А вот Арахна не знала. Не до прочитки дела ей было. Но сейчас, пока путь был еще долгий, она развернула свиток, данный ей Мальтом – ага, из суда бумаги пришлют позже, вон, пометка Судейства. Ну, неудивительно. Все у Судейства с опозданием, ни одной бумаги в срок не дождаться!
Ага…все обвинены во «Вредительстве родной земле и распространении по земле Маары разъедающих общество мыслей, направленных на разложение строя и народности».
Ясно. Либо памфлетисты, либо заговорщики – Арахна раньше воспринимала таких, как безумцев. Но сейчас, учитывая все обстоятельства, она сама была заговорщицей и вряд ли очень уж отличалась от этих.
Она убрала свиток и взглянула еще раз, внимательнее, на семерку. Сегодня Маара потеряет семь жизней, а сколько потеряет завтра? Сколько не пройдет через эшафот? А сколько обречены заранее и не знают этого? А как сам палач может вести себя, оказавшись преступником…все эти вопросы, терзающие ум, обычные для палача. И Арахна терзалась ими до конца пути.
Пропуская телегу, привычно расступилась толпа, открывая путь к эшафоту, где уже возвышалась могучая виселица. Вообще, виселицы ставили разные и среди палачей и дознавателей называли и различали их по-своему.
Самой частой еще сто лет назад была виселица «углом» или буквой «Г», но, как оказалось, чтобы ее поставить правильно, нужно было применить мозг. А выяснилось это тем, что однажды кто-то не закрепил большую часть угла, и, когда тело оказалось на перекладине, на малой стороне, то столб просто вышел из опоры и виселица завалилась.
Тогда стали ставить виселицу – «дверь», где перекладина для тела фиксировалась столбами с двух сторон. И именно тогда же появилась альтернатива, известная как «костыль», когда перекладина делилась строго пополам, и из середины шел столб-крепление.
Сегодня был такой «костыль». На нем можно было вешать двоих. На «двери» можно было повесить и трех и четырех человек за раз, но Арахна предпочитала работать все-таки именно понемногу. Да, это было дольше, но тогда, завязав своими руками последний узел и спрятав в нем маленький крюк, который в случае неудачного повреждения шеи поможет довершить дело и спасет от ужасного удушья, которое может длиться до пяти минут, можно было верить в свое милосердие и в свой профессионализм.
Арахна первая вышла из телеги, началась обязательная процедура. Зачитывались приговоры, в этот раз все формулировки, за исключением общих об ответе перед законом, троном и Луалом, были расплывчатыми. Вредительство, разложение…под эти строки можно было подвести едва ли не все на свете, если захотеть, и Арахна впервые усомнилась по-настоящему. Эти семеро были ей никем, но она вдруг подумала, что поступает неверно.
Но разве можно палачу думать о верности или неверности поступка?
Она отогнала от себя эти ядовитые мысли и принялась, по мере зачитки приговора, готовить петли. Она показывала Эмису, лицо которого даже позеленело, как надо прятать крючок и как надо вязать. На удивление, он оказался ловок…
Первыми были братья.
Да, им был понятен приговор. Нет, они не желали больше ничего сказать. Да, они осознают свою вину.
Их подвели к «костылю», поставили на колени для петли. Арахна накинула петли, затянула. С другой стороны веревки уже было крепление на перекладине. Оба встали.
Арахна отошла в сторону.
-Именем Луала! – громыхнул жрец Луала и Девяти Рыцарей Его. Незнакомый свидетель от Дознавателей отвернулся, а от Судейства скривился, как будто бы его тошнило. Арахна дернула рычаг, и длинное падение сделало свое дело, перебив шею обоим.
Солдаты сняли тела, бросили их в ту же телегу, где прибыли еще живые преступники. Следующие двое.
На этот раз Любопытный и Зеленеющий, тот, что не мог надышаться.
Да, приговор понятен. Нет, сказать нечего. Да, вину осознают.
Снова – на колени. Петли на шею. Длинное падение и хруст. Можно. Чистая работа! Еще двое… Бранившийся и Последний.
Бранившийся не дался и со связанными руками за спиною попытался не даться, но солдаты притащили его – сила определила исход. Последний же едва не потерял сознание и его почти что принесли на руках. Плохо, ой плохо…
Бранившийся же снова вступил в борьбу и начал переругиваться с толпой. Нет, вины за ним нет. нет, приговор он не осознает и не принимает. Воля ваша! Можно подумать, что это что-то изменит. Бранившегося с силой поставили на колени. А он все бился и даже ударил Арахну головою в живот.
-Стыдись! – крикнул ему Предпоследний, тот, что знал, за что погибает.
И Бранившийся обмяк и позволил набросить ему петлю. А тот. Что скулил, Последний – лишь плакал и пытался умолять Арахну о жизни. Он залил ей слезами и слюною рукав и она брезгливо отерла его.
Длинное падение переломило Скулящему Последнему шею мгновенно, а вот Бранившийся, живший, очевидно, мятежником на земле, не желал уходить просто так. Его тело тряслось, Арахна, как опытный палач, поняла, что в дело пошел спрятанный в петле крючок. То ли шея оказалась крепче, то ли строение не то…то ли просто дух такой.
Прошла долгая минута, прежде, чем затих и этот. Оставался тот, что знал, почему и за что умирает. Он был самым достойным из всех. Спокойно поднялся сам, спокойно сказал, что приговор признает, а вот вину за собой нет. также – спокойно простился с народом…и толпа странно замерла от его спокойствия.
Потом он даже наклонил голову, чтобы Арахне было удобнее. Эта предупредительность заставила ее быть в два раза осторожнее, потому что рука едва не задрожала.
-Вы…отдайте прядь моих волос моей жене, - попросил он. – Вы узнаете ее. Она будет казнена через несколько дней. Так как и я. Ее зовут Люси.
Арахна кивнула, принимая и соглашаясь.
А потом длинное падение сделало и это дело.
Лепен полагал себя человеком сильным и теперь, когда совесть мучительно грызла его, когда ревность разъедала все внутренности, а теперь еще и одна дилемма насчет документов Регара по Арахне терзала его, он понимал, что глубоко заблуждался на свой счет – не было в нем никакой силы.
Когда Арахна - бледная, болезненного вида, нечесаная и явно неумытая унеслась на казнь, прихватив с собою Эмиса, и проигнорировала всякое участие Лепена, все муки сгустились в его душе темными тучами.
Он не знал, что ему делать! Посоветоваться было не с кем. Если тайну документов Регара Лепен решил пока отложить, то, что делать с ревностью и своим грубым промахом в подлоге было непонятно.
Казалось, не было силы, что придет и спасет его от внутреннего пожара. Не было никакой надежды и никакого спасения.
Лепен попытался взять себя в руки и успокоить себя тем, что если Регар сознался насчет записки, то это может значить, что ему есть, что скрывать. Но здравомыслие укорило:
-Он просто боялся узнать, что это Арахна.
И снова тень стала длиннее в душе Лепена, и снова сжало горло мучительной совестью.
Тогда Лепен пошел с другого края и попытался себя убедить в том, что если никто не знает, что он приложил руку к этой записке, и не узнает (Персиваль не станет трепаться), то все может уйти в пепел лет.
Но снова здравомыслие укорило:
-Но ты знаешь! И когда Арахна останется с тобой и будет горевать о Регаре, тебе жить с этим. Тебе смотреть ей в глаза.
«Я смогу» - решил Лепен, но понял в то же мгновение, что не сможет.
-Расскажи, - настаивало здравомыслие.
«Ты потеряешь Арахну, если расскажешь», - убеждала трусость.
-Так ты не Арахне расскажи! – возмутилось здравомыслие, и Лепен зажал голову руками: мысли сводили его с ума.
Одна хуже другой и без остановки!
Лепен никогда не считал себя плохим человеком. Он всегда просто пытался отстоять свое, не позволяя никому издеваться над собой. Стараясь жить просто, Лепен не был особенно амбициозен – самого малого поста ему бы, наверное, даже хватило, да и не желал он никогда ничего очень уж сильно.
Лепен рано остался на попечении своего дяди, а тот отдал его в солдаты, правда, там дело не заладилось и вскоре, по сочувственному совету Лепен оказался в Коллегии Палачей на попечении Регара и с удовольствием расстался с прежним своим домом и родственными связями с дядей, который, к тому времени, уже мало напоминал себя прежнего, пристрастившись к дешевому трактирному пойлу.
И именно в Коллегии Палачей Лепен в первый раз пожелал что-то. Арахне было чуть меньше двенадцати лет, когда восемнадцатилетний Лепен впервые увидел ее. Увидел и пропал раз и навсегда.
Она не была особенно красивой, нет. грациозной или изящной тоже. Обыкновенная, с чуть неправильными чертами лица, диковатыми и грубыми повадками. Вольным достаточно поведением…
Но взгляд – такой странный взгляд, в котором какая-то совсем не детская, тяжелая тоска и что-то зловещее, сильное – это покорило Лепена. Долгие годы он гнал от себя всякую мысль о ней, даже пытался отдалиться, потом пытался быть просто другом, но, в конце концов, когда она превратилась из подростка в молодую девушку, сдался и принял для себя тот факт, что любит ее. В мыслях он и не называл ее иначе, чем «своей» и «своей Арахной».
Было препятствие в виде Сколера, но он удивлялся ревности Лепена и заверял, что Арахна ему больше сестра.
Был страх перед Регаром, который не мог игнорировать взгляды своего ученика, но Регар уступил бы рано или поздно – Лепен не сомневался.
Наконец, оставалась сама Арахна, которая не то кокетничая, не то просто не понимая, не видела в Лепене любви к себе больше, чем дружеской. Впрочем, он ее не винил – они росли вместе, логично. Что Арахна перестала его воспринимать как мужчину.
Потом появился Авис, прибился Эмис и вот теперь…Мальт. Ависа больше нет. но Эмис остался. И Мальт…с ним непонятнее всего.
Лепен вдруг подумал, что он сможет, пожалуй, жить со своей виной. Надо просто дождаться казни Регара и увезти Арахну подальше, где не будет ни Эмиса, ни Мальта. Эта безумная идея, пришедшая в отчаянии, привела его в восторг!
Конечно, там (пусть и неясно пока где), но «там» будет спокойно. Он – сможет прокормить и содержать их без труда, нет сомнений!
Но радость была недолгой. Лепен не был еще безумцем, а потому быстро понял, что Арахна не уедет просто так, не оставит просто так Коллегию и не отправится в неизвестность.
А если…увезти силой?
От этой мысли все внутри Лепена сжалось – одно дело ограждать Арахну от других мужчин, другое – принудить ее к отъезду. Первое – акт ревности, второе – преступление против ее свободы.
Даже если ей от этого будет лучше! Но с этим Лепен уже не сможет жить.
-Покайся, - предложило его собственное здравомыслие. Лепен же, не находя себе места, блуждая из угла в угол по еще недавно живой и наполненной светом и надеждой их общей зале, отверг эту идею.
-Покайся, легче будет! – не уступало здравомыслие.
Кому и когда от покаяния было легче? Да и каяться…кому? Как? Здравствуйте, господин дознаватель, я случайно упек своего наставника как заговорщика, но я хотел упечь другого, так что – верните нам Регара?
Лепен больше не мог выносить этой муки. Ему казалось, что еще мгновение и он сойдет с ума, поэтому, даже не переодеваясь в более теплую мантию, он выскользнул из Коллегии и пошел к Персивалю.
Персиваль – дознаватель. Это он все придумал. У него должен быть план. Какая разница, что он там сказал раньше, мол, замолчи? Это неважно. Персиваль должен придумать выход и Лепен постарается уговорить его найти способ к спасению Регара.
Да, это очистит совесть. Тогда все сразу же станет хорошо.
Но мало протиснуться сквозь подозрительного дежурного и миновать несколько коридоров Дознания, где один, словно бы издеваясь, холоднее другого, мало!
Лепен стоял перед закрытой дверью в кабинет Персиваля и чувствовал, как остатки его мира шатаются под ногами. Теперь точно – все. Что-то страшное произошло, и нет возможности повернуть время вспять и исправить хоть немного, пусть даже не всё!
-Персиваля нет,- промолвил знакомый, отвратительно знакомый голос, вынуждая Лепена обернуться. Мальт. Ну конечно. Гений злодейства в глазах ревнивца. Отвратительный дознаватель! Въедливый, мрачный, издевательский в свое жестокой наблюдательности, кудесник бюрократии, обращающий страшные алгоритмы и протоколы себе одному на пользу.
-Д-да, -Лепен слабо улыбнулся и сам понял, как жалка его попытка изобразить беспечность.
-Можно изложить ваше дело мне, - Мальт с каждым мгновением лучился все большим обаянием, показывая самый дружелюбный настрой, - пройдемте!
«А ведь это тоже…выход», - Лепен покорился, медленно, но верно он шел за Мальтом, стараясь понять, что именно он готов сказать и как это сделать. В конце концов, что-то все-таки придется делать.
Мальт закрыл за ним дверь, прошел в кабинет, удобно расположился за столом и предложил Лепену последовать своему примеру. Лепену удобнее было бы сейчас сесть на ящик раскаленных гвоздей, чем в обманно-мягкое кресло в кабинете дознавателя, но он покорился.
-Итак? – предложил Мальт, вежливо улыбаясь.
-Я…- Лепен уже готов был выпалить, как есть, на духу, правду, предварительно попытавшись договориться о таинстве и анонимности, но не смог. Он вдруг совсем иначе увидел Мальта и почувствовал себя нерадивым учеником или ребенком, совершившим какую-то оплошность…
Оплошность, о которой наставник или учитель уже знает, но дает шанс сознаться!
Нет, сказать было невозможно, и Лепен спросил:
-Я…я хотел узнать, как с Регаром?
-Разумно, - кивнул Мальт, не сводя взгляда с Лепена. – Регар! Да…я понимаю, все сейчас в очень большом удивлении, в расстройстве и даже в разочаровании, но это жизнь…
Он говорил так мягко, сочувственно. Нет, в представлении Лепена дознаватели не говорили так, не были такими всепонимающими, вкрадчивыми и участливыми.
-Что будет? – Лепен почувствовал себя беззащитным. Ему казалось, что все его мысли как на ладони, и он отчаянно старался контролировать свои эмоции.
-Я не знаю, - Мальт повторил ему тот же ответ, что и Арахне недавно, - я не знаю, казнят его или помилуют. Сегодня Регара допрашивает Совет Глав и кое-кто еще…
Мальт сделал значимую паузу, а затем продолжил также мягко:
-Персиваль тоже вызван туда.
Лепен вздрогнул. Он надеялся, что Мальт не заметит этой дрожи или объяснит ее себе иначе, но Мальт ничего не сказал и ни жестом, ни взглядом не выдал какого-либо удивления.
-А вы были дружны? – быстро спросил Мальт. – С Персивалем?
-А вы с Арахной? – совесть на мгновение перекрыло ревностью.
-О! – Мальт усмехнулся.
Как дознаватель опытный, да и по природе своей человек неглупый, Мальт, конечно, видел волнение Лепена. Это было не волнение за наставника или близкого человека, это был откровенный страх и метание. Мальт еще не видел всей картины, но уже подозревал кое-что, исходя из наблюдений за Лепеном. Когда Лепен быстро и агрессивно перешел на вопрос об Арахне, Мальт понял, куда нужно надавить и решил солгать самым беспощадным и жестоким образом, прекрасно зная, что грубая правда, которую боится услышать человек, помноженная на его страх быть в чем-то раскрытым и ревность – это результат почти что верный.
Поэтому дознаватель выдержал длинную паузу и солгал, рассчитывая вызвать ярость и новые реакции:
-Арахна очаровательна, я не скрою. Она неопытна, но интуитивно расположена на поиск верных…- Мальт сделал опять паузу, вроде бы подбирая слово, а затем уничтожил, закончив, - верных покровителей.
Ага…все обвинены во «Вредительстве родной земле и распространении по земле Маары разъедающих общество мыслей, направленных на разложение строя и народности».
Ясно. Либо памфлетисты, либо заговорщики – Арахна раньше воспринимала таких, как безумцев. Но сейчас, учитывая все обстоятельства, она сама была заговорщицей и вряд ли очень уж отличалась от этих.
Она убрала свиток и взглянула еще раз, внимательнее, на семерку. Сегодня Маара потеряет семь жизней, а сколько потеряет завтра? Сколько не пройдет через эшафот? А сколько обречены заранее и не знают этого? А как сам палач может вести себя, оказавшись преступником…все эти вопросы, терзающие ум, обычные для палача. И Арахна терзалась ими до конца пути.
Пропуская телегу, привычно расступилась толпа, открывая путь к эшафоту, где уже возвышалась могучая виселица. Вообще, виселицы ставили разные и среди палачей и дознавателей называли и различали их по-своему.
Самой частой еще сто лет назад была виселица «углом» или буквой «Г», но, как оказалось, чтобы ее поставить правильно, нужно было применить мозг. А выяснилось это тем, что однажды кто-то не закрепил большую часть угла, и, когда тело оказалось на перекладине, на малой стороне, то столб просто вышел из опоры и виселица завалилась.
Тогда стали ставить виселицу – «дверь», где перекладина для тела фиксировалась столбами с двух сторон. И именно тогда же появилась альтернатива, известная как «костыль», когда перекладина делилась строго пополам, и из середины шел столб-крепление.
Сегодня был такой «костыль». На нем можно было вешать двоих. На «двери» можно было повесить и трех и четырех человек за раз, но Арахна предпочитала работать все-таки именно понемногу. Да, это было дольше, но тогда, завязав своими руками последний узел и спрятав в нем маленький крюк, который в случае неудачного повреждения шеи поможет довершить дело и спасет от ужасного удушья, которое может длиться до пяти минут, можно было верить в свое милосердие и в свой профессионализм.
Арахна первая вышла из телеги, началась обязательная процедура. Зачитывались приговоры, в этот раз все формулировки, за исключением общих об ответе перед законом, троном и Луалом, были расплывчатыми. Вредительство, разложение…под эти строки можно было подвести едва ли не все на свете, если захотеть, и Арахна впервые усомнилась по-настоящему. Эти семеро были ей никем, но она вдруг подумала, что поступает неверно.
Но разве можно палачу думать о верности или неверности поступка?
Она отогнала от себя эти ядовитые мысли и принялась, по мере зачитки приговора, готовить петли. Она показывала Эмису, лицо которого даже позеленело, как надо прятать крючок и как надо вязать. На удивление, он оказался ловок…
Первыми были братья.
Да, им был понятен приговор. Нет, они не желали больше ничего сказать. Да, они осознают свою вину.
Их подвели к «костылю», поставили на колени для петли. Арахна накинула петли, затянула. С другой стороны веревки уже было крепление на перекладине. Оба встали.
Арахна отошла в сторону.
-Именем Луала! – громыхнул жрец Луала и Девяти Рыцарей Его. Незнакомый свидетель от Дознавателей отвернулся, а от Судейства скривился, как будто бы его тошнило. Арахна дернула рычаг, и длинное падение сделало свое дело, перебив шею обоим.
Солдаты сняли тела, бросили их в ту же телегу, где прибыли еще живые преступники. Следующие двое.
На этот раз Любопытный и Зеленеющий, тот, что не мог надышаться.
Да, приговор понятен. Нет, сказать нечего. Да, вину осознают.
Снова – на колени. Петли на шею. Длинное падение и хруст. Можно. Чистая работа! Еще двое… Бранившийся и Последний.
Бранившийся не дался и со связанными руками за спиною попытался не даться, но солдаты притащили его – сила определила исход. Последний же едва не потерял сознание и его почти что принесли на руках. Плохо, ой плохо…
Бранившийся же снова вступил в борьбу и начал переругиваться с толпой. Нет, вины за ним нет. нет, приговор он не осознает и не принимает. Воля ваша! Можно подумать, что это что-то изменит. Бранившегося с силой поставили на колени. А он все бился и даже ударил Арахну головою в живот.
-Стыдись! – крикнул ему Предпоследний, тот, что знал, за что погибает.
И Бранившийся обмяк и позволил набросить ему петлю. А тот. Что скулил, Последний – лишь плакал и пытался умолять Арахну о жизни. Он залил ей слезами и слюною рукав и она брезгливо отерла его.
Длинное падение переломило Скулящему Последнему шею мгновенно, а вот Бранившийся, живший, очевидно, мятежником на земле, не желал уходить просто так. Его тело тряслось, Арахна, как опытный палач, поняла, что в дело пошел спрятанный в петле крючок. То ли шея оказалась крепче, то ли строение не то…то ли просто дух такой.
Прошла долгая минута, прежде, чем затих и этот. Оставался тот, что знал, почему и за что умирает. Он был самым достойным из всех. Спокойно поднялся сам, спокойно сказал, что приговор признает, а вот вину за собой нет. также – спокойно простился с народом…и толпа странно замерла от его спокойствия.
Потом он даже наклонил голову, чтобы Арахне было удобнее. Эта предупредительность заставила ее быть в два раза осторожнее, потому что рука едва не задрожала.
-Вы…отдайте прядь моих волос моей жене, - попросил он. – Вы узнаете ее. Она будет казнена через несколько дней. Так как и я. Ее зовут Люси.
Арахна кивнула, принимая и соглашаясь.
А потом длинное падение сделало и это дело.
Глава 30.
Лепен полагал себя человеком сильным и теперь, когда совесть мучительно грызла его, когда ревность разъедала все внутренности, а теперь еще и одна дилемма насчет документов Регара по Арахне терзала его, он понимал, что глубоко заблуждался на свой счет – не было в нем никакой силы.
Когда Арахна - бледная, болезненного вида, нечесаная и явно неумытая унеслась на казнь, прихватив с собою Эмиса, и проигнорировала всякое участие Лепена, все муки сгустились в его душе темными тучами.
Он не знал, что ему делать! Посоветоваться было не с кем. Если тайну документов Регара Лепен решил пока отложить, то, что делать с ревностью и своим грубым промахом в подлоге было непонятно.
Казалось, не было силы, что придет и спасет его от внутреннего пожара. Не было никакой надежды и никакого спасения.
Лепен попытался взять себя в руки и успокоить себя тем, что если Регар сознался насчет записки, то это может значить, что ему есть, что скрывать. Но здравомыслие укорило:
-Он просто боялся узнать, что это Арахна.
И снова тень стала длиннее в душе Лепена, и снова сжало горло мучительной совестью.
Тогда Лепен пошел с другого края и попытался себя убедить в том, что если никто не знает, что он приложил руку к этой записке, и не узнает (Персиваль не станет трепаться), то все может уйти в пепел лет.
Но снова здравомыслие укорило:
-Но ты знаешь! И когда Арахна останется с тобой и будет горевать о Регаре, тебе жить с этим. Тебе смотреть ей в глаза.
«Я смогу» - решил Лепен, но понял в то же мгновение, что не сможет.
-Расскажи, - настаивало здравомыслие.
«Ты потеряешь Арахну, если расскажешь», - убеждала трусость.
-Так ты не Арахне расскажи! – возмутилось здравомыслие, и Лепен зажал голову руками: мысли сводили его с ума.
Одна хуже другой и без остановки!
Лепен никогда не считал себя плохим человеком. Он всегда просто пытался отстоять свое, не позволяя никому издеваться над собой. Стараясь жить просто, Лепен не был особенно амбициозен – самого малого поста ему бы, наверное, даже хватило, да и не желал он никогда ничего очень уж сильно.
Лепен рано остался на попечении своего дяди, а тот отдал его в солдаты, правда, там дело не заладилось и вскоре, по сочувственному совету Лепен оказался в Коллегии Палачей на попечении Регара и с удовольствием расстался с прежним своим домом и родственными связями с дядей, который, к тому времени, уже мало напоминал себя прежнего, пристрастившись к дешевому трактирному пойлу.
И именно в Коллегии Палачей Лепен в первый раз пожелал что-то. Арахне было чуть меньше двенадцати лет, когда восемнадцатилетний Лепен впервые увидел ее. Увидел и пропал раз и навсегда.
Она не была особенно красивой, нет. грациозной или изящной тоже. Обыкновенная, с чуть неправильными чертами лица, диковатыми и грубыми повадками. Вольным достаточно поведением…
Но взгляд – такой странный взгляд, в котором какая-то совсем не детская, тяжелая тоска и что-то зловещее, сильное – это покорило Лепена. Долгие годы он гнал от себя всякую мысль о ней, даже пытался отдалиться, потом пытался быть просто другом, но, в конце концов, когда она превратилась из подростка в молодую девушку, сдался и принял для себя тот факт, что любит ее. В мыслях он и не называл ее иначе, чем «своей» и «своей Арахной».
Было препятствие в виде Сколера, но он удивлялся ревности Лепена и заверял, что Арахна ему больше сестра.
Был страх перед Регаром, который не мог игнорировать взгляды своего ученика, но Регар уступил бы рано или поздно – Лепен не сомневался.
Наконец, оставалась сама Арахна, которая не то кокетничая, не то просто не понимая, не видела в Лепене любви к себе больше, чем дружеской. Впрочем, он ее не винил – они росли вместе, логично. Что Арахна перестала его воспринимать как мужчину.
Потом появился Авис, прибился Эмис и вот теперь…Мальт. Ависа больше нет. но Эмис остался. И Мальт…с ним непонятнее всего.
Лепен вдруг подумал, что он сможет, пожалуй, жить со своей виной. Надо просто дождаться казни Регара и увезти Арахну подальше, где не будет ни Эмиса, ни Мальта. Эта безумная идея, пришедшая в отчаянии, привела его в восторг!
Конечно, там (пусть и неясно пока где), но «там» будет спокойно. Он – сможет прокормить и содержать их без труда, нет сомнений!
Но радость была недолгой. Лепен не был еще безумцем, а потому быстро понял, что Арахна не уедет просто так, не оставит просто так Коллегию и не отправится в неизвестность.
А если…увезти силой?
От этой мысли все внутри Лепена сжалось – одно дело ограждать Арахну от других мужчин, другое – принудить ее к отъезду. Первое – акт ревности, второе – преступление против ее свободы.
Даже если ей от этого будет лучше! Но с этим Лепен уже не сможет жить.
-Покайся, - предложило его собственное здравомыслие. Лепен же, не находя себе места, блуждая из угла в угол по еще недавно живой и наполненной светом и надеждой их общей зале, отверг эту идею.
-Покайся, легче будет! – не уступало здравомыслие.
Кому и когда от покаяния было легче? Да и каяться…кому? Как? Здравствуйте, господин дознаватель, я случайно упек своего наставника как заговорщика, но я хотел упечь другого, так что – верните нам Регара?
Лепен больше не мог выносить этой муки. Ему казалось, что еще мгновение и он сойдет с ума, поэтому, даже не переодеваясь в более теплую мантию, он выскользнул из Коллегии и пошел к Персивалю.
Персиваль – дознаватель. Это он все придумал. У него должен быть план. Какая разница, что он там сказал раньше, мол, замолчи? Это неважно. Персиваль должен придумать выход и Лепен постарается уговорить его найти способ к спасению Регара.
Да, это очистит совесть. Тогда все сразу же станет хорошо.
Но мало протиснуться сквозь подозрительного дежурного и миновать несколько коридоров Дознания, где один, словно бы издеваясь, холоднее другого, мало!
Лепен стоял перед закрытой дверью в кабинет Персиваля и чувствовал, как остатки его мира шатаются под ногами. Теперь точно – все. Что-то страшное произошло, и нет возможности повернуть время вспять и исправить хоть немного, пусть даже не всё!
-Персиваля нет,- промолвил знакомый, отвратительно знакомый голос, вынуждая Лепена обернуться. Мальт. Ну конечно. Гений злодейства в глазах ревнивца. Отвратительный дознаватель! Въедливый, мрачный, издевательский в свое жестокой наблюдательности, кудесник бюрократии, обращающий страшные алгоритмы и протоколы себе одному на пользу.
-Д-да, -Лепен слабо улыбнулся и сам понял, как жалка его попытка изобразить беспечность.
-Можно изложить ваше дело мне, - Мальт с каждым мгновением лучился все большим обаянием, показывая самый дружелюбный настрой, - пройдемте!
«А ведь это тоже…выход», - Лепен покорился, медленно, но верно он шел за Мальтом, стараясь понять, что именно он готов сказать и как это сделать. В конце концов, что-то все-таки придется делать.
Мальт закрыл за ним дверь, прошел в кабинет, удобно расположился за столом и предложил Лепену последовать своему примеру. Лепену удобнее было бы сейчас сесть на ящик раскаленных гвоздей, чем в обманно-мягкое кресло в кабинете дознавателя, но он покорился.
-Итак? – предложил Мальт, вежливо улыбаясь.
-Я…- Лепен уже готов был выпалить, как есть, на духу, правду, предварительно попытавшись договориться о таинстве и анонимности, но не смог. Он вдруг совсем иначе увидел Мальта и почувствовал себя нерадивым учеником или ребенком, совершившим какую-то оплошность…
Оплошность, о которой наставник или учитель уже знает, но дает шанс сознаться!
Нет, сказать было невозможно, и Лепен спросил:
-Я…я хотел узнать, как с Регаром?
-Разумно, - кивнул Мальт, не сводя взгляда с Лепена. – Регар! Да…я понимаю, все сейчас в очень большом удивлении, в расстройстве и даже в разочаровании, но это жизнь…
Он говорил так мягко, сочувственно. Нет, в представлении Лепена дознаватели не говорили так, не были такими всепонимающими, вкрадчивыми и участливыми.
-Что будет? – Лепен почувствовал себя беззащитным. Ему казалось, что все его мысли как на ладони, и он отчаянно старался контролировать свои эмоции.
-Я не знаю, - Мальт повторил ему тот же ответ, что и Арахне недавно, - я не знаю, казнят его или помилуют. Сегодня Регара допрашивает Совет Глав и кое-кто еще…
Мальт сделал значимую паузу, а затем продолжил также мягко:
-Персиваль тоже вызван туда.
Лепен вздрогнул. Он надеялся, что Мальт не заметит этой дрожи или объяснит ее себе иначе, но Мальт ничего не сказал и ни жестом, ни взглядом не выдал какого-либо удивления.
-А вы были дружны? – быстро спросил Мальт. – С Персивалем?
-А вы с Арахной? – совесть на мгновение перекрыло ревностью.
-О! – Мальт усмехнулся.
Как дознаватель опытный, да и по природе своей человек неглупый, Мальт, конечно, видел волнение Лепена. Это было не волнение за наставника или близкого человека, это был откровенный страх и метание. Мальт еще не видел всей картины, но уже подозревал кое-что, исходя из наблюдений за Лепеном. Когда Лепен быстро и агрессивно перешел на вопрос об Арахне, Мальт понял, куда нужно надавить и решил солгать самым беспощадным и жестоким образом, прекрасно зная, что грубая правда, которую боится услышать человек, помноженная на его страх быть в чем-то раскрытым и ревность – это результат почти что верный.
Поэтому дознаватель выдержал длинную паузу и солгал, рассчитывая вызвать ярость и новые реакции:
-Арахна очаровательна, я не скрою. Она неопытна, но интуитивно расположена на поиск верных…- Мальт сделал опять паузу, вроде бы подбирая слово, а затем уничтожил, закончив, - верных покровителей.
