрезанное глубокими злыми морщинами.
— Встрянешь ещё раз — будешь следующим! — прорычала она, покосившись на него выдавленным из орбиты глазом из-под упавших на лоб прядей черных волос.
Маркус на мгновение окаменел, а потом поспешно отвернулся. Успевший слегка прийти в себя солдат шуршал лесным настилом, не то извиваясь от боли, не то рефлекторно пытаясь отползти. Контрабандисту казалось, будто он слышит, как сердце пленника остервенело колотится в груди, и чувствовал, как начинает заходиться его собственное, а в ногах поднимается болезненная дрожь, уговаривая его сорваться с места и зайцем броситься прочь.
— Я спрошу ещё раз: откуда твой отряд?
— И-и-и-из с-столицы. Мы из Белого города.
— Во-от как? Из самой столицы?..
Голос Милены был полон злой издевки. В воздухе невидимым ядом разливался запах смерти, проникал в легкие и наполнял их безотчетным ужасом.
-…и что же вы оттуда вылезли, а? Что вам нужно у границы?
— М-м-му…мы…
Он замычал, потом сорвался на рык — от страха у него едва шевелились губы, но Милену это не волновало: стоило пленнику замешкаться с ответом хоть на пару секунд, как она снова начинала сжимать пальцы, впиваться в оставленные когтями раны все глубже и глубже, растравливая их. Маркус не смотрел в их сторону, но чувствовал, как носа касается еще пока мимолетный запах крови. Он скрипнул зубами и впился пальцами в кору дерева, к которому недавно прислонялся. Ощущение присутствия чего-то чужеродного, опасного, жаждущего напиться чужой боли затопило его, будто рядом была целая толпа мертвецов вместо одного. Солдат тоже это чувствовал и поэтому даже не думал сопротивляться.
— Н-нам… на-нас вызвали… на границу напали…
— Кто?
— М-мертвецы.
Несколько мгновений тишины — Милена смотрела на солдата, удивленно склонив голову набок.
— Мертвецы напали на границу? Где?
-…там… в центре, где ворота…
«Ворота? Там, где мы собирались пройти?» — недоумение пришло запоздало и будто откуда-то издалека. Маркус тихо зашипел от резкой ломоты в висках: голова словно раскалывалась между двумя одинаково сложными и важными задачами — стремлением понять, что произошло и попытками не дать себе сорваться с места, повинуясь воющему во всю глотку инстинкту самосохранения.
— Мертвецы прорвались через ворота?
— Я… я не знаю, нам не… А-А-А!
— Как это ты не знаешь?!
Маркус почти дернулся, словно от боли — нутро резануло острой, неожиданной для него самого жалостью. Он достаточно долго был частью одной из самых крупных преступных группировок Гайен-Эсем, чтобы хорошо знать, что такое жестокость. С виду чистенькие и благополучные городские контрабандисты в глубине души всё же оставались головорезами. Когда дело не получалось решить переговорами, в ход шли старые, как мир способы: угрозы, пытки и убийства. Крысы, солдаты и лазутчики враждебных банд — Маркус не раз вот так же стоял и наблюдал чужую боль и смерть. Неприятная необходимость, — как называл это Таркон, — которую он научился просто принимать. Но почему-то сейчас контрабандисту было до ужаса жаль человека, который медленно погибал у него за спиной, как бы отчаянно он сам не нуждался в сведениях, которые тот имел.
— За каждое «я не знаю», я буду выкручивать тебе по одному пальцу, — прошипела Милена. — Я о-очень не хочу тащиться обратно за вашим командиром. Придется заставить его прийти на твои вопли, если мне не хватит того, что ты скажешь. Пой, поросенок, если не хочешь потом визжать.
Он запел. Сквозь вырывающиеся из груди всхлипы, заикаясь и путая слова.
— Ны-нам сказали, что у ворот через границу п-проникают мертвецы, а-армия вся идет туда, даже с Южного Мыса и С-северного Мыса, все идут…
— Не мямли. Когда пришло известие? Кто его послал?
— Неделю назад по-послали с границы.
В этот раз Маркус не выдержал и обернулся. Милена сидела на пленнике верхом, скрючившись и изогнувшись не хуже «человека без костей» из бродячей труппы артистов. Всей своей тяжестью прижимая к земле ноги солдата, она поставила звериную полулапу ему на грудь и далеко вытянулась вперед, низко нависая над его изодранном когтями лицом. Её яркие глаза задумчиво смотрели в пустоту.
— Что ты знаешь о нападении на Башни? — наконец спросила она.
Мужчина машинально попытался покачать головой и только в очередной раз скривился — Милена по-прежнему крепко держала его за нижнюю челюсть. Из его выпученных глаз медленно текли слезы, не то от боли, не то от испуга. Он явно боялся отвечать, но память о наказании за каждую заминку заставила его выпалить:
— Ничего. Нам ничего не сообщали о Башнях.
— Хочешь сказать, ваша цель — только дойти до Нор-Алинера?
— Д-да…
— Вам не приказывали никого искать? Задерживать?
— Т-только подозрительных людей.
— Лжешь ведь, солдатик, — камана согнулась ещё ниже до треска в ребрах вжимая пленника в землю.
— Н-нет! — просипел он сквозь зубы, начиная синеть от нехватки воздуха, — К-клянусь… пожалуйста…
Маркус был уверен, что сейчас камана заставит пленника взвыть. Но она вдруг выпрямилась, давая ему вздохнуть. Тот зашелся хриплым стонущим кашлем, едва не подавившись хлынувшим в легки воздухом. Контрабандист удивленно взглянул на Милену. Она казалась почти спокойной: бороздившие её лицо жесткие морщины разгладились, глаза слепо смотрели перед собой.
— Вот оно как, значит… — почти озадаченно пробормотала себе под нос Милена и умолкла.
Она молчала несколько долгих минут, которые никто не смел издать не звука. Тишина повисла над ними тяжелым грозовым облаком. Отравленный духом смерти воздух казался густым, как кисель — легкие будто отказывались втягивать его. Маркус чувствовал, как тело начинает ломить от напряжения. Он никогда не подумал бы, что ожидание может быть настолько страшным, как никогда не поверил бы, что всё закончилось. Нутром он всё еще ощущал, что стоит посреди кровожадной толпы, остановившейся лишь для того, чтобы в любое мгновение броситься на него и разорвать на части. Солдат этого не понял.
— П-пожалуйста… пожалуйста, отпустите меня, — едва слышно пролепетал он. — Я просто уйду, я… никому не скажу. Я хочу жить.
Он осекся, вжимаясь в землю: взгляд Милены снова сфокусировался на его лице. Казалось, будто в её глазах постепенно, ярче и ярче разгорается холодный желтый огонь. Это веки с каждой секундой расползались, распахивались всё шире, обнажая пылающую радужку.
— Мерзость… — хрипло прошипела она и стиснула когти. Её лицо мгновенно исказилось до неузнаваемости, превратившись в уродливую гримасу ярости: выпученные до предела глаза, оскаленные до самых десен клыки. Челюсть солдата хрустнула под её пальцами. Его визг прорезал воздух, пронесся над деревьями. Маркусу на мгновение показалось, что он оглох, что этот предсмертный крик пронзил его, повредил что-то внутри, лишив его возможности дышать. Он окостенел, распахнутыми глазами глядя перед собой, чувствуя, как мышцы наполняются мягкой ватой, отказываясь шевелиться, а время замедляет ход, будто желая, чтобы он успел хорошенько рассмотреть, как Милена хватает бьющегося под ней человека за верхнюю челюсть, как разрывается по краям рот, искаженное ужасом и болью лицо сминается в обезображенную маску и с хрустом раскалывается надвое.
На траву плеснула кровь. Потом раздалось хлюпанье натягивающейся плоти — перехватив голову мертвого солдата поудобнее, Милена старательно выкручивала и тянула её, пока шея с хрустом не сдалась.
— Эта мерзость хочет жить! — осклабившись до ушей, почти весело проорала она. — Эта жалкая скулящая мерзость хочет ЖИТЬ!
Последнее слово вырвалось из её глотки свирепым рыком. Камана вдруг выпрямилась и, резко размахнувшись, отшвырнула голову в сторону — та пролетела несколько метров, разбрызгивая по зарослям казавшиеся черными в темноте капли крови, с треском врезалась в куст и тяжело ухнула на землю, скрывшись среди травы и листьев.
— Жить он хочет! — Милена впилась в обезображенный труп ненавидящим взглядом. Потом огляделась по сторонам и схватила лежавшую на земле глефу.
— ЖИТЬ ОН ХОЧЕТ!
Лунный свет призрачным бликом скользнул по широкому лезвию. Оно на мгновение взвилось в воздух и тут же опустилось, с чавканьем вгрызаясь в остывающее тело солдата. Потом ещё раз. И ещё. Клочья изорванной плоти проглядывали сквозь пробитый гамбезон, превращались в единое месиво с пропитанной кровью тканью. Камана раз за разом замахивалась глефой, методично била, куда придется, с хрустом проламывая кости, отсекая и отбрасывая в сторону конечности, пальцы, куски крупных мышц.
Не поможет. Он будет жить, как и хотел, даже если превратится в кровавую кашу и впитается в землю. Его тело не умрет — крохотные частицы кожи, мышц, костей, органов, раздавленные и разделенные будут дышать и цепляться за жизнь до последнего, а когда больше не смогут этого делать, сам лес — его воздух, трава и почва — сожрут их, сделают частью себя. Живые бессмертны. Живых невозможно убить.
Милена перехватила глефу обеими руками и с ревом вогнала в распластанные по земле останки. Всё вокруг дышало и пело даже сейчас, когда каждая тварь, способная перемещаться бежала прочь от этого места. Деревья, трава, копошащиеся в земле мыши и черви, камни, поросшие мхом и плесенью, пронизанный светом двух лун воздух — всё пропитано жизнью. Одной ей не было места в этом бесконечном движении, обтекавшем её, проносящимся мимо, будто для всего мира она была пустым местом. И нет возможности ни вернуться в него, ни сравнять его с собой. Жизнь невозможно уничтожить. Её слишком много вокруг. Так мучительно много, что нет сил терпеть.
В какой-то момент Маркус почти перестал понимать, реально ли то, что он видел перед собой, или ему снится очередной кошмар. Искривленный силуэт Милены, тусклая, серебристая молния мечущегося клинка, распластанное на земле тело — темный, хлюпающий, с каждым ударом становящийся всё более бесформенным — все мутнело и расплывалось перед глазами. Запах крови сладковатым металлом расползался во рту, и все, что Маркус мог — смотреть и стараться сдерживать тошноту.
Слушая, как песни ночного леса начинают сливаться в ушах в один сплошной протяжный, высокий писк, Маркус поймал себя на мысли, что ему не хватает звуков лагерной возни: звонкого треска разгорающегося пламени, шорохов, топота, безмятежного посапывания, раздающегося по ночам из под мерно вздымающихся и опадающих одеял. Он скучал мелодичному мурлыканью Соловья и деревянному звону бусин на браслетах Клары. Тишина, с которой Маркус сживался, в один момент стала ему чужой, и вместо покоя дарила уже знакомую глухую тоску.
Где-то в глубине леса зашелестела листва, и контрабандист тут же напрягся, поворачиваясь на шум. Это была Милена — он приучился замечать её приближение ещё издали, и больше ей не удавалось подкрасться к нему сзади, как она любила делать раньше. Впрочем, она и не думала скрываться, уверенно хромая к месту, где мужчина дожидался её, будто видела его прямо сквозь густые заросли. Разглядев среди деревьев её сгорбленную фигуру, Маркус удивленно сдвинул брови и прищурился — камана тащила на плече что-то, напоминающее длинный, темный тюк, придерживая его вытянутой когтистой лапой. Спустя несколько секунд он разглядел свисающие вниз, руки, безвольно болтающуюся голову, коричневые и красные полосы форменного гамбезона. Милена,приблизившись, вдруг замерла и резко качнулась вперед. Солдат кувыркнулся с её плеча, бухнув об землю, будто мешок с картошкой.
— Обыщи его, — даже не взглянув на Маркуса, приказала камана. — Очнется — допросим.
Прода от 31.01.2021, 12:32
Маркус замешкался, но все же присел рядом с пленником на корточки, поднес ладонь к бледному лицу, проверяя есть ли дыхание. Это был зрелый мужчина, плотный, с широким лоснящимся лицом, больше всего похожий на обычного штабного служаку при охранном посте в каком-то из сытых и спокойных центральных городов.
— Откуда он? — спросил Маркус, первым делом снимая с солдата перевязь и расстегивая застежки гамбезона.
— Из лагеря к северу отсюда. Там стоит ещё одна колонна. Скорее всего, завтра уже снимутся с места.
— Они не хватятся его?
— Какая, к черту, разница? — равнодушно фыркнула Милена. — Я хочу выяснить, что происходит на границе и не пригребли ли они к лапам мой артефакт.
— Маловероятно. Если наши до сих пор где-то здесь, они могли попасться любому отряду, идущему к Нор-Алинеру. А их тут — десятки.
— Значит, проверим каждый! — упрямо заявила Милена. — Я их всех вырежу по одному, если понадобится!
Маркус тут же умолк, быстро обшаривая карманы пленника, в которых не обнаружилось ничего интересного, кроме небольшого бумажного свертка, от которого резко пахло дешевым табаком для самокруток. К его удивлению на солдате не было ни царапины, только почти сошедший красноватый след на горле: судя по всему, Милена просто перекрыла ему кислород и душила, пока бедняга не потерял сознание. Маркусу вспомнился Ник — связной Теневой стражи, гнивший сейчас в лесах где-то далеко отсюда. По спине пробежал неприятный холодок — как бы бережно камана не обращалась со своей жертвой по дороге сюда, теперь, вдали от чужих глаз, её могла ждать такая же жестокая расправа. Даже если бы он, не ломаясь, рассказал всё, что от него требовалось, Милена не оставила бы его в живых.
Закончив обыск, Маркус отошел в сторону и прислонился спиной к дереву, в тягостном молчании выжидая, когда солдат придет в себя. Милена, не отрываясь, буравила взглядом его бледное лицо. Когда веки мужчины первый раз дрогнули, в её глазах зажегся свирепый, хищный огонь.
Солдат болезненно замычал, завозился на земле, еще не осознав, что находится не там, где должен. Потом открыл глаза, приподнял голову и тут же дернулся и вскрикнул от тяжелой оплеухи. Маркус невольно вздрогнул — щеку мужчин перечеркнули глубокие алые следы когтей. Милена нависла над ним и крепко схватила за подбородок, заставляя смотреть себе в глаза.
— Назовись! — резко приказала она, не давая ему опомниться.
Тот не сумел выдавить из себя ни слова, судорожно ловя ртом воздух, его грудь быстро вздымалась и опадала, глаза вылезали из орбит, как у перепуганного зайца.
— Отвечай! Из какого ты подразделения? Сколько вас? Куда вы направляетесь?!
Милена отвесила пленнику еще одну затрещину и стиснула руку, будто намеревалась пальцами раздавить ему челюсть. Он снова вскрикнул и стиснул зубы — криво обломанные когти каманы глубоко впились ему в кожу.
— Эй, полегче! — встревоженно окликнул её Маркус, отрывая спину от дерева. — Дай ему прийти в себя, он же двух слов связать не сможет!..
Он осекся: лицо Милены сморщилось, изрезанное глубокими злыми морщинами.
— Встрянешь ещё раз — будешь следующим! — прорычала она, покосившись на него выдавленным из орбиты глазом из-под упавших на лоб прядей черных волос.
Маркус на мгновение окаменел, а потом поспешно отвернулся. Успевший слегка прийти в себя солдат шуршал лесным настилом, не то извиваясь от боли, не то рефлекторно пытаясь отползти. Контрабандисту казалось, будто он слышит, как сердце пленника остервенело колотится в груди, и чувствовал, как начинает заходиться его собственное, а в ногах поднимается болезненная дрожь, уговаривая его сорваться с места и зайцем броситься прочь.
— Я спрошу ещё раз: откуда твой отряд?
— И-и-и-из с-столицы. Мы из Белого города.
— Во-от как? Из самой столицы?..
Голос Милены был полон злой издевки. В воздухе невидимым ядом разливался запах смерти, проникал в легкие и наполнял их безотчетным ужасом.
-…и что же вы оттуда вылезли, а? Что вам нужно у границы?
— М-м-му…мы…
Он замычал, потом сорвался на рык — от страха у него едва шевелились губы, но Милену это не волновало: стоило пленнику замешкаться с ответом хоть на пару секунд, как она снова начинала сжимать пальцы, впиваться в оставленные когтями раны все глубже и глубже, растравливая их. Маркус не смотрел в их сторону, но чувствовал, как носа касается еще пока мимолетный запах крови. Он скрипнул зубами и впился пальцами в кору дерева, к которому недавно прислонялся. Ощущение присутствия чего-то чужеродного, опасного, жаждущего напиться чужой боли затопило его, будто рядом была целая толпа мертвецов вместо одного. Солдат тоже это чувствовал и поэтому даже не думал сопротивляться.
— Н-нам… на-нас вызвали… на границу напали…
— Кто?
— М-мертвецы.
Несколько мгновений тишины — Милена смотрела на солдата, удивленно склонив голову набок.
— Мертвецы напали на границу? Где?
-…там… в центре, где ворота…
«Ворота? Там, где мы собирались пройти?» — недоумение пришло запоздало и будто откуда-то издалека. Маркус тихо зашипел от резкой ломоты в висках: голова словно раскалывалась между двумя одинаково сложными и важными задачами — стремлением понять, что произошло и попытками не дать себе сорваться с места, повинуясь воющему во всю глотку инстинкту самосохранения.
— Мертвецы прорвались через ворота?
— Я… я не знаю, нам не… А-А-А!
— Как это ты не знаешь?!
Маркус почти дернулся, словно от боли — нутро резануло острой, неожиданной для него самого жалостью. Он достаточно долго был частью одной из самых крупных преступных группировок Гайен-Эсем, чтобы хорошо знать, что такое жестокость. С виду чистенькие и благополучные городские контрабандисты в глубине души всё же оставались головорезами. Когда дело не получалось решить переговорами, в ход шли старые, как мир способы: угрозы, пытки и убийства. Крысы, солдаты и лазутчики враждебных банд — Маркус не раз вот так же стоял и наблюдал чужую боль и смерть. Неприятная необходимость, — как называл это Таркон, — которую он научился просто принимать. Но почему-то сейчас контрабандисту было до ужаса жаль человека, который медленно погибал у него за спиной, как бы отчаянно он сам не нуждался в сведениях, которые тот имел.
— За каждое «я не знаю», я буду выкручивать тебе по одному пальцу, — прошипела Милена. — Я о-очень не хочу тащиться обратно за вашим командиром. Придется заставить его прийти на твои вопли, если мне не хватит того, что ты скажешь. Пой, поросенок, если не хочешь потом визжать.
Он запел. Сквозь вырывающиеся из груди всхлипы, заикаясь и путая слова.
— Ны-нам сказали, что у ворот через границу п-проникают мертвецы, а-армия вся идет туда, даже с Южного Мыса и С-северного Мыса, все идут…
— Не мямли. Когда пришло известие? Кто его послал?
— Неделю назад по-послали с границы.
В этот раз Маркус не выдержал и обернулся. Милена сидела на пленнике верхом, скрючившись и изогнувшись не хуже «человека без костей» из бродячей труппы артистов. Всей своей тяжестью прижимая к земле ноги солдата, она поставила звериную полулапу ему на грудь и далеко вытянулась вперед, низко нависая над его изодранном когтями лицом. Её яркие глаза задумчиво смотрели в пустоту.
— Что ты знаешь о нападении на Башни? — наконец спросила она.
Мужчина машинально попытался покачать головой и только в очередной раз скривился — Милена по-прежнему крепко держала его за нижнюю челюсть. Из его выпученных глаз медленно текли слезы, не то от боли, не то от испуга. Он явно боялся отвечать, но память о наказании за каждую заминку заставила его выпалить:
— Ничего. Нам ничего не сообщали о Башнях.
— Хочешь сказать, ваша цель — только дойти до Нор-Алинера?
— Д-да…
— Вам не приказывали никого искать? Задерживать?
— Т-только подозрительных людей.
— Лжешь ведь, солдатик, — камана согнулась ещё ниже до треска в ребрах вжимая пленника в землю.
— Н-нет! — просипел он сквозь зубы, начиная синеть от нехватки воздуха, — К-клянусь… пожалуйста…
Маркус был уверен, что сейчас камана заставит пленника взвыть. Но она вдруг выпрямилась, давая ему вздохнуть. Тот зашелся хриплым стонущим кашлем, едва не подавившись хлынувшим в легки воздухом. Контрабандист удивленно взглянул на Милену. Она казалась почти спокойной: бороздившие её лицо жесткие морщины разгладились, глаза слепо смотрели перед собой.
— Вот оно как, значит… — почти озадаченно пробормотала себе под нос Милена и умолкла.
Она молчала несколько долгих минут, которые никто не смел издать не звука. Тишина повисла над ними тяжелым грозовым облаком. Отравленный духом смерти воздух казался густым, как кисель — легкие будто отказывались втягивать его. Маркус чувствовал, как тело начинает ломить от напряжения. Он никогда не подумал бы, что ожидание может быть настолько страшным, как никогда не поверил бы, что всё закончилось. Нутром он всё еще ощущал, что стоит посреди кровожадной толпы, остановившейся лишь для того, чтобы в любое мгновение броситься на него и разорвать на части. Солдат этого не понял.
— П-пожалуйста… пожалуйста, отпустите меня, — едва слышно пролепетал он. — Я просто уйду, я… никому не скажу. Я хочу жить.
Он осекся, вжимаясь в землю: взгляд Милены снова сфокусировался на его лице. Казалось, будто в её глазах постепенно, ярче и ярче разгорается холодный желтый огонь. Это веки с каждой секундой расползались, распахивались всё шире, обнажая пылающую радужку.
— Мерзость… — хрипло прошипела она и стиснула когти. Её лицо мгновенно исказилось до неузнаваемости, превратившись в уродливую гримасу ярости: выпученные до предела глаза, оскаленные до самых десен клыки. Челюсть солдата хрустнула под её пальцами. Его визг прорезал воздух, пронесся над деревьями. Маркусу на мгновение показалось, что он оглох, что этот предсмертный крик пронзил его, повредил что-то внутри, лишив его возможности дышать. Он окостенел, распахнутыми глазами глядя перед собой, чувствуя, как мышцы наполняются мягкой ватой, отказываясь шевелиться, а время замедляет ход, будто желая, чтобы он успел хорошенько рассмотреть, как Милена хватает бьющегося под ней человека за верхнюю челюсть, как разрывается по краям рот, искаженное ужасом и болью лицо сминается в обезображенную маску и с хрустом раскалывается надвое.
На траву плеснула кровь. Потом раздалось хлюпанье натягивающейся плоти — перехватив голову мертвого солдата поудобнее, Милена старательно выкручивала и тянула её, пока шея с хрустом не сдалась.
— Эта мерзость хочет жить! — осклабившись до ушей, почти весело проорала она. — Эта жалкая скулящая мерзость хочет ЖИТЬ!
Последнее слово вырвалось из её глотки свирепым рыком. Камана вдруг выпрямилась и, резко размахнувшись, отшвырнула голову в сторону — та пролетела несколько метров, разбрызгивая по зарослям казавшиеся черными в темноте капли крови, с треском врезалась в куст и тяжело ухнула на землю, скрывшись среди травы и листьев.
— Жить он хочет! — Милена впилась в обезображенный труп ненавидящим взглядом. Потом огляделась по сторонам и схватила лежавшую на земле глефу.
— ЖИТЬ ОН ХОЧЕТ!
Лунный свет призрачным бликом скользнул по широкому лезвию. Оно на мгновение взвилось в воздух и тут же опустилось, с чавканьем вгрызаясь в остывающее тело солдата. Потом ещё раз. И ещё. Клочья изорванной плоти проглядывали сквозь пробитый гамбезон, превращались в единое месиво с пропитанной кровью тканью. Камана раз за разом замахивалась глефой, методично била, куда придется, с хрустом проламывая кости, отсекая и отбрасывая в сторону конечности, пальцы, куски крупных мышц.
Не поможет. Он будет жить, как и хотел, даже если превратится в кровавую кашу и впитается в землю. Его тело не умрет — крохотные частицы кожи, мышц, костей, органов, раздавленные и разделенные будут дышать и цепляться за жизнь до последнего, а когда больше не смогут этого делать, сам лес — его воздух, трава и почва — сожрут их, сделают частью себя. Живые бессмертны. Живых невозможно убить.
Милена перехватила глефу обеими руками и с ревом вогнала в распластанные по земле останки. Всё вокруг дышало и пело даже сейчас, когда каждая тварь, способная перемещаться бежала прочь от этого места. Деревья, трава, копошащиеся в земле мыши и черви, камни, поросшие мхом и плесенью, пронизанный светом двух лун воздух — всё пропитано жизнью. Одной ей не было места в этом бесконечном движении, обтекавшем её, проносящимся мимо, будто для всего мира она была пустым местом. И нет возможности ни вернуться в него, ни сравнять его с собой. Жизнь невозможно уничтожить. Её слишком много вокруг. Так мучительно много, что нет сил терпеть.
В какой-то момент Маркус почти перестал понимать, реально ли то, что он видел перед собой, или ему снится очередной кошмар. Искривленный силуэт Милены, тусклая, серебристая молния мечущегося клинка, распластанное на земле тело — темный, хлюпающий, с каждым ударом становящийся всё более бесформенным — все мутнело и расплывалось перед глазами. Запах крови сладковатым металлом расползался во рту, и все, что Маркус мог — смотреть и стараться сдерживать тошноту.
