— Вы из змееловов? — сообразил наконец Аспис.
— А она вам не рассказала? — кажется, искренне удивился Самос. — Скажем так, был, но вынужденно, и с облегчением встретил перемены... И сейчас вы встанете и уйдёте, да? — насмешливо предположил он.
— Переживу, — ровно ответил змей, хотя, что скрывать, сделать это действительно захотелось: необходимость связываться с ещё одним бывшим змееловом, мягко говоря, не радовала.
А с другой стороны, чего он ожидал? Кого ещё могла лично знать и порекомендовать эта женщина?
С минуту алхимик молча занимался своим делом, а гость — рассеянно наблюдал за выверенными, точными движениями, на твёрдости которых совершенно не сказался возраст.
— Почему вы назвали Норику «бедной девочкой»? — не выдержал Аспис наконец.
— Я наблюдал за её судьбой едва ли не с самого начала, — пожал плечами старик. — За её, ещё за некоторыми примечательными детьми, а на неё старый коршун возлагал особенные надежды. К счастью, ничего у него вышло.
— А что должно было? — озадачился змей.
Норика была сильным и умелым магом, а после — предала магистра Ордена. Однако появилась необоснованная уверенность, что говорил алхимик не об этом.
— Ну, барон Ворик жаждал могущества. Мы, алхимики, тоже им обладаем, но немного в другом ключе и, как вы знаете, в отличие от остальных магов, никакими тренировками не способны значительно увеличить мощь своих чар, а он — желал всего и сразу. — Болтовня совершенно не отвлекала старика от дела, руки его продолжали уверенно порхать над столом. — Ну и среди прочего искал возможность отобрать чужой дар. К счастью для всех нас, эти его изыскания зашли в тупик.
— И она знала об этом? — Аспис почувствовал, что брови пытаются приподняться на лоб.
— Догадалась, наверное, в конце концов. Она неглупая девочка, — пожал плечами Самос. — Наверное, не сразу, а то уже давно попыталась бы его убить, ещё после той истории двадцатилетней давности, с ребёнком. Но он дивно умел заморочить, вообще ловко управлялся с умами. Нет, хорошо, что эта затея у него провалилась...
— С каким ребёнком? — потерянно уточнил змей.
— Да вы, наверное, в курсе этого суеверия, что рождение ребёнка от сильного мага увеличивает женщине магический потенциал? Чушь, конечно, несусветная, но барон совсем повернулся тогда на этой своей идее могущества, во всякое верил. Небось и родить ей разрешил только поэтому. Не знаю уж, от кого. Я для неё тогда кое-какие целебные зелья делал, можно сказать, наблюдал за процессом. Да только она небось и не помнит. Давно было, а девочка тогда совсем молоденькая была и какая-то дурная. Не знаю уж, что с ней тогда сделали... Видать, не только я для неё снадобья готовил, были и другие.
— И что случилось с ребёнком? — напряжённо спросил Аспис.
— Умер при родах, — вздохнул старик. — Может, старый коршун помог, но я думаю — сам. Повезло мальчишке, прибрал к себе Создатель. Уж барон не упустил бы случая им воспользоваться.
— И зачем вы мне всё это рассказали? — пробормотал змей.
— Интересно, — неопределённо отмахнулся алхимик.
— Что и кому?
— Тебе — выслушать, мне — посплетничать, — перескочил он на более неформальное обращение. — Когда ещё старику выдастся шанс прошлое припомнить! Не с кумушками же болтать, по миру разносить ерунду. Ну и за тобой понаблюдать, что уж там, любопытно. Дело старое, а тебя вон как корёжит, аж серый весь стал. Я уж думаю, не ты ли, чай, блудный папаша? А иначе и непонятно, с чего так затрясся.
Этого Аспис уже почти не слышал. Опёрся локтями в расставленные колени, запустил пальцы в волосы, слепо таращась в пол перед собой. В голове воцарилась звенящая пустота, в которой более-менее отчётливой была единственная мысль: у Норики действительно имелись причины так сильно измениться и более чем достаточно поводов для личной ненависти к Великому Змеелову. Пожалуй, для куда большей, чем к нему самому, что бы там ни наговорила про него старая тварь двадцать лет назад.
Когда под носом вдруг возникла бутылка с резким спиртовым запахом, Аспис дёрнулся от неожиданности и, резко выпрямившись, недовольно уставился на алхимика.
— Хм. Надо же, показалось, — пробормотал он. — Не обморок.
— Какой ещё обморок? — нахмурился змей.
— Да Создатель знает! — неопределённо пожал плечами Самос. — Глубокий, наверное. Зря я тебе это всё рассказал, да? Дёрнула же Змея за язык...
— Не зря, — резко мотнул головой Аспис, беря себя наконец в руки. — Напротив, вы очень удачно решили сейчас поболтать.
— Удача — это попытка обезличить дела богов, — едва заметно улыбнулся старик. — Они просто решили, что пока довольно смертей, и теперь щедро осыпают милостями тех, кто приглянулся.
— Вы так убеждённо об этом говорите, как будто они сами вам об этом сообщили, — усмехнулся в ответ змей, но через мгновение веселья в нём поубавилось. — Только не говорите, что вы, ко всему прочему, Перст!
— О нет, где уж мне, — засмеялся алхимик.
Аспис не поверил. Однако тему развивать не стал, потому что... в таких вещах достоверность хуже полного неведения.
Перстами, или иногда Руками богов, называли людей, которых те направляли прямо, которым являлись и которые вершили судьбы. Иногда — мира, иногда — только определённого круга лиц. Кто-то верил в их существование, кто-то нет, но последние и в богов-то не верили.
По внутреннему убеждению Асписа, Рукой богов был его величество Орлен, потому что ничто иное не могло объяснить той удачи, которая сопутствовала ему в делах. А ещё очень похоже, что Перстом был и Великий Змеелов, потому что ему в своё время везло ещё больше.
Но в последнее верить не хотелось, потому что от этого делалось жутко. Выходило, что именно боги спровоцировали кровавую волну, захлестнувшую мир. Те боги, которых было принято считать справедливыми и любящими свою паству. Или сцепились между собой, что-то не поделив, и это было, пожалуй, не лучше.
Существовала ещё и третья версия: вмешательство чужого бога, который как-то сумел влезть в дела этого мира. Но она тоже вызывала множество вопросов, сомнений и неприятных мыслей. Где в таком случае пропадали Создатель и Долгая Змея, если допустили подобное вредительство? Неужели они просто не способны защитить своих детей от происков врага?
После всего услышанного продолжать разговор не хотелось, да и сосущая пустота из головы и души змея никуда не делась. Требовалось время, чтобы всё обдумать, по возможности — выяснить кое-какие детали. Хотелось увидеть картину целиком, понять, как всё получилось именно так. Где он ошибся? Где — она?
Аспис не сомневался, что говорил старый алхимик правду. Сам этот человек не вызывал почему-то никаких эмоций — ни подозрений, ни недоверия, даром что был близок к Великому Змеелову и не скрывал своей связи с этой одиозной фигурой.
Змей также почти не сомневался, что ребёнок, о котором шла речь, был его. И тут, в свете всех обстоятельств, можно было бы посмеяться — считай, третий сын почти того же возраста. Можно было бы, если бы он выжил. А так...
Нет, теоретически можно допустить какое-то совпадение, ошибку или необдуманный поступок Норики. Но сейчас в это не верилось. Сожри его Бездна, он же был у неё первым! И вряд ли после всего, что случилось, она сразу прыгнула бы в постель ещё к кому-то, скорее, закрылась бы и вычеркнула из жизни всех мужчин. Он слишком хорошо её знал.
Знал ведь! Сам убедил себя в её предательстве. Слишком легко принял то обстоятельство, что женщина, ради которой он готов был умереть, оказалась лицемерной дрянью. Не пытался поспорить, выяснить, обдумать другие варианты, упивался обидой... Трус.
Мать-Змея, да он ведь правда струсил! Побоялся найти, вновь заглянуть в глаза, поговорить и — окончательно разочароваться, убедившись, что с самого начала всё было ложью.
Может, не так уж и на всё он был готов ради неё? И на самом деле в глубине души был убеждён, что эти отношения обречены? И оказалось проще оправдать свои страхи, свою неготовность к риску и ответственности — её предательством?
А самое главное, что теперь делать со всеми этими знаниями и озарением, опоздавшим на двадцать лет?
С алхимиком Аспис попрощался скомканно и невпопад, но тот, кажется, не придал этому значения. Или наоборот — порадовался, наблюдая за результатом своих действий?
— Наконец-то! — обрадовался его возвращению Фалин, но, разглядев змея при дневном свете, встревожился. Однако с парой пожилых сплетниц распрощался вежливо и настойчиво, а заговорил только тогда, когда мужчины достаточно отошли. — Что случилось? Ты там выпил что-то не то и отравился? Или надышался?
— А что, так заметно? — криво усмехнулся змей.
— Честно говоря, да. Ты по дороге сюда-то был рассеянный, а сейчас вообще как неживой. Что случилось? Алхимик сказал, что зелья не помогут?
— Да нет, с зельями всё в порядке, — Аспис поморщился. — Просто... вспомнилось всякое. Кстати о воспоминаниях. Почему мне твоё лицо кажется знакомым?
На самом деле, прошлое рыжего учителя интересовало его мало, но очень хотелось сменить тему. Не обсуждать же с чужим человеком собственные ошибки, за которые перед собой-то стыдно!
— Потому что мы виделись несколько раз. Давно, но почти здесь же, — огорошил Фалин и усмехнулся при виде вытянувшегося лица змея. — Я помогал с беженцами. Разыскивал в окрестностях тех, кому нужна помощь, помогал прятаться до появления очередного червя. Тебя сложно не запомнить: альбинос же, слишком приметный.
— Я этого не помню, — растерянно качнул головой Аспис. — Хотя ты тоже приметный.
— Ну это уже не ко мне, — развёл руками Фалин.
— Давно это было, — пробормотал змей.
Аспис уже сообразил, в чём причина. С беженцами здесь он помогал вскоре после расставания с Норикой, и в том состоянии, в котором пребывал в тот период жизни, он вообще мало что запоминал и не слишком-то хорошо соображал.
А «приметность» изначально была большой его проблемой. Магическая маскировка змею не давалась, обычная — тоже. Если волосы ещё удавалось спрятать под париком, а змеиные черты любой из этой расы до пятой линьки мог скрыть волевым усилием, то светлая кожа и ярко-голубые глаза не поддавались никаким средствам. Все косметические снадобья, которые могла предложить алхимия, сползали в лучшем случае через пару часов после нанесения, и хорошо, если не вызывали при этом сильного раздражения вплоть до сходящей клочьями кожи — такая вот форма индивидуальной непереносимости.
И хотя Аспис до последнего сопротивлялся очевидному, но в глубине души признавал, что пользы от него немного, и лучше бы ему проваливать вместе с детьми и женщинами в безопасное место. Мешало упрямство. Наверное, если бы он не наткнулся на Бареса, которого совесть уже не позволила бросить, до настоящего времени не дожил — давно опять попался в руки змееловов, и вряд ли повезло бы сбежать повторно.
Дальнейшее расследование только усугубило ощущение собственного бессилия и тупика, в котором мы все оказались.
Примерно одинаковое алиби обнаружилось решительно у всех взрослых: Аспис в это время разговаривал с сыном, я — с близняшками, Зарк — с Иреймом, ещё одним из приезжих старших учеников. Мрон Таврик вместе с Джедо полуночничал на кухне с поварихой. Сверта и Ежина засиделись в библиотеке, они вообще на удивление быстро сдружились. Фалин укладывал Оташу, которой было не по себе на новом месте и без постоянного присутствия брата. Да и ученики вроде бы оставались на своих местах, ну за исключением выбравшегося погулять Кергала. И при весьма смутном мотиве убийства мы получали полное отсутствие полезной информации. Хотелось ругаться, но — не на кого. Капитан Цовер изначально заверял, что не потянет, остальные знали ещё меньше, а профессионал...
Король по-прежнему не мог прислать нам никого более сведущего: через пару дней я опять попыталась связаться с ним, но Орлен ответил только поздно вечером, и даже через кристалл его голос звучал настолько устало, что я пообещала себе больше не отвлекать правителя без особой надобности. В столице было слишком неспокойно, за эти дни на его величество пару раз покушались, и я просто не смогла предъявить ему какие-то претензии. По сравнению с Релкой здесь у нас сонное царство.
К Кергалу тоже никто не проявлял интереса — то ли как свидетель он никого не интересовал, то ли постоянное внимание к нему Асписа отпугивало. С одной стороны, это радовало, потому что зла парню я не желала. С другой... хотелось, чтобы что-то уже изменилось. В воздухе висело напряжение, и чем больше времени проходило с убийства, тем неизбежней казалось новое, и пусть лучше это будет неудачная попытка там, где мы ждали нападения.
Или, может, так казалось, а напряжение росло только во мне и по совсем другой причине?..
Аспис продолжал вести себя странно. За прошедшие дни он ни разу не попытался меня поддеть, не отвечал на колкости. Порой я ловила на себе его внимательный, задумчивый взгляд, лишённый малейшей враждебности. Иногда он словно хотел спросить что-то, но всякий раз передумывал. Я совершенно извелась от мыслей, что именно ему от меня надо. А потом мы случайно столкнулись в коридоре, и...
Я шла, настолько углубившись в бесплодные размышления об убийстве и попытки найти выход из этой ситуации, что совершенно не смотрела по сторонам. Был перерыв, и ученики аккуратно огибали меня, кто-то здоровался, получая в ответ рассеянный кивок. Пока на повороте в меня не врезался кто-то спешащий.
Я дёрнулась от неожиданности, когда сильные ладони мягко подхватили под локти. Вскинула взгляд...
— Не обо мне мечтаешь? — Аспис улыбался — светло и искренне. Ярко-голубые глаза затягивали, как затягивает небо, если лечь на спину и долго в него смотреть.
Сквозь тонкую ткань рубашки прикосновение показалось обжигающим.
Меня захлестнуло волной эмоций. Удовольствие, восхищение, желание улыбнуться в ответ — и спровоцированный ими жгучий, подавляющий волю страх. Застарелая боль, которая всего месяц назад казалась прожитым эпизодом, лишь отголоском минувшего, вдруг остро и свежо полоснула по нервам.
Наше знакомство началось точно так же, со случайного столкновения в уличной толчее и этих самых слов.
А через мгновение боль и страх смыло холодной, взвешенной яростью.
— Руки! — прошипела тихо. Драться на глазах учеников — не лучшая идея.
Удивительно, но Аспис не стал спорить и развивать ссору, хотя от маленькой провокации не удержался — его ладони медленно скользнули по моим рукам вниз, от локтей до запястий. Прикосновение к открытой коже окончательно выбило почву из-под ног, и я едва сдержалась от удара, заставив себя стерпеть.
Взгляд мужчины изменился, стал испытующим, внимательным и как будто грустным. А у меня по-прежнему не получалось отвернуться под гипнозом змеиных глаз.
— За что ты так меня ненавидишь, Нори? — тихо, серьёзно спросил Аспис. Как будто в самом деле не понимал.
— За предательство, — сумела выцедить я, отступила на полшага и, обогнув мужчину, быстро зашагала дальше. К выяснению отношений и серьёзному разговору я была не готова, да и место, и время более чем неподходящие.
Змей не препятствовал побегу, но я до следующего поворота ощущала между лопаток остроту и тяжесть пристального взгляда. Знала, если обернусь — увижу его на прежнем месте.
Выдержки едва хватило, чтобы не сорваться на бег.
— А она вам не рассказала? — кажется, искренне удивился Самос. — Скажем так, был, но вынужденно, и с облегчением встретил перемены... И сейчас вы встанете и уйдёте, да? — насмешливо предположил он.
— Переживу, — ровно ответил змей, хотя, что скрывать, сделать это действительно захотелось: необходимость связываться с ещё одним бывшим змееловом, мягко говоря, не радовала.
А с другой стороны, чего он ожидал? Кого ещё могла лично знать и порекомендовать эта женщина?
С минуту алхимик молча занимался своим делом, а гость — рассеянно наблюдал за выверенными, точными движениями, на твёрдости которых совершенно не сказался возраст.
— Почему вы назвали Норику «бедной девочкой»? — не выдержал Аспис наконец.
— Я наблюдал за её судьбой едва ли не с самого начала, — пожал плечами старик. — За её, ещё за некоторыми примечательными детьми, а на неё старый коршун возлагал особенные надежды. К счастью, ничего у него вышло.
— А что должно было? — озадачился змей.
Норика была сильным и умелым магом, а после — предала магистра Ордена. Однако появилась необоснованная уверенность, что говорил алхимик не об этом.
— Ну, барон Ворик жаждал могущества. Мы, алхимики, тоже им обладаем, но немного в другом ключе и, как вы знаете, в отличие от остальных магов, никакими тренировками не способны значительно увеличить мощь своих чар, а он — желал всего и сразу. — Болтовня совершенно не отвлекала старика от дела, руки его продолжали уверенно порхать над столом. — Ну и среди прочего искал возможность отобрать чужой дар. К счастью для всех нас, эти его изыскания зашли в тупик.
— И она знала об этом? — Аспис почувствовал, что брови пытаются приподняться на лоб.
— Догадалась, наверное, в конце концов. Она неглупая девочка, — пожал плечами Самос. — Наверное, не сразу, а то уже давно попыталась бы его убить, ещё после той истории двадцатилетней давности, с ребёнком. Но он дивно умел заморочить, вообще ловко управлялся с умами. Нет, хорошо, что эта затея у него провалилась...
— С каким ребёнком? — потерянно уточнил змей.
— Да вы, наверное, в курсе этого суеверия, что рождение ребёнка от сильного мага увеличивает женщине магический потенциал? Чушь, конечно, несусветная, но барон совсем повернулся тогда на этой своей идее могущества, во всякое верил. Небось и родить ей разрешил только поэтому. Не знаю уж, от кого. Я для неё тогда кое-какие целебные зелья делал, можно сказать, наблюдал за процессом. Да только она небось и не помнит. Давно было, а девочка тогда совсем молоденькая была и какая-то дурная. Не знаю уж, что с ней тогда сделали... Видать, не только я для неё снадобья готовил, были и другие.
— И что случилось с ребёнком? — напряжённо спросил Аспис.
— Умер при родах, — вздохнул старик. — Может, старый коршун помог, но я думаю — сам. Повезло мальчишке, прибрал к себе Создатель. Уж барон не упустил бы случая им воспользоваться.
— И зачем вы мне всё это рассказали? — пробормотал змей.
— Интересно, — неопределённо отмахнулся алхимик.
— Что и кому?
— Тебе — выслушать, мне — посплетничать, — перескочил он на более неформальное обращение. — Когда ещё старику выдастся шанс прошлое припомнить! Не с кумушками же болтать, по миру разносить ерунду. Ну и за тобой понаблюдать, что уж там, любопытно. Дело старое, а тебя вон как корёжит, аж серый весь стал. Я уж думаю, не ты ли, чай, блудный папаша? А иначе и непонятно, с чего так затрясся.
Этого Аспис уже почти не слышал. Опёрся локтями в расставленные колени, запустил пальцы в волосы, слепо таращась в пол перед собой. В голове воцарилась звенящая пустота, в которой более-менее отчётливой была единственная мысль: у Норики действительно имелись причины так сильно измениться и более чем достаточно поводов для личной ненависти к Великому Змеелову. Пожалуй, для куда большей, чем к нему самому, что бы там ни наговорила про него старая тварь двадцать лет назад.
Когда под носом вдруг возникла бутылка с резким спиртовым запахом, Аспис дёрнулся от неожиданности и, резко выпрямившись, недовольно уставился на алхимика.
— Хм. Надо же, показалось, — пробормотал он. — Не обморок.
— Какой ещё обморок? — нахмурился змей.
— Да Создатель знает! — неопределённо пожал плечами Самос. — Глубокий, наверное. Зря я тебе это всё рассказал, да? Дёрнула же Змея за язык...
— Не зря, — резко мотнул головой Аспис, беря себя наконец в руки. — Напротив, вы очень удачно решили сейчас поболтать.
— Удача — это попытка обезличить дела богов, — едва заметно улыбнулся старик. — Они просто решили, что пока довольно смертей, и теперь щедро осыпают милостями тех, кто приглянулся.
— Вы так убеждённо об этом говорите, как будто они сами вам об этом сообщили, — усмехнулся в ответ змей, но через мгновение веселья в нём поубавилось. — Только не говорите, что вы, ко всему прочему, Перст!
— О нет, где уж мне, — засмеялся алхимик.
Аспис не поверил. Однако тему развивать не стал, потому что... в таких вещах достоверность хуже полного неведения.
Перстами, или иногда Руками богов, называли людей, которых те направляли прямо, которым являлись и которые вершили судьбы. Иногда — мира, иногда — только определённого круга лиц. Кто-то верил в их существование, кто-то нет, но последние и в богов-то не верили.
По внутреннему убеждению Асписа, Рукой богов был его величество Орлен, потому что ничто иное не могло объяснить той удачи, которая сопутствовала ему в делах. А ещё очень похоже, что Перстом был и Великий Змеелов, потому что ему в своё время везло ещё больше.
Но в последнее верить не хотелось, потому что от этого делалось жутко. Выходило, что именно боги спровоцировали кровавую волну, захлестнувшую мир. Те боги, которых было принято считать справедливыми и любящими свою паству. Или сцепились между собой, что-то не поделив, и это было, пожалуй, не лучше.
Существовала ещё и третья версия: вмешательство чужого бога, который как-то сумел влезть в дела этого мира. Но она тоже вызывала множество вопросов, сомнений и неприятных мыслей. Где в таком случае пропадали Создатель и Долгая Змея, если допустили подобное вредительство? Неужели они просто не способны защитить своих детей от происков врага?
После всего услышанного продолжать разговор не хотелось, да и сосущая пустота из головы и души змея никуда не делась. Требовалось время, чтобы всё обдумать, по возможности — выяснить кое-какие детали. Хотелось увидеть картину целиком, понять, как всё получилось именно так. Где он ошибся? Где — она?
Аспис не сомневался, что говорил старый алхимик правду. Сам этот человек не вызывал почему-то никаких эмоций — ни подозрений, ни недоверия, даром что был близок к Великому Змеелову и не скрывал своей связи с этой одиозной фигурой.
Змей также почти не сомневался, что ребёнок, о котором шла речь, был его. И тут, в свете всех обстоятельств, можно было бы посмеяться — считай, третий сын почти того же возраста. Можно было бы, если бы он выжил. А так...
Нет, теоретически можно допустить какое-то совпадение, ошибку или необдуманный поступок Норики. Но сейчас в это не верилось. Сожри его Бездна, он же был у неё первым! И вряд ли после всего, что случилось, она сразу прыгнула бы в постель ещё к кому-то, скорее, закрылась бы и вычеркнула из жизни всех мужчин. Он слишком хорошо её знал.
Знал ведь! Сам убедил себя в её предательстве. Слишком легко принял то обстоятельство, что женщина, ради которой он готов был умереть, оказалась лицемерной дрянью. Не пытался поспорить, выяснить, обдумать другие варианты, упивался обидой... Трус.
Мать-Змея, да он ведь правда струсил! Побоялся найти, вновь заглянуть в глаза, поговорить и — окончательно разочароваться, убедившись, что с самого начала всё было ложью.
Может, не так уж и на всё он был готов ради неё? И на самом деле в глубине души был убеждён, что эти отношения обречены? И оказалось проще оправдать свои страхи, свою неготовность к риску и ответственности — её предательством?
А самое главное, что теперь делать со всеми этими знаниями и озарением, опоздавшим на двадцать лет?
С алхимиком Аспис попрощался скомканно и невпопад, но тот, кажется, не придал этому значения. Или наоборот — порадовался, наблюдая за результатом своих действий?
— Наконец-то! — обрадовался его возвращению Фалин, но, разглядев змея при дневном свете, встревожился. Однако с парой пожилых сплетниц распрощался вежливо и настойчиво, а заговорил только тогда, когда мужчины достаточно отошли. — Что случилось? Ты там выпил что-то не то и отравился? Или надышался?
— А что, так заметно? — криво усмехнулся змей.
— Честно говоря, да. Ты по дороге сюда-то был рассеянный, а сейчас вообще как неживой. Что случилось? Алхимик сказал, что зелья не помогут?
— Да нет, с зельями всё в порядке, — Аспис поморщился. — Просто... вспомнилось всякое. Кстати о воспоминаниях. Почему мне твоё лицо кажется знакомым?
На самом деле, прошлое рыжего учителя интересовало его мало, но очень хотелось сменить тему. Не обсуждать же с чужим человеком собственные ошибки, за которые перед собой-то стыдно!
— Потому что мы виделись несколько раз. Давно, но почти здесь же, — огорошил Фалин и усмехнулся при виде вытянувшегося лица змея. — Я помогал с беженцами. Разыскивал в окрестностях тех, кому нужна помощь, помогал прятаться до появления очередного червя. Тебя сложно не запомнить: альбинос же, слишком приметный.
— Я этого не помню, — растерянно качнул головой Аспис. — Хотя ты тоже приметный.
— Ну это уже не ко мне, — развёл руками Фалин.
— Давно это было, — пробормотал змей.
Аспис уже сообразил, в чём причина. С беженцами здесь он помогал вскоре после расставания с Норикой, и в том состоянии, в котором пребывал в тот период жизни, он вообще мало что запоминал и не слишком-то хорошо соображал.
А «приметность» изначально была большой его проблемой. Магическая маскировка змею не давалась, обычная — тоже. Если волосы ещё удавалось спрятать под париком, а змеиные черты любой из этой расы до пятой линьки мог скрыть волевым усилием, то светлая кожа и ярко-голубые глаза не поддавались никаким средствам. Все косметические снадобья, которые могла предложить алхимия, сползали в лучшем случае через пару часов после нанесения, и хорошо, если не вызывали при этом сильного раздражения вплоть до сходящей клочьями кожи — такая вот форма индивидуальной непереносимости.
И хотя Аспис до последнего сопротивлялся очевидному, но в глубине души признавал, что пользы от него немного, и лучше бы ему проваливать вместе с детьми и женщинами в безопасное место. Мешало упрямство. Наверное, если бы он не наткнулся на Бареса, которого совесть уже не позволила бросить, до настоящего времени не дожил — давно опять попался в руки змееловов, и вряд ли повезло бы сбежать повторно.
***
Дальнейшее расследование только усугубило ощущение собственного бессилия и тупика, в котором мы все оказались.
Примерно одинаковое алиби обнаружилось решительно у всех взрослых: Аспис в это время разговаривал с сыном, я — с близняшками, Зарк — с Иреймом, ещё одним из приезжих старших учеников. Мрон Таврик вместе с Джедо полуночничал на кухне с поварихой. Сверта и Ежина засиделись в библиотеке, они вообще на удивление быстро сдружились. Фалин укладывал Оташу, которой было не по себе на новом месте и без постоянного присутствия брата. Да и ученики вроде бы оставались на своих местах, ну за исключением выбравшегося погулять Кергала. И при весьма смутном мотиве убийства мы получали полное отсутствие полезной информации. Хотелось ругаться, но — не на кого. Капитан Цовер изначально заверял, что не потянет, остальные знали ещё меньше, а профессионал...
Король по-прежнему не мог прислать нам никого более сведущего: через пару дней я опять попыталась связаться с ним, но Орлен ответил только поздно вечером, и даже через кристалл его голос звучал настолько устало, что я пообещала себе больше не отвлекать правителя без особой надобности. В столице было слишком неспокойно, за эти дни на его величество пару раз покушались, и я просто не смогла предъявить ему какие-то претензии. По сравнению с Релкой здесь у нас сонное царство.
К Кергалу тоже никто не проявлял интереса — то ли как свидетель он никого не интересовал, то ли постоянное внимание к нему Асписа отпугивало. С одной стороны, это радовало, потому что зла парню я не желала. С другой... хотелось, чтобы что-то уже изменилось. В воздухе висело напряжение, и чем больше времени проходило с убийства, тем неизбежней казалось новое, и пусть лучше это будет неудачная попытка там, где мы ждали нападения.
Или, может, так казалось, а напряжение росло только во мне и по совсем другой причине?..
Аспис продолжал вести себя странно. За прошедшие дни он ни разу не попытался меня поддеть, не отвечал на колкости. Порой я ловила на себе его внимательный, задумчивый взгляд, лишённый малейшей враждебности. Иногда он словно хотел спросить что-то, но всякий раз передумывал. Я совершенно извелась от мыслей, что именно ему от меня надо. А потом мы случайно столкнулись в коридоре, и...
Я шла, настолько углубившись в бесплодные размышления об убийстве и попытки найти выход из этой ситуации, что совершенно не смотрела по сторонам. Был перерыв, и ученики аккуратно огибали меня, кто-то здоровался, получая в ответ рассеянный кивок. Пока на повороте в меня не врезался кто-то спешащий.
Я дёрнулась от неожиданности, когда сильные ладони мягко подхватили под локти. Вскинула взгляд...
— Не обо мне мечтаешь? — Аспис улыбался — светло и искренне. Ярко-голубые глаза затягивали, как затягивает небо, если лечь на спину и долго в него смотреть.
Сквозь тонкую ткань рубашки прикосновение показалось обжигающим.
Меня захлестнуло волной эмоций. Удовольствие, восхищение, желание улыбнуться в ответ — и спровоцированный ими жгучий, подавляющий волю страх. Застарелая боль, которая всего месяц назад казалась прожитым эпизодом, лишь отголоском минувшего, вдруг остро и свежо полоснула по нервам.
Наше знакомство началось точно так же, со случайного столкновения в уличной толчее и этих самых слов.
А через мгновение боль и страх смыло холодной, взвешенной яростью.
— Руки! — прошипела тихо. Драться на глазах учеников — не лучшая идея.
Удивительно, но Аспис не стал спорить и развивать ссору, хотя от маленькой провокации не удержался — его ладони медленно скользнули по моим рукам вниз, от локтей до запястий. Прикосновение к открытой коже окончательно выбило почву из-под ног, и я едва сдержалась от удара, заставив себя стерпеть.
Взгляд мужчины изменился, стал испытующим, внимательным и как будто грустным. А у меня по-прежнему не получалось отвернуться под гипнозом змеиных глаз.
— За что ты так меня ненавидишь, Нори? — тихо, серьёзно спросил Аспис. Как будто в самом деле не понимал.
— За предательство, — сумела выцедить я, отступила на полшага и, обогнув мужчину, быстро зашагала дальше. К выяснению отношений и серьёзному разговору я была не готова, да и место, и время более чем неподходящие.
Змей не препятствовал побегу, но я до следующего поворота ощущала между лопаток остроту и тяжесть пристального взгляда. Знала, если обернусь — увижу его на прежнем месте.
Выдержки едва хватило, чтобы не сорваться на бег.
