Немногочисленные дома иных рас столь же органично вписывались в общую картинку. И все это смотрелось потрясающе гармонично, особенно в сочетании с огромным количеством деревьев, морем цветов и прочей зелени. Сказка, да и только!
Лем направил лошадку на одну из чистых улочек, приветливо раскланиваясь чуть ли не с каждым встречным, причем на меня пялились точно так же, как и я на окружающую обстановку. От столь откровенного внимания мои уши наливались жаром. Недовольно передернув плечами, я поглубже зарылась в сено и перестала глазеть по сторонам, озаботившись изучением спины Лема. Однако красочная вывеска, выхваченная краем глаза, заставила пересмотреть планы.
– Останови-ка! – попросила я.
Лем натянул поводья, и Ласка послушно застыла возле уютного трехэтажного домика, увитого плющом и яркими цветами, разливающими в воздухе тонкое благоухание весенней свежести. Над дверью, выкрашенной в зеленый цвет, была прибита вывеска с витиевато выведенным названием: «Единорог» и рисунком, полностью ему соответствующим. Дверь бесшумно отворилась, являя женщину средних лет в ярко-желтом переднике, с белыми от муки руками.
– Вам комнату? – догадалась она, разглядывая меня.
– Да! То есть нет! Комната нужна, но не нам, а мне! – выпалила я, неуклюже сползая с сена.
– Это мы устроим, – улыбнулась женщина, приглашающее махнув рукой.
Я обернулась к Лему:
– Спасибо, что довез!
– А может, к нам поедешь? У нас дом большой! – протянул паренек.
– Вряд ли родители будут в восторге, если ты притащишь домой незнакомую девицу, – усмехнулась я. – Тем не менее благодарю за предложение. Я останусь здесь на несколько дней, захочешь навестить – буду рада.
И, подмигнув вздохнувшему Лему, скрылась за зеленой дверью.
* * *
В небольшом уютном помещении было людно. Народ, сидя за круглыми столиками, ел, пил, разговаривал и отдыхал душой и телом. Идеальная чистота, не слишком-то характерная для подобных заведений, поражала: до желтизны выскобленный деревянный пол, прозрачные окна без паутины и разводов, аккуратно развешанные над входом и под беленым потолком плетенки чеснока и ароматные травы.
Так я и стояла, пока на меня не налетел рослый гном в обнимку с подносом.
– Ну, что встала, милая?! – прикрикнул он, пытаясь всучить мне поднос. – Столик в углу заказ уже полчаса ждет, а ты ни сном ни духом!
– Я... – ошарашенно начала было я, но отбояриться от сомнительной чести разносить подносы не получилось.
– Ты, красавица, ты! Мало того что опоздала в первый же день, так еще и не раскачаешься никак! Ну давай, не стой столбом! Работать, милая, ра-бо-тать!
И гном укатился так же внезапно, как и появился, а я осталась стоять посреди зальчика с подносом в руках. С работниками у них явно туго! А от меня не убудет, ежели помогу немного...
После часа бесконечной беготни я уже решила по-тихому смыться с «рабочего места», когда какой-то тролль в изрядном подпитии соизволил вытянуть на моем пути длинные ноги. Затормозить я, груженная двумя подносами, не успела, пролетела пару шагов и, встретившись с соседним столом, упала. От большей части посуды, хвала Создателю уже пустой, удалось увернуться. Но была еще меньшая...
Ругалась я долго и с выражением, под бессовестный хохот обедающего народа.
Появился давешний гном, с кудахтаньем принялся подбирать посуду, а потом прибежала женщина, что встретилась у входа.
– Девонька! – округлила карие глаза она. – Да что ты здесь делаешь-то?!
– Разносчицей работаю, – проворчала я, с трудом поднимаясь с пола.
– Пефим! – схватила женщина гнома за воротник. – Так-то ты гостей встречаешь?!
– А я что? Я-то тут при чем, Кора?! – вскинулся тот, неумело вырываясь.
– А при том, что немедленно пойдешь да комнату ей приготовишь, как тебе и было велено час назад! – припечатала хозяйка.
Я мрачно оглядела притихший народ и гордо поднялась на второй этаж, чуть прихрамывая на правую ногу.
В комнатке оказалось так же очень чисто и уютно. Я кинула сумку в угол у двери, сбросила сапоги и куртку и с великим наслаждением растянулась на кровати.
Хорошо здесь все-таки... Единственное, что тревожило, – так это деньги, тающие словно снег по весне. На пару дней еще хватит, а потом...
А потом я что-нибудь обязательно придумаю!
* * *
Уборка – очень полезное дело. Особенно если нет денег на еду и жилье, а тебе любезно предлагают все это заработать. Вот я и зарабатывала, сосредоточенно выметая сор из-под лавок.
Лем, поджав ноги, сидел на угловой скамье и упоенно живописал трехгранское житье-бытье. Я охотно слушала, совмещая приятное с полезным. Еще предстояло как следует осмотреться, чтобы понять, нужны ли здесь знахари и не побьют ли негаданного конкурента уже имеющиеся травники. Все-таки обидно, обладая знаниями, не иметь возможности ими пользоваться и зарабатывать себе на жизнь...
Наконец все было сделано, и я со вздохом примостилась рядом с Лемом.
– Устала? – сочувственно спросил он. – Ты здесь уже неделю, и, как я ни приду, всегда в работе.
– А что делать? – флегматично отозвалась я. – Кушать-то хочется!
– Идем к нам жить! – воодушевился Лем.
– Ох, да не рассыплюсь, если полы подмету, – отмахнулась я. – Сам-то поди устал, весь день в поле проторчал. Езжай-ка домой, Ласку распряги, покорми, да и сам поешь! Родители тебя, наверное, уже потеряли...
Лем неохотно поднялся, глянул с явным неодобрением:
– Ладно, иду уже. А ты упрямая, как...
– Осел, – закончила я. – Знаю! Но поделать ничего не могу, с рождения такая.
– Я завтра заеду, – предупредил в дверях он.
– Угу, – кивнула я, подхватилась с лавки и поплелась в свою комнату.
– Ярослава! – Пефим, как всегда, словно соткался из воздуха на моем пути ко сну и отдыху.
– А? – без особого восторга отозвалась я, отчаянно зевая. По опыту уже знала, что просто так кругленький гном на ночь глядя являться не будет.
– Там обоз пришел, – зачастил Пефим, виновато отводя взгляд. – Припозднились в дороге, вот и... А есть-пить хочется! Все уже по домам разошлись, ты одна здесь живешь... Ну и я с Корой, само собой...
– Понятно, – протянула я, прощаясь с мечтой о заслуженном отдыхе. – Покой нам только снится... если время для этого самого сна находится!
И, тяжело вздохнув, развернулась и побрела за торопливо семенящим Пефимом вниз – разогревать остывший ужин, заставлять столы мисками с едой и кувшинами с вином и молоком.
Работать, одним нехорошим словом.
* * *
Обозников было немного, и все как на подбор – тихие и вежливые. Очень милые люди, надо признать. Правда, среди них мне здорово не понравился один мужчина, завернутый в плащ и не соизволивший снять его даже за столом. Казалось, что глаза, скрытые тенью от капюшона, неотрывно следят за мной, и отнюдь не с добрыми намерениями. Либо я права и все действительно очень странно, либо у меня не все дома. Третьего не дано. Оба варианта одинаково пугали, поэтому я быстро перетащила подносы с едой за столы и спряталась на кухне. Кора с Пефимом, напротив, остались в зале, с удовольствием слушая дорожные байки и новости. Я же уютно устроилась в большом старом кресле, передвинув его поближе к очагу. Завернувшись в теплый плед, задумчиво уставилась на огонь, извивающийся в безумно красивом завораживающем танце.
Вообще-то я с детства боюсь огня. Но если не нужно его разжигать или подходить слишком близко, то все не так страшно. Особенно если он кротким котенком мурлычет в очаге, успокаивая и согревая...
Но сейчас меня била крупная дрожь, и я никак не могла согреться и успокоиться. Было не по себе. Словно я стояла в начале очень длинной и пустой на всем своем протяжении дороги, точно зная, что нужно идти, и не осмеливаясь сделать первый, решающий шаг, после которого уже невозможно повернуть назад.
Странное, неприятное ощущение...
А огонь – близок и понятен. Расплавленное золото искр и горячая, обжигающая кровь самой сущности пламени. Алый цветок, не знающий печали и пощады, заботы и прощения... Дающий жизнь. Без труда и раскаяния превращающий самые неприступные крепости в пепел. Всепонимающий. Всезнающий. Ни о чем не жалеющий. Обещающий забвение. Навсегда. И не нужно ничего решать и бояться. Стоит лишь коснуться огненных лепестков, окунуться в них с головой, сливаясь с ревущим всепоглощающим пламенем... Всего одно движение... Один жест... Одно желание... И – свобода. Полная. Безграничная. Абсолютная. Ничто не властно над тем, чего уже нет в этом мире...
– Яра!
Нет, не хочу! Почему мне хотят помешать? Почему? Я уже почти стала пламенем, его частью, его душой... Я...
..мамочки, больно-то как!..
Вскрикнув, я открыла глаза, забилась в чьей-то крепкой хватке. Сознание по капле возвращалось ко мне. Смертельно бледный Пефим держал меня за плечи, а мои руки были покрыты ожогами и нещадно болели.
– Что... это? – слабым голосом спросила я, обводя кухню мутным взглядом.
Вокруг столпились обозники, столь же бледные, как и гном. На Коре вовсе лица не было.
– Ты... ты чуть не сгорела! – со всхлипом выговорила она, дрожащими руками убирая волосы со взмокшего лба. – Еще чуть-чуть – и нырнула бы в огонь! Что на тебя нашло?!
– Не... не знаю! – ошеломленно прошелестела я.
Какое-то движение привлекло мое внимание к двери. Только там никого уже не было – лишь мелькнул кончик темного плаща. А по своей ли воле я засмотрелась на огонек? Особенно если учесть мой страх перед ним! Вскочив на словно ватные ноги, я решительно растолкала обозников и выглянула в зал.
Пусто. Кто бы сомневался!
– Кто это был? Человек в плаще, который с вами приехал? – отрывисто спросила я, поворачиваясь к обозникам.
– Не наш он, – покачал головой бородатый мужчина с забранными в хвост седыми волосами. – Прибился еще в Мирограде. Особо ни с кем не общался, лишний раз слова не говорил. Да и плаща, по-моему, не снимал! А сейчас сидел и бормотал чего-то себе под нос...
И чем же я не угодила совершенно незнакомому чокнутому магу? Личиком не вышла? Ну так если ото всех, кто не по нраву пришелся, избавляться, мир станет необитаемым! В любом случае, этого ненормального уже и след простыл. Так что стоит привести себя в порядок и забыть все, как страшный сон.
Только вот как забыть то, что нашло в душе такой отклик?..
Я успокоила взволнованный происшествием народ и с высочайшего одобрения Пефима направилась в свою комнату, где, намазав руки найденной в сумке мазью, без сил рухнула на кровать и пролежала до утра, буравя взглядом беленый потолок и отчаянно пытаясь заглушить в сердце многообещающий и соблазнительный зов огня.
* * *
Мазь, сделанная еще наставницей, оказалась выше всяческих похвал. Под утро я все-таки забылась тревожным сном, а проснувшись ближе к полудню, обнаружила, что руки совершенно здоровы. Не осталось даже шрамов. Расчесавшись и подколов немного отросшие пряди, я надела платье вместо привычных, но надоевших брюк и сползла вниз, где под непрестанные охи-вздохи Коры позавтракала, после чего была изгнана к себе – отдыхать и набираться сил. На мои вялые протесты, что этих самых сил на трех гномов хватит, никто не обратил особого внимания. Ну и ладно, ну и пожалуйста! Вот возьму и действительно отосплюсь... Что я и сделала с превеликим удовольствием, едва добравшись до кровати.
Вечером, когда забежавший на минутку Лем ушел, я обнаружила, что он забыл кошель. Холщовый мешочек лежал на столе, взывая к моей совести и уставшим от дневного безделья ногам. Пефима рядом не наблюдалась, и я, плюнув на все, решила прогуляться перед сном.
Я быстро сбегала в комнату за курткой – по вечерам на улице было довольно-таки прохладно, – вернулась в обеденный зал... и не увидела кошеля.
Забавно. Корчма уже закрыта, Кора с Пефимом вообще в неизвестном направлении ушли; кто же тогда прибрал чужой кошелек?
Я бросилась на кухню и, скорчившись у небольшой аккуратной норы возле очага, с выражением проорала:
– А ну вылазь сюда, да поживее, гмарр мохнатый!
– И не подумаю, – глухо буркнуло в ответ.
– Вот подпалю сейчас возле твоей норы что-нибудь вонючее, – пригрозила я, – будешь знать!
В ответ тяжко вздохнули, заворочались, и через минуту на свет белый вылез маленький домовичок в портах и рубахе с узором по вороту, крохотными ладошками пытаясь пригладить торчащие в разные стороны ярко-рыжие, словно пламя, волосы.
– Чего тебе, мучительница? – испустив еще один вздох, тяжелее первого, кротко осведомился Прошка.
– Кошель верни, – сухо потребовала я.
– Какой кошель? – насторожился домовой.
– А у тебя их много? – сдвинула брови я.
– Отродясь ни одного не водилось! Я – существо бедное, несчастное, всякий обидеть так и норовит, корки хлеба сухого – и той порой не вижу неделями, – заныл на одной жалостливой ноте домовой.
Я скептически хмыкнула и покосилась на соседний угол, где стояла посуда с предназначенной Прошке провизией. Да, леший побери, прав несчастный домовенок – сухих корок я там не заметила. Зато заметила полное блюдечко густой свежей сметаны, три пирога с капустой плюс два очищенных вареных яйца.
– Хватит ныть, иначе корочки хлеба ты будешь кушать три раза в день – на завтрак, обед и ужин, – поморщилась я.
Мелкий жулик, проследив мой взгляд, замолчал и опустил бесстыжие черные глазенки.
– Ну так где кошель? – устало вопросила я.
– Нетути, – развел руками Прошка.
– А если подумать? – прищурилась я.
– Вот ведь душа недоверчивая! – возмутился он. – И ведь кому не верит-то? Мне, родному домовому, который трудится на ее благо и днем и ночью, не жалея ни сил, ни времени, ни хрупкого здоровьица!
– Когда это ты подобным образом трудился? – искренне изумилась я, прерывая патетическую речь Прошки. – Если уж на то пошло, когда ты вообще в последний раз что-либо делал, а?!
– Девка глупая, что с тебя взять! Волос длинный, ум короткий! – буркнул он, ныряя в норку.
Саданув кулаком по стене, я потребовала:
– А ну вылазь! Поймаю – хуже будет!
– А ты поймай сначала, – сварливо отозвалось из глубин норы.
– Не отдашь по-хорошему – уговорю Кору кота завести, побольше да похищнее! – пригрозила я.
– Не уговоришь! – злорадно хмыкнуло в ответ. – Пефим кошек не выносит!
– Жаль, что он выносит нахальных, бесполезных и не в меру прожорливых мохнатых бездельников! – в сердцах рыкнула я.
Из норки хихикнуло. Ну-ну, смейся, родной, пока можешь!
– А я тебе касторки в сметану подолью, – коварно улыбнулась я. – И лавандовые веточки по всей кухне развешу!
В норке дрогнули и капитулировали – лаванду нахаленок не переносил напрочь, жутко чихая и обзаводясь распухшим красным носом величиной с хорошую грушу. Прошка вылез, с гневным сопением таща на себе кошель Лема.
– Подавись, жадина! – с несчастным видом бросил вместе с мешочком он.
Я фыркнула, на всякий случай проверяя содержимое кошеля.
– Вот уйду от вас!.. Мир этому дому, пойду к другому! – не унимался Прошка.
– Скатертью дорожка, – от души пожелала я, цепляя к поясу кошель и накидывая на плечи куртку.
Уйдет он, как же! Да где его еще кормить-то будут, воришку ленивого?
Я вышла из корчмы, в душе покатываясь со смеху. Несмотря на подобные сценки, происходящие довольно часто, мы все-таки неплохо ладили...
Я шла чистыми, ухоженными улочками, вдыхая ароматы ночной фиалки и жасмина.
Лем направил лошадку на одну из чистых улочек, приветливо раскланиваясь чуть ли не с каждым встречным, причем на меня пялились точно так же, как и я на окружающую обстановку. От столь откровенного внимания мои уши наливались жаром. Недовольно передернув плечами, я поглубже зарылась в сено и перестала глазеть по сторонам, озаботившись изучением спины Лема. Однако красочная вывеска, выхваченная краем глаза, заставила пересмотреть планы.
– Останови-ка! – попросила я.
Лем натянул поводья, и Ласка послушно застыла возле уютного трехэтажного домика, увитого плющом и яркими цветами, разливающими в воздухе тонкое благоухание весенней свежести. Над дверью, выкрашенной в зеленый цвет, была прибита вывеска с витиевато выведенным названием: «Единорог» и рисунком, полностью ему соответствующим. Дверь бесшумно отворилась, являя женщину средних лет в ярко-желтом переднике, с белыми от муки руками.
– Вам комнату? – догадалась она, разглядывая меня.
– Да! То есть нет! Комната нужна, но не нам, а мне! – выпалила я, неуклюже сползая с сена.
– Это мы устроим, – улыбнулась женщина, приглашающее махнув рукой.
Я обернулась к Лему:
– Спасибо, что довез!
– А может, к нам поедешь? У нас дом большой! – протянул паренек.
– Вряд ли родители будут в восторге, если ты притащишь домой незнакомую девицу, – усмехнулась я. – Тем не менее благодарю за предложение. Я останусь здесь на несколько дней, захочешь навестить – буду рада.
И, подмигнув вздохнувшему Лему, скрылась за зеленой дверью.
Прода от 06.08.2025, 19:35
* * *
В небольшом уютном помещении было людно. Народ, сидя за круглыми столиками, ел, пил, разговаривал и отдыхал душой и телом. Идеальная чистота, не слишком-то характерная для подобных заведений, поражала: до желтизны выскобленный деревянный пол, прозрачные окна без паутины и разводов, аккуратно развешанные над входом и под беленым потолком плетенки чеснока и ароматные травы.
Так я и стояла, пока на меня не налетел рослый гном в обнимку с подносом.
– Ну, что встала, милая?! – прикрикнул он, пытаясь всучить мне поднос. – Столик в углу заказ уже полчаса ждет, а ты ни сном ни духом!
– Я... – ошарашенно начала было я, но отбояриться от сомнительной чести разносить подносы не получилось.
– Ты, красавица, ты! Мало того что опоздала в первый же день, так еще и не раскачаешься никак! Ну давай, не стой столбом! Работать, милая, ра-бо-тать!
И гном укатился так же внезапно, как и появился, а я осталась стоять посреди зальчика с подносом в руках. С работниками у них явно туго! А от меня не убудет, ежели помогу немного...
После часа бесконечной беготни я уже решила по-тихому смыться с «рабочего места», когда какой-то тролль в изрядном подпитии соизволил вытянуть на моем пути длинные ноги. Затормозить я, груженная двумя подносами, не успела, пролетела пару шагов и, встретившись с соседним столом, упала. От большей части посуды, хвала Создателю уже пустой, удалось увернуться. Но была еще меньшая...
Ругалась я долго и с выражением, под бессовестный хохот обедающего народа.
Появился давешний гном, с кудахтаньем принялся подбирать посуду, а потом прибежала женщина, что встретилась у входа.
– Девонька! – округлила карие глаза она. – Да что ты здесь делаешь-то?!
– Разносчицей работаю, – проворчала я, с трудом поднимаясь с пола.
– Пефим! – схватила женщина гнома за воротник. – Так-то ты гостей встречаешь?!
– А я что? Я-то тут при чем, Кора?! – вскинулся тот, неумело вырываясь.
– А при том, что немедленно пойдешь да комнату ей приготовишь, как тебе и было велено час назад! – припечатала хозяйка.
Я мрачно оглядела притихший народ и гордо поднялась на второй этаж, чуть прихрамывая на правую ногу.
В комнатке оказалось так же очень чисто и уютно. Я кинула сумку в угол у двери, сбросила сапоги и куртку и с великим наслаждением растянулась на кровати.
Хорошо здесь все-таки... Единственное, что тревожило, – так это деньги, тающие словно снег по весне. На пару дней еще хватит, а потом...
А потом я что-нибудь обязательно придумаю!
* * *
Уборка – очень полезное дело. Особенно если нет денег на еду и жилье, а тебе любезно предлагают все это заработать. Вот я и зарабатывала, сосредоточенно выметая сор из-под лавок.
Лем, поджав ноги, сидел на угловой скамье и упоенно живописал трехгранское житье-бытье. Я охотно слушала, совмещая приятное с полезным. Еще предстояло как следует осмотреться, чтобы понять, нужны ли здесь знахари и не побьют ли негаданного конкурента уже имеющиеся травники. Все-таки обидно, обладая знаниями, не иметь возможности ими пользоваться и зарабатывать себе на жизнь...
Наконец все было сделано, и я со вздохом примостилась рядом с Лемом.
– Устала? – сочувственно спросил он. – Ты здесь уже неделю, и, как я ни приду, всегда в работе.
– А что делать? – флегматично отозвалась я. – Кушать-то хочется!
– Идем к нам жить! – воодушевился Лем.
– Ох, да не рассыплюсь, если полы подмету, – отмахнулась я. – Сам-то поди устал, весь день в поле проторчал. Езжай-ка домой, Ласку распряги, покорми, да и сам поешь! Родители тебя, наверное, уже потеряли...
Лем неохотно поднялся, глянул с явным неодобрением:
– Ладно, иду уже. А ты упрямая, как...
– Осел, – закончила я. – Знаю! Но поделать ничего не могу, с рождения такая.
– Я завтра заеду, – предупредил в дверях он.
– Угу, – кивнула я, подхватилась с лавки и поплелась в свою комнату.
– Ярослава! – Пефим, как всегда, словно соткался из воздуха на моем пути ко сну и отдыху.
– А? – без особого восторга отозвалась я, отчаянно зевая. По опыту уже знала, что просто так кругленький гном на ночь глядя являться не будет.
– Там обоз пришел, – зачастил Пефим, виновато отводя взгляд. – Припозднились в дороге, вот и... А есть-пить хочется! Все уже по домам разошлись, ты одна здесь живешь... Ну и я с Корой, само собой...
– Понятно, – протянула я, прощаясь с мечтой о заслуженном отдыхе. – Покой нам только снится... если время для этого самого сна находится!
И, тяжело вздохнув, развернулась и побрела за торопливо семенящим Пефимом вниз – разогревать остывший ужин, заставлять столы мисками с едой и кувшинами с вином и молоком.
Работать, одним нехорошим словом.
Прода от 07.08.2025, 13:00
* * *
Обозников было немного, и все как на подбор – тихие и вежливые. Очень милые люди, надо признать. Правда, среди них мне здорово не понравился один мужчина, завернутый в плащ и не соизволивший снять его даже за столом. Казалось, что глаза, скрытые тенью от капюшона, неотрывно следят за мной, и отнюдь не с добрыми намерениями. Либо я права и все действительно очень странно, либо у меня не все дома. Третьего не дано. Оба варианта одинаково пугали, поэтому я быстро перетащила подносы с едой за столы и спряталась на кухне. Кора с Пефимом, напротив, остались в зале, с удовольствием слушая дорожные байки и новости. Я же уютно устроилась в большом старом кресле, передвинув его поближе к очагу. Завернувшись в теплый плед, задумчиво уставилась на огонь, извивающийся в безумно красивом завораживающем танце.
Вообще-то я с детства боюсь огня. Но если не нужно его разжигать или подходить слишком близко, то все не так страшно. Особенно если он кротким котенком мурлычет в очаге, успокаивая и согревая...
Но сейчас меня била крупная дрожь, и я никак не могла согреться и успокоиться. Было не по себе. Словно я стояла в начале очень длинной и пустой на всем своем протяжении дороги, точно зная, что нужно идти, и не осмеливаясь сделать первый, решающий шаг, после которого уже невозможно повернуть назад.
Странное, неприятное ощущение...
А огонь – близок и понятен. Расплавленное золото искр и горячая, обжигающая кровь самой сущности пламени. Алый цветок, не знающий печали и пощады, заботы и прощения... Дающий жизнь. Без труда и раскаяния превращающий самые неприступные крепости в пепел. Всепонимающий. Всезнающий. Ни о чем не жалеющий. Обещающий забвение. Навсегда. И не нужно ничего решать и бояться. Стоит лишь коснуться огненных лепестков, окунуться в них с головой, сливаясь с ревущим всепоглощающим пламенем... Всего одно движение... Один жест... Одно желание... И – свобода. Полная. Безграничная. Абсолютная. Ничто не властно над тем, чего уже нет в этом мире...
– Яра!
Нет, не хочу! Почему мне хотят помешать? Почему? Я уже почти стала пламенем, его частью, его душой... Я...
..мамочки, больно-то как!..
Вскрикнув, я открыла глаза, забилась в чьей-то крепкой хватке. Сознание по капле возвращалось ко мне. Смертельно бледный Пефим держал меня за плечи, а мои руки были покрыты ожогами и нещадно болели.
– Что... это? – слабым голосом спросила я, обводя кухню мутным взглядом.
Вокруг столпились обозники, столь же бледные, как и гном. На Коре вовсе лица не было.
– Ты... ты чуть не сгорела! – со всхлипом выговорила она, дрожащими руками убирая волосы со взмокшего лба. – Еще чуть-чуть – и нырнула бы в огонь! Что на тебя нашло?!
– Не... не знаю! – ошеломленно прошелестела я.
Какое-то движение привлекло мое внимание к двери. Только там никого уже не было – лишь мелькнул кончик темного плаща. А по своей ли воле я засмотрелась на огонек? Особенно если учесть мой страх перед ним! Вскочив на словно ватные ноги, я решительно растолкала обозников и выглянула в зал.
Пусто. Кто бы сомневался!
– Кто это был? Человек в плаще, который с вами приехал? – отрывисто спросила я, поворачиваясь к обозникам.
– Не наш он, – покачал головой бородатый мужчина с забранными в хвост седыми волосами. – Прибился еще в Мирограде. Особо ни с кем не общался, лишний раз слова не говорил. Да и плаща, по-моему, не снимал! А сейчас сидел и бормотал чего-то себе под нос...
И чем же я не угодила совершенно незнакомому чокнутому магу? Личиком не вышла? Ну так если ото всех, кто не по нраву пришелся, избавляться, мир станет необитаемым! В любом случае, этого ненормального уже и след простыл. Так что стоит привести себя в порядок и забыть все, как страшный сон.
Только вот как забыть то, что нашло в душе такой отклик?..
Я успокоила взволнованный происшествием народ и с высочайшего одобрения Пефима направилась в свою комнату, где, намазав руки найденной в сумке мазью, без сил рухнула на кровать и пролежала до утра, буравя взглядом беленый потолок и отчаянно пытаясь заглушить в сердце многообещающий и соблазнительный зов огня.
Прода от 08.08.2025, 14:27
* * *
Мазь, сделанная еще наставницей, оказалась выше всяческих похвал. Под утро я все-таки забылась тревожным сном, а проснувшись ближе к полудню, обнаружила, что руки совершенно здоровы. Не осталось даже шрамов. Расчесавшись и подколов немного отросшие пряди, я надела платье вместо привычных, но надоевших брюк и сползла вниз, где под непрестанные охи-вздохи Коры позавтракала, после чего была изгнана к себе – отдыхать и набираться сил. На мои вялые протесты, что этих самых сил на трех гномов хватит, никто не обратил особого внимания. Ну и ладно, ну и пожалуйста! Вот возьму и действительно отосплюсь... Что я и сделала с превеликим удовольствием, едва добравшись до кровати.
Вечером, когда забежавший на минутку Лем ушел, я обнаружила, что он забыл кошель. Холщовый мешочек лежал на столе, взывая к моей совести и уставшим от дневного безделья ногам. Пефима рядом не наблюдалась, и я, плюнув на все, решила прогуляться перед сном.
Я быстро сбегала в комнату за курткой – по вечерам на улице было довольно-таки прохладно, – вернулась в обеденный зал... и не увидела кошеля.
Забавно. Корчма уже закрыта, Кора с Пефимом вообще в неизвестном направлении ушли; кто же тогда прибрал чужой кошелек?
Я бросилась на кухню и, скорчившись у небольшой аккуратной норы возле очага, с выражением проорала:
– А ну вылазь сюда, да поживее, гмарр мохнатый!
– И не подумаю, – глухо буркнуло в ответ.
– Вот подпалю сейчас возле твоей норы что-нибудь вонючее, – пригрозила я, – будешь знать!
В ответ тяжко вздохнули, заворочались, и через минуту на свет белый вылез маленький домовичок в портах и рубахе с узором по вороту, крохотными ладошками пытаясь пригладить торчащие в разные стороны ярко-рыжие, словно пламя, волосы.
– Чего тебе, мучительница? – испустив еще один вздох, тяжелее первого, кротко осведомился Прошка.
– Кошель верни, – сухо потребовала я.
– Какой кошель? – насторожился домовой.
– А у тебя их много? – сдвинула брови я.
– Отродясь ни одного не водилось! Я – существо бедное, несчастное, всякий обидеть так и норовит, корки хлеба сухого – и той порой не вижу неделями, – заныл на одной жалостливой ноте домовой.
Я скептически хмыкнула и покосилась на соседний угол, где стояла посуда с предназначенной Прошке провизией. Да, леший побери, прав несчастный домовенок – сухих корок я там не заметила. Зато заметила полное блюдечко густой свежей сметаны, три пирога с капустой плюс два очищенных вареных яйца.
– Хватит ныть, иначе корочки хлеба ты будешь кушать три раза в день – на завтрак, обед и ужин, – поморщилась я.
Мелкий жулик, проследив мой взгляд, замолчал и опустил бесстыжие черные глазенки.
– Ну так где кошель? – устало вопросила я.
– Нетути, – развел руками Прошка.
– А если подумать? – прищурилась я.
– Вот ведь душа недоверчивая! – возмутился он. – И ведь кому не верит-то? Мне, родному домовому, который трудится на ее благо и днем и ночью, не жалея ни сил, ни времени, ни хрупкого здоровьица!
– Когда это ты подобным образом трудился? – искренне изумилась я, прерывая патетическую речь Прошки. – Если уж на то пошло, когда ты вообще в последний раз что-либо делал, а?!
– Девка глупая, что с тебя взять! Волос длинный, ум короткий! – буркнул он, ныряя в норку.
Саданув кулаком по стене, я потребовала:
– А ну вылазь! Поймаю – хуже будет!
– А ты поймай сначала, – сварливо отозвалось из глубин норы.
– Не отдашь по-хорошему – уговорю Кору кота завести, побольше да похищнее! – пригрозила я.
– Не уговоришь! – злорадно хмыкнуло в ответ. – Пефим кошек не выносит!
– Жаль, что он выносит нахальных, бесполезных и не в меру прожорливых мохнатых бездельников! – в сердцах рыкнула я.
Из норки хихикнуло. Ну-ну, смейся, родной, пока можешь!
– А я тебе касторки в сметану подолью, – коварно улыбнулась я. – И лавандовые веточки по всей кухне развешу!
В норке дрогнули и капитулировали – лаванду нахаленок не переносил напрочь, жутко чихая и обзаводясь распухшим красным носом величиной с хорошую грушу. Прошка вылез, с гневным сопением таща на себе кошель Лема.
– Подавись, жадина! – с несчастным видом бросил вместе с мешочком он.
Я фыркнула, на всякий случай проверяя содержимое кошеля.
– Вот уйду от вас!.. Мир этому дому, пойду к другому! – не унимался Прошка.
– Скатертью дорожка, – от души пожелала я, цепляя к поясу кошель и накидывая на плечи куртку.
Уйдет он, как же! Да где его еще кормить-то будут, воришку ленивого?
Я вышла из корчмы, в душе покатываясь со смеху. Несмотря на подобные сценки, происходящие довольно часто, мы все-таки неплохо ладили...
Прода от 10.08.2025, 19:06
Я шла чистыми, ухоженными улочками, вдыхая ароматы ночной фиалки и жасмина.
