Слишком уж тут оживленно сегодня. Заметят еще – а не заметить вспышки призванной силы невозможно... Объясняй потом, что он забыл ночью на заброшенной башне. И не то чтобы Рэн не сумел бы объяснить, просто не хотел.
Он любил это место. Обычно здесь тихо и спокойно, а что до нелепых слухов... Большинство из них Рэн с удовольствием создал сам, от души развлекаясь и заодно отваживая от заповедной башни назойливых придворных.
Он шкодливо улыбнулся, мягко спрыгнул на землю, словно не заметив последний десяток ступеней, и натянул на голову капюшон длинного плаща, что достался ему на память о проведенном в пограничном лесу времени. Верный помощник в полной опасностей чаще пригодился и во дворце, равно как умение бесшумно ходить и тонко чувствовать момент, когда нужно затаиться.
Под защиту разлапистого клена Рэн шагнул за пару мгновений до того, как повозка остановилась у башни – и за миг до того, как чьи-то ладони закрыли ему глаза, а нежный голос промурлыкал в самое ухо: «Дан, ну наконец-то!»
Достоинства плаща не исчерпывались искусной маскировкой. Еще он был большим и с легкостью укрыл двоих, пусть тот второй, вернее, вторая, и не слишком-то того желала.
Пока из экипажа не вышел Верховный лорд собственной персоной.
Тэми – Рэн узнал бы ее из тысячи, всегда и везде, в любое время дня и ночи, по одному лишь дыханию – притихла, смирившись с невольными объятиями, но ощутимо напряглась. Особенно когда лорд вынес что-то завернутое в плащ... Кого-то. Судя по безвольно повисшей руке и выглянувшей из-под ткани изящной тонкой кисти, то была девушка.
Отворилась неприметная дверца башни, и лорд со своей ношей исчез в темном проеме. Следом скользнул Анхён – ну кто бы сомневался, куда же Дан без верного советника! – и створка закрылась за ними, вновь надежно слившись с кладкой.
Тэми ожила. Шумно вздохнула, завозилась, отталкивая Рэна, и он скрепя сердце разжал руки, отступил, пусть и хотелось притянуть ее ближе, прижать к себе крепко-крепко... не отпускать. Никогда.
– Это ты... Твои шутки! – зло выпалила Тэми, обернувшись и разглядев того, кого столь беспечно приняла за Чиндана, и, не дав ему возможности оправдаться, опрометью бросилась прочь.
Словно прекрасная лесная дева, сотканная из лунного света и мечтаний, что темными ночами танцует на укромных полянах и ступает нехожеными тропами, не тревожа ни трав, ни деревьев...
Лишь сердца тех, кому не посчастливилось с ней столкнуться.
Шэнлай Чинрэн, младший брат Верховного лорда Фэнриа, прерывисто выдохнул, прижав ладонь к груди.
Ни о звездах, ни о чистом холсте он уже не думал...
Эти два часа показались Дану бесконечными.
В смежных покоях, под присмотром одной из самых доверенных служанок, спала принцесса. Те покои заранее подготовили для нее – как для жены лорда, – и переигрывать все не было ни времени, ни смысла. Ночную суматоху обязательно кто-нибудь да заметит, и тогда проблемы не заставят себя ждать, потому Дан скрепя сердце пошел на нарушение приличий – и от души надеялся, что принцесса простит его. В Инаэр, как он знал, с этим было очень строго, но что ему еще оставалось?
В полдень Дан отведет принцессу к озеру Жизни, и во дворец они вернутся как супружеская пара, благословленная и навеки связанная истинным пламенем.
Никто не посмеет оспорить их союз. Никто не посмеет причинить вред жене Верховного лорда.
И тогда...
Дан потер пульсирующие болью виски, вновь – в который уже раз! – бросил взгляд на закрытые двери своей спальни. Почти сразу створки бесшумно разомкнулись, пропуская седовласого мужчину, согбенного и худого настолько, что было удивительно, как он несет неизменную плотно набитую торбу, которую никогда и никому не доверял.
Помощников у Цана Ожана не было. Злые языки утверждали, что из-за скверного характера, мешавшего талантливому лекарю передать свой опыт молодому поколению. Лекарь же насмешливо заявлял, что изнеженное поколение и не достойно того, чтобы тратить на него силы, время и слова.
Мало кто знал, что один ученик у неприветливого лекаря все же имелся...
– Как он? – с тревогой спросил Дан, и Цан Ожан так скорбно поджал губы, что у лорда на миг потемнело в глазах.
– Жив чудом, – неодобрительно качнул головой лекарь, и Дан с нескрываемым облегчением выдохнул. – Но я не знаю, сколько оно еще продлится.
Раздраженно передернув плечами и не обращая более внимания на лорда, лекарь Цан вышел прочь.
Это был не первый их разговор о Хёне. И, скорее всего, не последний...
Цан Ожан ругался, грозился больше не приходить, обзывал и упрямого пациента, и самого лорда, но – был единственным, кто не отказался от Хёна, кто столь же упрямо искал древние рецепты, собирал редкие травы и готовил сложные снадобья, чтобы огонек жизни в слабеющем теле окончательно не угас.
Если бы кое-кто ценил это, как ценит Дан, и берег себя!
Но на сей раз Хён оказался на краю жизни и смерти потому, что ему пришлось спасать не только себя, и в этом была вина Дана. Вместо того чтобы все взваливать на его плечи, мог бы и сам забрать свою невесту, сам защитить ее, сам...
А мог ли бы?
В последнее время Дану все чаще казалось, что сам он ни на что не способен – лишь трусливо прятаться за спину Хёна.
Иногда он понимал, почему тот хочет уйти. Понимал – но не мог отпустить.
Не сейчас.
Не так.
В спальне раздался глухой удар, и едва не выбивший двери Дан обнаружил Хёна на полу.
В глубине его широко распахнутых глаз, словно затянутых тонкой корочкой льда, плясали слабые огненные всполохи; бледные губы шевельнулись, и лорд скорее прочел по ним, нежели услышал: «Они знают...»
Покои были роскошны. Здесь и отдельная купальня имелась, пусть и небольшая, но очень уютная, выложенная розоватым камнем, шелковистым и теплым на ощупь, с выдолбленной прямо в полу круглой чашей, которая, как по волшебству, наполнялась горячей водой, что текла по выступающей из стены изогнутой трубке. В нишах горели свечи с тонким, приятным ароматом; на полках стояли бесчисленные баночки с мылом, разномастными отварами, бальзамами, лежали мягкие мешочки с душистыми травами...
Но мысли принцессы были далеки от восторженных.
Она проснулась до рассвета, с криком, трепетавшим на искусанных в кровь губах, и долгое время не могла прийти в себя, ничего не видя, жадно хватая ртом воздух. Только что ее окружал туман, черный, плотный, ледяной. Цеплялись за одежду когтистые ветви-пальцы, обвивали ноги гибкие корни, и шли по пятам чудища, сверкая багровыми глазами... И только крошечный огонек, порхавший по ее руке, словно бабочка, не давал сойти с ума от страха, даже когда туман превратился в озеро, из глубин которого медленно всплывала мертвенно-бледная женщина, протягивая что-то на раскрытых ладонях...
Не сразу удалось осознать, что все было лишь во сне.
Почти все.
Увы, но и лес, и туман принцессе не приснились. Как и падение с небес...
Свадебные одежды были безнадежно испорчены.
Как, собственно, сама свадьба – и первое впечатление.
Ланэ мечтала предстать перед Верховным лордом полной достоинства, красивой и цветущей, чтобы он восхитился, едва на нее взглянув, а вышло, что он увидел жалкую, перепачканную девицу в изорванном платье.
Уж лучше бы ей и вправду было разбиться, чем пережить такой позор!
А что, если он передумает и вернет ее домой? К отцу, который наверняка придет в ярость и во всем обвинит ее и только ее, к прежней жизни в тягостном страхе... И хорошо если к прежней.
На руку даже отвергнутой женихом принцессы найдется немало претендентов, а охваченный гневом владыка охотно отдаст ее тому, кто первым успеет к нему подольститься.
И Ланэ почти не сомневалась, кто именно это будет.
Липкий оценивающий взгляд, хищная улыбка. Презрительно-снисходительное «слишком дорогой цветочек», не услышанное отцом.
Содрогнувшись, принцесса обхватила себя за плечи. Нет. Домой она не вернется. По крайней мере, живой.
Как-то раз мама сказала, что смерть – не самое страшное, что может случиться. И теперь Ланэ наконец-то осознала, что же она имела в виду.
– Госпожа, позвольте...
Почувствовав прикосновения чужих рук, принцесса вновь вздрогнула – и словно очнулась. Погрузившись в невеселые мысли о будущем, которое, возможно, для нее и вовсе не настанет, она позабыла о стайке облаченных в простые синие платья девушек, что окружили ее, сноровисто избавляя от когда-то роскошного наряда.
Ланэ позволила им это. Покорно опустилась в наполненную горячей, исходящей ароматами трав водой чашу и прикрыла глаза, стараясь сдержать слезы.
Она не станет плакать. Ни перед служанками, ни перед Верховным лордом. И если он решит отослать ее... Не станет.
Отец ненавидел слезы. И наложниц, которые смели плакать при нем, строго наказывал. И дочерей нередко – тоже. Женщина всегда должна быть приветлива и мила. Даже проявляя капризную свою натуру... Так вещали жрецы. Так считал владыка. И не только он.
Если она будет достаточно милой, позволят ли ей остаться?
Милой и красивой. Непременно.
Травяные мешочки мягко скользили по телу, чудесным образом смывая боль и усталость, ароматы цветов ненавязчиво успокаивали, и после омовения Ланэ почувствовала себя значительно лучше – и увереннее. В глазах, что странно, уже почти не осталось яркой синевы; пришлось, улучив момент, воспользоваться каплями, и принцесса в очередной раз порадовалась, что прихватила заветный пузырек с собой.
Ее вещи все еще не доставили, и когда Ланэ сообщили, что Верховный лорд желает видеть свою невесту, она запаниковала...
Напрасно. Шэнлай Чиндан оказался внимательным и предусмотрительным.
Платье, в которое принцессе помогли облачиться, хоть и было довольно странным, невероятно ей шло, подчеркивая нежность кожи, посвежевшей после поистине чудесных травяных настоев, и глубокий цвет глаз.
В зеркале отражалась прекрасная, как едва распустившийся бутон, девушка, от которой ни один мужчина в здравом уме ни за что не откажется.
Этот полет... то, что случилось... вывели Ланэ из равновесия. Слишком рано она собралась сдаваться.
Нет. Ни за что. Она обещала и матери, и себе, что добьется если не счастья, то права жить без страха. И если для этого придется через кого-то перешагнуть – она это сделает. Не задумываясь. Как нередко происходило в дворцовом гареме, где среди нежных шелков, ярких цветов и изысканных ароматов порой творилось такое, что ни одному воину наверняка не снилось.
Но Ланэ выжила там. А значит, выживет и здесь.
Заныло левое плечо, вроде и несильно, но неприятно. С болью, терзавшей тело по пробуждении, справились сладко-горький отвар и омовение. Средства у фениксов были поистине чудесные, от синяков и царапин и следов не осталось. А вот плечо отчего-то тянуло. Ланэ потерла его, украдкой, оглядевшись, чтобы излишне заботливые девицы не устроили ей еще одно лечебное купание, встретилась взглядом со своим отражением – и невольно вздрогнула.
Да, принцессе оно, безусловно, нравилось, но...
В Инаэр подобных нарядов не носили. Слишком легкая, тонкая ткань облегала тело, струилась шелковым водопадом, и наличие нижнего платья – тоже непривычного, еще более тонкого, практически невесомого, отделанного, помимо искусной вышивки, кружевом – не особо спасало.
Верхнее платье закрывало руки всего лишь до локтя, а дальше, почти до кончиков пальцев, изящными складками спускалась ажурная паутинка, которая больше привлекала нескромные взгляды, нежели защищала от них.
И ключицы беззащитно выглядывали из округлого выреза, лишенного и намека на воротник. По его краю шла искусная вышивка, которая, вольно или невольно, приковывала внимание.
А на спине вырез был треугольным и обнажал и лопатки, и впадину позвоночника, что вовсе бы смотрелось бесстыдно, если бы не густое переплетение кружевных листьев и цветов, умело расшитых крохотными сияющими камешками. Из-за этого Ланэ не решилась забирать все волосы наверх, велев служанкам оставить часть свободно спускаться, скрывая красивый, но излишне откровенный вид.
Принцесса поначалу отказалась надевать это платье и почти сочла подобное предложение за оскорбление, но девушки препроводили ее к окну – огромному, от потолка до пола, от стены до стены, с прозрачными, будто воздух, стеклами, – и Ланэ убедилась, что никто над ней не издевался.
Во дворце Рассветного ветра был чудесный сад. Прекрасный, ухоженный, благоухающий, несмотря на проблемы, что принесла с собой засуха, со всевозможными цветами, деревьями, птицами... Но с тем, что предстало перед глазами принцессы сейчас, знакомое с детства великолепие не шло ни в какое сравнение.
Зеленое море, сочное, сверкающее на солнце, словно россыпь изумрудов, расстилалось насколько хватало глаз, точно и не сад, а самый настоящий лес, и вились-петляли выложенные разноцветными камешками тропки меж дивных – многие из них принцесса видела впервые – деревьев, что привлекали то необычной листвой, то крупными полураскрывшимися бутонами, усыпающими ветви. А вдоль тропок тянулись к небу яркие сказочные цветы, и порхали над ними бабочки, с чьих крыльев осыпалась золотистая пыльца...
Захотелось распахнуть створки окна, чтобы вдохнуть полной грудью воздух, напоенный незнакомыми ароматами, чтобы стать частью всего этого... настоящего, манящего!
Ланэ все же удалось взять себя в руки, немного отступить от окна – и увидеть то, что ей хотели показать. По дорожкам сада неспешно прогуливались несколько девушек, облаченных в платья куда более откровенные, нежели то, что смутило Ланэ. То теперь казалось верхом целомудрия, и принцесса смирилась.
Если здесь так принято, что ж... Она будет играть по новым правилам. И постарается сделать это достойно.
Из отведенных ей покоев Ланэ вышла с гордо поднятой головой, не думая ни о платье, ни о том, какой впервые предстала перед Верховным лордом. Она была принцессой – по крови и воспитанию, – и именно принцессу должен сейчас увидеть ее жених. То, что было, осталось в прошлом.
Она шла просторными, полными воздуха и света коридорами, и казалось, что тело обнимает не шелк, а прохладная вода. Отражая золото солнечных лучей, ткань мерцала, переливалась, и Ланэ с каждым шагом все больше успокаивалась, возвращая уверенность в собственных силах.
В сияющую залу вошла не испуганная девочка, а настоящая принцесса.
Будущая Верховная леди Фэнриа, гордая, прекрасная, совершенная.
Очередная маска, с которой отныне придется сродниться...
Сквозь огромные, распахнутые настежь окна в Хрустальную залу потоками лился солнечный свет, преломляясь, отражаясь в гранях прозрачных колонн, золотя светлые стены и оживляя старинные картины, придавая им глубину, словно то были двери в иные миры. Вместе со светом залу наполнял свежий, напоенный ароматами пионов и жасмина ветерок – и пение птиц, легкое, мелодичное, приятное слуху.
Сейчас Дан, ночью страстно желавший разнести дворец по камешку, не испытывал ни капли волнения. Спокойно сидел на троне, откинувшись на спинку, оглядывал кучку явно предвкушающих развлечение чиновников, которые внезапно попросили лорда созвать совет, – и тоже предвкушал.
«Они знают», – повторил Хён, едва придя в себя.
Министры. Эти плешивые павлины действительно узнали о том, когда, как и с кем вернулся во дворец Дан, – и решили поставить его в неловкое положение, обманом заманив принцессу на совет.
Он любил это место. Обычно здесь тихо и спокойно, а что до нелепых слухов... Большинство из них Рэн с удовольствием создал сам, от души развлекаясь и заодно отваживая от заповедной башни назойливых придворных.
Он шкодливо улыбнулся, мягко спрыгнул на землю, словно не заметив последний десяток ступеней, и натянул на голову капюшон длинного плаща, что достался ему на память о проведенном в пограничном лесу времени. Верный помощник в полной опасностей чаще пригодился и во дворце, равно как умение бесшумно ходить и тонко чувствовать момент, когда нужно затаиться.
Под защиту разлапистого клена Рэн шагнул за пару мгновений до того, как повозка остановилась у башни – и за миг до того, как чьи-то ладони закрыли ему глаза, а нежный голос промурлыкал в самое ухо: «Дан, ну наконец-то!»
Достоинства плаща не исчерпывались искусной маскировкой. Еще он был большим и с легкостью укрыл двоих, пусть тот второй, вернее, вторая, и не слишком-то того желала.
Пока из экипажа не вышел Верховный лорд собственной персоной.
Тэми – Рэн узнал бы ее из тысячи, всегда и везде, в любое время дня и ночи, по одному лишь дыханию – притихла, смирившись с невольными объятиями, но ощутимо напряглась. Особенно когда лорд вынес что-то завернутое в плащ... Кого-то. Судя по безвольно повисшей руке и выглянувшей из-под ткани изящной тонкой кисти, то была девушка.
Отворилась неприметная дверца башни, и лорд со своей ношей исчез в темном проеме. Следом скользнул Анхён – ну кто бы сомневался, куда же Дан без верного советника! – и створка закрылась за ними, вновь надежно слившись с кладкой.
Тэми ожила. Шумно вздохнула, завозилась, отталкивая Рэна, и он скрепя сердце разжал руки, отступил, пусть и хотелось притянуть ее ближе, прижать к себе крепко-крепко... не отпускать. Никогда.
– Это ты... Твои шутки! – зло выпалила Тэми, обернувшись и разглядев того, кого столь беспечно приняла за Чиндана, и, не дав ему возможности оправдаться, опрометью бросилась прочь.
Словно прекрасная лесная дева, сотканная из лунного света и мечтаний, что темными ночами танцует на укромных полянах и ступает нехожеными тропами, не тревожа ни трав, ни деревьев...
Лишь сердца тех, кому не посчастливилось с ней столкнуться.
Шэнлай Чинрэн, младший брат Верховного лорда Фэнриа, прерывисто выдохнул, прижав ладонь к груди.
Ни о звездах, ни о чистом холсте он уже не думал...
***
Эти два часа показались Дану бесконечными.
В смежных покоях, под присмотром одной из самых доверенных служанок, спала принцесса. Те покои заранее подготовили для нее – как для жены лорда, – и переигрывать все не было ни времени, ни смысла. Ночную суматоху обязательно кто-нибудь да заметит, и тогда проблемы не заставят себя ждать, потому Дан скрепя сердце пошел на нарушение приличий – и от души надеялся, что принцесса простит его. В Инаэр, как он знал, с этим было очень строго, но что ему еще оставалось?
В полдень Дан отведет принцессу к озеру Жизни, и во дворец они вернутся как супружеская пара, благословленная и навеки связанная истинным пламенем.
Никто не посмеет оспорить их союз. Никто не посмеет причинить вред жене Верховного лорда.
И тогда...
Дан потер пульсирующие болью виски, вновь – в который уже раз! – бросил взгляд на закрытые двери своей спальни. Почти сразу створки бесшумно разомкнулись, пропуская седовласого мужчину, согбенного и худого настолько, что было удивительно, как он несет неизменную плотно набитую торбу, которую никогда и никому не доверял.
Помощников у Цана Ожана не было. Злые языки утверждали, что из-за скверного характера, мешавшего талантливому лекарю передать свой опыт молодому поколению. Лекарь же насмешливо заявлял, что изнеженное поколение и не достойно того, чтобы тратить на него силы, время и слова.
Мало кто знал, что один ученик у неприветливого лекаря все же имелся...
– Как он? – с тревогой спросил Дан, и Цан Ожан так скорбно поджал губы, что у лорда на миг потемнело в глазах.
– Жив чудом, – неодобрительно качнул головой лекарь, и Дан с нескрываемым облегчением выдохнул. – Но я не знаю, сколько оно еще продлится.
Раздраженно передернув плечами и не обращая более внимания на лорда, лекарь Цан вышел прочь.
Это был не первый их разговор о Хёне. И, скорее всего, не последний...
Цан Ожан ругался, грозился больше не приходить, обзывал и упрямого пациента, и самого лорда, но – был единственным, кто не отказался от Хёна, кто столь же упрямо искал древние рецепты, собирал редкие травы и готовил сложные снадобья, чтобы огонек жизни в слабеющем теле окончательно не угас.
Если бы кое-кто ценил это, как ценит Дан, и берег себя!
Но на сей раз Хён оказался на краю жизни и смерти потому, что ему пришлось спасать не только себя, и в этом была вина Дана. Вместо того чтобы все взваливать на его плечи, мог бы и сам забрать свою невесту, сам защитить ее, сам...
А мог ли бы?
В последнее время Дану все чаще казалось, что сам он ни на что не способен – лишь трусливо прятаться за спину Хёна.
Иногда он понимал, почему тот хочет уйти. Понимал – но не мог отпустить.
Не сейчас.
Не так.
В спальне раздался глухой удар, и едва не выбивший двери Дан обнаружил Хёна на полу.
В глубине его широко распахнутых глаз, словно затянутых тонкой корочкой льда, плясали слабые огненные всполохи; бледные губы шевельнулись, и лорд скорее прочел по ним, нежели услышал: «Они знают...»
***
Покои были роскошны. Здесь и отдельная купальня имелась, пусть и небольшая, но очень уютная, выложенная розоватым камнем, шелковистым и теплым на ощупь, с выдолбленной прямо в полу круглой чашей, которая, как по волшебству, наполнялась горячей водой, что текла по выступающей из стены изогнутой трубке. В нишах горели свечи с тонким, приятным ароматом; на полках стояли бесчисленные баночки с мылом, разномастными отварами, бальзамами, лежали мягкие мешочки с душистыми травами...
Но мысли принцессы были далеки от восторженных.
Она проснулась до рассвета, с криком, трепетавшим на искусанных в кровь губах, и долгое время не могла прийти в себя, ничего не видя, жадно хватая ртом воздух. Только что ее окружал туман, черный, плотный, ледяной. Цеплялись за одежду когтистые ветви-пальцы, обвивали ноги гибкие корни, и шли по пятам чудища, сверкая багровыми глазами... И только крошечный огонек, порхавший по ее руке, словно бабочка, не давал сойти с ума от страха, даже когда туман превратился в озеро, из глубин которого медленно всплывала мертвенно-бледная женщина, протягивая что-то на раскрытых ладонях...
Не сразу удалось осознать, что все было лишь во сне.
Почти все.
Увы, но и лес, и туман принцессе не приснились. Как и падение с небес...
Свадебные одежды были безнадежно испорчены.
Как, собственно, сама свадьба – и первое впечатление.
Ланэ мечтала предстать перед Верховным лордом полной достоинства, красивой и цветущей, чтобы он восхитился, едва на нее взглянув, а вышло, что он увидел жалкую, перепачканную девицу в изорванном платье.
Уж лучше бы ей и вправду было разбиться, чем пережить такой позор!
А что, если он передумает и вернет ее домой? К отцу, который наверняка придет в ярость и во всем обвинит ее и только ее, к прежней жизни в тягостном страхе... И хорошо если к прежней.
На руку даже отвергнутой женихом принцессы найдется немало претендентов, а охваченный гневом владыка охотно отдаст ее тому, кто первым успеет к нему подольститься.
И Ланэ почти не сомневалась, кто именно это будет.
Липкий оценивающий взгляд, хищная улыбка. Презрительно-снисходительное «слишком дорогой цветочек», не услышанное отцом.
Содрогнувшись, принцесса обхватила себя за плечи. Нет. Домой она не вернется. По крайней мере, живой.
Как-то раз мама сказала, что смерть – не самое страшное, что может случиться. И теперь Ланэ наконец-то осознала, что же она имела в виду.
– Госпожа, позвольте...
Почувствовав прикосновения чужих рук, принцесса вновь вздрогнула – и словно очнулась. Погрузившись в невеселые мысли о будущем, которое, возможно, для нее и вовсе не настанет, она позабыла о стайке облаченных в простые синие платья девушек, что окружили ее, сноровисто избавляя от когда-то роскошного наряда.
Ланэ позволила им это. Покорно опустилась в наполненную горячей, исходящей ароматами трав водой чашу и прикрыла глаза, стараясь сдержать слезы.
Она не станет плакать. Ни перед служанками, ни перед Верховным лордом. И если он решит отослать ее... Не станет.
Отец ненавидел слезы. И наложниц, которые смели плакать при нем, строго наказывал. И дочерей нередко – тоже. Женщина всегда должна быть приветлива и мила. Даже проявляя капризную свою натуру... Так вещали жрецы. Так считал владыка. И не только он.
Если она будет достаточно милой, позволят ли ей остаться?
Милой и красивой. Непременно.
Травяные мешочки мягко скользили по телу, чудесным образом смывая боль и усталость, ароматы цветов ненавязчиво успокаивали, и после омовения Ланэ почувствовала себя значительно лучше – и увереннее. В глазах, что странно, уже почти не осталось яркой синевы; пришлось, улучив момент, воспользоваться каплями, и принцесса в очередной раз порадовалась, что прихватила заветный пузырек с собой.
Ее вещи все еще не доставили, и когда Ланэ сообщили, что Верховный лорд желает видеть свою невесту, она запаниковала...
Напрасно. Шэнлай Чиндан оказался внимательным и предусмотрительным.
Платье, в которое принцессе помогли облачиться, хоть и было довольно странным, невероятно ей шло, подчеркивая нежность кожи, посвежевшей после поистине чудесных травяных настоев, и глубокий цвет глаз.
В зеркале отражалась прекрасная, как едва распустившийся бутон, девушка, от которой ни один мужчина в здравом уме ни за что не откажется.
Этот полет... то, что случилось... вывели Ланэ из равновесия. Слишком рано она собралась сдаваться.
Нет. Ни за что. Она обещала и матери, и себе, что добьется если не счастья, то права жить без страха. И если для этого придется через кого-то перешагнуть – она это сделает. Не задумываясь. Как нередко происходило в дворцовом гареме, где среди нежных шелков, ярких цветов и изысканных ароматов порой творилось такое, что ни одному воину наверняка не снилось.
Но Ланэ выжила там. А значит, выживет и здесь.
Заныло левое плечо, вроде и несильно, но неприятно. С болью, терзавшей тело по пробуждении, справились сладко-горький отвар и омовение. Средства у фениксов были поистине чудесные, от синяков и царапин и следов не осталось. А вот плечо отчего-то тянуло. Ланэ потерла его, украдкой, оглядевшись, чтобы излишне заботливые девицы не устроили ей еще одно лечебное купание, встретилась взглядом со своим отражением – и невольно вздрогнула.
Да, принцессе оно, безусловно, нравилось, но...
В Инаэр подобных нарядов не носили. Слишком легкая, тонкая ткань облегала тело, струилась шелковым водопадом, и наличие нижнего платья – тоже непривычного, еще более тонкого, практически невесомого, отделанного, помимо искусной вышивки, кружевом – не особо спасало.
Верхнее платье закрывало руки всего лишь до локтя, а дальше, почти до кончиков пальцев, изящными складками спускалась ажурная паутинка, которая больше привлекала нескромные взгляды, нежели защищала от них.
И ключицы беззащитно выглядывали из округлого выреза, лишенного и намека на воротник. По его краю шла искусная вышивка, которая, вольно или невольно, приковывала внимание.
А на спине вырез был треугольным и обнажал и лопатки, и впадину позвоночника, что вовсе бы смотрелось бесстыдно, если бы не густое переплетение кружевных листьев и цветов, умело расшитых крохотными сияющими камешками. Из-за этого Ланэ не решилась забирать все волосы наверх, велев служанкам оставить часть свободно спускаться, скрывая красивый, но излишне откровенный вид.
Принцесса поначалу отказалась надевать это платье и почти сочла подобное предложение за оскорбление, но девушки препроводили ее к окну – огромному, от потолка до пола, от стены до стены, с прозрачными, будто воздух, стеклами, – и Ланэ убедилась, что никто над ней не издевался.
Во дворце Рассветного ветра был чудесный сад. Прекрасный, ухоженный, благоухающий, несмотря на проблемы, что принесла с собой засуха, со всевозможными цветами, деревьями, птицами... Но с тем, что предстало перед глазами принцессы сейчас, знакомое с детства великолепие не шло ни в какое сравнение.
Зеленое море, сочное, сверкающее на солнце, словно россыпь изумрудов, расстилалось насколько хватало глаз, точно и не сад, а самый настоящий лес, и вились-петляли выложенные разноцветными камешками тропки меж дивных – многие из них принцесса видела впервые – деревьев, что привлекали то необычной листвой, то крупными полураскрывшимися бутонами, усыпающими ветви. А вдоль тропок тянулись к небу яркие сказочные цветы, и порхали над ними бабочки, с чьих крыльев осыпалась золотистая пыльца...
Захотелось распахнуть створки окна, чтобы вдохнуть полной грудью воздух, напоенный незнакомыми ароматами, чтобы стать частью всего этого... настоящего, манящего!
Ланэ все же удалось взять себя в руки, немного отступить от окна – и увидеть то, что ей хотели показать. По дорожкам сада неспешно прогуливались несколько девушек, облаченных в платья куда более откровенные, нежели то, что смутило Ланэ. То теперь казалось верхом целомудрия, и принцесса смирилась.
Если здесь так принято, что ж... Она будет играть по новым правилам. И постарается сделать это достойно.
Из отведенных ей покоев Ланэ вышла с гордо поднятой головой, не думая ни о платье, ни о том, какой впервые предстала перед Верховным лордом. Она была принцессой – по крови и воспитанию, – и именно принцессу должен сейчас увидеть ее жених. То, что было, осталось в прошлом.
Она шла просторными, полными воздуха и света коридорами, и казалось, что тело обнимает не шелк, а прохладная вода. Отражая золото солнечных лучей, ткань мерцала, переливалась, и Ланэ с каждым шагом все больше успокаивалась, возвращая уверенность в собственных силах.
В сияющую залу вошла не испуганная девочка, а настоящая принцесса.
Будущая Верховная леди Фэнриа, гордая, прекрасная, совершенная.
Очередная маска, с которой отныне придется сродниться...
ГЛАВА 6. РАЗБИТАЯ СКАЗКА
Сквозь огромные, распахнутые настежь окна в Хрустальную залу потоками лился солнечный свет, преломляясь, отражаясь в гранях прозрачных колонн, золотя светлые стены и оживляя старинные картины, придавая им глубину, словно то были двери в иные миры. Вместе со светом залу наполнял свежий, напоенный ароматами пионов и жасмина ветерок – и пение птиц, легкое, мелодичное, приятное слуху.
Сейчас Дан, ночью страстно желавший разнести дворец по камешку, не испытывал ни капли волнения. Спокойно сидел на троне, откинувшись на спинку, оглядывал кучку явно предвкушающих развлечение чиновников, которые внезапно попросили лорда созвать совет, – и тоже предвкушал.
«Они знают», – повторил Хён, едва придя в себя.
Министры. Эти плешивые павлины действительно узнали о том, когда, как и с кем вернулся во дворец Дан, – и решили поставить его в неловкое положение, обманом заманив принцессу на совет.
