Шильдкраут выслушал тираду матери без всяческого интереса. Пусть она решает все эти проблемы. Ему всё одно, как Фредерика это сделает. Главное, чтобы он, наконец, смог оказаться в компании великого князя. При воспоминаниях об их веселом времяпровождении маркграф почувствовал себя очень несчастным. Сейчас ему этого очень не хватало.
-Матушка, а можно мне в баньку сходить? - внезапно спросил он.
Графиня Шильдкраут нахмурилась. Кто, интересно, внушил сыну подобную идею?
-Помнится, ты никогда не любил ходить в баню, - заметила она. - Жаловался ещё мне, что пришлось попариться из-за сумасбродства Государыни. Должно быть, Глаша тебя надоумила. Бани-то есть и публичные. - Она проницательно посмотрела на маркграфа. Тот почувствовал раздражение. «Когда же матушка перестанет быть такой прозорливой»? - подумал он.
-А пусть и Глаша. Чем вам это не по нраву? - буркнул маркграф.
-Тем, что твои идеи часто бывают глупыми, а последствия потом мне расхлебывать, - ответила графиня. Казалось, она была готова вскипеть. - И, потом, ты легко можешь попасть в неприятную историю. Маркграфу Шильдкрауту лучше не появляться на петербургских улицах, ибо Елисавет отправила его обратно в Голштинию. А за ослушание можно и в Тайную отправиться. Оттуда я не сумею тебя вытащить.
-Напугали меня, матушка. - Маркграф рассмеялся. - Страшны мне казематы Трубецкого бастиона.
-На дыбе ты бы так не говорил, - сказала графиня Шильдкраут. - Визжал бы и о пощаде умолял.
-И что делать, матушка? - Маркграф выглядел растерянным.
-Я буду молиться за душу твою грешную, - ответила графиня Шильдкраут. - Авось да поможет. Ещё на прошлой неделе Адвент* начался, а я из-за тебя забыла о говении.
Фредерика была в меру набожной женщиной. Если ей что-то нужно было от Бога, то она обращалась к нему. А бывало, что она вспоминала о посте только тогда, когда он был в самом разгаре.
Весь этот день графиня Шильдкраут провела в молитвах. Она неистово просила Бога о том, чтобы тот вернул им с сыном положение при дворе и подарил безбедное существование. Несмотря на то, что лютеранам позволялось есть мясо, они должны были воздерживаться от развлечений. Молитвы не улучшили этот день. Вечером маркграф снова принялся донимать свою матушку, сетовать на смертную скуку и неудобства жизни на постоялом дворе.
-А тебе, сын мой, лучше говеть, а не с девками, прости Господи, путаться, - отрезала она. - Может, Бог смилостивиться и пошлёт нам спасение.
Маркграф не поверил словам матушки, но тем не менее не осмелился её ослушаться. Мысленно он попрощался с соблазнительными губами Глаши и приготовился к тому, чтобы вести благочестивый образ жизни. Кто знает, быть может, Бог действительно смилостивится над ним, и совсем скоро Шильдкраут окажется при русском дворе.
Словарик:
1.Филиппов пост - народное название Рождественского поста, начинается на следующий день после дня памяти апостола Филиппа (28 ноября).
2.Приседание в книксене не столь глубокое, и, в отличие от плавного реверанса, выполняется быстро.
3.Целовальник - трактирщик (устар).
4.Испарина - пот (устар).
5.Исподнее - нижнее бельё (устар).
6.Адвент у лютеран — это предрождественский период ожидания, аналогичный Рождественскому посту, но с более мягкими ограничениями: вместо строгого воздержания от пищи рекомендуется умеренность в еде и благочестивая жизнь, включающая размышления и духовное самосовершенствование. Лютеранский Адвент является временем подготовки к празднику Рождества Христова.
ГЛАВА 34
-Арман, ты поступаешься правилами чести, учишься лгать и изворачиваться. - В словах отца слышался упрёк. - Это не приведёт тебя ни к чему хорошему. Каждый дворянин должен быть не только храбрым, но и честным.
-Отец, двор такое место, где правда может стоить жизни, - Арман-Филипп почувствовал себя смущенным и опустил глаза.
-Я понимаю, сынок. При дворе столько соблазнов, а в твои восемнадцать лет честолюбие заглушает голос совести, - Франсуа де ла Рантье мягко улыбнулся Арману-Филиппу. - Но, поверь, с помощью лжи и интриг ты никогда не добьёшься того, что бы обрадовало тебя.
-Простите, отец. Я признаю свою неправоту, - пристыженно ответил Арман-Филипп.
-Одного родительского слова достаточно, чтобы вы передумали, отступились от собственной цели. Вспомните, куда честность привела вашего отца. Истинный царедворец должен быть искусным актёром, - вмешался Шетарди, внимательно слушавший их разговор. В руках у него был бокал с вином. Красным как кровь. Он выглядел относительно молодым и полным сил.
-Ваше Сиятельство, я считаю, что стал поступать неправильно. Я научился лгать, перестал быть откровенным с людьми. Наконец, стал вожделеть мадемуазель Александру как женщину. А это, согласитесь, не слишком благородно. Я не довольствуюсь тем, что имею, хотя когда-то мог, - посмотрев в хитрые глаза Шетарди, признался Арман-Филипп.
-Это правильный путь. И не вздумайте сворачивать с него! Я не вижу ничего постыдного в вашем желании. Наоборот, оно похвально. Вскоре Северная Венера перестанет быть для вас такой неприступной. - Слова маркиза заглушили голос совести.
-Это неправильно, Арман. - Отец умоляюще посмотрел на Армана-Филиппа. - Большие амбиции могут погубить тебя. А вожделеть женщину… Чего может быть в этом хорошего, если ты не собираешься жениться на ней?
Арман-Филипп не осмелился посмотреть отцу в глаза. Маркиз подошёл к нему довольно близко и сказал своим приятным, вкрадчивым голосом, который тот мог бы слушать часами:
-Александра очарована вами, а вы желаете от неё отказаться? Мне кажется это глупым. Идите к своей цели и не обращайте внимания на препятствия. Правильные поступки не всегда приносят счастье.
Арман-Филипп почувствовал прикосновение чьей-то холодной руки к своей щеке. Проснувшись, он обнаружил, что заснул прямо за письменным столом. Никого рядом с ним не было. «Чёрт возьми, это всё мне просто померещилось», - про себя выругался он, хотя происходившее показалось ему вполне реальным. Арман-Филипп почувствовал, что ему не по себе. «Вряд ли такие сны снятся к чему-то хорошему», - подумал он. По спине снова пробежали мурашки. Он не считал себя слишком суеверным человеком, но тем не менее счёл, что это какой-то знак. Вероятно, отец хотел вернуть его на путь истинный, с которого он сошёл. Медоточивые фразы Шетарди, конечно же, приятнее слушать,чем горькую правду. Однако лесть опасна, ибо закрывает глаза на реальность. Арман-Филипп испытывал какое-то непонятное чувство вины. А вдобавок, волнения за собственную судьбу. Вчера вечером сияющий де Бретёй сообщил ему, что Рюльер направляется в сторону России. Он обещает приехать в январе.
-А вам, молодой человек, представится прекрасная возможность отправиться на все четыре стороны, - злорадствовал де Бретёй. - И мы с вами, наконец, расстанемся. По-моему, всё складывается просто прекрасно.
Арман-Филипп почему-то не нашёл в себе сил возразить барону и, переступив через себя, сказал:
-По-моему, тоже.
-Однако вы желали, насколько я помню, остаться в России. Но кураж ваш куда-то делся, - продолжал изводить своего секретаря де Бретёй. Он получал истинное удовольствие от этого занятия. Это помогало ему самоутверждаться за счёт Армана-Филиппа. - Ах да! Умер Шетарди, и больше никто на свете вам не подскажет, как надо действовать. Что ж, я говорил вам, что вы были всего лишь марионеткой в его руках, а вы мне не верили. Время всё рассудило. Оно гораздо мудрее нас, месье.
Арману-Филиппу было противно слушать посла. «Кудахчет как курица», - с раздражением подумал он.
-Неужели вы считаете, барон, что я так легко откажусь от своих желаний? - Арман-Филипп решил, что посла всё-таки стоит поставить на место.
-Но вы же только что отказались, граф. Так с чего вдруг берёте свои слова назад? - Де Бретёй прямо-таки сиял от удовольствия. Он чувствовал, что виктория будет за ним.
-Вы неправильно меня поняли. Я имел в виду, что всё хорошо складывается для вас, тогда как я сам намерен искать способы остаться в России, - Арман-Филипп попытался придать своему голосу уверенности, но это ему удалось не слишком хорошо. Его слова скорее походили на пафосную театральную реплику, нежели на реальное намерение.
-Вы безрассудный человек, граф, - сказал де Бретёй, пристально посмотрев на Армана-Филиппа. - Думается мне, ваши затеи до добра вас не доведут. Можно смело предположить, что вы сгинете в этой варварской Московии.
Сейчас Арман-Филипп вспоминал этот разговор, и ему становилось очень неприятно. Лежавшее на столе письмо от Дюваля, где тот сообщал о том, что будет рад встретиться с ним, когда он вернётся во Францию, вызывало лишь раздражение. Человек, которого он считал своим другом, поступил очень некрасиво по отношению к Луи д’Эсте. Он сообщил министру иностранных дел, что тот хоть и крещен в католической вере, но остался гугенотом и хранит у себя запрещённые книги. Арман-Филипп узнал это непосредственно от Дюваля. Тот не видел ничего предосудительного в своём поступке и объяснял его исключительно своей преданностью интересам Франции. Д’Эсте, к счастью, не выслали, поскольку никакой опасной литературы у него не обнаружили. Однако это заставило его насторожиться и начать действовать. «Мне кажется, что во Франции мне не будут доверять так же, как прежде», - спокойно сказал д’Эсте и стал обдумывать дальнейшие действия. Результат удивил Армана-Филиппа: друг решил жениться на Рези Лефорт и принять русское подданство.
-И она согласилась выйти за тебя замуж? Ты сам говорил, что такая крепость, как Рези, не падёт так быстро? - спросил Арман-Филипп, сам не веря в то, что услышал от д’Эсте.
-Императрица дала ей срок три месяца на то, чтобы она выбрала себе супруга. А Рези всё ни за кого не хотела выходить замуж. Это между делом мне сказал её брат Пётр Петрович Лефорт. Я предложил ему свою кандидатуру. Он посоветовал мне самому поговорить об этом с Рези. К моему удивлению, она согласилась. В конце декабря мы объявим о своей
помолвке. Мне останется лишь сменить веру.
С одной стороны, Арман-Филипп радовался за своего друга, а с другой - чувствовал, что начинает завидовать ему, хотя меньше всего желал испытывать это опустошающее чувство. От него помогала избавиться только работа - когда все мысли были заняты различного рода поручениями, он не находил времени для подобных размышлений.
-Всё вы грустите, месье. Мне от тоски помогает избавиться хорошее застолье, - заметил Анри. Ему, как шуту, Арман-Филипп позволял говорить всё или почти всё. Природная бестактность слуги скорее забавляла его, нежели раздражала. Это позволяло посмеяться над собой или несколько иначе взглянуть на невзгоды.
-Ну ты и чревоугодник! - рассмеялся Арман-Филипп. - Сейчас же пост. Нужно стремиться к воздержанию.
-Оно хорошо тогда, когда не вгоняет вас в смертную тоску, - резонно заметил Анри. «А он находчивый малый. У Шетарди, что ли, научился так парировать словесные удары»? - подумал Арман-Филипп.
-Ты, должно быть, хочешь сказать, что я нуждаюсь не в постной пище, а в хорошей трапезе? - Арман-Филипп внимательно посмотрел на хитрую физиономию слуги.
-В трактир вам нужно, месье, - Анри отчего-то рассмеялся. - Как окажетесь там, подышете одним воздухом с друзьями Бахуса, так и меланхолия исчезнет.
-А ты дело говоришь, - взбодрился Арман-Филипп. - Мне говорили, что тут неподалёку находится неплохая австерия* «Золотой лось».
Это заведение было достаточно уютным. В нём не было недостатка в напитках и традиционных немецких блюдах. Аромат яств соблазнял, однако удовольствие стоило довольно дорого. Хозяйка австерии была ушлой и мелочной немкой. С такой не поторгуешься, как с иными, более уступчивыми особами.
-Вы что, господа, желаете, чтоб я уступила вам всё это за такую смехотворную сумму? Вино дорогое, ибо оно хорошей выдержки, паштет - так как мой повар лучше всех знает, как готовить это блюдо. - В её голосе слышался явственный упрёк.
-Не подумайте дурного, мадам, но в парижских трактирах… - попытался возразить Арман-Филипп, но был резко прерван ей:
-Я не имею понятия о том, что у вас в Париже, а у нас, в Петербурге, такие колбасы на вес золота. - Её тон сделался гневным. Возражать было бессмысленно. Арману-Филиппу с Анри пришлось согласиться заплатить столько, сколько она потребовала, пусть цена и показалась им непомерной.
Рыбный паштет имел непривычный для Армана-Филиппа вкус, поскольку раньше он подобного не пробовал. Он не мог сказать, что ему нравилось то, что он ел, но это и не вызывало резкого отвращения. Скорее - он привыкал к новому блюду. Паштет он запивал рейнвейном. Вино было сладковатым, с яблочными нотками, однако ж не казалось ему приторным. Сначала он смаковал его и чувствовал, как по всему телу расползается желанное тепло. Мрачные мысли стали уходить. Ему не хотелось думать ни о де Бретёе, ни о приезде Рюльера. Казалось, что, если он забудет о проблемах и будет наслаждаться моментом, то все они сами собой улетучатся. Вот Арман-Филипп, доев сытный рыбный паштет, сидит в шумной австерии. Разве ему сейчас плохо? Отнюдь. Совет Анри возымел своё действие.
Через некоторое время на смену этому прекрасному ощущению абсолютной безмятежности пришло чувство отягчения в голове. Рейнвейна больше не хотелось. Арман-Филипп поймал себя на мысли, что устал от вкуса этого вина. Оно, определённо, хорошее, но несколько утомляет.
-Мне кажется, пора покинуть австерию. Стемнело, время уже позднее, - сказал Арман-Филипп Анри. Тот выглядел сытым и довольным.
-Я б ещё немного посидел тут, месье. Судя по всему, Анри не горел желанием уходить. - Еда вкусная, помещение тёплое и уютное.
-Был бы ты секретарём посла, ты бы размышлял совершенно иначе. - Зачем-то де Бретёй снова возник перед мысленным взором Армана-Филиппа.
«Я не буду думать об этом. Не стоит портить сегодняшний вечер», - рассудил он.
-Хорошо, месье, - с грустью в голосе сказал Анри. - Пойдёмте.
Холодный балтийский ветер задувал под тёплые плащи Армана-Филиппа и Анри. Падал мокрый снег. Шагать по лужам было неприятно.
-Ну и зима в Питербурхе. А я-то рассчитывал увидеть сугробы и медведей. - Ветер бросил ему в лицо пригоршню мокрого снега, отчего Анри поморщился.
Арман-Филипп только придумал, что скажет слуге, как из-за угла появились несколько человек. Намерения у них были явно недобрые. Их лица скрывали надвинутые на лоб чёрные шляпы, в руках блеснули клинки. Желая опередить возможных противников, Арман-Филипп вытащил из трости шпагу. Он быстро понял, что сражаться с четырьмя противниками сложнее, чем с маркграфом. Если с Шильдкраутом он дрался на дуэли, то это походило на бои без правил. Казалось, противники хотели просто убить его, не придерживаясь при этом никаких нравственных кодексов. Шпага одного из них угрожающе приблизилась к телу Армана-Филиппа. Только каким-то чудом ему удалось увернуться от удара.
