Лес был тих и спокоен, словно самый обычный. Шелестели на ветру ветви, шуршала под ногами трава... Под ногами торопящегося Дана, разумеется, шуршала, пограничники ступали мягко и бесшумно, а при необходимости – с помощью особых плащей – могли слиться с природой, будто их здесь и не было.
Пожалуй, для общей благостности картины не хватало лишь заливистого щебета птиц, коих в лесу никогда не водилось.
Но тревога в душе Дана все нарастала. Ему упорно казалось, что они ходят кругами.
Или не казалось?
Вот этот камень он уже определенно не впервые видит!
И ту сломанную ветку.
Вспыхнув – во всех смыслах, едва успел горячие искры в ладонях зажать, – Дан отмахнулся от переполошившихся пограничников и пошел напрямую, ломясь сквозь кусты, как дикий зверь, почуявший добычу.
Что-то на миг облепило тело, затянуло лицо, забивая нос и рот, и...
Лопнула, зеркальными осколками разлетелась иллюзия, открывая совсем иной лес.
Настоящий.
Такой, о каком лорд только слышал – и никогда не видел.
Деревья в этом лесу были высоки, узловаты и черны, кусты подозрительно подвижны, а меж ними тек густой темный туман.
Судя по изумленным возгласам и приглушенным ругательствам, для пограничников новая реальность тоже стала неожиданностью.
Да что за демонщина здесь творится?!
Медальон потяжелел, нагрелся – и резко, до боли в шее натянув кожаный шнурок, рванулся вперед.
Туда, где, разрывая неестественно-вязкую тишину, раздался пронзительный девичий крик.
Онжи прыгнул внезапно и так быстро, что, не знай Анхён их повадок, уже лежал бы, располовиненный ударом гибкого хвоста-копья.
Паутина, что разделяла феникса и онжи, подарила советнику несколько бесценных мгновений. Она разлетелась клочьями, и от белесых нитей тоже пришлось уворачиваться – их яд, попав на кожу, мгновенно обездвиживал жертву.
Анхён проскользнул под почти доставшими его передними лапами и приподнявшимся, грозно раздувшимся брюхом, полоснув по нему кинжалом. Из раны засочилась густая, темная, совсем как туман, слизь. Тошнотворно-приторный запах усилился, до рези в глазах и скрутивших желудок спазмов. Онжи скакнул назад, широко разевая пасть в беззвучном крике.
Атакуя, колдовская тварь, порождение колдовского же тумана, поглощала все звуки вокруг. Анхён не слышал ни собственных шагов, ни дыхания, ни сердцебиения. Мерзкая, неестественная тишина давила, вызывая панику, словно у повстречавшего онжи новичка. Помнится, в первый раз Анхён что-то кричал, отчаянно желая услышать свой голос, убедиться, что не оглох, хоть и знал, с чем имеет дело.
К счастью, сейчас он не был новичком. Ужас, что внушали эти твари, удалось перебороть пусть и не сразу, но все же намного легче, чем когда-то, вернув способность думать и действовать быстро и четко.
Прыжок. Перекат. Взмах кинжалом. И на толстой шее ядовито дымится глубокая рана.
Уйти из-под мельтешащих лап ошалевшего от боли онжи. Перерубить одну из них. Со второго раза, потому как они только на вид тонки и беззащитны, едва не лишившись головы – хвост бил беспорядочно, сильно, взрывая землю и сшибая нерасторопные ветви кустарника.
Еще один бросок. Еще одна темная резаная рана.
И клинок, на всю длину вогнанный в основание черепа.
Безмолвный вопль сотряс мир, и громоздкая туша упала замертво, чуть не погребя под собой Анхёна. Он откатился в сторону, задыхаясь, не веря, что все закончилось...
Оно и не закончилось.
Тишина взорвалась – коротким, полным страха криком, который резанул по ушам до боли, заставив колдовство осыпаться песчаным крошевом, а феникса – прийти в себя.
Принцесса!
Анхён видел ее – она стояла, прижавшись к дереву, а к ней быстро ползла еще одна тварь, чуть мельче, но куда отвратительнее предыдущей.
Уже рванувшись к девушке, он понял, что не успевает.
Онжи был ближе.
Во тьме ослепительно вспыхнул огонек, высветив оскаленную морду, и, разлетевшись алыми брызгами, исчез, словно впитавшись в нее. В тот же миг тварь оцепенела, и уродливые вертикальные наросты на ее лбу разомкнулись, открывая огромный багровый глаз, окаймленный гроздями более мелких, – самое уязвимое место онжи, которое они демонстрировали крайне редко, лишь чувствуя себя в полной безопасности.
Или отведав истинного пламени.
Верный кинжал просвистел в воздухе и вонзился точно в цель. Тварь конвульсивно дернулась, взбрыкнула, начала заваливаться на бок, и туман, ставший еще гуще и непрогляднее, вмиг ее поглотил.
Анхён резко выдохнул, покачнулся от внезапно накатившей слабости... и едва устоял на ногах, когда к нему прильнуло что-то невысокое, легкое, отчаянно всхлипывающее и дрожащее.
Кто-то.
И нужно было бы расцепить судорожно сомкнувшиеся на окровавленной рубашке тонкие пальцы, шагнуть назад, спросить, все ли в порядке, но...
Он знал, что не в порядке. Ни с ней. Ни с ним.
Настолько не в порядке, что руки словно сами собой метнулись вверх, обвили хрупкие плечи, притянули тяжело дышащую девушку ближе.
Она была живой и теплой, и холод, почуявший слабину и попытавшийся вновь увлечь советника в привычное мерзлое болото, отпрянул, затаился.
Анхён чувствовал ее дрожь как свою собственную. А может, и в самом деле дрожал – от ледяного дыхания смерти, что чудом их не задело, от слабости из-за кровоточащих ран, от осознания, что лес стал еще опаснее, а пройти предстоит немало, и стоило бы продолжить путь прямо сейчас...
Но прямо сейчас было слишком хорошо и, как ни странно, безопасно, и рушить эту иллюзию, которой и без того отмерен малый срок, отчаянно не хотелось.
И, похоже, не только ему.
Сколько они так простояли?
Анхён не смог бы вспомнить. Очнулся, лишь когда затрещали-застонали ломаемые кусты, зашипел, теснимый истинным пламенем, туман, а лес вздрогнул, взорвался ярким светом и гулом голосов.
Наконец-то их нашли.
Ланэ трясло. Голова кружилась, к горлу подкатывала тошнота, и все происходящее казалось дурным сном, от которого невозможно очнуться.
Вязкий туман, алые гроздья глаз и чудовищная оскаленная пасть, вырывающееся из груди сердце и жгучие слезы, теплые руки на озябших плечах и ощущение безопасности... вспышка света, нарастающий гомон и снова – безнадежный холод и страх.
Оглушенная, растерянная, Ланэ щурилась от света факелов, после туманной тьмы казавшегося слишком ярким, ранящим.
И людей в длинных, почти сливающихся с лесом плащах было слишком много.
Они прорвались сквозь высокие заросли колючего кустарника, шумные, вооруженные, и сердце вновь болезненно сжалось.
Совершенно безотчетно принцесса нырнула за спину посланнику. Там было так хорошо и спокойно...
Надежно.
Но нападать новоприбывшие не спешили, как и феникс – обороняться. Напротив, выдохнул с немалым облегчением, расслабился, а заполонившие тропу воины согнулись в почтительном поклоне...
– Плащ, – протянул руку посланник и получил требуемое.
Он обернулся и накинул принцессе на плечи тяжелую ткань, пахнущую чем-то горьким, резким, но это можно было и потерпеть, главное, она скрыла от чужих любопытных взоров рваные, испачканные в грязи и крови свадебные одежды, растрепанные волосы, бледное лицо, заплаканные глаза и искусанные губы.
Теперь никто не увидит невесту лорда жалкой и беспомощной. И не узнает, что именно такой она себя и ощущает...
Неподалеку вновь раздался треск кустов, и на тропе стало еще теснее.
– Мой лорд! – произнес кто-то, и воины расступились, давая дорогу мужчине, торопливо шагавшему к посланнику и боязливо жмущейся к нему Ланэ.
– Хён! – едва приблизившись, встревоженно воскликнул он. – Ты... вы целы?!
– Я в порядке, мой лорд. Мы в порядке, – чуть склонился израненный феникс, и Ланэ крепче стиснула полы плаща, почувствовав на себе пристальный взгляд.
Шэнлай Чиндан. Верховный лорд Фэнриа.
Он был высок и статен, а еще – просто ослепительно красив. Тонкие, благородные черты лица, вытянутые к вискам глаза, большие, сияющие, необыкновенного цвета спелой вишни – казалось, в них то и дело вспыхивают огненные искры, словно отражение горящего в душе истинного пламени. Изящные кисти рук, длинные пальцы, на указательном переливается алыми всполохами заключенный в массивный перстень крупный камень. Черные волосы блестящей шелковой волной свободно спадают на широкие плечи, оттеняя темно-золотые одежды странного кроя. Узкие рукава, шнуровка на груди короткой туники, подпоясанной вышитым поясом, свободная длинная накидка без рукавов и завязок, узкие же брюки, заправленные в высокие сапоги. Непривычно... И красиво. Посланники были одеты иначе. Дань уважения владыке и принцессе, навсегда покидающей родные земли.
Сердце застучало сильнее, когда лорд улыбнулся, мягко, легко, и от этой улыбки словно светлее стало, а ужас, сдавивший грудь, мешающий дышать, все же разжал стальную хватку.
– Ланэ-шэ? – позвал Чиндан, протягивая руку.
И принцесса сама не поняла, как, очарованная сияющей улыбкой и глубоким, бархатным голосом, шагнула вперед, вложила свою дрожащую ладонь в крепкую ладонь лорда...
Летела на свет, как глупый мотылек, и ничего-то не могла с этим поделать.
Или же просто не хотела?
Нужно отдать лорду должное: под капюшон он заглянуть не пытался. Осторожно, примериваясь к ее неуверенным шагам, последовал к свежепроложенной сквозь кусты тропе, а когда Ланэ неловко, несмотря на поддержку, оступилась и едва не упала, подхватил ее на руки, легко, как пушинку, и понес дальше.
Принцессу опалило жаром, всю, от макушки до пят, и мысли загудели в больной голове растревоженным пчелиным роем. Разве же так дозволено? Это же совершенно неприлично! Сейчас же нет никакой опасности, дорога видна, и она может идти, и...
Он ее жених. А она слишком измучена и слаба. И что плохого, если он позаботится о ней?
Это шепнул ей сам лорд, словно почувствовав, как сжалась, напряглась она в его руках.
И Ланэ согласилась, позволив себе расслабиться.
Она подумает об этом потом, когда отступит усталость и страх, когда все будет позади.
А пока...
Пока была дорога, едва ее не усыпившая, и обычный, лишенный крыльев экипаж, стоявший на просторной поляне. Ланэ осторожно усадили на мягкое сиденье, накрыли теплым покрывалом, и экипаж тронулся, мерно покачиваясь, словно баюкая измотанную, опустошенную принцессу, которая, больше не в силах противиться неслышной колыбельной, незаметно для себя все же провалилась в целительный сон.
Дану казалось, что в лесу они пробыли недолго, но солнце уже утонуло за туманной линией горизонта, а потемневший бархат неба расшили крупными алмазами звезд.
Капитан пограничников отдал в полное распоряжение лорда служебный экипаж, и Дан устроил там принцессу и едва дышащего, но привычно держащегося Хёна. Прежде чем сесть рядом и приказать заключенному в особый амулет огненному духу отправляться во дворец, лорд велел пограничникам продолжать поиски двух так и не найденных стражей и обломков экипажа и пообещал, что обязательно сюда вернется, чтобы разобраться в произошедшем. И клятву о неразглашении взять не забыл. Если слухи дойдут до министров раньше, чем он успеет хоть что-то предпринять, все наверняка окажется загублено на корню, как не раз уже бывало.
Экипаж мерно катился по земле – Дан запретил духу подниматься в воздух. Принцесса и без того настрадалась, да и особые тропы делали путь безопасным и коротким. А самих путников – незаметными. Кто обратит внимание на старую повозку без опознавательных знаков, пусть она и направлялась во дворец? Таковые редкостью не являлись.
Дан все еще надеялся сохранить приезд принцессы в тайне, и экипаж, въехав со стороны старого, полузаброшенного сада, остановился у нежилой северной башни, что, по слухам, давно облюбовали злобные призраки. Было темно – фонари здесь не зажигали, хотя они и тянулись вдоль дорожек, подобно диковинным цветам. Строго говоря, фениксам фонари ни к чему, но с ними было гораздо удобнее и уютнее. Мало кому из дворцовых обитателей, изнеженных и балованных, хотелось постоянно напрягать глаза. По той же причине оные обитатели предпочитали для прогулок другие, более ухоженные и приятные уголки сада.
Лорд вышел первым, внимательно осмотрелся и, не заметив ничего подозрительного, помог выбраться Хёну, а затем подхватил на руки принцессу, которая лишь глубоко вздохнула, но не проснулась.
Неприметная дверца в каменной стене отворилась, а потом и закрылась без скрипа. Ступени старой винтовой лестницы на поверку тоже были гораздо крепче, чем на вид. В узком коридоре, скрывавшемся за еще одной потайной дверцей, царила затхлая тьма, и тут-то как раз и пришлось напрячь и глаза, и ловкость, чтобы не растревожить певучие доски пола и чей-нибудь не в меру острый слух.
Потайной путь в собственные покои Дан, к счастью, обнаружил – а потом и обустроил с наибольшим комфортом – еще желторотым птенцом и с тех пор пользовался им множество раз, даже став Верховным лордом, которому вроде как не по статусу подобные вольности.
Верховному лорду, как выяснилось, вообще никакие вольности не положены.
Еще одна дверь отворилась уже в покоях, вернее, в крошечной комнатке, что раньше служила нишей для сундуков, а ныне, завешанная бесценной – в самом что ни на есть прямом смысле слова – картиной известного художника, надежно хранила доверенную ей тайну.
На картину и слуги, и особо отчаянные, не боящиеся побеспокоить Верховного лорда в его спальне министры не смели даже дышать, не то что трогать, что всегда немало веселило ее хозяина.
В этой-то комнатке Хён и лишился сознания. Молча и почти бесшумно.
Обернувшийся на тихий шорох Дан словно в одном из своих кошмаров оказался: упрямец Хён лежал навзничь, запрокинув голову и закрыв глаза, белее снега и холоднее льда, и, кажется, не дышал.
С пологой, открытой всем ветрам и лунному свету крыши северной башни Фэнриа казалась полной тлеющих огоньков чашей, той, что покоится в каменных ладонях Спящего бога. Скалы, уютно окутанные сотканной из тьмы и тумана шалью, вполне походили на эти сильные, надежные руки, испокон веков оберегающие хрупкую драгоценность от всех невзгод внешнего мира.
По крайней мере, дворец Фэн неизменно стоял на страже покоя и безопасности крылатого народа.
Огни сияли, словно отражение нарядного неба, сливались в причудливые созвездия, и пальцы так и тянулись за кистью, чтобы запечатлеть дивный узор.
Увы, но ни бумаги, ни кисти у Рэна сейчас не было, и он жадно разглядывал переливающиеся огоньки, стараясь запомнить не только неповторимый рисунок, но и рождающиеся в душе чувства, которые, пожалуй, не мог подарить и свободный полет.
Чистый холст и тонкая кисть чуть позже непременно разделят с ним это волшебство.
Когда и разум, и душа преисполнились величия ночи, Рэн обратил взор на дворцовый сад, утопавший во тьме. И во всполохах живых светлячков, что еще стояли перед глазами, увидел нечто неправильное, не вписывающееся в благостную картину, пока существующую лишь в его воображении.
По заброшенной дороге медленно катился экипаж, сливаясь с тенями и ночными шорохами.
Рэн досадливо поморщился и, вместо того чтобы привычно перемахнуть через низкое резное ограждение, направился к наружной лестнице, чьи ступени больше походили на воткнутые в произвольном порядке короткие тонкие шесты. Человек, пожалуй, вряд ли удержится, а фениксу и к истинной ипостаси обращаться не нужно, ребенок играючи справится.
Пожалуй, для общей благостности картины не хватало лишь заливистого щебета птиц, коих в лесу никогда не водилось.
Но тревога в душе Дана все нарастала. Ему упорно казалось, что они ходят кругами.
Или не казалось?
Вот этот камень он уже определенно не впервые видит!
И ту сломанную ветку.
Вспыхнув – во всех смыслах, едва успел горячие искры в ладонях зажать, – Дан отмахнулся от переполошившихся пограничников и пошел напрямую, ломясь сквозь кусты, как дикий зверь, почуявший добычу.
Что-то на миг облепило тело, затянуло лицо, забивая нос и рот, и...
Лопнула, зеркальными осколками разлетелась иллюзия, открывая совсем иной лес.
Настоящий.
Такой, о каком лорд только слышал – и никогда не видел.
Деревья в этом лесу были высоки, узловаты и черны, кусты подозрительно подвижны, а меж ними тек густой темный туман.
Судя по изумленным возгласам и приглушенным ругательствам, для пограничников новая реальность тоже стала неожиданностью.
Да что за демонщина здесь творится?!
Медальон потяжелел, нагрелся – и резко, до боли в шее натянув кожаный шнурок, рванулся вперед.
Туда, где, разрывая неестественно-вязкую тишину, раздался пронзительный девичий крик.
***
Онжи прыгнул внезапно и так быстро, что, не знай Анхён их повадок, уже лежал бы, располовиненный ударом гибкого хвоста-копья.
Паутина, что разделяла феникса и онжи, подарила советнику несколько бесценных мгновений. Она разлетелась клочьями, и от белесых нитей тоже пришлось уворачиваться – их яд, попав на кожу, мгновенно обездвиживал жертву.
Анхён проскользнул под почти доставшими его передними лапами и приподнявшимся, грозно раздувшимся брюхом, полоснув по нему кинжалом. Из раны засочилась густая, темная, совсем как туман, слизь. Тошнотворно-приторный запах усилился, до рези в глазах и скрутивших желудок спазмов. Онжи скакнул назад, широко разевая пасть в беззвучном крике.
Атакуя, колдовская тварь, порождение колдовского же тумана, поглощала все звуки вокруг. Анхён не слышал ни собственных шагов, ни дыхания, ни сердцебиения. Мерзкая, неестественная тишина давила, вызывая панику, словно у повстречавшего онжи новичка. Помнится, в первый раз Анхён что-то кричал, отчаянно желая услышать свой голос, убедиться, что не оглох, хоть и знал, с чем имеет дело.
К счастью, сейчас он не был новичком. Ужас, что внушали эти твари, удалось перебороть пусть и не сразу, но все же намного легче, чем когда-то, вернув способность думать и действовать быстро и четко.
Прыжок. Перекат. Взмах кинжалом. И на толстой шее ядовито дымится глубокая рана.
Уйти из-под мельтешащих лап ошалевшего от боли онжи. Перерубить одну из них. Со второго раза, потому как они только на вид тонки и беззащитны, едва не лишившись головы – хвост бил беспорядочно, сильно, взрывая землю и сшибая нерасторопные ветви кустарника.
Еще один бросок. Еще одна темная резаная рана.
И клинок, на всю длину вогнанный в основание черепа.
Безмолвный вопль сотряс мир, и громоздкая туша упала замертво, чуть не погребя под собой Анхёна. Он откатился в сторону, задыхаясь, не веря, что все закончилось...
Оно и не закончилось.
Тишина взорвалась – коротким, полным страха криком, который резанул по ушам до боли, заставив колдовство осыпаться песчаным крошевом, а феникса – прийти в себя.
Принцесса!
Анхён видел ее – она стояла, прижавшись к дереву, а к ней быстро ползла еще одна тварь, чуть мельче, но куда отвратительнее предыдущей.
Уже рванувшись к девушке, он понял, что не успевает.
Онжи был ближе.
Во тьме ослепительно вспыхнул огонек, высветив оскаленную морду, и, разлетевшись алыми брызгами, исчез, словно впитавшись в нее. В тот же миг тварь оцепенела, и уродливые вертикальные наросты на ее лбу разомкнулись, открывая огромный багровый глаз, окаймленный гроздями более мелких, – самое уязвимое место онжи, которое они демонстрировали крайне редко, лишь чувствуя себя в полной безопасности.
Или отведав истинного пламени.
Верный кинжал просвистел в воздухе и вонзился точно в цель. Тварь конвульсивно дернулась, взбрыкнула, начала заваливаться на бок, и туман, ставший еще гуще и непрогляднее, вмиг ее поглотил.
Анхён резко выдохнул, покачнулся от внезапно накатившей слабости... и едва устоял на ногах, когда к нему прильнуло что-то невысокое, легкое, отчаянно всхлипывающее и дрожащее.
Кто-то.
И нужно было бы расцепить судорожно сомкнувшиеся на окровавленной рубашке тонкие пальцы, шагнуть назад, спросить, все ли в порядке, но...
Он знал, что не в порядке. Ни с ней. Ни с ним.
Настолько не в порядке, что руки словно сами собой метнулись вверх, обвили хрупкие плечи, притянули тяжело дышащую девушку ближе.
Она была живой и теплой, и холод, почуявший слабину и попытавшийся вновь увлечь советника в привычное мерзлое болото, отпрянул, затаился.
Анхён чувствовал ее дрожь как свою собственную. А может, и в самом деле дрожал – от ледяного дыхания смерти, что чудом их не задело, от слабости из-за кровоточащих ран, от осознания, что лес стал еще опаснее, а пройти предстоит немало, и стоило бы продолжить путь прямо сейчас...
Но прямо сейчас было слишком хорошо и, как ни странно, безопасно, и рушить эту иллюзию, которой и без того отмерен малый срок, отчаянно не хотелось.
И, похоже, не только ему.
Сколько они так простояли?
Анхён не смог бы вспомнить. Очнулся, лишь когда затрещали-застонали ломаемые кусты, зашипел, теснимый истинным пламенем, туман, а лес вздрогнул, взорвался ярким светом и гулом голосов.
Наконец-то их нашли.
ГЛАВА 5. ДВОРЕЦ ФЭН
Ланэ трясло. Голова кружилась, к горлу подкатывала тошнота, и все происходящее казалось дурным сном, от которого невозможно очнуться.
Вязкий туман, алые гроздья глаз и чудовищная оскаленная пасть, вырывающееся из груди сердце и жгучие слезы, теплые руки на озябших плечах и ощущение безопасности... вспышка света, нарастающий гомон и снова – безнадежный холод и страх.
Оглушенная, растерянная, Ланэ щурилась от света факелов, после туманной тьмы казавшегося слишком ярким, ранящим.
И людей в длинных, почти сливающихся с лесом плащах было слишком много.
Они прорвались сквозь высокие заросли колючего кустарника, шумные, вооруженные, и сердце вновь болезненно сжалось.
Совершенно безотчетно принцесса нырнула за спину посланнику. Там было так хорошо и спокойно...
Надежно.
Но нападать новоприбывшие не спешили, как и феникс – обороняться. Напротив, выдохнул с немалым облегчением, расслабился, а заполонившие тропу воины согнулись в почтительном поклоне...
– Плащ, – протянул руку посланник и получил требуемое.
Он обернулся и накинул принцессе на плечи тяжелую ткань, пахнущую чем-то горьким, резким, но это можно было и потерпеть, главное, она скрыла от чужих любопытных взоров рваные, испачканные в грязи и крови свадебные одежды, растрепанные волосы, бледное лицо, заплаканные глаза и искусанные губы.
Теперь никто не увидит невесту лорда жалкой и беспомощной. И не узнает, что именно такой она себя и ощущает...
Неподалеку вновь раздался треск кустов, и на тропе стало еще теснее.
– Мой лорд! – произнес кто-то, и воины расступились, давая дорогу мужчине, торопливо шагавшему к посланнику и боязливо жмущейся к нему Ланэ.
– Хён! – едва приблизившись, встревоженно воскликнул он. – Ты... вы целы?!
– Я в порядке, мой лорд. Мы в порядке, – чуть склонился израненный феникс, и Ланэ крепче стиснула полы плаща, почувствовав на себе пристальный взгляд.
Шэнлай Чиндан. Верховный лорд Фэнриа.
Он был высок и статен, а еще – просто ослепительно красив. Тонкие, благородные черты лица, вытянутые к вискам глаза, большие, сияющие, необыкновенного цвета спелой вишни – казалось, в них то и дело вспыхивают огненные искры, словно отражение горящего в душе истинного пламени. Изящные кисти рук, длинные пальцы, на указательном переливается алыми всполохами заключенный в массивный перстень крупный камень. Черные волосы блестящей шелковой волной свободно спадают на широкие плечи, оттеняя темно-золотые одежды странного кроя. Узкие рукава, шнуровка на груди короткой туники, подпоясанной вышитым поясом, свободная длинная накидка без рукавов и завязок, узкие же брюки, заправленные в высокие сапоги. Непривычно... И красиво. Посланники были одеты иначе. Дань уважения владыке и принцессе, навсегда покидающей родные земли.
Сердце застучало сильнее, когда лорд улыбнулся, мягко, легко, и от этой улыбки словно светлее стало, а ужас, сдавивший грудь, мешающий дышать, все же разжал стальную хватку.
– Ланэ-шэ? – позвал Чиндан, протягивая руку.
И принцесса сама не поняла, как, очарованная сияющей улыбкой и глубоким, бархатным голосом, шагнула вперед, вложила свою дрожащую ладонь в крепкую ладонь лорда...
Летела на свет, как глупый мотылек, и ничего-то не могла с этим поделать.
Или же просто не хотела?
Нужно отдать лорду должное: под капюшон он заглянуть не пытался. Осторожно, примериваясь к ее неуверенным шагам, последовал к свежепроложенной сквозь кусты тропе, а когда Ланэ неловко, несмотря на поддержку, оступилась и едва не упала, подхватил ее на руки, легко, как пушинку, и понес дальше.
Принцессу опалило жаром, всю, от макушки до пят, и мысли загудели в больной голове растревоженным пчелиным роем. Разве же так дозволено? Это же совершенно неприлично! Сейчас же нет никакой опасности, дорога видна, и она может идти, и...
Он ее жених. А она слишком измучена и слаба. И что плохого, если он позаботится о ней?
Это шепнул ей сам лорд, словно почувствовав, как сжалась, напряглась она в его руках.
И Ланэ согласилась, позволив себе расслабиться.
Она подумает об этом потом, когда отступит усталость и страх, когда все будет позади.
А пока...
Пока была дорога, едва ее не усыпившая, и обычный, лишенный крыльев экипаж, стоявший на просторной поляне. Ланэ осторожно усадили на мягкое сиденье, накрыли теплым покрывалом, и экипаж тронулся, мерно покачиваясь, словно баюкая измотанную, опустошенную принцессу, которая, больше не в силах противиться неслышной колыбельной, незаметно для себя все же провалилась в целительный сон.
***
Дану казалось, что в лесу они пробыли недолго, но солнце уже утонуло за туманной линией горизонта, а потемневший бархат неба расшили крупными алмазами звезд.
Капитан пограничников отдал в полное распоряжение лорда служебный экипаж, и Дан устроил там принцессу и едва дышащего, но привычно держащегося Хёна. Прежде чем сесть рядом и приказать заключенному в особый амулет огненному духу отправляться во дворец, лорд велел пограничникам продолжать поиски двух так и не найденных стражей и обломков экипажа и пообещал, что обязательно сюда вернется, чтобы разобраться в произошедшем. И клятву о неразглашении взять не забыл. Если слухи дойдут до министров раньше, чем он успеет хоть что-то предпринять, все наверняка окажется загублено на корню, как не раз уже бывало.
Экипаж мерно катился по земле – Дан запретил духу подниматься в воздух. Принцесса и без того настрадалась, да и особые тропы делали путь безопасным и коротким. А самих путников – незаметными. Кто обратит внимание на старую повозку без опознавательных знаков, пусть она и направлялась во дворец? Таковые редкостью не являлись.
Дан все еще надеялся сохранить приезд принцессы в тайне, и экипаж, въехав со стороны старого, полузаброшенного сада, остановился у нежилой северной башни, что, по слухам, давно облюбовали злобные призраки. Было темно – фонари здесь не зажигали, хотя они и тянулись вдоль дорожек, подобно диковинным цветам. Строго говоря, фениксам фонари ни к чему, но с ними было гораздо удобнее и уютнее. Мало кому из дворцовых обитателей, изнеженных и балованных, хотелось постоянно напрягать глаза. По той же причине оные обитатели предпочитали для прогулок другие, более ухоженные и приятные уголки сада.
Лорд вышел первым, внимательно осмотрелся и, не заметив ничего подозрительного, помог выбраться Хёну, а затем подхватил на руки принцессу, которая лишь глубоко вздохнула, но не проснулась.
Неприметная дверца в каменной стене отворилась, а потом и закрылась без скрипа. Ступени старой винтовой лестницы на поверку тоже были гораздо крепче, чем на вид. В узком коридоре, скрывавшемся за еще одной потайной дверцей, царила затхлая тьма, и тут-то как раз и пришлось напрячь и глаза, и ловкость, чтобы не растревожить певучие доски пола и чей-нибудь не в меру острый слух.
Потайной путь в собственные покои Дан, к счастью, обнаружил – а потом и обустроил с наибольшим комфортом – еще желторотым птенцом и с тех пор пользовался им множество раз, даже став Верховным лордом, которому вроде как не по статусу подобные вольности.
Верховному лорду, как выяснилось, вообще никакие вольности не положены.
Еще одна дверь отворилась уже в покоях, вернее, в крошечной комнатке, что раньше служила нишей для сундуков, а ныне, завешанная бесценной – в самом что ни на есть прямом смысле слова – картиной известного художника, надежно хранила доверенную ей тайну.
На картину и слуги, и особо отчаянные, не боящиеся побеспокоить Верховного лорда в его спальне министры не смели даже дышать, не то что трогать, что всегда немало веселило ее хозяина.
В этой-то комнатке Хён и лишился сознания. Молча и почти бесшумно.
Обернувшийся на тихий шорох Дан словно в одном из своих кошмаров оказался: упрямец Хён лежал навзничь, запрокинув голову и закрыв глаза, белее снега и холоднее льда, и, кажется, не дышал.
***
С пологой, открытой всем ветрам и лунному свету крыши северной башни Фэнриа казалась полной тлеющих огоньков чашей, той, что покоится в каменных ладонях Спящего бога. Скалы, уютно окутанные сотканной из тьмы и тумана шалью, вполне походили на эти сильные, надежные руки, испокон веков оберегающие хрупкую драгоценность от всех невзгод внешнего мира.
По крайней мере, дворец Фэн неизменно стоял на страже покоя и безопасности крылатого народа.
Огни сияли, словно отражение нарядного неба, сливались в причудливые созвездия, и пальцы так и тянулись за кистью, чтобы запечатлеть дивный узор.
Увы, но ни бумаги, ни кисти у Рэна сейчас не было, и он жадно разглядывал переливающиеся огоньки, стараясь запомнить не только неповторимый рисунок, но и рождающиеся в душе чувства, которые, пожалуй, не мог подарить и свободный полет.
Чистый холст и тонкая кисть чуть позже непременно разделят с ним это волшебство.
Когда и разум, и душа преисполнились величия ночи, Рэн обратил взор на дворцовый сад, утопавший во тьме. И во всполохах живых светлячков, что еще стояли перед глазами, увидел нечто неправильное, не вписывающееся в благостную картину, пока существующую лишь в его воображении.
По заброшенной дороге медленно катился экипаж, сливаясь с тенями и ночными шорохами.
Рэн досадливо поморщился и, вместо того чтобы привычно перемахнуть через низкое резное ограждение, направился к наружной лестнице, чьи ступени больше походили на воткнутые в произвольном порядке короткие тонкие шесты. Человек, пожалуй, вряд ли удержится, а фениксу и к истинной ипостаси обращаться не нужно, ребенок играючи справится.
