больного тела, каких-то лекарств, крови… Ладно кровь, в кладовке хранили тиши животных, но откуда эта резкая вонь мерзких лекарственных декоктов и прокисшего пота? Все повара мытые, и официанты мытые, Жемчужинка ж не пивнушка какая, а приличное, даже элитное заведение!
Макари резко распахнула дверь и в тусклом свете из коридора кое-как разглядела худющего чумазого парня, прижимавшего к тощей груди окорок.
— Во-о!.. — завопила Макари, но тут ей в глаз прилетела огромная луковица, и она прижала руки к глазам, пытаясь остановить слезы. Парень попытался прорваться через нее к выходу, но она подставила ему подножку, и он врезался в стену. Макари, недолго думая, вцепилась ему в сальные патлы.
— Во-о-ор!.. — заверещала она, — Макари поймала вора!
Вор пнул Макари коленом в живот и у нее кончилось дыхание, она согнулась пополам, пытаясь не блевануть от силы удара. Но волос гада она так и не выпустила: он рванулся, послышался треск…
Из кухни вынырнул хозяин заведения, очень уважаемый в городе и лично Макари шеф.
Он легко, с удивительной для такого грузного и пожилого гнома прытью, поймал мальчишку за ухо, а потом почему-то еще и Макари больно ухватил за плечо.
— И кто из вас вор? — спросил он свирепо.
Макари чуть не заплакала от обиды. Она ведь ловила этого гада! А на нее вот так смотрят, с презрением и недоверием. Да, она тащила этих проклятых устрицы прямо из порта, не успев переодеться после смены, и, пожалуй, и сама выглядела как беспризорница, но все равно! Он же знает, что сестра здесь работает! И она не первый раз носит сюда продукты! Так почему смотрит на Макари, как над грязь под ногтем, которая там вдруг завелась и что-то копошится?
— Я Макари, — прохрипела она с обидой, — а никакой не вор!
— Макари! — сестра тоже прибежала на звук, оттащила Макари от хозяина, с ужасом тронула ее распухающую щеку, — Что случилось?
— Я полагаю, кто-то опять не закрыл дверь черного хода? — холодно осведомился хозяин, и взгляд его страшных черных глаз остановился на сестре, — Я полагаю, ты?
Мальчишка сделал попытку вывернуться из мощных гномьих рук, но все тщетно, хозяин только сильнее сжал пальцы, заставив парня скривиться от боли.
— Простите!.. — засуетилась сестра, — Не знаю, как так вышло…
— Вон, — сказал хозяин презрительно, и толкнул к ним мальчишку, — окорок можете поделить. Он все равно… грязный.
— Что… — выдохнула сестра в каком-то странном оцепенении.
Макари сжала кулаки. Она ничем-ничем не могла сестре помочь, но все ее нутро горело от ярости и несправедливости.
Макари же все исправила! Она поймала вора! Макари заслуживает благодарности, а сестра ничего такого не сделала, чтобы ее вот так увольнять! Она проработала столько двойных смен, и всегда выходила на замену, и никогда не приныкивала продуктов, хотя ее все время подбивали другие…
— Ты уволена, — повторил хозяин. — Убирайся.
Они как-то все втроем вышли через черный ход. Сестра закрыла дверь, сошла с крыльца, привалилась устало спиной к холодной стене, спрятала лицо в ладони.
— Иди, — горько сказала она Макари, — прости, я опять отвлеклась и виновата. Хозяин предупреждал… Дура, дура! — она всхлипнула, — Иди давай!
Макари знала, что сестру сейчас утешать бесполезно, лучше дать ей остаться одной. Поэтому, хотя в груди и болело отчаянно сердце, сделала несколько несмелых шагов прочь, потом и вовсе почти побежала в сторону порта, к родному кораблю. Хотелось где-то спрятаться.
В душе у нее скребли кошки и выли волки.
Все из-за…
Парень нагнал ее, перегородил дорогу, все так же крепко прижимая к груди отвоеванный окорок. Обжег ее внимательным взглядом каких-то неожиданно чистых, почти прозрачных голубых глаз.
— Прости, — сказал он угрюмо, поколебался, а потом протянул ей это несчастное мясо, — хочешь?
— Да иди ты! — закричала Макари, сжимая кулаки так сильно, что ногти врезались в ладони, — Ничего мне от тебя не надо, гад, из-за тебя, все из-за тебя!
Она бросилась на него, почти добралась до горла, но в этот раз он увернулся, отступил на пару шагов, и, глядя, как Макари загнанно дышит, пожал плечами. Сплюнул какой-то странной, коричневой слюной на дорогу, под самые свои босые ноги.
— Ну и дура, — коротко сказал он, развернулся и спокойно, вразвалочку, пошел прочь.
Кошки в душе Макари выгнули спины, волки в сердце защелкали зубами.
— Я Макари, — прошипела она ему вслед, — а никакая не дура! И ты, гад такой, ты! Макари тебя вылечит раз и навсегда от твоего поганого пристрастия тырить окороки и портить людям жизнь! Слышишь ты, урод?!
Удаляющаяся спина даже не дрогнула под шквалом ее проклятий.
На глаза навернулись слезы.
Но Макари стиснула зубы и поклялась: никогда, никогда-никогда, никогда больше!.. Она из-за этого урода ни слезинки не уронит.
А вот он пусть ждет!
Он — наплачется!..
— Жена сказала, если я не выспрошу у тебя в деталях, что было, домой могу сегодня не возвращаться.
— Это не то, о чем стоит рассказывать, — отмахнулась Джавин и ускорила шаг, чтобы побыстрее преодолеть свой маршрут для патруля.
Обычно это была приятная прогулка, с Патриком всегда было интересно посплетничать о сослуживцах, но не когда детективное агентство «Патрик и Майра» начинало свой допрос, результаты которого разлетятся по всем окрестным кумушкам, чтобы те могли посплетничать о тебе.
Патрик сделал самое жалобное на свете лицо.
— Она была серьезна! — проскулил он тоном щеночка, который наделал лужу и теперь надеется, что хозяин его не пнет, а выведет на прогулку, — Придётся спать на ковре. Вместо подушки у меня будут мои старые вонючие сапоги. И я буду ворочаться. От любопытства.
— Тц! — Джавин почувствовала, как дернулась щека, — Ну ладно. Ее Светлость поссорились с любовником, попыталась привлечь внимание, — Джавин задумчиво уставилась куда-то вперед, не видя толком, что перед ней, — любовник про нее вспомнил и ее забрал, все кончилось хорошо...
Могло и не кончиться. Иногда любовникам все равно, и тогда стоило бы напиться и отпраздновать разрыв, но ты так боишься этого разрыва, что напиваешься и возвращаешься сама.
Иногда он даже не замечает, что ты пыталась привлечь его внимание.
Джавин немного завидовала герцогине: когда она была молода и достаточно глупа, чтобы заливать любовные проблемы алкоголем, к ней никто не пришел. Как выяснилось позже, любовник спокойно проводил время с женой: той самой, про которую соврал, что она давно умерла.
Возможно, Джавин в ту ночь преподнесла богу пьянства достаточно вина, дорогого и дешевого, чтобы бедняжка скоропостижно воскресла.
С тех пор Джавин твердо пообещала себе такой ерундой не страдать. Тем восхитительнее было видеть женщину, у которой подобный трюк получился.
Вероятность такая же, как встретить фею.
Патрик отмахнулся.
— Это я знаю. Это все знают. Официантки же видели. Что интересного в герцогских шурах-мурах с гувернером! Там достаточно на рожу его смазливую посмотреть, чтоб понять, что к герцогенку, к мачехе под самый бочок, его взяли не за учительский талант. Хотя не удивлюсь, если он пристойно работает языком… Не уводи тему! Как ты с Сином сходила?
Джавин пожала плечами, привычно прижала руку к щеке, чтоб остановить легкую судорогу.
Когда-то ей не очень удачно попали камнем в висок, и теперь правая сторона ее лица вечно вела себя своевольно, дергалась, когда не надо: когда она слишком нервничала, когда слишком сосредотачивалась, когда только пыталась сосредоточиться, когда выпивала лишнего или недостаточно выпивала воды, когда на улице было слишком солнечно или слишком влажно... В общем, почти всегда.
По большей части она старалась не обращать на этот локальный бунт ее стареющего тела внимания; но иногда Джавин отчаянно хотелось остановить это движение: тщетные усилия, прилагаемые, чтобы отвлечься самой или кого-то отвлечь. Чтобы вернуть себе хоть крупицу контроля, над диалогом или над жизнью — неважно.
Но Патрик давно ее знал. Поэтому ждал со спокойствием муравья, который отлично понимает, что рано или поздно, по кусочку, но дотащит этот замечательный зеленый лист своей королеве.
Расколет не на этом патруле, так на следующем.
А если не расколет — так его жена все равно Джавин ближайшая подруга; королева Патрика легко добудет этот лист и сама, на каком-нибудь из их маленьких женских сборищ. И с удовольствием поделится с мужем всеми деталями.
— Знаешь, — осторожно сказала Джавин, — я пока не хочу об этом говорить.
Как будто она может спугнуть это трепещущее под ребрами чувство, когда возвращаешься домой поздним вечером, и ты сыта, но в сытости этой нет изжоги, нет тяжести, только тепло и покой, но спать не хочется, и ты смеешься, и ты счастлива, как девчонка, и рядом с тобой шагает человек, с которым все пока только начинает складываться, но, кажется, складывается хорошо.
Это сложный процесс, это совсем маленькое еще, новорожденное чувство, его так легко спугнуть или убить злым словом, и оно сворачивается под сердцем и немножко греет в этот промозглый осенний день. Иногда ворочается, иногда беспокоит — а как ты ему, а что будет дальше; но пока рано, рано тревожиться, все только начинается.
Патрик повернулся к ней и вгляделся в ее лицо, долгим, ищущим взглядом. Улыбнулся — неожиданно довольной улыбкой, как объевшийся сметаны кот.
— А я знал, что тебя зацепит, — хмыкнул он, — женушка проиграла мне домашние пельмени.
— Все равно ж припашет к лепке, — уцепилась за возможность перевести тему Джавин.
— Как будто я сильно против, — Патрик плотоядно хрустнул длинными смуглыми пальцами и растянул улыбку еще шире, во все зубы.
В Патрике текла кровь местного населения, того народа, который жил здесь до того, как остров, с вулканом вместе, пристыковался к материку, населенному бледнолицыми варварами. И категорически не сошёлся с варварами характерами: те находили регулярные человеческие жертвоприношения слегка вышедшими из моды, и, поучаствовав в них пору раз в роли жертв, решительно взялись за мушкеты, пока от населения острова не осталась только жидкая группка детей и женщин, согласных отказаться от устаревших взглядов на религию.
Он был выше большей части тех, кого Джавин знала, смуглее, темнее волосами. Но по сравнению с Сином кровь его была порядком разбавлена, поэтому в то время, как Син являл собой гармонично развитую и мощную статую, фигурой гораздо крупнее многих горожан, Патрик просто был несуразно худ и высок, за что в детстве его дразнили гнилой морковкой.
Темно-каштановые волосы в высоком хвосте, «гнилую ботву», он так и носил упрямо с тех самых пор, как его чуть не забили за эту прическу камнями взрослые мальчишки.
Пусть в его почти пятьдесят эту «ботву» уже тронуло благородным серебром, и многие его ровесники предпочитали стричься коротко или вовсе брить головы, чтобы скрыть залысины.
Неудивительно, что Патрик, который никогда раньше не упускал возможности подколоть очередного бледнолицего кавалера Джавин, оказался горячим сторонником Сина: выкопавшегося из вулкана реликта, не очень живой, но хотя бы ходячей памяти о почти полностью изведенном когда-то народе.
— Меня зацепило, — кивнула Джавин, — но я боюсь это обдумывать.
— Что? — Патрик мотнул головой. — И не надо обдумывать, женщинам такое вредно!..
— Потому что я не уверена, что будет дальше. Что есть какое-то будущее, понимаешь? — Джавин перевела взгляд на вытянувшееся лицо напарника и припечатала, — Что мертвый вообще может любить.
— Ха! — Патрик плавно взмахнул руками, и жест этот показался Джавин знакомым, и она вдруг поняла, что Син с Патриком порой похоже двигаются.
Что Син вообще многим похож на человека, заменившего ей когда-то старшего брата на улицах Либена; говорят, женщины часто выбирают себе мужчин, похожих на отца, но, когда отца нет… Наверное, и братья сойдут.
В Сине не было изворотливости Патрика, его перепадов настроений, лени и дурной привычки скидывать на Джавин грязную работу, всего того, что Джавин в Патрике раздражало с первой встречи.
Но в нем была та же надежность, которая позволяла ей доверить ему спину.
— Ха! — повторил Патрик, — Да что ты знаешь! Он не эль-мумье, хоть эти идиоты и принимают его за лича. Не-е-ет, Джавин, Синосу... Как бы это перевести... шедевр!
— Я плохо разбираюсь в сортах мертвых...
— Да не мертвый он. Он отсроченно живой. Где-то далеко есть, — Патрик развел в воздухе руками, обрисовывая что-то до крайности загогулистое, — штуковина, верни ему — и ещё посмотрим, какого цвета на самом деле его кожа!
Джавин пожала плечами. Патрик всегда был большим энтузиастом, когда речь заходила об утерянной магии его народа.
К счастью, он боялся крови, поэтому даже драться не слишком любил, не то что подпольно вырывать сердца.
Весь интерес его был сугубо теоретическим.
— Да слушай! — они как раз завернули за угол, на узкую и тихую улочку, и Патрик остановился, уцепился Джавин за плечи, пару раз тряхнул, как куклу, — Раз за разом, уже почти пятьдесят лет, я смотрю, как ты трусишь. Ты не верила ни в одного из своих любовников!
— Я...
— Ты всегда ждала от них подлянки! Когда ты рыдала, что у этого, как там хлыща звали, оказалась жена, богами клянусь, ты еще и торжествовала, что оказалась права! Пятый не смог открыть свое дело, первый не смог убедить свою мать, что правда хочет жениться на бесприданнице... И каждый раз, каждый раз, тебе важнее было оказаться правой!..
— Нет! — Джавин высвободилась из его хватки, нахмурилась, уперла руки в боки, почувствовав себя совсем мелкой девчонкой, впервые пошедшей против слова умного и такого взрослого Патрика, который всегда знал, где спереть вкусное яблоко, — Мне было больно! Но я хотя бы была к этой боли готова!
— Ну и почему ты никогда не готовишься к счастью, дура? — буркнул Патрик, нахохлился, сунул руки в карманы.
— Потому что я старая гусыня, а такие не парят счастливо в поднебесье! Крылья подрезаны, знаешь ли, после долгих попыток убежать со двора.
— Так и не будь домашней гусыней, с чего ты вообще решила, что домашняя гусыня? Потому что сама купила себе дом? Мы с тобой с одних улиц начинали, Джавин, я это помню, это ты не дала мне на улице и остаться! Слушай, Джавин, домашней гусыне не разбить небесную твердь, но дикие, горные гуси летают выше всех на свете птиц. Поэтому вспомни про то, что нет у тебя никаких корней, и хватит уже придумывать себе твердь там, где только небо и возможности, ясно? — Патрик тяжело дышал, сжимал кулаки в своей внезапной вспышке гнева.
Опомнившись, он протер вспотевший лоб рукой.
— Тебе не обязательно выбирать себе мужика, — грубовато сказал он, — но если уж хочешь кого-то выбрать, не стесняйся ткнуть в него пальцем, понятно? Мы тупые, в нас пока не ткнуть, мы не поймем.
— Пошли, — вздохнула Джавин, — разберусь без сопливых. Тц! Раздавался тут советов...
— Я счастливый семьянин, с высоты своего опыта...
— Ага-ага, — отмахнулась Джавин, — опыта. А кто вас с Майрой свел?
— Так я ж и говорю. С высоты своего опыта я уже понял, что мы тупые. Намеков не понимаем. Ты его долго не маринуй, а то совсем усохнет, а?
— Тц!
Джавин отмахнулась.
Но больше спорить не стала.
В конце концов Патрик своим длинным острым носом всегда безошибочно чуял, где самые вкусные яблоки.
Макари резко распахнула дверь и в тусклом свете из коридора кое-как разглядела худющего чумазого парня, прижимавшего к тощей груди окорок.
— Во-о!.. — завопила Макари, но тут ей в глаз прилетела огромная луковица, и она прижала руки к глазам, пытаясь остановить слезы. Парень попытался прорваться через нее к выходу, но она подставила ему подножку, и он врезался в стену. Макари, недолго думая, вцепилась ему в сальные патлы.
— Во-о-ор!.. — заверещала она, — Макари поймала вора!
Вор пнул Макари коленом в живот и у нее кончилось дыхание, она согнулась пополам, пытаясь не блевануть от силы удара. Но волос гада она так и не выпустила: он рванулся, послышался треск…
Из кухни вынырнул хозяин заведения, очень уважаемый в городе и лично Макари шеф.
Он легко, с удивительной для такого грузного и пожилого гнома прытью, поймал мальчишку за ухо, а потом почему-то еще и Макари больно ухватил за плечо.
— И кто из вас вор? — спросил он свирепо.
Макари чуть не заплакала от обиды. Она ведь ловила этого гада! А на нее вот так смотрят, с презрением и недоверием. Да, она тащила этих проклятых устрицы прямо из порта, не успев переодеться после смены, и, пожалуй, и сама выглядела как беспризорница, но все равно! Он же знает, что сестра здесь работает! И она не первый раз носит сюда продукты! Так почему смотрит на Макари, как над грязь под ногтем, которая там вдруг завелась и что-то копошится?
— Я Макари, — прохрипела она с обидой, — а никакой не вор!
— Макари! — сестра тоже прибежала на звук, оттащила Макари от хозяина, с ужасом тронула ее распухающую щеку, — Что случилось?
— Я полагаю, кто-то опять не закрыл дверь черного хода? — холодно осведомился хозяин, и взгляд его страшных черных глаз остановился на сестре, — Я полагаю, ты?
Мальчишка сделал попытку вывернуться из мощных гномьих рук, но все тщетно, хозяин только сильнее сжал пальцы, заставив парня скривиться от боли.
— Простите!.. — засуетилась сестра, — Не знаю, как так вышло…
— Вон, — сказал хозяин презрительно, и толкнул к ним мальчишку, — окорок можете поделить. Он все равно… грязный.
— Что… — выдохнула сестра в каком-то странном оцепенении.
Макари сжала кулаки. Она ничем-ничем не могла сестре помочь, но все ее нутро горело от ярости и несправедливости.
Макари же все исправила! Она поймала вора! Макари заслуживает благодарности, а сестра ничего такого не сделала, чтобы ее вот так увольнять! Она проработала столько двойных смен, и всегда выходила на замену, и никогда не приныкивала продуктов, хотя ее все время подбивали другие…
— Ты уволена, — повторил хозяин. — Убирайся.
Они как-то все втроем вышли через черный ход. Сестра закрыла дверь, сошла с крыльца, привалилась устало спиной к холодной стене, спрятала лицо в ладони.
— Иди, — горько сказала она Макари, — прости, я опять отвлеклась и виновата. Хозяин предупреждал… Дура, дура! — она всхлипнула, — Иди давай!
Макари знала, что сестру сейчас утешать бесполезно, лучше дать ей остаться одной. Поэтому, хотя в груди и болело отчаянно сердце, сделала несколько несмелых шагов прочь, потом и вовсе почти побежала в сторону порта, к родному кораблю. Хотелось где-то спрятаться.
В душе у нее скребли кошки и выли волки.
Все из-за…
Парень нагнал ее, перегородил дорогу, все так же крепко прижимая к груди отвоеванный окорок. Обжег ее внимательным взглядом каких-то неожиданно чистых, почти прозрачных голубых глаз.
— Прости, — сказал он угрюмо, поколебался, а потом протянул ей это несчастное мясо, — хочешь?
— Да иди ты! — закричала Макари, сжимая кулаки так сильно, что ногти врезались в ладони, — Ничего мне от тебя не надо, гад, из-за тебя, все из-за тебя!
Она бросилась на него, почти добралась до горла, но в этот раз он увернулся, отступил на пару шагов, и, глядя, как Макари загнанно дышит, пожал плечами. Сплюнул какой-то странной, коричневой слюной на дорогу, под самые свои босые ноги.
— Ну и дура, — коротко сказал он, развернулся и спокойно, вразвалочку, пошел прочь.
Кошки в душе Макари выгнули спины, волки в сердце защелкали зубами.
— Я Макари, — прошипела она ему вслед, — а никакая не дура! И ты, гад такой, ты! Макари тебя вылечит раз и навсегда от твоего поганого пристрастия тырить окороки и портить людям жизнь! Слышишь ты, урод?!
Удаляющаяся спина даже не дрогнула под шквалом ее проклятий.
На глаза навернулись слезы.
Но Макари стиснула зубы и поклялась: никогда, никогда-никогда, никогда больше!.. Она из-за этого урода ни слезинки не уронит.
А вот он пусть ждет!
Он — наплачется!..
Глава 13.10 Джавин и Синосу 7: Брат сказал мне: "Разбивая небо, не будь гусем"
— Жена сказала, если я не выспрошу у тебя в деталях, что было, домой могу сегодня не возвращаться.
— Это не то, о чем стоит рассказывать, — отмахнулась Джавин и ускорила шаг, чтобы побыстрее преодолеть свой маршрут для патруля.
Обычно это была приятная прогулка, с Патриком всегда было интересно посплетничать о сослуживцах, но не когда детективное агентство «Патрик и Майра» начинало свой допрос, результаты которого разлетятся по всем окрестным кумушкам, чтобы те могли посплетничать о тебе.
Патрик сделал самое жалобное на свете лицо.
— Она была серьезна! — проскулил он тоном щеночка, который наделал лужу и теперь надеется, что хозяин его не пнет, а выведет на прогулку, — Придётся спать на ковре. Вместо подушки у меня будут мои старые вонючие сапоги. И я буду ворочаться. От любопытства.
— Тц! — Джавин почувствовала, как дернулась щека, — Ну ладно. Ее Светлость поссорились с любовником, попыталась привлечь внимание, — Джавин задумчиво уставилась куда-то вперед, не видя толком, что перед ней, — любовник про нее вспомнил и ее забрал, все кончилось хорошо...
Могло и не кончиться. Иногда любовникам все равно, и тогда стоило бы напиться и отпраздновать разрыв, но ты так боишься этого разрыва, что напиваешься и возвращаешься сама.
Иногда он даже не замечает, что ты пыталась привлечь его внимание.
Джавин немного завидовала герцогине: когда она была молода и достаточно глупа, чтобы заливать любовные проблемы алкоголем, к ней никто не пришел. Как выяснилось позже, любовник спокойно проводил время с женой: той самой, про которую соврал, что она давно умерла.
Возможно, Джавин в ту ночь преподнесла богу пьянства достаточно вина, дорогого и дешевого, чтобы бедняжка скоропостижно воскресла.
С тех пор Джавин твердо пообещала себе такой ерундой не страдать. Тем восхитительнее было видеть женщину, у которой подобный трюк получился.
Вероятность такая же, как встретить фею.
Патрик отмахнулся.
— Это я знаю. Это все знают. Официантки же видели. Что интересного в герцогских шурах-мурах с гувернером! Там достаточно на рожу его смазливую посмотреть, чтоб понять, что к герцогенку, к мачехе под самый бочок, его взяли не за учительский талант. Хотя не удивлюсь, если он пристойно работает языком… Не уводи тему! Как ты с Сином сходила?
Джавин пожала плечами, привычно прижала руку к щеке, чтоб остановить легкую судорогу.
Когда-то ей не очень удачно попали камнем в висок, и теперь правая сторона ее лица вечно вела себя своевольно, дергалась, когда не надо: когда она слишком нервничала, когда слишком сосредотачивалась, когда только пыталась сосредоточиться, когда выпивала лишнего или недостаточно выпивала воды, когда на улице было слишком солнечно или слишком влажно... В общем, почти всегда.
По большей части она старалась не обращать на этот локальный бунт ее стареющего тела внимания; но иногда Джавин отчаянно хотелось остановить это движение: тщетные усилия, прилагаемые, чтобы отвлечься самой или кого-то отвлечь. Чтобы вернуть себе хоть крупицу контроля, над диалогом или над жизнью — неважно.
Но Патрик давно ее знал. Поэтому ждал со спокойствием муравья, который отлично понимает, что рано или поздно, по кусочку, но дотащит этот замечательный зеленый лист своей королеве.
Расколет не на этом патруле, так на следующем.
А если не расколет — так его жена все равно Джавин ближайшая подруга; королева Патрика легко добудет этот лист и сама, на каком-нибудь из их маленьких женских сборищ. И с удовольствием поделится с мужем всеми деталями.
— Знаешь, — осторожно сказала Джавин, — я пока не хочу об этом говорить.
Как будто она может спугнуть это трепещущее под ребрами чувство, когда возвращаешься домой поздним вечером, и ты сыта, но в сытости этой нет изжоги, нет тяжести, только тепло и покой, но спать не хочется, и ты смеешься, и ты счастлива, как девчонка, и рядом с тобой шагает человек, с которым все пока только начинает складываться, но, кажется, складывается хорошо.
Это сложный процесс, это совсем маленькое еще, новорожденное чувство, его так легко спугнуть или убить злым словом, и оно сворачивается под сердцем и немножко греет в этот промозглый осенний день. Иногда ворочается, иногда беспокоит — а как ты ему, а что будет дальше; но пока рано, рано тревожиться, все только начинается.
Патрик повернулся к ней и вгляделся в ее лицо, долгим, ищущим взглядом. Улыбнулся — неожиданно довольной улыбкой, как объевшийся сметаны кот.
— А я знал, что тебя зацепит, — хмыкнул он, — женушка проиграла мне домашние пельмени.
— Все равно ж припашет к лепке, — уцепилась за возможность перевести тему Джавин.
— Как будто я сильно против, — Патрик плотоядно хрустнул длинными смуглыми пальцами и растянул улыбку еще шире, во все зубы.
В Патрике текла кровь местного населения, того народа, который жил здесь до того, как остров, с вулканом вместе, пристыковался к материку, населенному бледнолицыми варварами. И категорически не сошёлся с варварами характерами: те находили регулярные человеческие жертвоприношения слегка вышедшими из моды, и, поучаствовав в них пору раз в роли жертв, решительно взялись за мушкеты, пока от населения острова не осталась только жидкая группка детей и женщин, согласных отказаться от устаревших взглядов на религию.
Он был выше большей части тех, кого Джавин знала, смуглее, темнее волосами. Но по сравнению с Сином кровь его была порядком разбавлена, поэтому в то время, как Син являл собой гармонично развитую и мощную статую, фигурой гораздо крупнее многих горожан, Патрик просто был несуразно худ и высок, за что в детстве его дразнили гнилой морковкой.
Темно-каштановые волосы в высоком хвосте, «гнилую ботву», он так и носил упрямо с тех самых пор, как его чуть не забили за эту прическу камнями взрослые мальчишки.
Пусть в его почти пятьдесят эту «ботву» уже тронуло благородным серебром, и многие его ровесники предпочитали стричься коротко или вовсе брить головы, чтобы скрыть залысины.
Неудивительно, что Патрик, который никогда раньше не упускал возможности подколоть очередного бледнолицего кавалера Джавин, оказался горячим сторонником Сина: выкопавшегося из вулкана реликта, не очень живой, но хотя бы ходячей памяти о почти полностью изведенном когда-то народе.
— Меня зацепило, — кивнула Джавин, — но я боюсь это обдумывать.
— Что? — Патрик мотнул головой. — И не надо обдумывать, женщинам такое вредно!..
— Потому что я не уверена, что будет дальше. Что есть какое-то будущее, понимаешь? — Джавин перевела взгляд на вытянувшееся лицо напарника и припечатала, — Что мертвый вообще может любить.
— Ха! — Патрик плавно взмахнул руками, и жест этот показался Джавин знакомым, и она вдруг поняла, что Син с Патриком порой похоже двигаются.
Что Син вообще многим похож на человека, заменившего ей когда-то старшего брата на улицах Либена; говорят, женщины часто выбирают себе мужчин, похожих на отца, но, когда отца нет… Наверное, и братья сойдут.
В Сине не было изворотливости Патрика, его перепадов настроений, лени и дурной привычки скидывать на Джавин грязную работу, всего того, что Джавин в Патрике раздражало с первой встречи.
Но в нем была та же надежность, которая позволяла ей доверить ему спину.
— Ха! — повторил Патрик, — Да что ты знаешь! Он не эль-мумье, хоть эти идиоты и принимают его за лича. Не-е-ет, Джавин, Синосу... Как бы это перевести... шедевр!
— Я плохо разбираюсь в сортах мертвых...
— Да не мертвый он. Он отсроченно живой. Где-то далеко есть, — Патрик развел в воздухе руками, обрисовывая что-то до крайности загогулистое, — штуковина, верни ему — и ещё посмотрим, какого цвета на самом деле его кожа!
Джавин пожала плечами. Патрик всегда был большим энтузиастом, когда речь заходила об утерянной магии его народа.
К счастью, он боялся крови, поэтому даже драться не слишком любил, не то что подпольно вырывать сердца.
Весь интерес его был сугубо теоретическим.
— Да слушай! — они как раз завернули за угол, на узкую и тихую улочку, и Патрик остановился, уцепился Джавин за плечи, пару раз тряхнул, как куклу, — Раз за разом, уже почти пятьдесят лет, я смотрю, как ты трусишь. Ты не верила ни в одного из своих любовников!
— Я...
— Ты всегда ждала от них подлянки! Когда ты рыдала, что у этого, как там хлыща звали, оказалась жена, богами клянусь, ты еще и торжествовала, что оказалась права! Пятый не смог открыть свое дело, первый не смог убедить свою мать, что правда хочет жениться на бесприданнице... И каждый раз, каждый раз, тебе важнее было оказаться правой!..
— Нет! — Джавин высвободилась из его хватки, нахмурилась, уперла руки в боки, почувствовав себя совсем мелкой девчонкой, впервые пошедшей против слова умного и такого взрослого Патрика, который всегда знал, где спереть вкусное яблоко, — Мне было больно! Но я хотя бы была к этой боли готова!
— Ну и почему ты никогда не готовишься к счастью, дура? — буркнул Патрик, нахохлился, сунул руки в карманы.
— Потому что я старая гусыня, а такие не парят счастливо в поднебесье! Крылья подрезаны, знаешь ли, после долгих попыток убежать со двора.
— Так и не будь домашней гусыней, с чего ты вообще решила, что домашняя гусыня? Потому что сама купила себе дом? Мы с тобой с одних улиц начинали, Джавин, я это помню, это ты не дала мне на улице и остаться! Слушай, Джавин, домашней гусыне не разбить небесную твердь, но дикие, горные гуси летают выше всех на свете птиц. Поэтому вспомни про то, что нет у тебя никаких корней, и хватит уже придумывать себе твердь там, где только небо и возможности, ясно? — Патрик тяжело дышал, сжимал кулаки в своей внезапной вспышке гнева.
Опомнившись, он протер вспотевший лоб рукой.
— Тебе не обязательно выбирать себе мужика, — грубовато сказал он, — но если уж хочешь кого-то выбрать, не стесняйся ткнуть в него пальцем, понятно? Мы тупые, в нас пока не ткнуть, мы не поймем.
— Пошли, — вздохнула Джавин, — разберусь без сопливых. Тц! Раздавался тут советов...
— Я счастливый семьянин, с высоты своего опыта...
— Ага-ага, — отмахнулась Джавин, — опыта. А кто вас с Майрой свел?
— Так я ж и говорю. С высоты своего опыта я уже понял, что мы тупые. Намеков не понимаем. Ты его долго не маринуй, а то совсем усохнет, а?
— Тц!
Джавин отмахнулась.
Но больше спорить не стала.
В конце концов Патрик своим длинным острым носом всегда безошибочно чуял, где самые вкусные яблоки.
