И по этим традициям ей, похоже, все же придется отправиться домой.
Вполне возможно, и так бы пришлось, но шанс остаться все же был, теперь же...
В груди запекло, стало тесно. Дыхание перехватило, и руки задрожали. Неужели сейчас все ее надежды окончательно рухнут, неужели...
– Хорошо.
Одно-единственное слово лорда, короткое и тяжелое, – и сказка, до сих пор казавшаяся нереальной и хрупкой, все же разлетелась мелким острым крошевом, что болезненно впилось в сердце.
До чего же наивной она была!
Поверила в то, чего нет и быть не может.
Какое-то время Ланэ пыталась просто дышать, слыша лишь шум крови в ушах и сдерживая злые слезы. Привычное в общем-то занятие, коим в родном дворце она овладела в совершенстве – и к коему надеялась больше не прибегать.
– Если вы настаиваете на соблюдении традиций, так тому и быть, – выдержав эффектную паузу, продолжил Чиндан. – Все же помнят одну старую, но, несомненно, добрую традицию выбора достойнейшей жены? Почему бы нам не обратиться именно к ней? Приведите девушек, которые соответствуют вашим представлениям о будущей Верховной леди, и они присоединятся к отбору.
– Но это!.. – возмутился было, оторвав голову от пола, чиновник с серьгой, но, опомнившись, вновь уткнулся туда.
– Это – одна из традиций моего рода, о которых вы тут ратовали, и я иду вам навстречу, учитывая ваши вкусы и мнение, – усмехнулся лорд. – Значит, так и поступим. Представьте ваших кандидаток завтра к обеду. И встаньте уже, – словно только что спохватившись, позволил он.
– Мой лорд, но мы... – Поднявшись, чиновники переглянулись, явно смущенные.
– Ни за что не поверю, что у вас нет на примете пары-тройки дев, каждая из которых достойна назваться моей женой, – прищурился Чиндан и, судя по замешательству, его замечание попало в цель.
Дальше принцесса, заледенев и телом и душой, не слушала.
Пара-тройка дев... Красивых, сильных, желающих заполучить лорда в мужья во что бы то ни стало.
Что она, не знакомая с местными обычаями и легко рискующая попасть в неловкое, а то и опасное положение чужестранка, сможет им противопоставить?
Ланэ крепче сжала кулаки, не позволив ни единой тени эмоций скользнуть не то что по лицу – во взгляде. Этому она научилась едва ли не раньше, чем толком говорить. А потому сидела сейчас, потупив взор, как и полагалось всеми писаными и неписаными обычаями, и улыбалась.
Красивая кукла, не более. Без собственных чувств и желаний, послушная чужой воле.
Как же принцесса надеялась, что, вырвавшись из дома, никогда больше не ощутит себя ею!
Как же она ошибалась...
Издали храм казался куском скалы, выросшей ровно посреди озера. От берега, высокого и обрывистого, тянулся подвесной мост без перил, и грубо обработанные доски, не слишком-то плотно прилегающие друг к другу, угрожающе поскрипывали и покачивались под ногами, словно испытывая решимость того, кто пришел на поклон к Спящему богу.
Рассвет еще не наступил, лишь алела перечеркнувшая небо с запада на восток узкая полоска. Истаявшая до прозрачности луна стыдливо прикрывалась одиноким облаком, а звезды напоследок любовались своим отражением в спокойных водах озера, в глубинах которого величаво плыли мерцающие хвостатые силуэты.
Анхён не вздрогнул, не сбился с шага, когда длинное гибкое тело выпрыгнуло из воды, описало красивую дугу, обдав советника призрачным сиянием и освежающей капелью, и бесшумно нырнуло обратно.
Хэйфо – огненные рыбки-привратники, ничуть не боящиеся воды, – опасности не представляли. Для тех, кто не пытался вторгнуться в их владения, разумеется.
Когда Анхён ступил на длинную каменную лестницу, что начиналась сразу же от моста и вела к массивным дверям в виде огромных сомкнутых ладоней, створки медленно разошлись, выпуская на верхнюю широкую площадку облаченную в темно-красный плащ женщину.
На каждой ступени стояли толстые свечи, чье пламя не было подвластно ни ветру, ни дождю, ни злому умыслу. Свечи горели – и не сгорали. По крайней мере, на памяти Анхёна их ни разу не меняли.
Женщина ждала неурочного гостя, не нарушая хрупкой предрассветной тишины, наполненной шепотом огня, плеском воды и дыханием советника, что с каждой пройденной ступенью становилось все тяжелее.
Он все же переоценил свои силы.
Нужно было выпить больше того чудесного эликсира, припрятанного на крайние случаи и потребляемого в строжайшей тайне от лекаря Цана. Но бледно-бирюзовая жидкость уже плескалась на самом донышке, и Анхён решил сэкономить, оставив глоток для следующего раза.
С такой-то жизнью непременно пригодится.
Действовало снадобье верно, но слишком медленно, еще в какой-то момент и хуже стало, но оно того, несомненно, стоило.
Только вот кое-кто придерживался иного мнения, и Анхён невольно поморщился, вспомнив недавний разговор.
«Зачем ты встал? – переполошился окопавшийся за заваленным бумагами столом Дан. – И куда собрался в таком состоянии, да еще ночью?!»
Новый план они обсудили не единожды, и участие в нем Анхёна изначально не предусматривалось. Видимо, лорд решил, что в это время его советник будет беззаботно отлеживаться в мягкой постели.
Какой же Дан наивный.
«Решать нашу проблему, – отозвался Анхён, стараясь держаться ровно и надеясь, что предательская бледность уже не заметна. – Вернее, проблемы...»
«У нас она не одна?» – обреченно уточнил лорд, откладывая бумаги.
«Во дворце Рассветного ветра есть девушка, в чьей крови горит тот же огонь, что и в крови Сина, – не стал тянуть советник. – Что-то там не чисто, мой лорд. Сердцем чую».
Огонь пылал в крови всех созданий богов, даже в обычных людях. Какая-то толика, крохотная искра, что позволяла им жить, чувствовать, быть частью этого мира. Пожалуй, лишь фениксы могли видеть – вернее, ощущать – его в других.
И сейчас Анхён был твердо уверен: огонь, что теплился в младшей дочери владыки Инаэр, подобен огню, что бежал по венам мужа Сан, который трагически потерял не только себя, но и свою семью.
Родителей и младшую сестру.
«И ты хочешь...»
«Попросить помощи у храма. Нужно разузнать наверняка, а потом решать, как действовать».
«И я очень надеюсь, что Син пробудет в блаженном неведении до тех пор, пока все не станет предельно ясно», – нахмурился Дан.
«От меня он точно ничего не узнает», – заверил Анхён, прекрасно понимая опасения лорда.
Син слишком порывист и несдержан, словно и не человек, а чистокровный феникс. И врать, как и хитрить, и в малом совершенно не умеет. Собственно, за то Дан его и ценит.
А Сан ради любимого голыми руками и вовсе целую страну перевернет...
Ей тоже лучше пока ничего не знать, лорд понимал это не хуже советника.
Вдруг Анхёну всего лишь показалось?
Он не тот, каким был когда-то. И пусть его чутье ни разу не подводило, но...
Все однажды случается впервые.
– И не чаяла уже свидеться, Анхён-шэ. Что ж, проходи, коли все же пришел.
Голос, глубокий и насмешливый, с едва уловимой ноткой грусти, разогнал мысли, вернул в реальность, где ступени как-то уж слишком быстро и незаметно закончились...
Осталось всего две – до широкой площадки и женщины, в чьих глазах отражалось пламя свечей и сам неурочный гость.
Анхён с искренним почтением склонился перед той, что когда-то заменила ему мать. Стоя на пару ступеней выше, она не сравнялась с ним ростом, а роскошный плащ из тяжелого бархата, расшитый драгоценным алым жемчугом, не скрывал болезненной хрупкости ее тела.
Предрассветный сумрак, разбавленный золотистым мерцанием свечей, больше прятал, чем позволял разглядеть, и Анхёну показалось, что с их последней встречи настоятельница ничуть не изменилась. Но когда они, минуя узкие темные коридоры и гулкие залы с высокими потолками, оказались в уютной, ярко освещенной комнатке, он понял, что ошибся.
Эссиль осунулась. В ее черных волосах, и в полумраке отливавших алым, появились серебряные прядки, а в уголках глаз и губ притаились морщинки. Но вот глаза остались прежними, ясными, полными истинного пламени, да и губы улыбались тепло, как раньше.
Строгая настоятельница исчезла, уступив место усталой, немолодой уже женщине, что разливала сейчас горячий чай по тонкостенным чашкам, на белоснежных пузатых боках которых пламенели цветки огненной вишни. Ее же аромат – сладкий, пьянящий – пропитал воздух, согревая душу, как чашка – ладони.
Заваривать нежные алые лепестки, в полной мере сохраняя их вкус и целебные свойства, умела только Эссиль.
Смотреть так, что Анхён вновь чувствовал себя безрассудным юнцом, – тоже.
И слушать. Внимательно, не перебивая, давая выговориться – и понимая гораздо больше, чем понимал он сам.
Под плащом, который она небрежно скинула у порога, было платье, серое и свободное, с алой вышивкой по краю длинного подола, прикрывающих ладони рукавов и высокого воротника. По-домашнему простая Эссиль казалась мягкой и слабой, но это впечатление было обманчивым. При желании она становилась твердой, как закаленный в истинном пламени клинок, и сильной, как не ведающая преград стихия. И только она могла сейчас помочь.
Именно здесь, в стенах храма Спящего бога, жили те, кто в совершенстве владел дарами истинного пламени. Здесь взращивали шпионов, телохранителей, жрецов, оберегающих тайны огня и способных обратить их себе – и другим – на благо, а порой и на погибель.
Анхён тоже мог стать одним из них, но... судьба сложилась иначе.
Недаром говорят, что перед ней бессильны даже боги.
– Хорошо, – кивнула Эссиль, когда он изложил свою просьбу, и подлила в его чашку чай, что ничуть не остыл. – Я знаю, кто отлично справится с этим, не беспокойся, дитя.
Анхён лишь чудом не вздрогнул. Так настоятельница звала своих подопечных, но он давно не имел на это права. Услышать давно забытое обращение из уст Эссиль оказалось неожиданно... и приятно.
Ему было тепло и спокойно. И уходить совершенно не хотелось, но...
Как бы ни относилась настоятельница к бывшему послушнику, отныне ему, лишенному прежних сил, места в храме не было.
За окнами разгорался рассвет. Отчего-то здесь он был особенным. Распускался медленно и неторопливо, подобно бутону пиона, давая в полной мере насладиться нежнейшими переливами красок, отражался в озере, играл на грубых стенах, что внезапно вспыхивали всеми цветами радуги.
Издали храм, обласканный просыпающимся солнцем, походил на диковинный драгоценный камень. Им хотелось любоваться вечно.
Но еще больше хотелось остаться здесь.
Жгучее, ноющее в самой глубине сердца, давно уже позабытое желание, воскрешенное заботой Эссиль и звонким смехом послушников, коими наполнились коридоры и залы.
Желание, мгновенно переродившееся в глухую тоску.
Потому Анхён избегал возвращения. И Эссиль, всегда все понимающая и принимающая, не упрекала его за это.
– Что тебя волнует, дитя? – спросила она, когда до выхода осталось несколько шагов, а он все собирался с силами, чтобы озвучить еще одну просьбу.
И Анхён решился.
В просторном коридоре, заставленном чашами с негасимым огнем, было пусто и тихо, и слова советника услышала только Эссиль. Да еще пламя, которое слышало все секреты этого мира и само выбирало, какие из них хранить, а какими делиться.
Анхён верил, что его тайна таковой и останется. Пусть она и нарушала правила дворца, но что до тех правил огню, обладающему собственным мерилом добра и зла?
Одаренным высшего уровня ход во дворец заказан. Это закон.
Но...
Сколькими правилами Анхён уже пренебрег?
К тому же из каждого правила всегда есть исключения.
Он сам должен был стать жрецом, но остаться во дворце.
Сейчас же речь шла не о личной блажи, а о безопасности той, от кого зависит будущее Фэнриа. И пламя, а вслед за ним и Эссиль, согласились ему помочь.
Она постояла немного с закрытыми глазами, словно советуясь со Спящим богом, и поманила Анхёна за собой. Одно из многочисленных ответвлений главного коридора, изрядно попетляв, привело во внутренний двор храма. Большую его часть занимала вода. Озеро, заключенное в каменное кольцо, все еще играло свежими красками нового утра, будто, не успев натешиться, вобрало их в себя без остатка, чтобы любоваться сколько душе угодно.
Хэйфо любили рассветы. Пожалуй, этих рыб стоило бы назвать не огненными, а рассветными.
Вдоль берега тоже были расставлены свечи, маленькие и большие, толстые и тонкие, обычные восковые и цветные, над которыми трепетали яркие язычки. А еще здесь были розы всех оттенков пламени. Сильные стебли вырастали прямо из камня, а пышности цветов, их насыщенности и аромату – сладкому, почти осязаемому – могли бы позавидовать все дворцовые сады.
Эссиль бродила по двору, превращенному в дикий, полный странного очарования сад, подолгу замирая у некоторых свечей, прислушиваясь к едва уловимому треску фитилей. Анхён терпеливо следовал за ней, храня молчание. Он не торопил время, радуясь каждому проведенному здесь мигу, вспорхнувшему над поверхностью радужному хэйфо, цветочному запаху, что наверняка пропитает одежду и волосы...
Настоятельница остановилась возле тонкой разноцветной свечи. Пламя над ней словно состояло из ярких нитей, тесно переплетшихся меж собой.
– Дитя, это дело как раз для тебя, – промолвила Эссиль ласково, проведя ладонью над беспокойным огоньком, и, обернувшись, требовательно посмотрела на Анхёна.
И он вновь повторил свою просьбу, глядя на огонек, что колыхался в такт его словам, то почти затухая, то вспыхивая с новой силой.
Кому-то это могло бы показаться странным и глупым, но только не советнику. В каждой свече, что находилась здесь, в самом сердце храма, горело не простое пламя. То была огненная суть послушников, готовящихся перейти на новую – высшую – ступень и навсегда посвятить свою жизнь служению Спящему богу.
До посвящения Анхёна оставалось всего несколько дней, когда...
Пламя вспыхнуло, спалив мрачные воспоминания, и в его шелесте советник ясно расслышал: «Я все сделаю, братец».
На обратном пути Анхён поймал себя на том, что улыбается.
Может, напрасно он отчаянно избегал возвращения сюда?
Он всегда был чужим в своей настоящей семье и по привычке считал, что стал таковым и для той семьи, что обрел в храме; но сегодня оказалось, что здесь он, несмотря ни на что, остался своим.
– Возьми, – уже на площадке перед спуском сказала Эссиль, и Анхён лишь сейчас заметил в ее руках длинный сверток.
Не прикасаясь к нему, не откидывая тонкую белую ткань, советник знал, что там, и пальцы задрожали, а в горле встал горький ком. И все же он протянул руки и безропотно принял то, что давным-давно оставил в храме – вместе со всей своей прежней жизнью, искренне полагая, что возврата к ней отныне нет и не будет.
Низко поклонившись Эссиль, Анхён начал спускаться, прижимая к груди внезапный дар.
– Тебя всегда здесь ждут, дитя, – едва слышно донеслось до него, когда ступени закончились, а ощущение нереальности – еще нет. – Возвращайся. Что бы ни случилось – просто возвращайся.
Ступив на скрипучие доски моста, Анхён не выдержал, обернулся.
Перед входом в храм, как и на самой лестнице, никого не было. Лишь насмешливо потрескивало бледное в солнечных лучах пламя свечей да плескались в прозрачных водах озера выпившие рассвет хэйфо...
Дан стоял у распахнутого настежь окна, прикрыв глаза, стараясь дышать размеренно и глубоко в попытке усмирить огонь, что упрямо рвался наружу, дабы спалить здесь всё... и всех.
Вполне возможно, и так бы пришлось, но шанс остаться все же был, теперь же...
В груди запекло, стало тесно. Дыхание перехватило, и руки задрожали. Неужели сейчас все ее надежды окончательно рухнут, неужели...
– Хорошо.
Одно-единственное слово лорда, короткое и тяжелое, – и сказка, до сих пор казавшаяся нереальной и хрупкой, все же разлетелась мелким острым крошевом, что болезненно впилось в сердце.
До чего же наивной она была!
Поверила в то, чего нет и быть не может.
Какое-то время Ланэ пыталась просто дышать, слыша лишь шум крови в ушах и сдерживая злые слезы. Привычное в общем-то занятие, коим в родном дворце она овладела в совершенстве – и к коему надеялась больше не прибегать.
– Если вы настаиваете на соблюдении традиций, так тому и быть, – выдержав эффектную паузу, продолжил Чиндан. – Все же помнят одну старую, но, несомненно, добрую традицию выбора достойнейшей жены? Почему бы нам не обратиться именно к ней? Приведите девушек, которые соответствуют вашим представлениям о будущей Верховной леди, и они присоединятся к отбору.
– Но это!.. – возмутился было, оторвав голову от пола, чиновник с серьгой, но, опомнившись, вновь уткнулся туда.
– Это – одна из традиций моего рода, о которых вы тут ратовали, и я иду вам навстречу, учитывая ваши вкусы и мнение, – усмехнулся лорд. – Значит, так и поступим. Представьте ваших кандидаток завтра к обеду. И встаньте уже, – словно только что спохватившись, позволил он.
– Мой лорд, но мы... – Поднявшись, чиновники переглянулись, явно смущенные.
– Ни за что не поверю, что у вас нет на примете пары-тройки дев, каждая из которых достойна назваться моей женой, – прищурился Чиндан и, судя по замешательству, его замечание попало в цель.
Дальше принцесса, заледенев и телом и душой, не слушала.
Пара-тройка дев... Красивых, сильных, желающих заполучить лорда в мужья во что бы то ни стало.
Что она, не знакомая с местными обычаями и легко рискующая попасть в неловкое, а то и опасное положение чужестранка, сможет им противопоставить?
Ланэ крепче сжала кулаки, не позволив ни единой тени эмоций скользнуть не то что по лицу – во взгляде. Этому она научилась едва ли не раньше, чем толком говорить. А потому сидела сейчас, потупив взор, как и полагалось всеми писаными и неписаными обычаями, и улыбалась.
Красивая кукла, не более. Без собственных чувств и желаний, послушная чужой воле.
Как же принцесса надеялась, что, вырвавшись из дома, никогда больше не ощутит себя ею!
Как же она ошибалась...
ГЛАВА 7. ВКУС МЕЧТЫ
Издали храм казался куском скалы, выросшей ровно посреди озера. От берега, высокого и обрывистого, тянулся подвесной мост без перил, и грубо обработанные доски, не слишком-то плотно прилегающие друг к другу, угрожающе поскрипывали и покачивались под ногами, словно испытывая решимость того, кто пришел на поклон к Спящему богу.
Рассвет еще не наступил, лишь алела перечеркнувшая небо с запада на восток узкая полоска. Истаявшая до прозрачности луна стыдливо прикрывалась одиноким облаком, а звезды напоследок любовались своим отражением в спокойных водах озера, в глубинах которого величаво плыли мерцающие хвостатые силуэты.
Анхён не вздрогнул, не сбился с шага, когда длинное гибкое тело выпрыгнуло из воды, описало красивую дугу, обдав советника призрачным сиянием и освежающей капелью, и бесшумно нырнуло обратно.
Хэйфо – огненные рыбки-привратники, ничуть не боящиеся воды, – опасности не представляли. Для тех, кто не пытался вторгнуться в их владения, разумеется.
Когда Анхён ступил на длинную каменную лестницу, что начиналась сразу же от моста и вела к массивным дверям в виде огромных сомкнутых ладоней, створки медленно разошлись, выпуская на верхнюю широкую площадку облаченную в темно-красный плащ женщину.
На каждой ступени стояли толстые свечи, чье пламя не было подвластно ни ветру, ни дождю, ни злому умыслу. Свечи горели – и не сгорали. По крайней мере, на памяти Анхёна их ни разу не меняли.
Женщина ждала неурочного гостя, не нарушая хрупкой предрассветной тишины, наполненной шепотом огня, плеском воды и дыханием советника, что с каждой пройденной ступенью становилось все тяжелее.
Он все же переоценил свои силы.
Нужно было выпить больше того чудесного эликсира, припрятанного на крайние случаи и потребляемого в строжайшей тайне от лекаря Цана. Но бледно-бирюзовая жидкость уже плескалась на самом донышке, и Анхён решил сэкономить, оставив глоток для следующего раза.
С такой-то жизнью непременно пригодится.
Действовало снадобье верно, но слишком медленно, еще в какой-то момент и хуже стало, но оно того, несомненно, стоило.
Только вот кое-кто придерживался иного мнения, и Анхён невольно поморщился, вспомнив недавний разговор.
«Зачем ты встал? – переполошился окопавшийся за заваленным бумагами столом Дан. – И куда собрался в таком состоянии, да еще ночью?!»
Новый план они обсудили не единожды, и участие в нем Анхёна изначально не предусматривалось. Видимо, лорд решил, что в это время его советник будет беззаботно отлеживаться в мягкой постели.
Какой же Дан наивный.
«Решать нашу проблему, – отозвался Анхён, стараясь держаться ровно и надеясь, что предательская бледность уже не заметна. – Вернее, проблемы...»
«У нас она не одна?» – обреченно уточнил лорд, откладывая бумаги.
«Во дворце Рассветного ветра есть девушка, в чьей крови горит тот же огонь, что и в крови Сина, – не стал тянуть советник. – Что-то там не чисто, мой лорд. Сердцем чую».
Огонь пылал в крови всех созданий богов, даже в обычных людях. Какая-то толика, крохотная искра, что позволяла им жить, чувствовать, быть частью этого мира. Пожалуй, лишь фениксы могли видеть – вернее, ощущать – его в других.
И сейчас Анхён был твердо уверен: огонь, что теплился в младшей дочери владыки Инаэр, подобен огню, что бежал по венам мужа Сан, который трагически потерял не только себя, но и свою семью.
Родителей и младшую сестру.
«И ты хочешь...»
«Попросить помощи у храма. Нужно разузнать наверняка, а потом решать, как действовать».
«И я очень надеюсь, что Син пробудет в блаженном неведении до тех пор, пока все не станет предельно ясно», – нахмурился Дан.
«От меня он точно ничего не узнает», – заверил Анхён, прекрасно понимая опасения лорда.
Син слишком порывист и несдержан, словно и не человек, а чистокровный феникс. И врать, как и хитрить, и в малом совершенно не умеет. Собственно, за то Дан его и ценит.
А Сан ради любимого голыми руками и вовсе целую страну перевернет...
Ей тоже лучше пока ничего не знать, лорд понимал это не хуже советника.
Вдруг Анхёну всего лишь показалось?
Он не тот, каким был когда-то. И пусть его чутье ни разу не подводило, но...
Все однажды случается впервые.
– И не чаяла уже свидеться, Анхён-шэ. Что ж, проходи, коли все же пришел.
Голос, глубокий и насмешливый, с едва уловимой ноткой грусти, разогнал мысли, вернул в реальность, где ступени как-то уж слишком быстро и незаметно закончились...
Осталось всего две – до широкой площадки и женщины, в чьих глазах отражалось пламя свечей и сам неурочный гость.
Анхён с искренним почтением склонился перед той, что когда-то заменила ему мать. Стоя на пару ступеней выше, она не сравнялась с ним ростом, а роскошный плащ из тяжелого бархата, расшитый драгоценным алым жемчугом, не скрывал болезненной хрупкости ее тела.
Предрассветный сумрак, разбавленный золотистым мерцанием свечей, больше прятал, чем позволял разглядеть, и Анхёну показалось, что с их последней встречи настоятельница ничуть не изменилась. Но когда они, минуя узкие темные коридоры и гулкие залы с высокими потолками, оказались в уютной, ярко освещенной комнатке, он понял, что ошибся.
Эссиль осунулась. В ее черных волосах, и в полумраке отливавших алым, появились серебряные прядки, а в уголках глаз и губ притаились морщинки. Но вот глаза остались прежними, ясными, полными истинного пламени, да и губы улыбались тепло, как раньше.
Строгая настоятельница исчезла, уступив место усталой, немолодой уже женщине, что разливала сейчас горячий чай по тонкостенным чашкам, на белоснежных пузатых боках которых пламенели цветки огненной вишни. Ее же аромат – сладкий, пьянящий – пропитал воздух, согревая душу, как чашка – ладони.
Заваривать нежные алые лепестки, в полной мере сохраняя их вкус и целебные свойства, умела только Эссиль.
Смотреть так, что Анхён вновь чувствовал себя безрассудным юнцом, – тоже.
И слушать. Внимательно, не перебивая, давая выговориться – и понимая гораздо больше, чем понимал он сам.
Под плащом, который она небрежно скинула у порога, было платье, серое и свободное, с алой вышивкой по краю длинного подола, прикрывающих ладони рукавов и высокого воротника. По-домашнему простая Эссиль казалась мягкой и слабой, но это впечатление было обманчивым. При желании она становилась твердой, как закаленный в истинном пламени клинок, и сильной, как не ведающая преград стихия. И только она могла сейчас помочь.
Именно здесь, в стенах храма Спящего бога, жили те, кто в совершенстве владел дарами истинного пламени. Здесь взращивали шпионов, телохранителей, жрецов, оберегающих тайны огня и способных обратить их себе – и другим – на благо, а порой и на погибель.
Анхён тоже мог стать одним из них, но... судьба сложилась иначе.
Недаром говорят, что перед ней бессильны даже боги.
– Хорошо, – кивнула Эссиль, когда он изложил свою просьбу, и подлила в его чашку чай, что ничуть не остыл. – Я знаю, кто отлично справится с этим, не беспокойся, дитя.
Анхён лишь чудом не вздрогнул. Так настоятельница звала своих подопечных, но он давно не имел на это права. Услышать давно забытое обращение из уст Эссиль оказалось неожиданно... и приятно.
Ему было тепло и спокойно. И уходить совершенно не хотелось, но...
Как бы ни относилась настоятельница к бывшему послушнику, отныне ему, лишенному прежних сил, места в храме не было.
За окнами разгорался рассвет. Отчего-то здесь он был особенным. Распускался медленно и неторопливо, подобно бутону пиона, давая в полной мере насладиться нежнейшими переливами красок, отражался в озере, играл на грубых стенах, что внезапно вспыхивали всеми цветами радуги.
Издали храм, обласканный просыпающимся солнцем, походил на диковинный драгоценный камень. Им хотелось любоваться вечно.
Но еще больше хотелось остаться здесь.
Жгучее, ноющее в самой глубине сердца, давно уже позабытое желание, воскрешенное заботой Эссиль и звонким смехом послушников, коими наполнились коридоры и залы.
Желание, мгновенно переродившееся в глухую тоску.
Потому Анхён избегал возвращения. И Эссиль, всегда все понимающая и принимающая, не упрекала его за это.
– Что тебя волнует, дитя? – спросила она, когда до выхода осталось несколько шагов, а он все собирался с силами, чтобы озвучить еще одну просьбу.
И Анхён решился.
В просторном коридоре, заставленном чашами с негасимым огнем, было пусто и тихо, и слова советника услышала только Эссиль. Да еще пламя, которое слышало все секреты этого мира и само выбирало, какие из них хранить, а какими делиться.
Анхён верил, что его тайна таковой и останется. Пусть она и нарушала правила дворца, но что до тех правил огню, обладающему собственным мерилом добра и зла?
Одаренным высшего уровня ход во дворец заказан. Это закон.
Но...
Сколькими правилами Анхён уже пренебрег?
К тому же из каждого правила всегда есть исключения.
Он сам должен был стать жрецом, но остаться во дворце.
Сейчас же речь шла не о личной блажи, а о безопасности той, от кого зависит будущее Фэнриа. И пламя, а вслед за ним и Эссиль, согласились ему помочь.
Она постояла немного с закрытыми глазами, словно советуясь со Спящим богом, и поманила Анхёна за собой. Одно из многочисленных ответвлений главного коридора, изрядно попетляв, привело во внутренний двор храма. Большую его часть занимала вода. Озеро, заключенное в каменное кольцо, все еще играло свежими красками нового утра, будто, не успев натешиться, вобрало их в себя без остатка, чтобы любоваться сколько душе угодно.
Хэйфо любили рассветы. Пожалуй, этих рыб стоило бы назвать не огненными, а рассветными.
Вдоль берега тоже были расставлены свечи, маленькие и большие, толстые и тонкие, обычные восковые и цветные, над которыми трепетали яркие язычки. А еще здесь были розы всех оттенков пламени. Сильные стебли вырастали прямо из камня, а пышности цветов, их насыщенности и аромату – сладкому, почти осязаемому – могли бы позавидовать все дворцовые сады.
Эссиль бродила по двору, превращенному в дикий, полный странного очарования сад, подолгу замирая у некоторых свечей, прислушиваясь к едва уловимому треску фитилей. Анхён терпеливо следовал за ней, храня молчание. Он не торопил время, радуясь каждому проведенному здесь мигу, вспорхнувшему над поверхностью радужному хэйфо, цветочному запаху, что наверняка пропитает одежду и волосы...
Настоятельница остановилась возле тонкой разноцветной свечи. Пламя над ней словно состояло из ярких нитей, тесно переплетшихся меж собой.
– Дитя, это дело как раз для тебя, – промолвила Эссиль ласково, проведя ладонью над беспокойным огоньком, и, обернувшись, требовательно посмотрела на Анхёна.
И он вновь повторил свою просьбу, глядя на огонек, что колыхался в такт его словам, то почти затухая, то вспыхивая с новой силой.
Кому-то это могло бы показаться странным и глупым, но только не советнику. В каждой свече, что находилась здесь, в самом сердце храма, горело не простое пламя. То была огненная суть послушников, готовящихся перейти на новую – высшую – ступень и навсегда посвятить свою жизнь служению Спящему богу.
До посвящения Анхёна оставалось всего несколько дней, когда...
Пламя вспыхнуло, спалив мрачные воспоминания, и в его шелесте советник ясно расслышал: «Я все сделаю, братец».
На обратном пути Анхён поймал себя на том, что улыбается.
Может, напрасно он отчаянно избегал возвращения сюда?
Он всегда был чужим в своей настоящей семье и по привычке считал, что стал таковым и для той семьи, что обрел в храме; но сегодня оказалось, что здесь он, несмотря ни на что, остался своим.
– Возьми, – уже на площадке перед спуском сказала Эссиль, и Анхён лишь сейчас заметил в ее руках длинный сверток.
Не прикасаясь к нему, не откидывая тонкую белую ткань, советник знал, что там, и пальцы задрожали, а в горле встал горький ком. И все же он протянул руки и безропотно принял то, что давным-давно оставил в храме – вместе со всей своей прежней жизнью, искренне полагая, что возврата к ней отныне нет и не будет.
Низко поклонившись Эссиль, Анхён начал спускаться, прижимая к груди внезапный дар.
– Тебя всегда здесь ждут, дитя, – едва слышно донеслось до него, когда ступени закончились, а ощущение нереальности – еще нет. – Возвращайся. Что бы ни случилось – просто возвращайся.
Ступив на скрипучие доски моста, Анхён не выдержал, обернулся.
Перед входом в храм, как и на самой лестнице, никого не было. Лишь насмешливо потрескивало бледное в солнечных лучах пламя свечей да плескались в прозрачных водах озера выпившие рассвет хэйфо...
***
Дан стоял у распахнутого настежь окна, прикрыв глаза, стараясь дышать размеренно и глубоко в попытке усмирить огонь, что упрямо рвался наружу, дабы спалить здесь всё... и всех.
