«Я больше не могу…» - Моргана даже не делала попытки встать. Все ее существо налилось свинцовой тяжестью и ее гнуло к земле, вдавливало, и не было никакого ресурса. Впервые она поняла, как сильно устала, как много на ее плечах. Воздуха не хватало и тот, что все же проникал в ее легкие, почему-то очень сильно обжигал.
«Ты скажешь мне спасибо!» - Монтессори сострадал! По-настоящему сострадал, глядя на терзания королевы, но все же, мысль о том, что он выступает в роли благородного целителя,
отделяя слабую ветвь от здорового ствола, не могла его не радовать. Он хотел подойти к Моргане, поднять ее с земли, но почему-то…не решился. Ему показалось, что стоит ему взглянуть на нее, стоит только один раз взглянуть, и она поймет, что все это подстроил он.
-Король, - позвал кто-то из рыцарей, замечая, что Артур, несмотря на свое появление, не задал и одного вопроса и даже взглядом никого не одарил, как будто бы, так и надо. Лишь стоял и смотрел, стоял и смотрел… куда-то мимо.
-Король, - второй, уже более уверенный голос, нагловатый, знакомый Моргане, но сейчас она не смогла даже указать, кто говорил, - ваша жена, королева Гвиневра, дочь Леодогана, была поймана в объятиях Ланселота. За преступление, свидетелями которого мы все стали, полагается смертная казнь!
-Не смей! – Моргана подняла голову, услышав слова о Ланселоте. Он стоял – презирающий короля, готовый к собственной смерти, - не смей…Артур!
«Пусть он начнет умолять, пусть он заплачет, сдастся, бросится к его ногам…» - пронеслось в голове у Леи, тоже услышавшей эту фразу рыцаря, - «и тогда он помилует, он не жесток!»
Но Ланселот не был готов умолять, сдаваться, просить. Он не считал себя виновным. То есть, считал, но не перед Артуром. Перед Гвиневрой – да, перед Морганой – да, перед Артуром – нет.
Персиваль не знал, куда себя деть. Долг велел ему направить меч на Ланселота или на Гвиневру, но он не мог сделать ни того, ни другого, а потому, увидев валяющуюся в траве Моргану, которая не могла встать, сделал решительный шаг к ней, поднял ее за талию, заметил, как колотит все ее тело от ночного холода – бедная женщина выбежала в ночной рубашке и тонкой мантии, в которой даже по замку было холодно передвигаться, не говоря уже о том, чтобы стоять посреди пусть и ясной, но уже не летней ночи.
Персиваль осторожно передал Моргану в руки Леи и обе они – служанка и фея, порывисто обнялись, не сговариваясь, не проронив и слова. Они словно попытались спрятаться, закрыться, затеряться…
-Как бы ты поступил на моем месте? – тихо спросил Артур, но каждое его слово разносилось эхом по всему двору, и все слышали вопрос короля, и напряжение ночи стало невыносимым. Он обратил свой вопрос к рыцарю, которого поставили на колени за его любовь и любовь взаимную к королеве.
-По…пощады, - простонал Кармелид в тишине, пока Ланселот не открыл рот.
-Закрой рот, Кармелид! – рявкнул Артур, и вновь не глянул на него. Гвиневра пошевелилась в своем плену, пытаясь разглядеть отца, не увидела и тоненько позвала плачущим голосом:
-Па-па?
И что-то страшное окончательно надломилось в Кармелиде. Безумство всколыхнуло всю его душу. Он порывисто вскочил, бешено захохотал, словно гиена, распугивая всех, кто был с ним поблизости, и в глазах его даже промелькнуло что-то совсем уже звериное…
-Ты! Мне! Не! Дочь! – он отчеканил каждое слово своего страшного приговора. И снова, снова, будто бы радуясь своей проделке, захохотал и спрятал лицо в ладонях, лишь плечи его мелко-мелко подрагивали.
-Я спросил тебя…- на Артура сумасшествие Леодогана не произвело никакого впечатления, - я спросил тебя, как ты поступил бы на моем месте?
И снова Ланселоту не дали ответить. На этот раз всколыхнулось людское море. Расступилось. Блеснули мантии, расшитые причудливым узором и знакомый, ненавистный и родной голос мягко промолвил:
-Но он никогда не будет на твоем месте, Артур!
Вот теперь Артур отреагировал. Он обернулся, не веря своему слуху, но к нему уже подходил – размеренным, хоть и быстрым шагом, Мерлин.
-Друид, - простонала Моргана, и даже вздохнула с облегчением. Она была рада ему. По-настоящему, рада.
Мерлин коротко приветствовал короля и спокойно замер перед ним, с вежливым интересом, оглядывая пленников. Артур обернулся на них, затем взглянул на друида, не понимая…
-Их чувство светло, - промолвил Мерлин, - светло и чисто. Так чиста родниковая вода, так чиста слеза младенца, так чист бриллиант.
Артур отвернулся от Мерлина. Холод сходил с его лица. Это был снова не король. Это был мальчишка. Растерянный, расстроенный, готовый расплакаться от несправедливости мира мальчишка. Он был готов простить Гвиневре измену, пока та была тайной, его это не тревожило – он не любил ее, но то, что она попалась, открыто… еще и с рыцарем! Это уже позор. Позор, который ему никогда не простят.
-Мой король, - подал голос Ланселот, и его взгляд обратился на одну только Гвиневру, потому что смотреть на Артура или на Моргану для него сейчас было все равно, что лезть в пылающий костер голыми руками, - я был вам верным слугой, но я не раскаиваюсь в своей любви. Если бы я мог умереть больше одного раза, я сделал бы это для вашего удовольствия, мне жаль ее, ее жизни жаль. Ее сердца жаль. Пощадите ее, мой король, терзайте меня, но не троньте ее… она не виновата. Это всё я. Вина на мне одном.
Гвиневра – эта маленькая, напуганная девочка, которая видела прежде в жизни своей только пренебрежение и чужую волю, сама, не обращая внимания на вздох и судорогу ночи, не замечая растерянности рыцарей, встала на колени, заставляя их отступить на полшага, чтобы их мечи не поранили ее. И эта синхронность в их полшага показала, каково этим суровым мужчинам поднимать, пусть и символически (во всяком случае, пока символически), поднимать клинки не на поле боя, а в ночи мирной, в ситуации щекотливой.
-Мой король, - заговорила она хрипло, ее голос дрожал, но она стояла на коленях, не заваливаясь, и смотрела прямо на Ланселота и во взгляде их друг к другу было непередаваемое чувство тепла и нежности, - я была вам дурной женой, я не подарила вам наследника, я не стала вам опорой для трона, я не была с моим народом, с моим королевством… я любила вас. Я была юна. Я была
счастлива. Но теперь в моем сердце только благодарность к вам и больше ничего нет… я заслуживаю смерти, а без него…без моего рыцаря мне не жить. Освободите меня, мой король.
Артур теперь смотрел на неё. Но его взгляд был таким, словно прежде он не видел Гвиневру.
-Пусти! – потребовала Моргана и грубо отпихнула не ожидавшую такого поворота Лею в сторону. Решительность овладела Морганой так же, как растерянность вернулась к Артуру. Каждый был снова при своей роли. Моргана прошла к Артуру, и тот странно взглянул на нее, не зная, что за чувство владеет им в эту минуту, пользуясь же его растерянностью, Моргана обратилась ко всем:
-Вы…- она обвела рукою всех присутствующих, с ужасом понимая, что не знает, что сказать дальше и начиная вдохновенно импровизировать, - вы видите перед собой Моргану Корнуэл – дочь обманутой, преданной женщины, сводную сестру короля Артура, советницу… у меня была отвратительная, полная страха и холода жизнь, но этот человек…
Моргана круто повернулась, указывая рукою на Ланселота, который с изумлением взглянул на нее:
-Был моей защитой, моей опорой, моим другом. Он ни разу не пожаловался, ни разу не упрекнул меня в том, что оставляет для меня, ни разу… вы слышите? Ни разу он не дал мне возможности сказать о нем, как о человеке жестоком или бесчестном!
-Моргана! – попытался воззвать к ней Ланселот, - не надо говорить…
-Да закрой ты рот! – обозлилась она, - ты был моим другом столько лет, не оставлял, оберегал… ни разу я тебе не сказала о том, что ты для меня значишь на самом деле, дай хоть перед смертью твоей наговориться!
Несмотря на то, что она произнесла фразу про смерть весьма иронично и насмешливо, в ее глазах проступило тревожное беспокойство. Кто-то из рыцарей и даже Мерлин не смог удержаться от улыбки.
-Ты защищал Артура, ты рисковал своей жизнью для него! Ты мог позволить его убить и быть с нею, но ты этого не сделал! – Моргана ткнула пальцем в грудь Артура, - ты помнишь это? Думаешь...Я защищаю ее? Девчонку, которая не знала никогда ничего о чувствах, которую бросили в кипящий ад? Ту, которую клевали всем двором, не желали принимать? Ту, на которую Артур сам наплевал, которая оказалась между отцом-сволочью и тобою – бесчувственным животным и мужем?
-Моргана! – фея была права, но Монтессори попытался вернуть ее в тактичное русло, хоть и был согласен с каждым словом.
-И ты пошел к черту, - ответила она, потому что больше, особенно сам Артур, ей не перечил, - Артур, ты спросил его, как бы он поступил на твоем месте… однако, сам ты бы как поступил на его месте? Подумай об этом.
Она поникла. Выцвела. Вся ее храбрость испарилась, она отошла в сторону, давая возможность Артуру решать, скрестила руки на груди, опустила голову, демонстрируя отрешенность, покорность и, одновременно с этим глотая выступившие от страха на лице слезы.
-Тогда и я скажу, - Мерлин воспользовался паузой, и обратился к королю, - мой король, я с первого дня сказал вам, что эта женщина не ваша судьба. Я ошибался часто…
Мерлин не удержался и взглянул на фею, шумно вздохнул.
-Но это не было моей ошибкой.
И не добавил больше и слова.
-Моя сестра права, - Артур всколыхнул ночную тишину, проклятую ночь, и двор оживился, предвкушая, наконец, развязку, - я не был достойным мужем. Я любил тебя, Гвиневра. Любил. Ты предала не меня даже, не мою любовь… ты предала больше. Но я не хочу остаться палачом! Сними корону со своей головы – ты не смеешь ее носить!
Она, под общий вздох – гул, вцепилась дрожащими руками в свои волосы, выпутывая тяжелый ободок короны Камелота, королевской короны, которую сама считала незаслуженной. Когда корона оказалась в ее руках, Гвиневра вздохнула даже с облегчением – она уже и забыла, каково это – быть свободной от этой тяжести на собственной голове.
-Брось ее! – приказал Артур хрипло.
-Бросить? – пронеслось эхом, - бросить корону! Позор!
Гвиневра бережно положила пальцами корону на траву, и та мгновенно прижалась к темной земле.
-Я оставляю корону, как благо, которого недостойна, - промолвила она.
-Встань! – приказал Артур и для верности сделал жест рукой, показывая, что нужно встать, - и ты…рыцарь, тоже!
Моргана смотрела, обратившись в мрамор, она не знала, что происходит и как на это реагировать. Любовники поднялись, готовые ко всему.
-Именем моего отца, Утера Пендрагона, именем моей сестры, Морганы Корнуэл, именем…Артура Пендрагона, я изгоняю вас из Камелота, убирайтесь оба, уйдите с рассветом и никогда больше не переступайте порог моего замка! Убирайтесь! Убирайтесь!
Вот теперь Артур не выдержал. Слезы вырвались – колючие и злые.
-Убирайтесь! – подвел он итог.
Надо отдать Мерлину должное, он сориентировался быстрее, чем Моргана. Поспешно, взяв обоих за руки, оказавшись между ними, он потащил их к замку, бросив Моргане:
-У меня. Они будут у меня.
Они не сопротивлялись. Они боялись взглянуть друг на друга или на кого-то еще, не верили, что судьба милует их! Жалеет, отпускает в изгнание!
Моргана не сдержала себя. Пока Монтессори разгонял весь двор, боясь даже представить, как долго будут обсуждать эту ночь и в замке, и за его пределами, Моргана бросилась к Артуру на
грудь, порывисто обняла его за шею, обвила его руками, плакала, целовала без остановки, повторяя лишь одно слово:
-Спасибо. Спасибо.. .
А Артур будто бы утратил опору под ногами. Он вцепился в нее, потянул ее за волосы, неосознанно причиняя ей боль, но Моргана даже не вскрикнула, камень упал с ее души…
Она сделала шаг назад, отрываясь, наконец, от Артура, но не отпуская рук его. Ее нога едва не наступила на корону и тогда фея вспомнила кое о чем. Пользуясь его растерянность, пользуясь случаем, коварной минутой, Моргана щелкнула пальцами, привлекая к себе внимание двух рыцарей, один из которых был Монтегю, и указала пальцем на распростертого. Униженного и совершенно разбитого Кармелида.
-Арестовать, - коротко и тихо бросила она. Артур ей не возразил.
Обнявшись, поддерживая друг друга, брат с сестрой смотрели, как Монтегю с огромным удовольствием хватает Кармелида за шкирку и тащит его за собою, в цепях…
-Какое у него обвинение? – выкрикнула Агата, материализуясь перед советницей, - как вы… за что... за что вы так с моим господином?
-Обвинение? – Моргана подумала и крикнула, - Эй, Монтессори, друг мой?
-Да? – кисло отозвался тот, потому что не все прошло так, как он хотел, - чего тебе?
-Какое у нас обвинение к герцогу? – Моргана погладила Артура по спине, расчетливо касаясь его руки, и шепнула, - иди к себе, я приду…очень скоро приду.
-Он – старая сволочь, казнокрад, интриган, распутник, - Монтессори задумался, - и…много-много кто.
-вот за это, - ответила Моргана и, пользуясь, наконец, растерянностью Агаты, бросилась уже в замок – нужно было спешить, но Артур вдруг остановил ее и возложил на ее плечи свой плащ – тяжелый, пропахший вином, костром…
Не говоря больше никому и слова, король поднялся к себе в замок.
-Бедный, - высказалась приличная, кокетливая девица, провожая его взглядом, - ах, такой мужчина!
-Закопаю, - пообещала Моргана ласково, - пошла прочь.
Не церемонясь, она толкнула девицу плечом и поднялась по ступеням в замок.
***
В эту ночь замок так и не заснул. Собирались по коридорам и залам – обсуждали. Перешептывались, шутили, предполагали.
-Оболгали! – мрачно заверял всех Персиваль, точно зная, что его слова – ложь, - оболгали! Они невиновны! Королева чиста перед Богом!
И всякому, кто был с ним не согласен, угрожал сломать нос или челюсть.
-А у нее еще с Уриеном было! На самом деле он не к Лее ходил – это всё прикрытие! Он к Гвиневре ходил! – утверждали в углу кокетливых молодых девиц.
-Да он ее не любил! – твердили в третьем углу, - она ж…бесплодная!
-Говорят, он путается с Морганой!
-Ты все путаешь, это Ланселот путается с Морганой!
-Моргана путается со всеми, а королева и вовсе девственница! Артур больше любит мужчин. Помните сэра Николаса? Вот он его и развратил!
-Королю надо жениться, - мечтательно замечали бароны, представляя своих дочерей или сестер в роли королев.
-Надо. Но кто же согласится? Говорят, он как зверь… вроде даже бил королеву!
-Да даже мне ее хотелось ударить, как можно так глупить? Ты королева – терпи!
-Прекратите!
Весь замок кипел слухами, а это еще не выползли разговоры в города и деревни! Страшные тайны, чаще всего лживые, реже – истинные, но приукрашенные, выползали на свет. Суть была такая – кто-то выставлялся откровенным гадом, а другие – его жертвами. Учитывая же тот факт, что сплетни исходили и разжигались в основном обществом, которое недолюбливало Моргану, нетрудно представить, кого рисовали в образе местного сосредоточения силы зла. Заявляли уже все, что было можно и нельзя, и страсти все кипели и кипели. Если бы Моргана услышала хотя
