Ида, как и подозревала Айлин, и подтвердил Саймон, сидела в засаде. Нет, спряталась она замечательно – если бы Айлин, выйдя из купальни, не огляделась магическим зрением, то никого бы и не заметила. А так различила один, два, три… шесть фиолетовых сполохов на галерее, откуда прекрасно видно любого, вышедшего из купальни. Ох, ну и глупая же Ида! Дарра и так рассердился, а уж после такого-то! Да и она сама совершенно не настроена прощать…
Айлин почувствовала, как в ней закипает и поднимается безрассудное яростное веселье. То самое, постоянно толкающее то на дерзости старшекурсникам, то на строго запрещенные проказы, то на изобретение новых заклятий… Ида решила посмеяться над ней любой ценой? Что ж, посмотрим, кому будет смешнее! Сжав руку Дарры и подмигнув Саймону, она шагнула вперед, подняла голову, бросила взгляд на перила галереи и громко и сочувственно позвала:
- Ида? Ты мне не нравишься! Но ты – моя сокурсница, и я обязательно тебе помогу! Завтра же закажу тетушке дюжину панталон для тебя, чтобы тебе больше не пришлось красть чужие! Прости, я не знала, что твои дела так плохи, что и на панталоны не хватает!
Тишина, до того бывшая настороженной, стала просто оглушительной. Потом Саймон фыркнул и расхохотался, сдержанно улыбнулся Дарра, а через мгновение и галерея содрогнулась от хохота – и почти тут же до слуха Айлин донесся яростный вопль и топот двух пар туфелек.
Она мстительно улыбнулась. Такого позора Ида долго ей не простит… но не все ли равно? Сама виновата!
***
- Я почти ничего не видел, - медленно проговорил Дарра, не отводя глаз от чашки горячего шоколада. – Вы ведь понимаете, милорд, ширма почти от самого пола и я никогда не оскорбил бы леди попыткой подсмотреть... Но стопы и щиколотки…
Он замолчал, поднес чашку к губам и снова замер.
- Первая любовь – прекрасное чувство, - вздохнул магистр Роверстан. – И несомненно полезное для вас, мой мальчик. Только не забывайте об осторожности, вы ведь не хотите повредить леди. И прошу вас, Дарра, если вы решите что-то предпринять, хорошенько подумайте! Ваша целеустремленность может дорого обойтись не только вам.
- Да, милорд, - согласился Дарра и, помолчав несколько мгновений, добавил: - Но я хотел бы спросить о другом. Это случилось три дня назад и я почти не спал все это время. Мне снится купальня и то, что я видел. Это очень беспокойные сны, милорд. Что с этим делать?
Брови магистра чуть приподнялись и в глазах блеснули веселые искры.
- Не беспокойтесь, Дарра. Просто ваше чувственное развитие наконец догнало физическое. Поэтому сегодня вечером я отведу вас в одно чрезвычайно полезное в таких случаях заведение.
Глава 7. Удача капитана Бартоломео
Капитан Бартоломео Дживаньолли был отчаянным неудачником. То ли повитухе при его рождении пожалели горячего вина с корицей, и она отпустила новорожденному недоброе тихое слово, то ли просто звезды встали не так. И ведь капитан свято чтил морские законы! Никогда не охотился на альбатросов и чаек, не плевал и не мочился за борт с наветренной стороны и команде этого не позволял, перед каждым рейсом велел мыть палубу отваром полыни, а после, вернувшись в порт, обязательно посылал несколько монет какой-нибудь матросской вдове… Не помогало! Удача обходила капитана стороной и еще ухмылялась вслед.
Если в трюме обнаруживалась течь – дело само по себе понятное и нестрашное! – то непременно с той стороны, где стоит самый дорогой товар. Если корабельный лекарь отпрашивался на один рейс, то среди команды обязательно вспыхивала зараза. Шторма, пираты и налоговые чиновники, для честного капитана проходящие по одному ведомству злокозненных ухмылок судьбы, преследовали его с таким завидным постоянством, что кому другому хватило бы половины, чтобы отправиться на дно морское или портовое кладбище для бедняков. Но Бартоломео стискивал зубы, заказывал перед рейсом кружку горячего грога и поднимался на корабль, истово веря, что скоро его судьба изменится к лучшему.
Однажды он уже ступил на трап, но едва не споткнулся, потому что под ноги метнулись две серые тени.
«Плохая примета, - мрачно подумал Бартоломео. – Крысы, чтоб их».
И оказался прав наполовину: крыса была только одна. Утробно завывая, ее пытался взять за горло тощий серый котеныш, полосатый, как спина строптивого матроса. Он загнал крысу между мешками, что сгрузили пока на палубу, прижал к люку, ведущему в трюм, и все-таки вцепился бестии в глотку. Матросы улюлюкали, радуясь неожиданному развлечению, а потом, пока котеныш, хмуро озираясь, тщательно вылизывал окровавленную морду, из толпы послышалось:
- Дозвольте оставить, синьор капитан. Житья нет уже от пасюков! Да и к удаче кот на корабле, говорят…
Бартоломео только рукой махнул. Про себя он был уверен, что котеныша смоет при первом же шторме или он кому-нибудь нагадит в одеяло и полетит за борт. Но опять не угадал.
Серый прижился. На глаза лишний раз не попадался, но вскоре отъелся, вырос и заматерел. Обзавелся роскошной бахромой на ушах – крысы на корабле были злые, наверное, тоже ожесточились от неудач. Кто-то из матросов сшил ему кожаный ошейник, чтобы не прибили, приняв за бездомного, и в порту Серый обязательно отправлялся в увольнение, но к отплытию являлся вместе с корабельной командой, безошибочно узнавая колокол родного судна. Капитан уже давно не ждал от него обещанной удачи, но невезение котяра стойко и мужественно переносил вместе с остальным экипажем «Золотой ласточки».
Последний год был для капитана совсем нехорош. Мало того, что он влез в долги ради ремонта корабля, так еще в каждом порту его опережали слухи, что «Ласточка» проклята. А кто доверит товар или свою жизнь кораблю, над которым висит проклятие? Увы, синьоры! Заказы стали редкими, купцы торговались отчаянно, в глаза говоря, что Бартоломео должен быть благодарен им за любой фрахт как за милость.
Другой, пожалуй, спился бы. Бартоломео курил старую трубку и ежился на капитанском мостике от холодного ветра, завернувшись в залатанный плащ и вглядываясь в туманную даль, где под ручку гуляли чья-то удача и его невезение. Серый приходил, подставлял круглую лобастую голову с драными ушами под капитанскую ладонь и мурлыкал сочувственно. Капитан вздыхал…
Порт Вероккьи встретил их обычным шумом. Команда разгрузила тюки дешевого сукна и бочки свечного воска, заказчик долго крутил носом, уверяя, что товар пахнет крысами, а значит, испорчен. Но тут уж Бартоломео взбеленился. Крысы стараниями Серого на корабле почти перевелись, осталось ровно столько, чтобы соблюсти морской обычай, гласящий, что вообще без крыс в море выходить нельзя. Как узнаешь про течь в трюме?
Но чтобы крысы погрызли бочки даже не с салом, а с воском? Чушь какая! Деньги он с купца стряс, хоть и не все, но хватило их только отдать проценты по займу да скудно собраться в очередной рейс. И тут удача снова поглумилась над Бартоломео. Старший помощник нашел пассажира, искавшего корабль до Меруа, самого ближнего к Дорвенанту порта. Пожилому синьору непременно требовалась отдельная каюта и все удобства, которые может предоставить судно. Бартоломео насторожился.
Уступить капитанскую каюту пассажиру – запросто. Но почему состоятельный синьор – а помощник Барготом клялся, что синьор весьма богат! – почему он не отправится в Дорвенант порталом? Безопасно, быстро, никакой тряски. Ну или раз уж любит морские путешествия, почему не наймет каюту на приличном судне, а не на «Ласточке», пропитанной запахами ворвани, молодых сыров и тот же Баргот ведает, чего еще.
Однако синьор предложил тройную оплату сверх запрошенной, и Бартоломео согласился. Ну, подумаешь, еще одна неприятность в случае чего. Зато денег от синьора хватит на месячный запас рома и курительной травы для матросов!
В назначенный день синьор прибыл на борт с багажом: парой сундуков и тремя большими плетеными корзинами с плотно закрытыми крышками. Их вид сразу встревожил Бартоломео, а когда из одной корзины донесся заунывный мяв, и Серый, мирно гревшийся на солнышке, вскочил на лапы, капитан возмутился:
- Прошу прощения, почтенный синьор, но не рехнулись ли вы? – вопросил он, уперев руки в бока и яростно прикусив трубку. – Коты на корабле? Мы же будем плыть недели три! Они провоняют мне каюту так, что потом и песком драить бесполезно.
- У меня всего один кот и три кошки, - примирительно сказал невысокий пожилой синьор, одетый в темное и такой благообразный, что Бартоломео сразу почуял – дело плохо. – Уверяю, синьор капитан, они не доставят вам хлопот, а весь возможный ущерб я оплачу.
- Я взял плату вперед, – мрачно сказал капитан. – Поднимать цену, когда пассажир уже на борту, это не по-моему. Но следите за своими тварями сами. И лучше не выпускайте их из каюты, особенно кота. Наш Серый сопернику не порадуется. А вот кошкам как раз может.
- Да, об этом я не подумал, - растерянно вздохнул синьор, глядя, как Серый на полусогнутых лапах и со вздыбленной шерстью подбирается к корзинам, а потом обходит их, грозно урча. – А может, вы оставите своего котика на этот рейс в порту? В каком-нибудь приличном трактире на полном содержании?
Из одной корзины послышался восторженный ответный вопль: кот пассажира рвался в бой за честь своего гарема.
- Бар-р-ргот меня дери! – высказался капитан. – Нет уж, синьор. Мой кот – член моей команды. Он поплывет в любом случае!
Синьор вздохнул и развел руками. Бартоломео хотел посоветовать ему самому оставить в порту мяукающий багаж, но на правой руке синьора мелькнуло простенькое железное кольцо – гладкий стебель розы с распустившимся цветком вместо камня.
Помощник Бартоломео, что крутился рядом, нервно икнул и воззрился на синьора с ужасом, хотя тот ответил ему мягкой учтивой улыбкой. Сам капитан хмуро передернулся и промолчал, только махнул рукой матросам, чтоб отнесли багаж в каюту.
Пока почтенный пожилой синьор устраивался на новом месте, пришедший в себя помощник быстро предупредил всю команду вплоть до юнги, чтобы и с пассажиром, и с его кошками, если те покажут нос из каюты, обходились вежливо, как с Семью Благими и Барготом в придачу. Команде, почти полностью состоящей из итлийцев, не нужно было объяснять, что означает железный перстень с розочкой.
Когда ударил последний колокол и «Ласточка» покинула Вероккью, Бартоломео стоял на мостике и яростно грыз трубку, обуреваемый дурными предчувствиями.
Уже на следующий день они начали сбываться. Почтенный синьор честно выполнял распоряжение капитана и не выпускал кошек из каюты. Боцман велел юнге каждый день менять хвостатым пассажирам песок в ящике на свежий, синьор всякий раз одарял «милого юношу» за это медяком, так что юнга готов был и три раза в день вычищать ящик, но тогда песка не хватило бы на весь рейс. И как он умудрился не закрыть плотно дверь, остолоп!
Здоровущий сизый кот цвета отличной закаленной стали выскользнул из каюты и хозяйской походкой пошел по палубе…
- Мыр-рау? – удивился такой наглости Серый, дремлющий на квартердеке.
- Мря! – презрительно бросил сизый тоном грандсиньора, увидевшего в дворцовом саду пьяного матроса.
- Мрааааау! – понимающе отозвался Серый и коршуном слетел вниз.
Серо-сизый клубок покатился по палубе, мелькая ушами, хвостами и полосками. Коты дрались отчаянно, как матерые наемники, которым показали богатую добычу. Полосовали друг друга когтями, орали что-то жутко непристойное, снесли чей-то рундук и едва не сбили с ног боцмана.
Почтенный синьор выскочил на палубу, всплеснул руками… Сам Бартоломео ни за что не сунулся бы разнимать взбесившихся тварей, но синьор сделал один шаг, наклонился неожиданно легко и гибко для своего возраста и… Одно-единственное движение капитан просто не увидел, хотя мог с дюжины шагов различить блик на лезвии ножа в темном переулке. Синьор выпрямился, сжимая в каждой руке по вяло трепыхающемуся и урчащему коту. Соперники тихо и зло выли, шевелили лапами, но вырваться не пытались.
- Стыдно, синьоры! – нравоучительно и очень серьезно сказал пассажир котам, и Бартоломео мог бы поклясться, что усатые бандитто потупили наглые морды, а в желтых глазищах мелькнуло раскаяние.
Своего кота синьор ловко запустил в приоткрытую дверь, которую тут же захлопнул, а Серого, разжав ладонь, уронил на палубу. Котяра коротко прошипел обещание все равно найти и разорвать в клочья сизого мерзавца, а потом юркнул в трюм.
- Мои глубочайшие извинения, синьор капитан, - вздохнул пассажир. – Я постараюсь, чтобы это не повторилось.
Бартоломео мрачно кивнул, уже понимая, что толку не будет. Вы пробовали удержать в каюте кошек, привыкших к вольной жизни?
Уже через неделю их пришлось выпустить погулять хотя бы по палубе, потому что иначе проклятые твари отказывались от еды и заунывно орали день и ночь. Впрочем, на воле они сразу успокоились, везде полезли любопытными носами, но вели себя прилично, не пакостили, не лезли к матросской еде. Да и стали бы такие холеные, разноцветные, как на подбор, кошатины грызть солонину! Один из сундуков синьора оказался артефактным ларем, набитым свежей печенкой, которой должно было хватить на всю дорогу. Артефактный ларь! Для кошек!
Бартоломео своими ушами слышал, как матросы шептались, будто это заколдованная королевская семья, которую тайно вывозят из страны, то ли похищая, то ли спасая. Ну что ж… во всяком случае, пнуть драгоценных кошатин или наступить им на хвост никто не пытался.
Но главная сложность возникла, конечно, с котами. Серый выслеживал сизого кошака с каким-то травяным именем, словно они оба были последними представителями семей, истребленных взаимной родовой враждой. Тот платил хозяину корабля тем же. Не проходило дня, чтобы заунывно воющий клубок не катился по палубе, а сверху на него презрительно щурились холеные красотки в разноцветных шубах. Белая, черная и ярко-рыжая… Матросы делали ставки, почтенный синьор махнул рукой, а Бартоломео даже осмелился пригласить его на стаканчик граппо. Потому что роза на пальце – розой, а на корабле капитан – король и все Восемь в одном лице.
- Одну минуту, синьор капитан, - отозвался пассажир, учтиво кивнув. – Только заберу этого паршивца. – Аконит, ну что за манеры…
Сизый котяра, как раз вышедший из каюты, явно считал, что манеры у него самые подходящие к случаю. Он вспрыгнул на квартердек и попытался проделать с Серым тот же трюк с прыжком сверху, но…
Рыжая молния мелькнула между обоими котами. Развернулась, бесцеремонно вклинившись, и влепила обоим по увесистой оплеухе. Коты ошеломленно сели на хвостатые задницы и вытаращили круглые и желтые, как полная луна, глазища.
- Мряяяяя! – заорала рыжая красотка, оскалившись.
На холеной наглой морде поперек себя шире острые белоснежные зубы смотрелись внушительно.
- Мырррруяяяя! – подкрепила она еще одним воплем следующий двойной удар.
- Мряк! – недовольно отозвалась другая кошка, черная, что до этого молча наблюдала за экзекуцией.
Рыжая покосилась на нее и напоказ отвернулась от сизого кота, который, неуверенно встав на лапы, поплелся к черной, лег рядом с ней и принялся вылизывать кошечке пушистое угольно-блестящее ухо. Та благосклонно принимала заботу. А рыжая бестия вальяжной походкой первой портовой красавицы подошла к Серому, придирчиво оглядела его и, оставшись довольна, тоже легла рядом.
