Далия склонила голову, переводя задумчивый взгляд на водную гладь, покрытую тоненькой корочкой льда, и, кутаясь в меховой плащ, спросила:
— Разве ты не хотел бы побыть с друзьями?
— Честно говоря, от шумной компании быстро устаешь, — с улыбкой заметил Дель, вспоминая бунтаря Реба и авантюристов Лена с Милой. — Мне больше нравится уединение. У тебя точно будет потише. Я тебе не помешаю?
— У меня не было планов на Зимние Праздники, — Далии произнесла это таким тоном, что стало ясно — до этого момента она даже не вспоминала о главном рестанийском празднике.
— Тогда, — осторожно начал Дель, — возможно, ты не откажешься от небольшой прогулки? Мы могли бы с тобой выбраться в город.
Он выжидательно замер, ожидая ответа на вопрос, к которому готовился давно.
Далия медленно, словно не решаясь и не веря, кивнула.
— В преддверии Зимних Праздников я устраиваю прием. Формальное мероприятие, для небольшого круга лиц — обычно пять-шесть десятков: чиновники, знать и их дети. Там довольно скучно, — призналась Мила Далии. — Но нам с тобой там нужно быть обязательно. А вот моя старшая отвертелась — это у нее в крови, от папочки досталось.
"Папочка" протестующе хмыкнул, но на него не обратили внимание. Далия лишь кивнула, принимая к сведению. Мила, в отличие от лорда де Шелона, страсти к транжирству золота из бюджета не имела и балы с приемами не давала, за исключением зимнего — это была дань традициям и кость, брошенная голодному по развлечениям высшему свету. Толку от него не было, ни Мила, ни Дель, ни, в особенности, Лен ему были не рады, но даже они не были свободны от своих обязанностей.
— Не переживай, из года в год все одинаково: Лен с Делем забьются в какой-нибудь угол, а я буду с Леротом о недосчетах в его налоговых отчетах буду разговаривать. Можешь к нам присоединиться, — великодушно предложила Мила.
— Благодарю, не разбираюсь в экономике, — сдержанно отказалась Далия.
Незадолго до зимнего приема, одним морозным утром, Дель выбрался из дома ранним утром с целью сходить на рынок, прикупить что-нибудь для ужина Далии, порадовать ее. Повода для маленького праздника не было, но на душе у него было слишком хорошо, чтобы отказать себе в этом душевном порыве. Скоро прием, а следом и Зимние Праздники, которые они с Далией проведут в тишине и покое, без колдунов, глотов, ведьм и пьяных друзей. Вчера она подбирала платье для вечера в ратуше, Дель, как единственный и ближайший ее сосед, был оценщиком. По его мнению, все ее платья, заказанные у мадам Эл, отлично смотрелись — портниха не зря считалась самой лучшей в Рестании, — мнение же самой Далии было прямо противоположно, но в конце концов они приняли решение и платье было выбрано: темно-серое с вставками нежно-персикового цвета, у выреза и треугольник от талии. Смотрелась в нем Далия парадно и безумно красиво, о чем ей Дель не постеснялся сообщить и что стало новым поводом для их разлуки: как только он пытался хоть как-то похвалить ее, она тут же злилась и замыкалась в себе. Поэтому Дель пообещал себе, что перестанет надоедать Далии своими дурацкими выходками.
Знаменитый рынок Рестании открывался рано, даже зимой: не успел пройти час от рассвета, как на площади уже стали появляться лотки с товаром, и громкие (чересчур, по мнению ликана) торговцы принялись зазывать посетителей. Здесь многие знали Деля — и как работника Управления, и как преподавателя Академии, и как доверенное лицо правительницы, — так что его путь по рынку постоянно прерывался радостными возгласами, перерастающими в долгие, полные воспоминаний разговоры.
После рынка Дель заглянул к леди де Ринтар. Риджи уже давно курировала всю благотворительность Рестании, в том числе, городской лазарет, школу и приют. На ее же попечение Мила отдала спасенного Делем и Далией медвежонка, именно о его судьбе зашел справиться ликан.
— А он здесь, — со смехом ответила Риджи: время не изменило ее ни во внешности, ни в характере. После ее становления главой Палаты лордов она перестала играть роль кокетливой дурочки, но окончательно от маски не избавилась, в ней осталась живость и легкость в общении, как у молоденькой девушки.
— Здесь? — удивился Дель, оставляя плащ в прихожей и проходя в нижнюю гостиную вслед за хозяйкой.
— Боги не подарили мне дитя, а Лаи — очаровательный ребенок и так привязался ко мне, что отдавать его в приют было бы кощунством.
Она опустилась в кресло и с хорошо скрываемым любопытством посмотрела на Деля.
— А как твоя жизнь, милый друг?
— Лучше, чем у многих.
— Всегда так отвечаешь.
— Это правда.
— Ты, наверное, самый трезвомыслящий из окружения Амелии, включая госпожу Шенор.
— Как мне казалось, ты, Риджи, хорошо к ней отнеслась, — осторожно заметил Дель, сдерживая внутренний порыв защитить Далию.
— Она умнее Шадока, молчаливее Лерота и живее Кэристы, поэтому она не может мне не понравиться, но она во многом предубеждена и смотрит на жизнь через призму своего опыта.
— Все это делают: наше прошлое — это то, что сделало нас такими, какие мы есть в настоящем.
— Сразу видно преподавателя словесности! Но ты не изменишь моего мнения, — звонко рассмеялась Риджи, показывая очаровательные ямочки на щечках. — О, заходи, Лаи, не бойся. — Она махнула робко заглянувшему в дверной прием мальчишке. — Иди ко мне, это Дельморг, он тебя спас.
— Он боится моей ликаньей сути, — с тяжелым вздохом произнес Дель.
— Чушь, дети умнее взрослых, они живут не разумом и инстинктами, а сердцем.
На удивление ее слова оказались верными: Лаи, немного поколебавшись, все же зашел в гостиную, тут же бросившись к приемной матери, но в его глазах, когда он вывернулся в ее объятиях и посмотрел на Деля, не было того животного страха, что есть в каждом оборотне, находящемся рядом с ликаном. Нет, там было лишь немного неуверенности и море любопытства. С детьми Дель всегда ладил хорошо, его искренняя любовь и бесконечная доброта помогали построить доверительные отношения даже с самими необщительными или капризными детьми. Лаи же, как и говорила Риджи, был очаровательным ребенком: несмотря на пережитое, он часто улыбался и смеялся, любил играть и быстро привязывался к окружающим. Единственное последствие заключения — он не говорил, но Риджи уверяла, что это пройдет.
— Он заговорит, когда захочет, это не беда, — пожала плечами она, выйдя проводить Деля. — Гораздо хуже, когда человек говорит языком, но молчит душой. — Она посмотрела со значением, смысл которого не понравился ликану, так как он легко разгадал ее намек.
— У тебя странные взгляды для главы клана наемных убийц, — наклонившись к ней, прошептал Дель и вышел.
День уже клонился к закату, на улицах было темно (опять сломались магические фонари, завтра Мила будет на кого-то орать). Дель мечтал лишь о том, чтобы поскорее вернуться домой и порадовать Далию чем-нибудь вкусным, но, увы, этому не суждено было сбыться: когда ему оставался один квартал, из ближайшей подворотни раздался отчаянный женский крик. Естественно, годы не изменили не только Риджи де Ринтар, но и ее спасителя: не появилась еще в мире сила, способная заставить Деля не отправиться на помощь попавшей в беду девушке. Вставшие (в недобрый для них час) на путь насилия и разбоя четверо оборотней-юнцов ничего не могли противопоставить взрослому ликану, но желанное возвращение домой вновь откладывалось: девица рыдала у него на плече, пострадавшие от своей дурной головы несостоявшиеся насильники пытались расползтись кто куда. В итоге Делю пришлось волочь (кого-то в прямом смысле слова) в Управление и несколько часов выслушивать шутки дежурных и стенания спасенной жертвы. Последняя оказалась дочерью богатого купца, и обрадованный отец, прибежавший в Управление посреди ночи едва ли не в халате, захотел отблагодарить Деля и с какой-то стати решил посватать за него девушку. Под ехидные замечания дежурных несчастному ликану пришлось еще с час объясняться с мужчиной. Наконец инспектор закончил записывать показания и отпустил Деля. Отдав умирающим от смеха работникам Управления остатки (большую часть они уже съели) добытого им на рынке провианта, он отправился домой. На улице царила безлунная холодная ночь, но мысли Деля все равно были полны света, хоть он и устал. Он только надеялся, что Далия поела и никуда за это время не отправилась. И в первом, и во втором он сомневался, но продолжать верить в благоразумие своего мага.
Первое беспокойство он почувствовал у калитки: там вился след чужого, незнакомого Делю, запаха. Насторожившись, ликан прошел к дому. Запах усиливался, но в нем не было примеси крови и страха, а значит их гость не был врагом. Открыв дверь, он услышал голос Далии: она никогда ни с кем так много и легко не разговаривала. Что именно она сказала гостю, он при всем своем эльфийском слухе не расслышал, но ему это все равно не понравилось. Это был второй проблеск беспокойства. А потом дверь кухни (их с Далией кухни!) отворилась и в холл вышли сама Верховный маг и... Хенрик де Тиаль. Это был словно удар поддых: Дель закаменел, стоя в дверях прихожей.
— Дельморг, прошу простить меня за столь поздний и неожиданный визит. Дали заверила меня, что вы не будете против, — повинился Верховный паладин. Голос его, манеры, взгляд — все было мягким и обволакивающим, он умел успокоить и заворожить своих собеседников, поэтому многие любили де Тиаля, паладины души не чаяли в своем наставнике, а простые люди радовались ему, только вот для Деля сейчас он был самым ненавистным человеком в мире. После его появления на их кухне в "столь поздний час", после сорвавшегося с языка ласкового "Дали", он готов был его убить. Растерзать. Он ненавидел его, его всего: отеческую улыбку, мягкий взгляд, доброту в голосе. Ликан внутри бушевал, грозя выйти из-под контроля и растерзать противника... Только осознание этого позволило Делю взять себя в руки и найти силы молча отойти в сторону, давая де Тиалю покинуть их дом. Они с Далией еще о чем-то говорили в прихожей, вероятно, прощались, но он их уже не слышал. Кровь стучала в ушах, застилала глаза. Он молнией метнулся наверх, в спальню — сейчас больше всего на свете он хотел оказаться в одиночестве, потому что его общество было слишком опасно. Для того, кто вызвал его ярость, и для всех остальных. А еще, почему-то было очень больно...
Кэтрин в раздражении бросила конверт с приглашением на Зимний прием от Амелии Крейл и буквально вживую услышала упрек матери: "Леди всегда остается леди!" Устыдившись своей несдержанности, она все равно была не в силах подавить в себе злость. Она никогда не пропускала Зимний прием, хоть он и не доставлял ей никакого удовольствия, но она не могла позволить себе трусливо отсиживаться дома, пока Крейл будет торжествовать. Нет, она, дочь лорда де Шелона, всегда будет смотреть своим врагам прямо в лицо.
Взгляд вновь скользнул по откинутому приглашению, и сердце кольнуло, а ладони сами собой сжались в кулаки: Рэмэл так и не вернулся к зиме, хоть и обещал! А она не могла пойти на прием одна, без мужа! Нет, ни в коем случае! Показать всем — в особенности, Крейл, — что ею пренебрегает собственный муж? Никогда!
Гордость не позволяла Кэтрин отправиться на сегодняшний прием, и это злило еще больше. А все из-за Рэмэла, вновь бросившего ее одну! Ему совершенно все равно, как она тут живет! Что за ее спиной сплетничают злые языки, что ее оскорбляет эта Далия! Ее жизнь стала невыносимой, но она была одна, у нее не было поддержки! После смерти брата... матери и отца... она одна.
Мысли ее раз за разом возвращались к Рэмэлу: как бы сильно не было в ней воспитание, как бы не старалась она простить мужу все его прегрешения, она не могла победить себя, не могла забыть обиду и предательство, и каждое напоминание об этом больно било... даже не по сердцу — по самолюбию.
— Миледи, к вам лорд Карет, — прощебетала служанка, поклонившись.
Все дурные мысли тут же испарились, и Кэтрин совершенно искренне улыбнулась вошедшему мужчине. Карет стал частым гостем в их доме, он много рассказывал о Рэмэле, какими близкими они были друзьями, как много сделал ее муж для других. Не то что бы эти разговоры нравились или были интересны Кэтрин, но у Карета была очень живая манера изложения, к тому же он не забывал и о гостеприимной хозяйке, уделяя ей внимания не меньше, чем ее отсутствующему супругу. Для Кэтрин, жившей в последнее время затворницей, он стал глотком свежего воздуха, дуновением ветра воспоминаний, когда мужчины увивались за нею, первой красавицей Академии и всей Рестании.
— Леди Кэтрин, — бархатным голосом приветствовал он ее и галантно поцеловал руку. — С каждым днем мороз рисует все больше узоров на наших окнах, но зачем смотреть на улицу, когда в доме живет такое прекрасное создание, как вы?
Ответом ему была одобрительная улыбка.
Как и предрекала Мила, прием оказался безумно скучным и формальным мероприятием. Нет, конечно, здесь были и танцы, и закуски, и, что говорится, весь высший свет Рестании, но тем редким людям и нелюдям, которые не любили ни первое, ни второе, ни третье, было откровенно нечем заняться. Впрочем, Лен, по долгу семейной жизни сопровождавший жену везде, за семь лет успел привыкнуть к этим приемам и даже научился извлекать, нет, не пользу, но хотя бы немного удовольствия. Они с Делем устроились в углу, между колоннами, откуда была прекрасно виден весь зал, тогда как они были скрыты от чужих взглядов, и перебрасывались замечаниям по поводу гостей. Правда, сдержанный и миролюбивый ликан предпочитал отмалчиваться, но был внимательным слушателем, так что на протяжении нескольких часов остроумие Лена расцветало ярким цветом.
— ...не уверен, что вам, леди Желис, стоило одевать розовое платье, выдает вашу свиную сущность, — трепался он, облокотившись о колонну и периодически пихая локтем Деля, чтобы привлечь его внимание к особенно "выдающимся" нарядам или разжиревшим лицам. Он настолько привык к вечной покладистости друга и его верности (начиная со студенческих попоек и заканчивая делами государственными), что только спустя часа три заметил, что сегодня он общается лишь с самим собой. Нет, Дель был здесь, рядом, и локтем в бок получал каждые пять минут, но по его виду, по злому взгляду, становилось понятно, что он не то что Лена не видит и не слышит: разверзнись прямо у его ног Врата и начнись Второе Нашествие демонов, он не заметит. Проследив за направлением взгляда друга, лис присвистнул: Дель не сводил глаз с Далии и Хенрика, мирно беседующих у противоположной стены. Лена, конечно, тоже заинтересовал тот факт, что их Верховный маг общается с потенциальным врагом (а для него все паладины были таковыми), но его недовольство не шло ни в какое сравнение с тем, которое испытывал друг. Он никогда не видел Деля таким, даже когда тот безжалостно убивал своих врагов. Лен, знавший его больше двадцати лет, не смог бы сказать, что было не так: в друге чувствовалась какая-то сильная эмоция, так несвойственная ему, но какая именно?
Едва ли не впервые в жизни Лен решил не лезть не в свое дело и тихо отошел в сторону, поискав глазами Милу. Та обнаружилась неподалеку, на удивление не спорящая с Леротом или Риджи, а мирно беседующая с профессором расоведения Ламелинэ.
— Разве ты не хотел бы побыть с друзьями?
— Честно говоря, от шумной компании быстро устаешь, — с улыбкой заметил Дель, вспоминая бунтаря Реба и авантюристов Лена с Милой. — Мне больше нравится уединение. У тебя точно будет потише. Я тебе не помешаю?
— У меня не было планов на Зимние Праздники, — Далии произнесла это таким тоном, что стало ясно — до этого момента она даже не вспоминала о главном рестанийском празднике.
— Тогда, — осторожно начал Дель, — возможно, ты не откажешься от небольшой прогулки? Мы могли бы с тобой выбраться в город.
Он выжидательно замер, ожидая ответа на вопрос, к которому готовился давно.
Далия медленно, словно не решаясь и не веря, кивнула.
***
— В преддверии Зимних Праздников я устраиваю прием. Формальное мероприятие, для небольшого круга лиц — обычно пять-шесть десятков: чиновники, знать и их дети. Там довольно скучно, — призналась Мила Далии. — Но нам с тобой там нужно быть обязательно. А вот моя старшая отвертелась — это у нее в крови, от папочки досталось.
"Папочка" протестующе хмыкнул, но на него не обратили внимание. Далия лишь кивнула, принимая к сведению. Мила, в отличие от лорда де Шелона, страсти к транжирству золота из бюджета не имела и балы с приемами не давала, за исключением зимнего — это была дань традициям и кость, брошенная голодному по развлечениям высшему свету. Толку от него не было, ни Мила, ни Дель, ни, в особенности, Лен ему были не рады, но даже они не были свободны от своих обязанностей.
— Не переживай, из года в год все одинаково: Лен с Делем забьются в какой-нибудь угол, а я буду с Леротом о недосчетах в его налоговых отчетах буду разговаривать. Можешь к нам присоединиться, — великодушно предложила Мила.
— Благодарю, не разбираюсь в экономике, — сдержанно отказалась Далия.
Незадолго до зимнего приема, одним морозным утром, Дель выбрался из дома ранним утром с целью сходить на рынок, прикупить что-нибудь для ужина Далии, порадовать ее. Повода для маленького праздника не было, но на душе у него было слишком хорошо, чтобы отказать себе в этом душевном порыве. Скоро прием, а следом и Зимние Праздники, которые они с Далией проведут в тишине и покое, без колдунов, глотов, ведьм и пьяных друзей. Вчера она подбирала платье для вечера в ратуше, Дель, как единственный и ближайший ее сосед, был оценщиком. По его мнению, все ее платья, заказанные у мадам Эл, отлично смотрелись — портниха не зря считалась самой лучшей в Рестании, — мнение же самой Далии было прямо противоположно, но в конце концов они приняли решение и платье было выбрано: темно-серое с вставками нежно-персикового цвета, у выреза и треугольник от талии. Смотрелась в нем Далия парадно и безумно красиво, о чем ей Дель не постеснялся сообщить и что стало новым поводом для их разлуки: как только он пытался хоть как-то похвалить ее, она тут же злилась и замыкалась в себе. Поэтому Дель пообещал себе, что перестанет надоедать Далии своими дурацкими выходками.
Знаменитый рынок Рестании открывался рано, даже зимой: не успел пройти час от рассвета, как на площади уже стали появляться лотки с товаром, и громкие (чересчур, по мнению ликана) торговцы принялись зазывать посетителей. Здесь многие знали Деля — и как работника Управления, и как преподавателя Академии, и как доверенное лицо правительницы, — так что его путь по рынку постоянно прерывался радостными возгласами, перерастающими в долгие, полные воспоминаний разговоры.
После рынка Дель заглянул к леди де Ринтар. Риджи уже давно курировала всю благотворительность Рестании, в том числе, городской лазарет, школу и приют. На ее же попечение Мила отдала спасенного Делем и Далией медвежонка, именно о его судьбе зашел справиться ликан.
— А он здесь, — со смехом ответила Риджи: время не изменило ее ни во внешности, ни в характере. После ее становления главой Палаты лордов она перестала играть роль кокетливой дурочки, но окончательно от маски не избавилась, в ней осталась живость и легкость в общении, как у молоденькой девушки.
— Здесь? — удивился Дель, оставляя плащ в прихожей и проходя в нижнюю гостиную вслед за хозяйкой.
— Боги не подарили мне дитя, а Лаи — очаровательный ребенок и так привязался ко мне, что отдавать его в приют было бы кощунством.
Она опустилась в кресло и с хорошо скрываемым любопытством посмотрела на Деля.
— А как твоя жизнь, милый друг?
— Лучше, чем у многих.
— Всегда так отвечаешь.
— Это правда.
— Ты, наверное, самый трезвомыслящий из окружения Амелии, включая госпожу Шенор.
— Как мне казалось, ты, Риджи, хорошо к ней отнеслась, — осторожно заметил Дель, сдерживая внутренний порыв защитить Далию.
— Она умнее Шадока, молчаливее Лерота и живее Кэристы, поэтому она не может мне не понравиться, но она во многом предубеждена и смотрит на жизнь через призму своего опыта.
— Все это делают: наше прошлое — это то, что сделало нас такими, какие мы есть в настоящем.
— Сразу видно преподавателя словесности! Но ты не изменишь моего мнения, — звонко рассмеялась Риджи, показывая очаровательные ямочки на щечках. — О, заходи, Лаи, не бойся. — Она махнула робко заглянувшему в дверной прием мальчишке. — Иди ко мне, это Дельморг, он тебя спас.
— Он боится моей ликаньей сути, — с тяжелым вздохом произнес Дель.
— Чушь, дети умнее взрослых, они живут не разумом и инстинктами, а сердцем.
На удивление ее слова оказались верными: Лаи, немного поколебавшись, все же зашел в гостиную, тут же бросившись к приемной матери, но в его глазах, когда он вывернулся в ее объятиях и посмотрел на Деля, не было того животного страха, что есть в каждом оборотне, находящемся рядом с ликаном. Нет, там было лишь немного неуверенности и море любопытства. С детьми Дель всегда ладил хорошо, его искренняя любовь и бесконечная доброта помогали построить доверительные отношения даже с самими необщительными или капризными детьми. Лаи же, как и говорила Риджи, был очаровательным ребенком: несмотря на пережитое, он часто улыбался и смеялся, любил играть и быстро привязывался к окружающим. Единственное последствие заключения — он не говорил, но Риджи уверяла, что это пройдет.
— Он заговорит, когда захочет, это не беда, — пожала плечами она, выйдя проводить Деля. — Гораздо хуже, когда человек говорит языком, но молчит душой. — Она посмотрела со значением, смысл которого не понравился ликану, так как он легко разгадал ее намек.
— У тебя странные взгляды для главы клана наемных убийц, — наклонившись к ней, прошептал Дель и вышел.
День уже клонился к закату, на улицах было темно (опять сломались магические фонари, завтра Мила будет на кого-то орать). Дель мечтал лишь о том, чтобы поскорее вернуться домой и порадовать Далию чем-нибудь вкусным, но, увы, этому не суждено было сбыться: когда ему оставался один квартал, из ближайшей подворотни раздался отчаянный женский крик. Естественно, годы не изменили не только Риджи де Ринтар, но и ее спасителя: не появилась еще в мире сила, способная заставить Деля не отправиться на помощь попавшей в беду девушке. Вставшие (в недобрый для них час) на путь насилия и разбоя четверо оборотней-юнцов ничего не могли противопоставить взрослому ликану, но желанное возвращение домой вновь откладывалось: девица рыдала у него на плече, пострадавшие от своей дурной головы несостоявшиеся насильники пытались расползтись кто куда. В итоге Делю пришлось волочь (кого-то в прямом смысле слова) в Управление и несколько часов выслушивать шутки дежурных и стенания спасенной жертвы. Последняя оказалась дочерью богатого купца, и обрадованный отец, прибежавший в Управление посреди ночи едва ли не в халате, захотел отблагодарить Деля и с какой-то стати решил посватать за него девушку. Под ехидные замечания дежурных несчастному ликану пришлось еще с час объясняться с мужчиной. Наконец инспектор закончил записывать показания и отпустил Деля. Отдав умирающим от смеха работникам Управления остатки (большую часть они уже съели) добытого им на рынке провианта, он отправился домой. На улице царила безлунная холодная ночь, но мысли Деля все равно были полны света, хоть он и устал. Он только надеялся, что Далия поела и никуда за это время не отправилась. И в первом, и во втором он сомневался, но продолжать верить в благоразумие своего мага.
Первое беспокойство он почувствовал у калитки: там вился след чужого, незнакомого Делю, запаха. Насторожившись, ликан прошел к дому. Запах усиливался, но в нем не было примеси крови и страха, а значит их гость не был врагом. Открыв дверь, он услышал голос Далии: она никогда ни с кем так много и легко не разговаривала. Что именно она сказала гостю, он при всем своем эльфийском слухе не расслышал, но ему это все равно не понравилось. Это был второй проблеск беспокойства. А потом дверь кухни (их с Далией кухни!) отворилась и в холл вышли сама Верховный маг и... Хенрик де Тиаль. Это был словно удар поддых: Дель закаменел, стоя в дверях прихожей.
— Дельморг, прошу простить меня за столь поздний и неожиданный визит. Дали заверила меня, что вы не будете против, — повинился Верховный паладин. Голос его, манеры, взгляд — все было мягким и обволакивающим, он умел успокоить и заворожить своих собеседников, поэтому многие любили де Тиаля, паладины души не чаяли в своем наставнике, а простые люди радовались ему, только вот для Деля сейчас он был самым ненавистным человеком в мире. После его появления на их кухне в "столь поздний час", после сорвавшегося с языка ласкового "Дали", он готов был его убить. Растерзать. Он ненавидел его, его всего: отеческую улыбку, мягкий взгляд, доброту в голосе. Ликан внутри бушевал, грозя выйти из-под контроля и растерзать противника... Только осознание этого позволило Делю взять себя в руки и найти силы молча отойти в сторону, давая де Тиалю покинуть их дом. Они с Далией еще о чем-то говорили в прихожей, вероятно, прощались, но он их уже не слышал. Кровь стучала в ушах, застилала глаза. Он молнией метнулся наверх, в спальню — сейчас больше всего на свете он хотел оказаться в одиночестве, потому что его общество было слишком опасно. Для того, кто вызвал его ярость, и для всех остальных. А еще, почему-то было очень больно...
***
Кэтрин в раздражении бросила конверт с приглашением на Зимний прием от Амелии Крейл и буквально вживую услышала упрек матери: "Леди всегда остается леди!" Устыдившись своей несдержанности, она все равно была не в силах подавить в себе злость. Она никогда не пропускала Зимний прием, хоть он и не доставлял ей никакого удовольствия, но она не могла позволить себе трусливо отсиживаться дома, пока Крейл будет торжествовать. Нет, она, дочь лорда де Шелона, всегда будет смотреть своим врагам прямо в лицо.
Взгляд вновь скользнул по откинутому приглашению, и сердце кольнуло, а ладони сами собой сжались в кулаки: Рэмэл так и не вернулся к зиме, хоть и обещал! А она не могла пойти на прием одна, без мужа! Нет, ни в коем случае! Показать всем — в особенности, Крейл, — что ею пренебрегает собственный муж? Никогда!
Гордость не позволяла Кэтрин отправиться на сегодняшний прием, и это злило еще больше. А все из-за Рэмэла, вновь бросившего ее одну! Ему совершенно все равно, как она тут живет! Что за ее спиной сплетничают злые языки, что ее оскорбляет эта Далия! Ее жизнь стала невыносимой, но она была одна, у нее не было поддержки! После смерти брата... матери и отца... она одна.
Мысли ее раз за разом возвращались к Рэмэлу: как бы сильно не было в ней воспитание, как бы не старалась она простить мужу все его прегрешения, она не могла победить себя, не могла забыть обиду и предательство, и каждое напоминание об этом больно било... даже не по сердцу — по самолюбию.
— Миледи, к вам лорд Карет, — прощебетала служанка, поклонившись.
Все дурные мысли тут же испарились, и Кэтрин совершенно искренне улыбнулась вошедшему мужчине. Карет стал частым гостем в их доме, он много рассказывал о Рэмэле, какими близкими они были друзьями, как много сделал ее муж для других. Не то что бы эти разговоры нравились или были интересны Кэтрин, но у Карета была очень живая манера изложения, к тому же он не забывал и о гостеприимной хозяйке, уделяя ей внимания не меньше, чем ее отсутствующему супругу. Для Кэтрин, жившей в последнее время затворницей, он стал глотком свежего воздуха, дуновением ветра воспоминаний, когда мужчины увивались за нею, первой красавицей Академии и всей Рестании.
— Леди Кэтрин, — бархатным голосом приветствовал он ее и галантно поцеловал руку. — С каждым днем мороз рисует все больше узоров на наших окнах, но зачем смотреть на улицу, когда в доме живет такое прекрасное создание, как вы?
Ответом ему была одобрительная улыбка.
***
Как и предрекала Мила, прием оказался безумно скучным и формальным мероприятием. Нет, конечно, здесь были и танцы, и закуски, и, что говорится, весь высший свет Рестании, но тем редким людям и нелюдям, которые не любили ни первое, ни второе, ни третье, было откровенно нечем заняться. Впрочем, Лен, по долгу семейной жизни сопровождавший жену везде, за семь лет успел привыкнуть к этим приемам и даже научился извлекать, нет, не пользу, но хотя бы немного удовольствия. Они с Делем устроились в углу, между колоннами, откуда была прекрасно виден весь зал, тогда как они были скрыты от чужих взглядов, и перебрасывались замечаниям по поводу гостей. Правда, сдержанный и миролюбивый ликан предпочитал отмалчиваться, но был внимательным слушателем, так что на протяжении нескольких часов остроумие Лена расцветало ярким цветом.
— ...не уверен, что вам, леди Желис, стоило одевать розовое платье, выдает вашу свиную сущность, — трепался он, облокотившись о колонну и периодически пихая локтем Деля, чтобы привлечь его внимание к особенно "выдающимся" нарядам или разжиревшим лицам. Он настолько привык к вечной покладистости друга и его верности (начиная со студенческих попоек и заканчивая делами государственными), что только спустя часа три заметил, что сегодня он общается лишь с самим собой. Нет, Дель был здесь, рядом, и локтем в бок получал каждые пять минут, но по его виду, по злому взгляду, становилось понятно, что он не то что Лена не видит и не слышит: разверзнись прямо у его ног Врата и начнись Второе Нашествие демонов, он не заметит. Проследив за направлением взгляда друга, лис присвистнул: Дель не сводил глаз с Далии и Хенрика, мирно беседующих у противоположной стены. Лена, конечно, тоже заинтересовал тот факт, что их Верховный маг общается с потенциальным врагом (а для него все паладины были таковыми), но его недовольство не шло ни в какое сравнение с тем, которое испытывал друг. Он никогда не видел Деля таким, даже когда тот безжалостно убивал своих врагов. Лен, знавший его больше двадцати лет, не смог бы сказать, что было не так: в друге чувствовалась какая-то сильная эмоция, так несвойственная ему, но какая именно?
Едва ли не впервые в жизни Лен решил не лезть не в свое дело и тихо отошел в сторону, поискав глазами Милу. Та обнаружилась неподалеку, на удивление не спорящая с Леротом или Риджи, а мирно беседующая с профессором расоведения Ламелинэ.
